О том, как царь, разгневанный убиением Георгия, упрекал александрийцев посланием

Разгневанный убиением Георгия, царь своим посланием укорял народ александрийский. Распространилась молва, будто с Георгием поступили так люди, ненавидевшие его по привязанности своей к Афанасию, но я думаю, что во время возмущений ненавистники обыкновенно присоединяются к возмутителям. Да и самое послание царя винит более народ, чем христиан. Кажется, Георгий и прежде и после был тягостен и неприятен для всех, посему-то народ и воспламенился против него враждою. А что царь действительно винит более народ, прочитай самое послание.

Самодержец кесарь Юлиан, Великий, Август — александрийскому народу.

«Если вы не почтили создателя вашего (города) Александра[14], а еще более — великого бога, святейшего Сераписа, то как не удержала вас мысль о человечестве и его праве? Прибавлю, как не удержала вас мысль о нас, которого все боги, а особенно великий Серапис поставили управлять вселенной, как не удержала эта мысль вас, которым следовало соблюсти разборчивость касательно людей, причинивших вам обиды? Впрочем, может быть, вас увлекли ярость и гнев, так как им свойственно возмущать мысли и побуждать к делам дурным, но, прекратив возмущение, вы к хорошим своим помыслам опять присоединили беззаконие, вы, простой народ, не устыдились дерзнуть на то же самое, за что справедливо возненавидели других. Скажите мне ради Сераписа, за какие обиды возненавидели вы Георгия? За то, что он вооружил против вас блаженной памяти Констанция, отвечаете вы, потом ввел войско в священный город, вследствие чего царь Египта занял святейшее капище Божие и похитил оттуда изображения, священные приношения и украшения, а против вас, когда вы, справедливо негодуя, хотели отомстить за Бога, или лучше, за стяжания Божии, осмелился несправедливо, беззаконно и нечестиво послать вооруженных воинов. Но может быть, он берег самого себя и опасался более Георгия, нежели Констанция, между тем как прежде поступал с вами не тирански, а весьма умеренно и благородно. По этим причинам разгневавшись на врага богов Георгия, вы снова осквернили священный город, тогда как виновного следовало бы подвергнуть приговору судей, и в таком случае не было бы ни убийства, не беззакония, но (соблюдена была бы) совершенная справедливость, которая сохранила бы вас вполне невинными, наказала бы совершившего непростительно нечестивое дело и образумила бы всех прочих, выражавших богам презрение, вменяющих ни во что столь великие города и столь славные народы, и такую жестокость в отношении к ним считающих шуткою своей власти. Сравните это мое послание с тем, которое я отправил к вам незадолго прежде, и посмотрите, какое между ними различие. Какие тогда высказывал я вам похвалы! А теперь, клянусь богами, желал бы хвалить вас, но не могу по причине вашего беззакония. Народ дерзает, как собака, терзать человека, и потом не стыдится простирать к богам свои, как бы нисколько не окровавленные руки. Но Георгий заслужил это страдание? Скажу, пожалуй, что может быть еще большее и жесточайшее, однако же если прибавите: за вас, — соглашусь и сам, а когда скажете: чрез вас, — я не буду согласен; потому что у вас есть законы, которые должны быть особенно уважаемы и соблюдаемы от всех и каждого. Пусть и случается, что честные люди иногда нарушают их, но вы, как общество, обязаны строго управляться ими, повиноваться им и не нарушать ничего, что хорошо постановлено издавна. Счастье ваше, граждане александрийские, что вы совершили это преступление при мне, который по страху Божию и ради моего, соимянного мне деда[15], управлявшего Египтом и вашим городом, сохраняю братскую к вам расположенность. Требующая уважения власть, строгое и не укоризненное начальство никогда не оставляют без внимания дерзости народа, но, как опасную болезнь, уничтожает ее жестокими средствами; тогда как я, по упомянутым сейчас причинам, употребляю легчайшие —

увещание и слово. Этого, знаю, скорее послушаетесь, так как вы, сколько дошло до моего слуха, по происхождению греки, и доныне в мыслях и делах сохраняете достопочтенный и благородный характер своего происхождения. Да будет объявлено это гражданам моим александрийцам». Так писал царь.

ГЛАВА 4

О том, что, по смерти Георгия, Афанасий возвратился в Церковь и начал управлять Александрией

Спустя немного времени, Афанасий возвратился из места своего убежища и народ александрийский принял его с радостью, изгнал из церквей приверженцев арианского учения и молитвенные дома передал Афанасию. Ариане же стали собираться в местах незначительных и на место Георгия рукоположили Люция. В таком положении были дела Александрии.

ГЛАВА 5

ОЛюцифере и Евсевии

Вто же время, по повелению царя, вызваны из ссылки Люцифер и Евсевий, Люцифер был епископ сардинского города Каралы, а Евсевий, как было сказано прежде, епископствовал в лигурийско-итальянском городе Веркеллах. Возвращаясь из верхней Фиваиды, где находились в ссылке, оба они совещались между собою, каким бы образом воспрепятствовать нарушению правил Церкви.

ГЛАВА 6

О том, что, находясь в Антиохии, Люцифер рукоположил Павлина

Решено было: Люциферу отправиться в Антиохию сирийскую, а Евсевию в Александрию для того, чтобы, составив Собор вместе с Афанасием, подтвердить догматы Церкви. Вместо себя в Александрию Люцифер послал диакона, через которого обещал изъявить свое согласие на все, что будет постановлено Собором, а сам отправился в Антиохию и нашел тамошнюю Церковь в смятении. Народ (антиохийский) разделился на партии, ибо не только введенная Евзоем арианская ересь разъединяла эту Церковь, но и последователи Мелетия, как я сказал прежде, из привязанности к своему учителю, отторглись от единомышленных себе христиан. Люцифер рукоположил им епископа Павлина и вскоре выбыл оттуда.

ГЛАВА 7

О том, что Евсевий соединился с Афанасием, и что оба они, составив Собор епископов в Александрии, ясно исповедывали единосущие Троицы

Из апологии Афанасия о его бегстве

В то же время Афанасий читал присутствовавшим слово, еще прежде написанное им в защиту своего бегства. Здесь я приведу из него некоторые употребительнейшие и полезнейшие отрывки, а все слово, которое весьма обширно, приобрести и прочитать предоставляю людям трудолюбивым. «Таковы, — говорит он, — дерзкие поступки нечестивых. Совершая это и не устыдившись зол, причиненных нам прежде, они и теперь еще обвиняют тех, которые могли убежать от губительных рук их, или, лучше, горько жалуются, что не истребили нас совершенно. По ненависти они обвиняют нас в трусости, не понимая, что таким криком скорее обращают упрек на себя самих; ибо если худо бежать, то еще хуже преследовать: скрываются для того, чтобы избавиться от смерти, а преследуют для того, чтобы убить; бежать позволено и в Писании, а старающийся убить преступает закон и сам же подает (другим) повод к бегству. Итак, чем поносить им нас за бегство, пусть лучше устыдятся они сами себя за преследование; пусть лучше оставят свои козни, — тогда тотчас не будет и убегающих. Но они не оставляют своей злобы и употребляют все усилия, чтобы схватить (нас) зная, что бегство преследуемых есть сильное обличение преследующих; ибо никто не бежит от кроткого и человеколюбивого, но всякий убегает от жестокого и злонравного. Все, обремененные скорбью или долгами, убегали от Саула и приходили к Давиду[19]. Посему-то и они стараются умерщвлять скрывающихся, чтобы не оставалось, думают, обличения злобы их. Но заблудшие, кажется, слепотствуют и в этом; ибо чем открытое бегство, тем виднее задуманное ими убийство и изгнание. Умертвят ли они, — заставят громко вопиять против себя смерти; изгонят ли, — повсюду сами разошлют памятники своего нечестия. Если бы они сохранили здравый смысл, то увидели бы, как сами себя затрудняют и запутываются собственными умствованиями; но так как у них нет более здравого ума; то, преследуя других, себя только обнаруживают, и ища убийств, не видят собственного нечестия. Если они порицают людей, скрывающихся от тех, которые ищут их смерти, и убегающих от тех, которые преследуют их, то что сказали бы, видя Иакова, бегущего от брата Исава, или Моисея, из страха к Фараону, удаляющегося в землю мадиамскую[20]? Что сказали бы эти пустословы о Давиде, когда он бежал от Саула, который послал умертвить его, когда он скрывался в пещере и изменил лицо свое, пока не встретился с Авимелехом[21] и не избавился от умысла? Что сказали бы эти легкомысленные порицатели, видя, как великий Илия, который призывал Бога и воскресил мертвого, — как этот Илия скрывался от Ахаава и убегал от угроз Иезавели[22]? В то же время, быв преследуемы, убегали и скрывались в авдиевых пещерах и сыны пророческие[23]. Впрочем, может быть, это, как давно минувшее, неизвестно им: почему же не помнят они, что написано в Евангелии? Ведь и ученики (Иисуса Христа), страшась иудеев, разбежались также и скрылись; и Павел в Дамаске, когда искал его градоначальник, быв спущен по стене в корзине, укрылся от рук ищущего[24]. Если же св. Писание повествует это о святых, то какое найдут они оправдание своего безрассудства? Станут ли упрекать нас в трусости, — чрез это, как безумные, будут говорить против самих себя; скажут ли нам в укоризну, что мы поступаем против воли Божией, — из этого откроется, что они вовсе не знают Писаний, ибо в законе повелено было даже учредить так называемые грады убежища, где могли бы спасаться те, кому угрожали смертью (Исх. гл.21, 14). По совершении веков пришедшее на землю, само глаголавшее Моисею Слово Отчее, опять дает следующую заповедь: егда гонят вы во граде сем, бегайте в другий (Матф. 10, 23); и несколько после: егда убо узрите мерзость запустения, реченную Даниилом пророком, стоящу на месте свят: иже чтет да разумеет: тогда сущий во Иудеи да бежат на горы: и иже на крове, да не сходит взяти, яже в дому его: и иже на селе, да не возвратится вспять взяти риз своих

(Матф. 24, 15 — 18). Зная это, святые так и поступали в своей жизни, ибо что Господь повелел теперь, то самое говорил он чрез святых еще прежде явления своего во плоти. В этом и состоит правило, ведущее к совершенству: делать то, что повелел Бог. Посему-то и