23) Поппер

Бытующие концепции истории, закономерностей или парадоксов общественного развития можно условно разделить на три группы (богословские доктрины в данном случае не принимаются в расчет).

К первой можно отнести взгляды мыслителей, которые в разной степени отрицают наличие универсальных закономерностей в общественном развитии и вообще существование какого-либо смысла в истории. Одним из наиболее заметных представителей этого направления является английский философ Карл Поппер. В нашумевшем в свое время труде “Открытое общество”, опубликованном в 1943–1944 гг., он отвергает существование в истории каких-либо закономерностей и вообще какой-либо единой истории человечества. Все попытки ученых найти те или иные точки, объединяющие людей в единое целое, по Попперу, несостоятельны, так как не имеют под собой ни соответствующих предпосылок, ни необходимых фактов. Его взгляд на историю общества сводится к тому, что “единой истории человечества нет, а есть лишь бесконечное множество историй, связанных с разными аспектами человеческой жизни, и среди них – история политической власти”.* По Попперу, в истории общества не только “не может быть никаких исторических законов”, но она вообще лишена смысла в том понимании, в каком о ней говорит большинство людей. Самое большее, что следует иметь ввиду при рассмотрении истории человечества – это история политической власти. Но истории политической власти, а это, конечно же, не мировая история, поскольку, как уже отмечалось раньше, всеобщей истории как реальной истории не существует. Она лишь одна из множеств историй, существующих в мире. Ее выбор, по Попперу, в отличие, например, от истории религии или поэзии, обусловлен

следующими обстоятельствами. Во-первых, власть воздействует на всех нас, а поэзия лишь на немногих. Во-вторых, “люди склонны боготворить власть”. Обожествление власти порождено человеческим страхом. В-третьих, люди, обладающие властью, как правило, хотят того, чтобы их боготворили, и это им вполне удается. К тому же многие ученые писали историю человечества под надзором императоров, генералов и диктаторов. 

По-видимому, осознавая неубедительность как своих высказываний об истории человечества, так и используемых фактов, Поппер не единожды заявляет, что его “взгляды встретят самые серьезные возражения со стороны многих”. По большому счету Поппер в этом смысле оказался провидцем. Его взгляды на историю человечества в силу их неаргументированности, если еще и не стали достоянием архивов, то находятся на пути к этому.

24) Данто

Артур Данто родился 1 января 1924 года в Соединенных Штатах Америки, г. Анн-Арбор, штат Мичиган, вырос в Детройте. Проведя два года в армии, Данто изучал искусство и историю в университете Уэйна ( настоящее WayneStateUniversity ), а затем поступил в аспирантуру на кафедру философии в Колумбийском университете. С 1949 по 1950 год, Данто учился в Париже подМорис Мерло-Понти, где преподавал философию, а в 1951 вернулся преподавать в Колумбию, где впоследствии стал профессором университета. Являлся автором книг и статей, посвященных эстетике, искусству и философии. Первой книгой Данто была монография «Ницше как философ».

Его философские размышления, отличающиеся энциклопедичностью и охватывающие область морали и философию истории, эпистемологию и философию искусства, имеют в качестве своей внутренней пружины «эстетизацию,) понятия концептуальной структуры, истолкованной в неофундаменталистском ключе. Его интерес к точкам теоретической состыковки искусства и философии отражает его установку на творческое развитие аналитической философии.

Встреча с аналитической философией, неизбежная для любого американского философа его поколения, произошла у Данто, когда он получил свое первое академическое назначение в университет Колорадо в Скалистых горах. С этого момента он никогда не будет радикальным образом отходить от этого философского направления, хотя и не будет строго следовать по пути его американской канонизации.

Данто отстаивает «фундаменталистское» видение аналитического концептуального горизонта, когда роль, приписываемая философии, состоит в сведении сущностей к их составным частям - сведении, выполняемом в манере, предполагающей почти анатомическое совершенство расчленяемого.

Это увлечение «архитектурным элементом» мышления свидетельствует о возникновении фундаментальной потребности в «гармонии». Только средства логического анализа способны раскрыть «красоту», присущую любой когерентной теоретической конструкции.

Разрушить, внести беспорядок и воссоздать заново – таковы наиболее частые философские жесты в ментальном горизонте Артура Данто, который в этом отношении выражает глубокое несогласие, по крайней мере, с двумя направлениями развития «канонизированной» аналитической мысли. К ним относятся, во-первых, «терапевтические программы» (как их называет Данто), предполагающие использование средств анализа для избавления от философии и опирающиеся на убеждение в том, что в теоретической плоскости невозможно правильное понимание языка; и, во-вторых, «идеалистические программы», связанные с созданием идеального языка, предоставляющего наилучшие возможности для формулировки научных теорий.

Со всей систематичностью нового мыслителя, вскормившего себя на многих традициях и охваченного не одной интеллектуальной страстью, Данто в «фундаменталистском» ключе воспринимает многообразие дисциплин и культурных областей. «Аналитическая философия истории» («TheAnalytical Philosophy оfHistory», 1965) представляет его наиболее символичный вклад в философию истории, так же, как его следующая работа «Аналитическая философия знания» («TheAnalyticalPhilosophy оfKnowledge») представляет аналогичный вклад в эпистемологию. Книга «Мистицизм и мораль: восточная мысль и философия морали» («MysticismandMorality:OrientalThoughtandМогаlPhilosophy» , 1972) свидетельствует об интересе Данто к эссенциализму восточной мысли, занимавшей важное место в дискуссиях шестидесятых годов. Работы «Преображение обычного» (« TheTransfiguration оftheCommonplace», 1981) и «Лишение искусства его философских привилегий» ( « ThePhilosophicalDisenfranchisement оftheArt», 1986) раскрывают наиболее постоянное ядро его размышлений - новое философское «осмысление» искусства.

Данто старается, с одной стороны, сохранить идею объяснения в истории посредством использования общих законов и, соответственно, параллелизм между историей и естественными науками, но, с другой, осознавая проблемы, которые ставит перед исследователем прошлого необходимость иметь дело со специфическим опытом – опытом прошлого, - старается так модифицировать эту концепцию, чтобы сделать ее действительно применимой в истории. Однако эта модификация, фактически, переносит нагрузку объяснения с общих законов на совершенно другой элемент – нарратив.

В своем труде «Аналитическая философия истории» Данто пишет о задачах философии : «Иногда утверждают, что задача философии заключается не в том, чтобы размышлять или говорить о мире, а скорее в том, чтобы анализировать способы размышлений и высказываний о мире. Поскольку, однако, у нас нет иного доступа к миру, кроме как через посредство мышления и языка, постольку, даже ограничиваясь рассмотрением последних, мы едва ли избежим каких-либо утверждений о самом мире. Философский анализ наших способов размышлений и высказываний о мире становится, в конце концов, общим описанием того, каким мы обязана представлять мир при существующих способах мышления и языка. Короче говоря, систематически применяемый анализ приводит к дескриптивной метафизике.Нельзя переоценить то, в какой степени наши обыденные способы мышления о мире являются историческими . Это проявляется, помимо всего прочего, в огромном количестве терминов нашего языка, правильное применение которых даже к современным объектам предполагает исторический образ мышления. Если бы когда-нибудь появился народ, действительно мыслящий неисторично, мы узнали бы об этом благодаря тому, что общение с ним было бы затруднено, ибо обширные области нашего языка нельзя было бы перевести на его язык. Попытка мыслить неисторично потребовала бы от нас, по крайней мере, ограничить язык, ибо мы вынуждены были бы обходиться лишь фрагментом нашей обычной лексики и грамматики. В самом деле, в своих описаниях нам пришлось бы ограничиваться лишь теми предикатами, которые удовлетворяют эмпирическим критериям осмысленности. Эмпирики, признавшие осмысленным только такой ограниченный словарь, столкнулись с проблемами в связи с историей, что вполне естественно, если учесть предлагаемые ими критерии».

В первой главе Артур Данте проводит анализ сходства и различия между историей, наукой и философией истории.

Исторические исследования, считает Данто, неверно рассматривать как подготовительный материал для философии истории: историк устанавливает некий исторический факт, другой историк может признать его удовлетворительным или нет, соответственно, улучшить его (в своем понимании) или использовать для установления других фактов – но вся эта деятельность остается в рамках чисто исторического исследования. Подобно историческим описаниям, концепции философии истории также часто имеют структуру повествования и стремятся к интерпретации данных . Если верно, что в естественных науках данные верифицируют или фальсифицируют теорию в некоем менее зависимым от предварительной интерпретации смысле, то, в совокупности с повествовательностью, уместно заключить, что, вопреки тому, что думал Кант, у философии истории больше общих черт с историей, чем с наукой.

Далее, Данто считает, что и понятие интерпретации в философии истории используется не так, как в науке. Интерпретация в истории – это значение события, а именно его место в более общей структуре, связи в некой последовательности событий. Это – другой смысл «значения», нежели, например, «значение термина». Этот смысл значения скорее роднит интерпретацию в истории с интерпретацией эпизодов в рамках литературного текста, которые могут иметь или не иметь значения, т.е. быть или не быть существенными относительно повествования вцелом.

Иногда различают между значением в истории и значением истории (в целом). Первое состоит как раз в помещении события или событий в исторический контекст, поиск и нахождение такого контекста; второе, очевидно, не может быть дано ссылкой на исторический контекст. Значение истории в целом происходит из некоего неисторического источника, например, из Божественного замысла. И, вообще говоря, это значение может меняться вместе с изменением интересов самих историков. Так, Гегель считал, что значение истории состоит в том, что это поступательное движение к самосознанию Абсолютного Духа; но он не говорит о значении окончательного самосознания Абсолютного Духа. Данто считает, что если бы Гегель поставил такой вопрос, то пришел бы к совершенно иному понятию значения. Данто полагает, что субстантивная философия опирается на фундаментальную ошибку: а именно ошибочно предполагать, что мы способны написать историю событий еще до того, как они совершились. Различие здесь он видит в том, что историк описывает прошлые события, ссылаясь на другие прошлые события, которые для первых – будущие, а для историка – прошлые; философ истории описывает прошлые события, ссылаясь на другие события, которые находятся в будущем и для описываемых событий и для самого философа.

Однако, не только принципиально невозможно описание всей истории, по его мнению, но и полное описание всего прошлого, а стало быть, если это рассматривать как самую общую задачу истории, она также не выполнима, поскольку для такого описания требуется иметь определенные представления о будущем, т.е. субстантивную философию истории. Аргумент здесь такой: «Полное описание исторического события должно было бы включить в себя каждое истинное историческое описание этого события».

Задачи истории: одна из приписываемых истории целей – знание прошлого, дающее понимание его событий, нужно для понимания аналогичных событий в будущем. Минимальная задача историка, как ее определяет Данто, опираясь на анализ деятельности Фукидида, состоит в истинном описании событий своего прошлого; достаточный критерий, который мог бы отличить деятельность историка от деятельности философа истории, тогда мог бы состоять в том, чтобы дать такое истинное описание своего прошлого, которое бы логически не предполагало истинных описаний его будущего.

Специфика истории по Данто заключается в том, что история по самой своей сути есть деятельность не по воссозданию, а по организации прошлого, поскольку совершенное описание прошлого принципиально невозможно – отсюда его предпочтение инструменталистской трактовки исторических предложений. Мы не можем себе представить историю без организующих схем, а последние – независимыми от специфических человеческих интересов – поэтому исторический релятивизм прав. Различие между историей и наукой, далее, по Данто, состоит не в том, что история использует, а наука не использует организующих схем, выходящих за пределы данного, а в том, какого вида организующие схемы они используют.

Совершенное описание, по Данто, невозможно по тем же причинам, что и спекулятивная философия истории. Часто различают между хроникой и собственно историей, где первое есть совершенное описание событий. Для любого исторического произведения считаются необходимыми два следующих условия: «а) сообщать о действительно имевших место событиях и б) сообщать о них в том порядке, в котором они произошли или, скорее, представлять нам достаточно сведений, чтобы мы могли сказать, в каком порядке они произошли». Данто считает эти условия непротиворечивыми, но не образующими достаточного условия для того, чтобы назвать какое-либо сочинение историей.

Роль нарративных предложений в истории.Данто указывает на то, что особенностью исторического знания является использование нарративных предложений – таких повествовательных предложений, которые содержат ссылку на, по крайней мере, два разделенных во времени события, но описывают только более раннее из них по времени, и чаще всего употребляются в прошедшем времени. Данто полагает, что анализ нарративных предложений может выявить наиболее важные черты понятия истории. Так, предложение «Тридцатилетняя война началась в 1618 году» указывает на начало и конец события, но описывается в нем только начало войны. Данто считает, что Идеальная хроника не может содержать нарративных предложений, так как они включают указания на будущее. Отсюда он делает вывод, что в Идеальной хронике нет начал и концов, а значит истории. Прошлое можно в определенном смысле изменить, приписывая событиям новые свойства вследствие фиксации новых отношений между ними и будущими по отношению к ним событиями. И именно поэтому полное описание события, происшедшего в некий момент, не может быть окончательным.

Если предоставить Идеальному хронисту способность предсказывать, то все его предсказания должны быть истинными, поскольку Идеальная хроника, по определению, не содержит ложных утверждений. Тогда это означает, что он должен включить в хронику все описания, которые будут истинны относительно каждого прошлого события и будущих историков, приписывающих ему значения с точки зрения его связей с последующими событиями. Иначе говоря, он должен верно предсказывать, а значит, знать все временные структуры, частью которых является каждое прошлое событие. Но это значит знать всю историю: не только прошлое, но и будущее. А если так, то попади такая хроника в руки историку, из нее он узнал бы о будущем не меньше, чем о прошлом; это значит, что относительно Идеальной хроники будущее и прошлое симметричны. Но имея такую историю, люди могли бы ее изменить и тогда она не была бы истинной относительно будущих событий.

Нарративные предложения не описывают действия людей в терминах их интенций, так как историческое значение этих действий, приписываемое им такими предложениями, часто выводится из таких их последствий, о которых сами действующие субъекты не могли знать и не желали бы производить своими действиями. Но как тогда обстоит дело со свободой воли в истории?Данто полагает, что все согласятся с тем, что интенциональность действия – необходимое условие его свободы. И даже детерминист согласится с тем, что некоторые действия интенциональны; он оспорит только, что это – достаточное условие их свободы. Но эти действия интенциональны только при некоторых описаниях и существуют другие их описания, при которых они не являются интенциональными; поэтому если их интенциональность – необходимое улсовие свободы, то при этих описаниях данные действия не свободны. Но значит ли это, что при таких описаниях действие детерминировано? Если, рассуждает Данто, «свободно» и «детерминировано» противоположны, то будучи свободно при одних описаниях, действие должно быть не свободно, значит, детерминировано при других, что ведет к противоречию. Но действительно ли «несвободный» синоним «детерминированный»? Получается парадокс, который Данто иллюстрирует следующим образом. Аристарх Самосский описывается обычно как предвосхитивший теорию Коперника. Конечно, Аристарх не имел намерения предвосхитить действия Коперника, это значение придает ему нарративное описание. Стало быть, он не был свободен в том, что сделал, при таком описании, значит, был причинно вынужден к этому. Если причины были даны, то действие должно было совершиться. Но не следует ли тогда, что и более поздние действия Коперника должны были совершиться, поскольку Аристарх не мог бы быть предшественником Коперника, если бы Коперник не сделал того, что сделал. Но это значило бы, что должно было быть истинным во время Аристарха, что Коперник должен сделать позже то, что уже сделал Аристарх, если действия обоих детерминированы. Не означает ли это, что все причины более позднего события уже существовали тогда, когда существовали причины более раннего события? Тогда историку, исследующему причины события XVI пришлось бы для этого исследовать причины события IV века до нашей эры .

Данто считает, что историк, формируя объяснение, либо ссылается на какую-то общую теорию, содержащую некие законы истории, например, марксизм, либо дает некое повествование. Повествование, согласно его представлению, уже содержит в себе объяснение. Но парадигма научного объяснения базируется на классическом гемпелевском анализе. Согласно этому анализу, «в число необходимых условий адекватности объяснения е должно входить следующее условие: е должно включать в себя по крайней мере один общий закон». Считается, что проблема исторического объяснения возникает из логической несовместимости трех утверждений: 1) Историки иногда объясняют события; 2) Каждое объяснение должно включать в себя один общий закон; и 3) Объяснения историков не содержат общих законов. Если 3) истинно, то от чего следует отказаться, от 1) или 2)? Разные защитники истинности 3) могут по разному обосновывать его истинность, а также, в разном смысле отвергать 1) или 2) – либо совсем, либо требовать такой его переформулировки, чтобы оно не противоречило 3). Принимали 2) и полностью отвергали 1), по мнению Данто, так называемые исторические идеалисты, среди которых Кроче, Дильтей, Коллингвуд. Они наставивают на резком различии между поведением людей и поведением других объектов и поэтому считают, что есть принципиальное различие между группами наук, нацеленых на изучение тех и других: знаменитое разграничение между науками о природе и науками о духе. Естественные науки объясняют явления, открывая общие законы которым эти явления подчиняются. Но люди не действуют в соответствии с общими законами, они обладают свободой, а исторические явления уникальны и неповторимы; поэтому действия следует оценивать с точки зрения мотивов, интенций, целей, т.е. характеристик, которые нельзя приписать никаким другим объектам, кроме людей. Гуманитарные науки призваны воспроизводить эти цели, намерения и т.п., а поскольку их нельзя наблюдать, для этого требуются иные цели, а именно эмпатическое постижение – особый вид интуиции. Иногда эмпатию называют словом «понимание». Таким образом историки стремятся не объяснить (читай: подвести под закон), а понять явления (исходя из внутренних, интенциональных, характеристик действия). 3) в этой концепции тривиально истинно, так как объяснения историков не содержат общих законов, так как не являются строго говоря объяснениями (198). Но требовать от историка объяснений, с этой точки зрения, значит не понимать природы истории и природы человека.

Данто предлагает следующий анализ исторического объяснения. Он утверждает, что объяснение всегда относительно экспланандуму: событие может быть описано так, что может либо требовать, либо не требовать объяснения. Для объясняемого события, представленного неким описанием, всегда можно найти другое его описание, при котором первоначальное объяснение уже не сможет выполнять свою функцию. И могут существовать такие описания явления, которые делают его практически необъяснимым.

1Гердер И.Г. «Идеи о философии истории человечества». М., 1977. – 705 с.

2 Гердер И.Г. «Письма для поощрения гуманности»//Избранные сочинения.- М., 1959, 458 с.

3 Гердер И.Г. «Идеи о философии истории человечества». М., 1977. – 705 с.