Отрочество

Этот период детства, по мнению русских людей, начинался с семи-восьмилетнего возраста и продолжался до пя_тн<щцдти —-сем_над_идш.^пет\ К семи-восьми годам «дитя», «блазнота», «ме-' ло'чь», «жевжйк» превращался в существо, «вошедшее в разум», готовое воспринять все, что должен знать русский человек-хрисТй1шйТгг---В-~эТбм возрасте крестьяне "обучали своих~сыновей и дочерей всему, что они знали сами. Прежде всего детей при­учали, к_^истематнческш^_т2ХМл передавая все известные в крестьянском мире навыки, знания и уменья. Подросток усваивал нравственные нормы_А которым он должен был следовать в даль­нейшем, приобщался к христианской религии, знаком^ился с ми-$ древности, которые сохранялись из поколения в поколение, постепенно з,щ1ючалс^_^д^^_ деревни. Всему этому дети обучались постепенно, по мере роста и созревания. В отрочестве русские крестьяне выделяли обычно два этапа: первый — когда ребенок ещенаби^а_:/КЈ_/>_сил_ь_щ>д- растал, и второй — когда ребенок приближался к молодежному

возрасту.

Новую возрастную категорию ребенка называли другими име­нами, они характеризовали его физическое состояние, поведение и отмечали приобщение детей к трудовым функциям. Мальчиков ^c,!L^MiL -^.двенадцати лет называли обычно «недорослями», «не-докунками» (недоросшими), «мальцами», «малолетками», дево­чек — «ярицами», то есть ярящимися, расцветающими. В конце падЈостк^),в^Ш11дер1шда--их обозначали уже полувзрослыми тер­минами: мальчиков — «парнёк», «парнишок», девочек —

«середёна», «подевье». Кроме того, для обозначения подростков употреблялись термины, указывавшие на приобщение детей к труду: «пахолок»_и«бор.оноввлок», то есть мальчик, помогающий отцу пахать и боронить землю; «пестунья» — деаочка, умеющая нянчить детей. Для обозначения подросших детей, приблизив­шихся к молодежному возрасту использовалось, вне зависимости от пола, слово «подлеток».

Новому этапу жизни соответствовала перемена его внешнего облика. Др_ичеека додростков более напоминала прическу парней и девушек: мальчикам стригли волосы «под^дцшяж»^. оставляя открытыми ушн, девочкам заплетыЯ-Ш^У■ Крстю^также в ос­новных своих чертах повторял костюм молодежи, но включал в себя меньшее количество предметов, выкраивался, по преиму­ществу, из старых родительских вещей и почти не декорировался. Мальчики носили рубаху-косоворотку, штаны, пояс. Девочки под­росткового возраста надевали поверх рубахи сарафан или юбку, на голову платок или ленточку. Кроме того, им позволялось но­сить серьги, колечки, бусы, ожерелья, самодельные или куплен­ные в лавке по дешевой цене. СобственнуюроеждхЖ1И

ные в д

получали лишь в конце подростковж.Р_ВОЗДа-С1а, до этого времени они исполТ.з-ОВалй"для выхода на улицу одежду взрослых. Что касается обуви, то в летнее время дети бегали по улице босиком, а зимой им полагались валенки, лапти или сапоги, в зависимости от достатка семьи.

Момент переодевания семи-восьмилетнего малыша в подрост­ковую одежду воспринимался как детьми, так и взрослыми как событие особое, доказывающее их новый статус. Именно поэтому в некоторых деревнях получение ребенком нового костюма ри­туально обыгрыда^юсь^м^льчика, одетого во взрослый костюм, сажали 1Га~Т<бняТадевочку — на лавку около прялки. Девочке при первом заплетании косы иногда исполнялась песенка, имев­шая характер заговора:

Ты расти, расти, коса, До шелкова пояса! Как ты вырастешь, коса, Будешь городу краса.

Умел дитя родить, умей и научить. Обучение детей кресть­янской работе проходило по хорошо продуманной, отработанной многими поколениями ^системе?) Детей приучали к труду с семи лет, считая, что «маленькоеjteЈ0jT24JjJgj6anbUiQr.fl, fieaMlha». Это диктовалось предотЖпенйем'Ъ том, что если ребенка «с измало-летства» не включать в деревенскую работу, то он в дальнейшемне будет иметь «усердствующей способности» к крестьянскому труду. Человек, по мнению русских крестьян, может хорошо и -Х-рядостью_выполнять тяжелую работу пахаря, жницы, плотника, если привычка к труду вошла в его плоть_д_кравь_ с раннего детства.

Процесс трудовой подготовки ребенка осуществлялся обычно поэтапно. При этом учитывались физические и психические осо­бенности и возможности детей в разные периоды их отрочества. Русская пословица говорит: «Бери всегда ношу по себе, чтобы \/не кряхтеть при ходьбе». Объем нагрузки и воспитательные меры, которыми пользовались для привлечения ребят к работе, опре­делялись с учетом прожитых ребенком лет. Крестьяне хорошо понимали, что ребенок должен работать в меру своих сил и воз- | можностей и что ему надо давать, как они говорили, «каждой трудности_до_даз^. В противном случае можно отбить у"ре*бенка охоту к труду, воспитать у него отношение к работе как тяжелой повинности.

В русской деревне работа распределялась также в зависи-мости'ОзЕЗЙШ^ребенка. Девочкам поручалась работа, которая готовила бы ее к жизни женщины, мальчикам давались знания и умения, необходимые мужчине. При этом обучение строилось таким образом, что ребенок точщ^^знал^своуи^яя&ипбст и ро­дителям не приходилось напоминать о них ребенку.

Первой обязанностью _с^ш<двоа1миле1дей девочки было нян-I чить младших братьев и се"стер. В некоторых деревнях приме­нительно к этому возрасту вместо термина «ярица» употреблялся термин «пестунья», «нянюшка». Она нянчила малыша дома, качая его в люльке и напевая колыбельные песни, присматри­вала за ним на улице в летнюю пору, играла с ним, таскала его за собой, отправляясь на купанье, везла в тележке по лесной дороге к матери, с утра жавшей в поле, чтобы она его покормила. Вид восьмилетней пестуньи, несущей на руках грудного младен­ца, с трехлетком, бегущим рядом, держащимся за сарафан се­стрички, был типичен для русской деревни. В этом возрасте де­вочка должна была выполнять также мелкую работу по дому и хозяйству: подметать ежедневно пол, носить к печке дрова, присматривать за курами и гусями, приглядывать за пасущимися неподалеку от дома без пастуха овцами или телятами. Девочка должна была загонять в хлев или на двор корову, возвращав­шуюся вечером с пастбища. Матери приучали своих восьмилет­них дочек шить и прясть.

Девочка десяти-одиннадцати лет начинала участвовать bjto^ левых работах: вязала снопы за матерью-жницей, собирала ос-

тавшиеся на поле колоски, ^роме того, в этом возрасте она уже умела хорошо прясть и шить, приучалась ткать, ухаживать за ко­ровой и помогать матери в приготовлении еды для всей семьи. В двенадцать-тринадцать лет она умела жать, шевелить сено на се­нокосе, собирать мякину при молотьбе, полоть грядки, доить коров, стряпать, стирать на речке, вышивать. К пятнадцати годам при-обретала все знания, необходимые крестьянской женщине, буду­щей хозяйке дома. Многие представители русской интеллигенции, наблюдавшие жизнь простых деревенских людей в XIX веке, от­мечали эту раннюю, с их точки зрения, готовность девочек к вы­полнению обязанностей взрослых женщин. Н. М. Григоровский — внимательный свидетель жизни сибирской деревни — писал в 1879 году: «В 15 лет девушка входит во все хозяйство и домашнюю работу. Она уже умеет отлично плавать на маленькой лодке, умеет жать, косить, метать сено, подчас боронить и даже неводить рыбу; умеет, конечно, подоить и коров, прясть, может сшить рубашку, платье, связать чулки; выучивается разными травами красить белую пряденую шерсть, умеет найти эти травы, а иногда и соткать из этой пряжи для себя юбку с разными цветными клетками, и даже имеет кухмистерские познания»*.

Подготовка мальчиков к трудовой деятельности была более длительной, чем девочек. Мужская работа зачастую была сдщк-нее женской и требовала большего физического напряжения. Обучение мальчиков заканчивалось обычно к семнадцати-восем-надцати годам. Привлечение к работе недорослейугакже начи­налось в семь-восемь лет со знакомства^ лошадьТб: "Мальчик приучался ездить верхом, управлять лошадыоТТонять ее на во­допой. Летом они обычно отвозили родителям обед на поле, уп­равляя лошадью, запряженной в телегу. Кроме того, отцы на­чинали приучать своих семи-восьмилетних сыновей к_ремееяуг Обучение начиналось с просьбы подержать инструмент, подать гвозди, принести бересту и т. п. В воспоминаниях одного из уче­ных XIX в., уроженца алтайской деревни, имеется очень убеди­тельное описание той помощи, которую мог оказать мальчик свое­му отцу — мастеру-саннику: «Когда мне было около семи лет, я начал по-детски помогать отцу в его работе, делал зарубки на доске для заднего украшения саней и заячьей лапой мазал ворванью по дереву, чтобы придать ему желтоватый оттенок»**:

К В девять-десять лет подросток хорошо управлял лошадью: мог ее запрячь, распрячь, умел править ею как взрослый мужчина. Отец доверял ему пасти лошадей в ночную пору вместе с другими деревенскими подростками. В эти же годы подростки помогали отцу в полевых работах. Он вместе с отцом возил на поля навоз и разбрасывал его по пашне, участвовал в бороновании поля, управляя лошадью, сгребал вместе со взрослыми сено, подавал снопы на овин, иногда молотил рожь или пшеницу специально изготовленным по его росту цепом. В местностях, где мужчины были заняты в лесных промыслах, в охотничьем или рыболовном, мальчики снабжали мужчин, занимающихся промыслом далеко от деревни, всеми необходимыми припасами. Кроме того, они¹ сами участвовали, облаединяясь_внебольшие артели, в ловле рыбы на дальних речках, в охоте на сусл и ков, "колонков, кротов. Зимой мальчики ездили с отцом в лес за дровами, помогали их пилить, кололи, складывали в поленицы, плели лапти, сидя в -теплой избе на мужском месте у двери.

В тринадцать лет мальчик приучался к пахоте. Отец оставлял ему небольшой участок земли, давал соху или плуг, а потом про­верял качество работы, спокойно и внятно объясняя, почему его пахота не так хороша, как пахота взрослого мужчины. В это же время мальчик впервые брал в руки косу. Ему позволялось косить около дома, по задворкам деревни для заготовки одно-i разового корма скоту. Работать на хороших лугах вместе co'j взрослыми мужчинами он получал возможность только в сем! надцать лет, когда «входил в силу». Косьба была работой, тре-j бующей большой физической силы, выносливости и ловкости, то'| есть качеств, которыми не мог обладать тринадцатилетний под-] росток.

Шестнадцати-семнадцатилетний подросток приобретал навык i почти'во всех мужских крестьянских работах, за исключением'¹] сева. Сев, как самая трудная и ответственная работа, усваивался обычно в восемнадцать лет. Параллельно с этим шло и обучение! мальчиков ремеслу. Оно пpoxoдилoJoбычнo в зимнее время в те-f

Приучение подростков к труду в русской деревне проходило ■! легко и незаметно под руководством матери или отца, бабушки или дедушки, старших сестер или братьев. Воспитываясь в ат-| мосфере труда, дети сами проявляли интерес к работе, выскат! зывали желание заняться нужным для семьи делом. Родители обычно старались поддержать в ребенке это желание, дать ему ] работу, которую он мог выпрлни1ь_Лйрпи№| а также позволить ему ?.?pfiftoTcL^T±.j:ROMii труд^пм xnih. н^р^^<у^ц-^цтур деньги В то же i

время они считали необходимым, чтобы подросток «тешил свое достоинство», то есть получал похвалу за свой труд, видел, что его, работа нужна семье. О серьезном отношении крестьян к труду и заработкам*"своих детей говорит рассказ известного этнографа Г. Н. Потанина, долго жившего в алтайском селе, мужское* на­селение которого было занято охотой на пушного зверя. Этнограф ярко передал поразившее его уважительное отношение матери к десятилетнему ребенку, впервые принесшему в дом охотничью добычу: «Сын был в восхищении от первой шкурки колонка; он целый вечер, лежа на полатях, советовался с матерью, которая пряла на лавке, что купить на колонка. — Мам! Я куплю гор­шок! — На что его? — А ты утром говорила: «Горшков много, а целого ни одного нет». — Горшков и без того много. — Нет, я куплю..— Ну да уж купи. — Или купить тебе платок? — Чего и говорить, купил парень-то платок за колонка! — Так что же купить, мама? Постой-ко, Серко наш ходит без ошейни­ка. — Еще чего лучше? — Такого рода разговор продолжался до самого ужина, и матери было нисколько не скучно вести его. Кончилось тем, что на другой день пришел в избу вязниковец и выменял колонка на подносик»*,

Стремясь походить на своих постоянно занятых трудом роди­телей, видя доброжелательное отношение к их попыткам научить­ся делу, радуясь похвале в свой адрес,_дети не_м1)гл^себе_пдед-ставить, что можно не работать, не уметь прясть, шить, наколоть д'рТэвТприбить оторвавшуюся доску, не помочь отцу или матери. В детской среде считалось позором, если о двенадцатилетней де­вочке скажут, что она «непряха», а о мальчике десяти лет — что он «только и может гонять бабки».

Участие детей в труде делало многих из них не по воздасту серьезны мии де.ддаитьищ.-Мальчик четырнадцати лет мог вес™ со" знанием дела разговор о хозяйстве, видах на урожай и при­плод скота, об аренде земли. Девочки рано вникали во взрослую жизнь деревни, знали о всех деревенских событиях, ссорах и сплетнях.

Уча — учи поступками, а не словами. Воспитание подростка в русской деревне заключалось не только в передаче ему тру­довых знаний и навыков, но и в приобщении его к духовному миру, в котором жили взрослые люди. Подросток должен был усвоить основные понятия и ценности человеческой жизни, свое-образный кодекс правил русского человека, христианина. Ребен-1 ку незаметно, но систематически прививали мысль, что он должен! любить землю своих предков — отчину, уважительно и заботливо относиться к родителям, старым и немощным людям, к малень-1 ким детям, в любви и строгости воспитывать своих будущих чад, быть милосердным к несчастным и обиженным, помнить о своей] чести.

Любовь к отчине русские крестьяне старались привить детям] с самого раннего возраста. Они стремились сделать все для того,] чтобы дети любили родительский дом, родную деревню с ее лу-1 гами, полями, лесами, соседние села и деревни, связанные друг! с другом родственными узами, а также все села и города, где] расселилось «русское христианское племя». Родители, родствен­ники, соседи знали простую истину, которую со временем усва­ивал и ребенок: «глупа та птица, которой свое гнездо не мило»,| «своя земля и в горести мила».

Родители внушали подросткам: почитай землю, дающую че-1 ловеку возможность жить, — «Мать сыра земля всех кормит,! всех поит, всех одевает, всех своим теплом пригревает»; бережнс относись к окружающему миру — «природу не надо увечь, а] надо беречь», «природа — царю воевода»; люби людей, живу­щих с тобой рядом, — «доброе братство сильнее богатства»;! серьезно относись к защите своих земель — «русский ни с! мечом, ни с калачом не шутит», «коли у поля стал, так бей] наповал».

Чувство любви к родине — «святорусской земле», россейской земле», «мати Россее» — приходило к детям также| из рассказов деревенских людей, своеобразных хранителей ис-< торической памяти народа, хорошо знавших былины, историче-] ские песни, легенды, предания, из рассказов солдат, полных вое поминаний о битвах, участниками которых они были, странст* вующих монахов, повествующих о подвигах святых мучеников^ погибших во имя спасения православной Руси. Все эти люди хранили в своей памяти множество событий, сведений, связанных! с героическими временами и подвигами русского народа. Они| понимали свои ЈНЈния KaK^jLaiLJunfly4PHHhlJtt...n.T предков, своеоб-< разное завещание, и считали своим долгом передать получение наследство следующим поколениям.

В этих, по выражению А. С. Пушкина, «преданьях старинь глубокой», воспринимавшихся подростками с искренним интерес сом и восторгом, идеи любви к отечеству, верности ему и обычая» своего народа, сочувствие к несчастьям родины, боль за ее уни-¹ жение и необходимость помочь ей в беде были главными. Так!

например, в песне «Татарский полон» явно слышна горечь и тре­вога за «руських» людей:

Вот не шум шумит да и не гром гремит, А татарищи-то во полон берут. Ой да татарищи во полон берут!

В былине «Илья Муромец и Калин царь» прославляется бо­гатырь Илья Муромец, призывающий изгнать врага с русской земли:

И вы., русский могучий богатыри, Вы седлайте-тко добрых коней, Аи садитесь вы на добрых коней, Поезжайте-тко да во раздольице чисто поле, Аи под тот под славный стольный Киев-град. Как под нашим-то под городом под Киевом А стоит собака Калин-царь, А стоит со войскамы великима, Разорить хотит ён стольный Киев-град, Чернедь мужиков он всех повырубить, Божьи церкви все на дым спустить, Князю-то Владимиру да со Опраксой

королевичной

Он срубить-то хочет буйны головы. Вы постойте-тко за веру за отечество...

Защита родиньцз, исторических песнях рассматривалась как главная задача мужчин. Так, в песне «О отравлении Скопина», раскрывающей Оиуьбу русских с польско-литовскими завоевате­лями в начале XVII века, герой-полководец перед смертью, на которую его обрекли злые бояре, с гордостью говорит о главном своем деле:

Я, Скопин Михаила Васильевич, Могу, князь, похвалитися, Что очистил царство Московское И велико государство Российское.

В произведениях поэтического творчества прославлялись также люди, ^угррдяотширся от богатств, предлагаемых им на

Т

чужбине, и стремящиеся домой. В старинной песне «Татарский полон» говорилось о том, как татарский хан взял в плен русскую женщину и заставил нянчить своего сына, который оказался ее внуком, рожденным ее дочерью, попавшей в плен в девятилетнем возрасте. Дочь, узнав мать, предлагает остаться ей в Орде, обе-щая богатство и полную довольства жизнь. Мать отвечает на ее просьбу:

Мне не надобно твоей золотой казны, Отпусти меня на святую Русь. Не слыхать здесь пенья церковного, Не слыхать звону колокольного.

Через исторические песни, былины подросткам внушали, что русский человек неспособен отречься от своих обычаев, иначе: он отрекается и от своей отчины, становится чужаком. Эта мысль; проходит в песнях о Лжедмитрии — Гришке Отрепьеве, где он j рассматривается как чужой православному миру человек: \

Все князи-бояре к обедне пошли,

Кто тыя ко Христоськой заутрени, —

Вор Гришка-растришка во мыльню пошел

Со душечкою со Маринушкою со Юрьевной. ]

Русские крестьяне, прививая детям любовь к отчине, воспи-1 тывая их на героических подвигах предков, старались также по-1 казать, что любовь к родине должна начинаться с любви к ро-| дителям и уважения к старшим. Почитание отца и матери счи-j талось главной добродетелью человека. Сибирский крестьянин,] уехавший по делам в губернский город, писал своим уже взрос-! лым детям: «Прошу вас, вселюбезные мои детушки и невестушки,! почитайте свою родительницу и во всем к ней повиновение и| послушание и без благословения ея ничево не начинайте, отчего! будете.от Бога прославлены, а от людей похвалены...»* Детей! старались убедить в том, что родители, любящие своих чах как.1 самих себя, имеют полное моральное право «учить, насказывать.! на добрые дела наставливать», а дети обязаньПперенимать и! использовать" все их жиГёйекие знания и благодарить за «учение! родительское». Желание жить по собственному разумению, отказ! «своему отцу покоритися и матери поклонитися» рассматрива-1 лись народной педагогикой как поступки, влекущие за собдй, Hgjj сдасхь».—В широко распространенной в деревнях наз идател ьноЙ| "балладе «Повесть о Горе-Злосчастии» молодец, будучи «мал и| глуп, не в полном разуме и несовершенен разумом», захотев! «жить как ему любо», потерпел в жизни полный крах. В конце,! повести-баллады Горе-Злосчастие, привязавшееся к молодцу,! объясняет, почему его жизнь не сложилась так удачно, как он! рассчитывал: §

Спамятуй, молодец, житие свое первое

И как тебе отец говорил,

И как тебе мати наказывала!

О чем ты тогда их не послушал?

Не захотел ты им покоритися,

Постыдился им поклонитися,

А хотел ты жить, как тебе любо есть.

А хто родителей своих на добро учения

не слушает, Того выучу я, Горе злосчастное!»

Родители внушали подростку, jjjj^j о cocjjywBjuHxcfl- родителях,, .щ^о^влят^кнкм,. ослабшим от тя­желой работыУ внимание и уважение. Однако, требуя от под­ростка любви, послушания и заботы о своих родителях, народная педагогика предлагала и родителям проявлять такие же чувства к своим маленьким и взрослым детям. Правда, подчеркивалось, что любовь родитеДЈЙ_._к подросшим и взрослым детям должна быть разумной. Это представление русского народа ярко выра­жено в поучении философа XVII века Симеона Полоцкого: «Вре­доносна излишняя любовь родителей к детям. Как вино, в меру употребляемое, веселит и здоровит, без меры выпитое, разума лишает и болезнь вызывает, так и любовь родителей к детям. | Если по достоинству — полезна и родившимся и рожденным. \ Если выше меры — вред творит и тем и другим. Одних в раз-вращение попущает, другим же печаль и болезнь от развращения первых содевает»*.

По крестьянской этике, требования которой должны были ус­воить подростки, уважения достойны не только родители, но во­обще „все стдрщ^_№по^53^^ту_№д)шш_тоПри этом подростки не должнТэГТшли решать для себя вопрос о том, достоин или не­достоин тот или иной старик их заботы, почтения и уважения. Старшие требуют к себе уважения уже потому, что они прожили долгую, трудную жизнь и J^OIЛ^ Большую роль в воспитании у детей этого чувства играли и быдальшины|оелигиозно-поучительного характера. В сказке «Иван, крестьянский сьтн^^г^роиТ^н^г^уЖвшш^старухе, терпит неудачи, а после принесенного им извинения получает от нее по­лезный совет. Вечерами, в теплых избах, бабушки и дедушки рассказывали своим внукам правдивые истории о том, как ува-

жение, оказанное старому человеку, приносило ребенку удачу. Чувство уважения к старшим входило в плоть и кровь детей]

^благодаря примерам из жизни собственной семьи i венской общины. В семейном застолье пожилым людям предо-1 ставлялось почетное место, взрослые члены семьи были внима-1 тельны к старому, отработавшему свое деду, спрашивали у него] советов. При семейном разделе, когда женатый сын намеревался] жить своим домом и хозяйством, решающее слово было за ста­рым отцом. На сельской сходке — собрании взрослых мужчин| деревни — мнение стариков, прежде всего стариков, по тому или] иному вопросу было зачастую решающим.

Подростков обучали ^лилосердию, жалостд и состраданию к| людям. Вся жизнь русской крестьянскбТГсемьи давала детям~пр1ь меры такого поведения. Деревенский обычай обязывал крестьян! принять в своем доме постучавшего в дверь усталого путника,! обогреть его, накормить и утешить, если требуется. Нищих и убо-j гих встречали в доме с той же благожелательностью, что и ос­тальных путников. Считалось, что подать милостыню, помочь! больному и оказать моральную поддержку убогому — дела не-1 обходимые и богоугодные. Вот как описывает наблюдатель XIXJ века прием хозяйкой в своем доме нищего: «Когда нищий заходит! в избу, то хозяин или хозяйка первым долгом стараются облас-1 кать пришедшего своим сочувственным взглядом, особенно если| замечают в нем усиленную робость или унижение, затем подают ему кусок хлеба; нередко осведомляются, откуда он, расспра­шивают о его бедственном положении, приглашают отогреться и поесть теплой пищи, а если дело случится к ночи, то добро­душно сами предлагают остаться ночевать, говоря: „Куда ты пой*, дешь на ночь глядя, ночуй — ночлега с собой не носят, вот вместе поужинаешь с нами, обночуешься, а утром пойдешь с Богом"» Помощь, объяснялось детям, надо оказывать вообще всем в ней нуждающимся: пострадавшим от пожара или стихийногоГ5едст>1

""вйя; пбтерятатм кормильца, многодетным семьям, находящимс: в нужде. Воспитательное слово поддерживалось и делом: сообщ4 помогали погорельцам, делились с ними последним куском хлеба^ старались их утешить, приютить. Семья, в которой все работаю­щие внезапно заболевали, могла рассчитывать на помощь одной сельчан, которые приходили топить печь, готовить еду, ухаживать за скотиной. Вдовам и сиротам люди помогали вспахать и засеятв землю, провести жатву.

• Громыко М. М. Мир русской деревни. С. 88.

Заботясь о том, чтобы жизнь ребенка была благополучной, чтобы он находился в согласии с самим собой, ближними и даль­ними людьми, крестьяне стремились привить своим детям же­лание проявлять доброту к людям: ^&ро^вощтъ — себя^-_ селить», не держать на людей злобу, ибо «злой человек — как уголь; ес^и не?:ЖЖ]ех.ХР.черни1>>_а^)тказаться от мщения за обиды;" Особенно старались предохранить ребенка от мстительности, предлагали ответить на обиду, не откладывая на долгий срок, здесь же, на месте — словом или кулаком — или простить, если можно, обидчику его «неразумное поведение»..Да1аот.ь-же обиду на долгие годы и отомстить, когда он, возможно, уже и забыл о том моральном уроне, который нанес человеку, считалрсь_боль^ шим._хДёхом. Ярким примером такой модели поведения были де-ревенские^"ДЈак^> устраивавшиеся во время праздников. Если мужчины Пили парни одной деревни совершали поступок, оскор­бительный для соседей, то оскорбленные предупреждали обид­чиков, что они будут их бить в праздник или в ближайший сво­бодный от работы день. Когда приходило время, устраивалась жестокая драка, после которой инцидент считался исчерпанным. Обидчики и обиженные собирались на общую гулянку с выпив­кой, заключая «мировую».

Особенно ценилось вру^ском^народе умение прощать обиды. Был даже выработан^^щ^Л^ЩЭВ» и определен специаль­ный день, когда все должны были прощать друг другу явные и скрытые обиды. Это происходило в прощеное воскресение — в последний день масленицы, перед Великим постом. Родители просили прощения у детей, дети — у родителей, соседи — друг у друга. Они кланялись в ноги или становились на колени, целовались и на слова «Прости меня», отвечали «Бог тебя простит, меня прости». Прощение, по обычаю, надо было про­сить, отправляясь в дальнюю дорогу, чтобы люди «не поминали лихом», при отправлении в церковь на исповедь: «Простите меня, в чем согрешил перед вами». Прощения всегда просили перед смертью, которую осмысляли как уход в «иной мир». К умиравшему человеку поочередно приходили все родственники, соседи с просьбой не уносить с собой обиду на них, принять их прощение, так как с мыслью о не прощенной обиде трудно жить на белом свете. Умиравший, в свою очередь, обращался ко всем людям с просьбой не таить на него обиду, простить все его прегрешения на земле, чтобы он мог с легкой душой покинуть этот мир.

Русские люди учили детей быть добрыми, милосердными, прощать грехи ближним своим и в то же время сохранятьвсегда и во нсем чувство собственного достоинства, «хранить честь ^молод^-^П-Онятие чести у крестьян всегда сочеталось с честным выполнением своего долга и исдолнением взятых на себя обязательств. Исследователи народного быта всегда отме-¹ чали это качество деревенских людей: «Вес крестьяне, оберегая свою честь, стараются трудиться, чтобы не прослыть лентяем и мотыгой (мотом). Каждый старается не быть лжецом и обид­чиком, а также не нажить славы, что он не крестьянин, а прощелыга и самознайка»; «Всякий порядочный крестьянин ста­рается держать данное им слово: нарушить его он считает не­честным»; «Всякий крестьянин, оберегающий свою честь, ста­рается не быть никогда не только замешанным в какое-либо преступление, но даже и заподозренным в нем. Он никогда не согласится ни на плутни, ни па обман, хоти бы это и было допущено в .торговле»*.

/^Понятие честиТ^шторое старались привить своим детям ро­дители, включало в себя для мужчин умение ответить па неза­служенное поношение, не дать оснований для оскорблении, для девушек — чистоту, для женщин — верность мужу. Девочкам с ранних лет внушалась мысль о необходимости «блюсти свою честь», то есть избегать добрачных связей, строить свое поведение таким образом, чтобы заслужить одобрение односельчан, а в за­мужестве сохранять супружескую верность. Потеря девственнос­ти до брака считалась большим грехом, а рождение внебрачного ребенка всеми рассматривалось как крайняя степень позора и бесчестия.

Кума да кум наставят на ум. Одной из основных задач, ко­торая ставилась деревенским обществом перед родителями, была

задача постепенного введения его в религиозно-обрядовую жизнь. Русские крестьяне считали веру в Бога непременным свойством нравственного человека, а его поведение напрямую соединялось с его религиозностью. О совестливых, трудолюбивых, милосерд­ных людях говорили: «живут по-божески, по-христиански» — и наоборот, встретившись с человеком, совершившим недостойный поступок, замечали: «креста на нем нету». С православными тра­дициями ребенка начинали знакомить обычно в семь-восемь лет. По деревенским понятиям, это было обязанностью духовных ро­дителей — крестного отца и крестной матери, хотя, естественно, от таких забот не освобождались и родители. Крестьяне стара­лись обучить ребенка молитвам, вложить ему в сознание убеж-

дение в том, что необходимо усердно читать их вслух перед ико­нами утром и вечером. В обычной, не слишком богомольной семы? подростков учили, как правило, двум молитвам «Отче наш» и «богородице Дево, радуйся». Считалось, что они могут приго­диться во всех обстоятельствах жизни, так как доходят до Бога быстрее, чем все остальные. Эти молитвы читались утром и ве.-чером, перед обедом и ужином, при отправлении в путь-дорогу. С ними обращались к Спасителю и Божьей матери в надежде на избавление от несчастий, с просьбой о помощи в беде и защите от нечистой силы, а также принося благодарность за Божью ми­лость. Кроме этих молитв подростков обучали _молитвам импро­визационного характера. Мать или крестная советовали ребёнку обратиться «к Боженьке со святой молитвою», хорошо доходящей до Бога и святых угодников: «Пресвятая Богородица, спаси нас; помилуй нас. Господи; батюшка, милостивый Микола, сохрани нас, подай здоровьица тятьке, мамке, братцам, сестрицам, пошли нам хлебца, молочка»*.

В семь-восемь лет ребенка полагалось отвести к исповеди и первому причастию. Крестные родители старались подготовить его к этому важному событию, как умели, рассказывали смысл причащения святых даров и необходимость очищения от грехов. Приобщение ребенка к православной религии включало приоб­щение его к церкви. Родители считали необходимым, отправляясь в воскресный день или в праздник в церковь, брать с собой под­ростка, его наставляли вести себя в церкви чинно, степенно, бла­гопристойно и молиться с усердием.

Православные знания приобретались подростком на протя­жении всего детства, особенно в семьях, где старики или крест­ные родители были людьми глубоко верующими. Детей приоб­щали к религии с помощью чтения псалтыря, молитвенников, рассказывая им христианские предания, часто апокрифические (не признанные православной церковью), знакомили с житиями особо почитаемых в той местности святых, рассказывали о чу­десах, которые они совершали, обучали детей духовным стихам, предлагали участвовать в церковном хоре.

Стремление вырастить истинно православного человека ужи-иалось в русской деревне с желанием передать подростку знания, сохранявшиеся ч крестьянском быту со вр^щен язычдекой Руси, так называемые дедовские обычаи, дедовское наследие! К такого рода знаниям относились мифы о матери сырой земле, о непо-j^^^ejmijxjnijje^Kjx, наблюдающих за живыми! потомками и помогающих им в трудную минуту, о всевозможно? нечистой и неведомой силе, готовой испортить человеку жизнь,] и т. п. Приобщение к таким знаниям происходило во время пере-; сказов мифов, легенд, волшебных сказок, быличек.

Старшее поколение, желая помочь своим детям счастливо npo-jj жить жизнь, передавало им свое умение защититься от лешего в лесу, водяного в озере, советовало, как магическим j_^ предохранить скот от падежа, вызвать дождь, задобрить банникг спастись от злых лихорадок, мучающих людей, защититься собак. Бабушка, отправляя внука пасти ночью лошадей, снаб^ жала его яйцами, куском хлеба и давала «проверенный» совет «Как придешь, Миша, в ночное, так перво-наперво положи под березку, да на том на самом месте и поклонись до землЛ три раза; не крестясь поклонись и скажи: честной лес, муж бс гатый, дарю тебе подарок: хлеб, соль, белую рубаху и шелковы! пояс. Прими от меня, раба Божьего, и сбереги мою скотину в чистом поле и в темном лесу»*. Если на ребенка лает собака мать учила его проговорить три раза: «Щенилась слепая, тепер! будь немая» и плюнуть три раза влево, а если страшно пройт! мимо гусей, зло шипящих и пытающихся ущипнуть, надо смел идти навстречу, читая молитву Богородице. Дед давал внуь отправлявшемуся в лес за грибами, указание, как защититьс от укуса змеи. Для этого надо, говорил он, перекреститься сказать: «На море на окияне, на острове на Буяне, стоит ду Под тем дубом стоит ракитов куст, под тем кустом лежит бё| камень Алатырь; на том камне лежит рунец, под тем рунц лежит змея, скорпия; есть у нее сестры: Арина, Катерина. Л Богу помоляемся, на все четыре стороны поклоняемся; возьм» свою лихость, от раба (имярек), по сей день, по сей час», а зат крестообразно дунуть три раза**.

Подростки постепенно вовлекались и в обрядовую жизнь

словлено не только необходимостью включать их в "жизнь взро| лых, но и представлением о том, что участие детей в ритуальна действиях обладает большей силой воздействия.

Роль помощников дети исполняли фактически во всех обряд! годового цикла, действия которых были направленны на стим|

• Чарушин А. А. Воспитание детей у народа // Известия Архангельске общества изучения Русского Севера. 1917. № 5. С. 206.

»• Русский народ. Его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзи Собр. М. Забылиным. М., 1990. С. 395.

лирование природы, увеличение урожая, благополучие людей, со­хранность домашних животных. Так, в святочные дни, особенно насыщенные обрядностью, детям доверялось в рождественский сочельник «покормить Коляду» — мифическое существо, которое приходит в этот вечер под окна крестьянских домов. Мать пекла блины и просила сына или дочку бросить первый блин на улии(у для Коляды. В масленицу детям выпадала честь встречать «ши­рокую, веселую боярыню Масленицу». В воскресенье перед мас­леничной неделей они должны были обращаться ко всем воз­вращавшимся из.соседнего села или из города крестьянам с во­просом: «Везешь ли Масленицу?» Человек должен был ответить: «Да» — и угостить ребят привезенными гостинцами. Ответив­шего «нет» забрасывали старыми лаптями, собранными по де­ревне специально для этого случая. В первый день масленицы дети обходили с утра дворы односельчан, поздравляли их с праздником и пели:

Ах ты, Домнушка,

Красно солнышко!

Вставай с печи.

Гляди в печь —

Не пора ли блины печь?

Подайте широкой масленице.

Дети также принимали участие и в обрядах Егорьева дня (23 апреля/6 мая), когда первый раз после зимы скот выгонялся на пастбище. Коров провожали в поле обычно женщины, по­гоняя их освященными ветками вербы. Принято было считать, что верба обладает волшебной силой плодородия и может обес­печить сохранность скота. Женщины поручали детям обежать, держа вербу в руках, стадо, чтобы коровы всегда возвращались домой с выпаса, а вербу воткнуть в землю на ржаном поле, чтобы был высокий урожай. В чистый четверг на страстной неделе, когда считалось необходимым защитить свой дом от нечистой силы и колдунов различными магическими действиями, детям поручалось на заре обежать дом с колокольчиком. Дети играли также подсобную роль в об^[яда2(_жизненного цикла. Так, по русскому обь1ч!По7~Тшенно^рчг§еж)к^^ гласить на крестины младшего братика или сестрички родст­венников. Он обегал всю деревенскую родню, оставляя в избе в качестве своеобразного приглашения печенье в форме ручки или ножки новорожденного младенца. Ребенка также полага­лось в день свадьбы сажать на брачную постель, чтобы у них Рождались дети, и т. д. Наряду с эт{ш__в_Јусской деревне были и_обЈяды, которые 1 исполнялисьОголько детьми>в большинстве своем это~"бьГлй об-Г ходы крестьянских дворов в дни праздников народного кален­даря — «славление Христа» в Рождество, «посевание изб» в nep-j вый день нового года, обход дворов в средокрестие (в среду на четвертой неделе Великого поста), обход дворов с поздравления-1 ми и сбором яиц в Пасху. Считалось, что эти обряды всегда'

«Славление Христа» проводилось обычно в рождественскиеJ дни. Дети разбивались на возрастные группы и отправлялись⁷) «славить Христа» и поздравлять хозяев с Рождеством с самого; утра. Первыми под окна домов прибегали семи-восьмилетние] дети, за ними шли группы детей десяти — двенадцати лет. Дети,1 стоя под окном, распевали рождественские гимны и так назы-| ваемые «славы»:

Славите, славите, Сами, люди, знаете: Христос родился, Ирод возмутился, Иуда удавился, Мир возвеселился.

С праздником поздравляю И вам того же желаю! Раскрывайте кису, Вынимайте колбасу, Больше не прошу!

Они заканчивали славление забавной скороговоркой, которук произносили хором, очень быстро: «Господину нашему да при* ятелю, да подателю, да подай ему, Господь Бог, много лет н« здравье со всем благодатным домом, — будь же здоров, ва« многие лета».

Подростки тринадцати — пятнадцати лет обходили дворь после обедни. Во главе небольшой процессии шел подросток се звездой из цветной бумаги, накленной на деревянную основу, середину звезды вставлялись зажженные свечи. Подростков ее звездой полагалось приглашать в избы. Там они пели для хозяев ирмос «Христос рождается», тропарь «Рождество твое, Христе Боже наш» и кондак «Дева днесь пресущественнаго рождает*^

После гимнов начиналось исполнение так называемых рацей в которых давался иногда подробный пересказ рождественских событий, описанных в канонических и апокрифических Еванге^ лиях, шло прославление Христа и Девы Марии, поздравлени*

хозяев дома с Рождеством: «Достойно днесь удивления и духов­ного веселия. Ныне звезда на небеси явися! Паче света светает и тем провозвещает Бога нашего, и на землю проявляет: Яко наш наруночный приидет, принесет Пречистая Дева Мария! Ра­дуйся яко младенец пеленами обвивай; горний чины дивятся, вкупе возрадуются. Ты же, господин хозяин, вкупе с супругою своею и с чадами своими утехи насладися! Тому же господину хозяину от всех восторжествуем, велегласно поздравляем!» «Изыде звезда от Иакова, и свет воссия от Израиля, Дева Бога рождает, Ангели-удивляются, персидские цари приходят, рож­денному младенцу дары приносят. Тот же Бог с небес нисходит и небесная возводит, затем будь здрав господин хозяин на многие лета»*.

Хозяева одаривали славельщикам козульками (коровками) — печеньем в форме барашков, коровок, бычков, петухов, а также калачами, хлебцами. Все «наславленное» съедалось вечером во время праздничных развлечений.

Обход дворов с пением «славы Христу» был введен в народ­ный быт православной церковью. В народной традиции «слав­ление Христа» осмыслялоеь как шествие волхвов к колыбели Ии­суса, ведомых звездой, взошедшей над Вифлеемом.

Обряд «посевание изб» исполнялся детьми в Васильев день, то есть в первый день нового года. Рано утром, собравшись в небольшие группы, дети обходили крестьянские дома, поздравляя их обитателей с Новым годом и обсыпая под пение передний угол, пол, лавки и самих хозяев овсом:

Василия дома нету.

Бог его знает

Где он гуляет.

Он ходит с плужком,

Сам Господь с мешком.

Ручка золотая,

Сама подсевает.

Куда ручка брыкнет,

Туда зернышко падет.

С Новым годом, с новым счастьем!

Пшеничка большая расти!

Благодарные хозяева одаривали детей хлебом, пирогами, кол­басами. «Обсевание изб» проводилось с пожеланиями урожайно-го года и плодовитости скота. Приуроченность этого обряда первым дням нового года связана с представлениями людей о\ магии первого дня, когда все задуманное должно осуществляться.^! В средокрестие дети ходили по домам поздравлять всех с! окончанием первой половины Великого поста. Они выкрики- i вали поздравления и получали за это кресты — печенье в форме] креста.

Половина говенья переломилася, А другая под овраг покатилася. Подавайте крест, подавайте другой, Омывайте водой.

Среди обрядов, исполняемых детьми, был и обряд «встречу весны», который проводился в марте. Вероятно, детским он стал] недавно. В древние времена он исполнялся взрослыми людьми] в дни перед весенним равноденствием, и должен был стимулу ровать солнце, дающее жизнь, тепло, радость и благополучие,! В ритуальных действиях по «закликанию весны» использовалось! специальное печенье «жаворонки» и «кулики», которое раздавав лось детям. Получив «жаворонков», ребята натыкали их на па« лочки, привязывали к ним нитки и бегали по улицам, садав огородам, раскладывали их на пригорках, распевая приурочен­ные к этому моменту песни. В них дети обращались к жаво* ронкам с просьбой поскорее прилететь, унести холодную зил принести теплое лето:

Жавороночки, Прилетите к нам, Принесите нам Лета теплого, Хлеба доброго! Чувиль-виль-виль.

— Весна красная, На чем пришла? —

— На сохе, на- бороне, На пшеничном пироге.

Во многих песенках дети просили жаворонков принести и» вместе с весной благополучие, сытость, довольство:

Кулики, кулики, куликали, Весну красную заклинали:

— Весна-красна, на чем пришла? —

— На сохе, бороне, на кривой кочерге, На жердочке, на бороздочке,

На ржаном колоску, На пшеничном пирожку!

Дети принимали также участие и в окказиональных обрядах, то есть обрядах, исполнявшихся по случаю какого-либо события, случавшегося в деревне, например засухи, долгих дождей, тя­желых тумаков. Дети выходили на улицу и, обращаясь к при­родным стихиям, пели песенки, называвшиеся «заклички», с на­деждой, что солнце, дождь, туман, радуга выполнят их просьбу:

Радуга-дуга! Не давай дождя! Давай солнышко Под оконышко!

Играй, играй, да дело не забывай. Свободное от хозяйствен-

пертуар в этом возрасте был более разноворазёаГчемГ"в мла­денчестве, а игры — более сложными. В обиходе детей были спортивные игры, хороводные, драматизированные, то есть игры, в которых исполнялись маленькие пьески с диалогами, песенка­ми, припевками, а также игры с предметами.

Девочки и мальчики в таком возрасте обычно пдедпочитали играть _отдельно друг атдруга. Девочки собирались для своей игры, мальчики образовывали "сИбй компании. Игры их имели много общего: как девочки, так и мальчики любили летом играть в догонялки-«ловищки», жмурки, горелки, в мяч, а зимой — ка­таться с гор на салазках, играть в снежки. Однакд_любая^общая Девичий и мальчишеский варианть^]^Галь-

чики вносили в своюиг^р3^1нҐко1^!о^УкГ1к^Кт1(б^?й, усложненность, та же самая игра в девичьем варианте звучала несколько мягче и проще. _;

Подростки большую часть времени проводили на улице, поэ­тому набор уличных игр был более богатым и разнообразным, чем игры жилых помещений.

Уличные игры были всегда массовыми. В них принимали учас­тие не менее четырех-пяти игроков, а в большинстве случаев они включали в се,бя до десяти —> пятнадцати ребят. Каждая игра начиналась с конания, то есть с выбора одного или двух глав­ных игроков, называвшихся «водак», «водило», «водилыцик», «матка», а также, если игра этого требовала, деления на партии. Выбор водака и деление на партии происходило путем жере­бьевки или с помощью считалки — рифмованного текста. Выбор.

о жребию главного игрока мог происходить по-разному. Один из игравших, например, зажимал в кулаке камешек, предлагая другим ребятам поочередно угадать, в какой руке он спрятан: кто правильно указал, тот водак; можно было предложить вы­тянуть длинную или короткую щепочку, помериться силами на палке и т. п. Выбор водака с помощью считалки проходил иначе. Дети становились з кружок, и один из них, хорошо знавший счи­талку, произносил ее вслух, на каждом слове дотрагиваясь рукой поочередно до стоящих в кругу:

За морями, за горами, За дремучими лесами На пригорке теремок, На дверях висит замок. Ты за ключиком иди И замочек отомкни.

Водаком становился тот, на кого выпадал последний счет. Кроме того, выборы водака могли проходить путем состязания пожелавших вступить в игру ребят. Они метали на расстояние палки, пытались попасть палкой по мячу, бросали мяч в лунку, подсекали чижика и т. п. Водил ыд и ком становился тот, кто про­играл в состязании.

Разбивка на партии могла проходить с помощью короткого рифмованного вопроса. Ребята, разбившись на пары и обозначив себя определенным словом, подходили к водакам. «Матки, кого надо: коня вороного али барабана золотого?» Один из них от­вечал: «Коня вороного». Мальчик, присвоивший себе это имя, шел в одну партию игроков, а второй — в другую.

Уличные игры, как летние, так и зимние, носили в большинстве своем подвижный характер. Наиболее популярными летними иг­рами мальчиков и девочек были различного рода «ловишки», игры, включавшие в себя бег наперегонки, некоторые игры в мяч.

«Ловишки», «пятнашки» — это игра, цель которой догнать и поймать убегающих игроков. Она существовала в огромном ко­личестве вариантов, носила множество разных названий и за­частую осложнялась различного рода дополнительными условия­ми, словесным сопровождением. В детском быту «ловишки» де­лились на игры, в которых ловцом являлся один человек — водак, и игры, в которых одна партия ребят старалась поймать ребят из другой партии. Примером первых является игра «лепки, ляпки, ляпочки». Один из игроков, называвшийся «лепка», дол­жен был поймать разбегавшихся в разные стороны ребят. До­тронувшись до убегающего подростка, лепка кричал: «На тебе ляпку, отдай ее другому», Получивший ляпку бегал за другими,

стараясь передать им ляпку. Убегавшие от «лепки» ребята долж­ны были кричать: «Не дашь ляпок, не вырастешь с вершок». Второй тип «ловишек», предполагавший деление на две партии, можно продемонстрировать па игре «черта». Каждая партия иг­равших имела свою очерченную территорию — дом. Расстояние между домами равнялось 30—40 м. По команде атамана 'одна партия стремилась попасть на территорию, принадлежащую другой партии. Ребята, па чью территорию совершался набег, старались поймать набегающих, включив их тем самым в свою партию.

«Ловишки» часто приобретали характер небольшой пьески с диалогом, песенкой, развернутым приговором. Такой, например, была игра «бабушка Пыхтеиха», которая существовала в двух вариантах для девочек и мальчиков. Один участник игры изо­бражал сгорбленную старушку — бабушку Пыхтеиху, бредущую с палочкой по дороге. Другие игроки, окружив ее, начинали раз­говор: «Бабушка Пыхтеиха, куда пошла? — «К обедне». — «Возьми пас с собой». — «Идите, да не свистите». После этих слов ребята тихо шли за водаком, а затем начинали громко кри­чать, свистеть. Бабушка Пыхтеиха разворачивалась, размахива­ла палкой, стараясь ударить ею разбегавшихся в разные стороны ребят. В девичьем варианте свиста и ударов палкой не прак­тиковалось, водящая девочка старалась запятнать убегавших подруг.

Кроме того, как девочки, так и мальчики любили играть в жмурки, представлявшие собой вариант «ловишек», при котором водаку завязывали глаза. Игры в жмурки в зависимости от со­держания носили разные названия: «жмурки простые», «имуш-ка», «избушка», «курюкольцы», «куры-бабы», «жмачки», «кулюч-ки». Простые жмурки состояли в том, что на земле очерчивали пространство, за которое играющие не должны были выходить, затем завязывали водаку глаза, поворачивали его, стоящего на одной ноге, вокруг себя несколько раз и заставляли ловить бе­гающих ребят. Игра могла начинаться и с диалога между во­даком и играющими: «Что пил?» — «Квас!» — «Ищи век нас!»; «Кот, кот! На чем стоишь?» — «На квашне!» — «Что в кваш­не?» — «Квас!» — «Лови мышей, а не нас!» После этого ребята разбегались по полю, а водак старался поймать одного из иг­роков и назвать его по имени или данному для игры прозвищу. Пойманный становился водаком. Во избежание падения водака или столкновения его с другими играющими правило предусмат­ривало предупреждение водака словом «огонь». Другой разновидностью жмурок была игра «верный удар», предпочтение которой отдавали мальчики. Играющие станови­лись в круг, в середине которого стоял горшок с куском пирога, конфетой, пряником или каким-либо другим деревенским лаком­ством. Выбранный по считалке игрок должен был с завязанными глазами подойти к горшку и ударить по нему палкой. Это было довольно трудно сделать, так как игрока перед тем, как разре­шить ему идти к горшку, несколько раз кружили на одном месте. Ребята, стоявшие в кругу, должны были вести себя тихо, не сме­яться, даже если закружившийся игрок идет в другую сторону или ударяет с размаха палкой по земле довольно далеко от горш­ка. Разбивший горшок получал лежавшую в нем награду, про­махнувшийся — громкий смех ребят.

Игры с мячом были известны по всей России. Мячи делались из разных материалов: из тряпки с тряпочной же набивкой, из кожи, набитые шерстью или конским волосом, из узких пере­плетенных полос коры липы, ивы, березы, обычно полые внутри или набитые песком. Наиболее простой была игра, в основе ко­торой лежала необходимость поймать мяч. В этой игре мог при­нимать участие один или несколько человек. Мяч подбрасывали вверх, ударяли об стену, подхватывая его на лету, ударяли мячом игроков и т. п. Так, на северо-западе Европейской России была известна игра с мячом о стену, называвшаяся «отделываться». В нее играли по очереди несколько ребят, которые становились каждый со своим мячом вдоль стены избы или сарая, па не­большом расстоянии друг от друга. Игра начиналась по счету одновременно всеми участниками. Ребята, ударяя мячом о стену, должны были выполнить пять фигур, не уронив мяча на землю. Каждая фигура отрабатывалась три раза. Первая фигура на­зывалась «стенка», — мяч ударялся об стенку и, отскочив от нее, попадал в руки игроку. Вторая фигура — «под ручку», во время выполнения которой игравший упирался левой рукой в стенку, а затем подбрасывал из под нее правой рукой мячик вверх, стараясь сверху поймать правой же рукой. Третья фигура, «под ножку», заключалась в том, что игравший упирался левой ногой в стенку и подбрасывал из-под нее мячик кверху правой рукой, поймав его затем на лету. Фигура четвертая, «спиной», состояла в том, что игравший становился к стенке спиной, упи­рался в нее теменем, ударял мячиком об стену над головой и ловил его, не отнимая головы от стены. Фигура пятая — «свеча»: мяч подбрасывался высоко вверх и ловился руками. Проиграв­шим считался тот, кто «отделывался», то есть заканчивал игру последним.

Некоторые игры с мячом выполнялись с приговорами. Каждая фигура в игре имела словесное обозначение, данное по основному ее признаку или по сходству:

Чоки, чоки, чоки.

Верчоки, верчоки, верчоки.

Лады, лады, лады.

Присяды, присяды, присяды.

Моты, моты, моты,

Жмоты, жмоты, жмоты.

Полено, полено, полено.

Колено, колено, колено.

Дочка, дочка, дочка.

Бочка, бочка, бочка.

Сынишка, сынишка, сынишка.

Подпрыжка, подпрыжка, подпрыжка.

Белка, белка, белка.

Стрелка, стрелка,стрелка.

Тарелка, тарелка, тарелка.

Довольно широко была распространена игра с мячом, назы­вавшаяся во многих деревнях «зайчик», «в зайчика», в которую мальчики любили играть больше, чем девочки. Один из подрост­ков становился по жребию зайчиком и помещался в центр ши­рокого круга, образованного другими ребятами. Ребята перебра­сывались мячом, стараясь попасть в зайчика, а зайчик должен был увернуться от удара. Если игрок мстил в зайчика, но не попал, то он превращался в зайчика, а зайчик становился в круг. Для неповоротливого мальчика, которому выпадает жребий быть чайчиком, эта игра очень неприятна, так как он получает мно­жество сильных ударов тяжелым мячом. Верткий же мальчик доставляет удовольствие себе и другим.

Другой любимой игрой с мячом как мальчиков, так и девочек была «немая лапта». Перед началом игры на земле чертился круг диаметром 10—12 м, называвшийся «дом», Затем выбира­лись два водака, которые с помощью жребия составляли себе команды с равным числом игроков. Одна команда размещалась в доме, то есть внутри круга, а другая в поле — за чертой круга. Мяч находился у одного из игроков партии, находившейся за кругом. В начале игры внешние игроки подходили к кругу со спрятанными за спиной или в карманах руками, принимали уг­рожающие позы, кричали: «Жигало, жигало!» — при этом каж­дый игрок давал понять, что мяч находится у него и что он готов бросить мяч в одного из игроков внутри круга. Последние бегали по кругу, зорко наблюдая за игроками противоположной партии, принимая позы, позволяющие избежать удара. Наконец игрок бросал мяч в одного из подростков. В случае попадания игрок, получивший удар, исключался из игры. При промахе из игры выходил бросавший мяч.

Среди подростков большой популярностью пользовалась также игра с мячом и лопаткой, называвшаяся «лапта», имевшая множество вариантов. Наиболее распространенным был вариант, в котором игравшие делились на две партии, располагавшиеся по обе стороны от проведенной на земле черты. Одна партия, стоявшая в «городе», подавала мяч лопаткой другой партии, на­ходившейся в «поле», очерченном на конце второй линией. Игроки поля должны были поймать мяч и запятнать им бегущих в это время за границу поля игроков города.

Наряду с играми общими в русских деревнях были игры, характерные только для мальчиков, и игры, известные только в девичьей среде. Игры, в которые играли только мальчики, требовали от участников обычно большой физической силы, вы­носливости, ловкости. Кроме того, их тематика носила ярко выраженный мужской характер. Мальчики играли в войну, в разбойников, в казаков и т. п. Игры девочек носили более мягкий характер, в них присутствовало художественное начало, ритмизованный и поэтический текст. Девочки любили играть «в семью», «в дочки-матери», «в хозяйство», при этом нередко включали в свои игры малышей, которым доставалась посиль­ная роль. Предпочтение мальчиками и девочками разных игр было обусловлено разницей в их физическом и психическом складе, а также разной жизненной ориентацией мужчин и жен­щин, которыми они со временем должны стать. Мужчины, по мнению деревенских жителей, должны быть сильными, крепки­ми, ловкими, решительными, быстрыми в делах, то есть обла­дать необходимыми качествами, чтобы нести основной груз от­ветственности за крестьянское хозяйство и сохранность семьи. Женщинам же предписывалась мягкость, заботливость, неж­ность, ласковость — все то, что делает ее хорошей хозяйкой, верной женой, любящей матерью.

Мальчики с удовольствием играли в игры, где можно было проявить силу, ловкость, быстроту, меткость глаза. Характерной чертой их игр была установка па состязание и победу. Они со­стязались в поднятии тяжестей, в перетягивании палки, в прыж­ках и беге. Среди игр па поднятие тяжестей интересна игра «ка­раван». Подростки, считавшиеся в деревне силачами, станови­лись гуськом в ряд, укладывая руки на плечи стоявшему впереди игроку, на их руки усаживался второй ряд игроков, на него —

третий ряд, а затем первый ряд начинал медленно двигаться

по улице.

Большим разнообразием отличались игры, главным элементом которых были прыжки. Обычно устраивалось препятствие, через которое необходимо было перепрыгнуть. Это мог быть какой-либо предмет, лежавший на земле или воткнутый в нее, либо сидящие с согнутыми спинами или стоявшие с наклоненной головой маЛь-чики. Примером таких игр могут быть игры «свинья» («пере-скочки»), «без соли соль». В игре «свинья» мальчики ложились лицом к земле в ряд, один от другого на некотором расстоянии. Один мальчик перепрыгивал через каждого из лежащих и, пере­прыгнув через последнего, ложился на землю. В этот же миг с земли быстро поднимался мальчик, оказавшийся крайним на противоположном конце, и, в свою очередь, перепрыгивал через лежащих ребят, чтобы лечь в конце ряда па землю. Вся игра должна была проходить в очень быстром темпе. Игра «без соли соль» заключается в том, что мальчики садились друг против друга, вытянув ноги, заложив руки за спину и зажмурив глаза. Другие мальчики с выкриком «без соли соль!» должны были перескочить через ноги сидящих на земле, но так, чтобы сидящие

их не поймали.

Среди спортивных игр мальчиков было довольно много игр с различными предметами: шаром, мячом, палкой, костями, мо­нетками, камешками и т. п.

Игры с шарами проводились на открытых местах, широких улицах и площадях, где земля хорошо выровнена и утрамбована. Для них использовались деревянные шары диаметром 8—10 см, изготовленные для прочности из корня дуба, березы или како­го-либо плотного нароста на дереве, а также прямые или с крю­ками на конце палки, длиной 80—120 см, в зависимости от роста играющего, называвшиеся «клюшки», «кочережки», «бодожки», «боталки», «дубишки». Игры с шарами носили различные на­звания: «короли», «котлы», «лунки», «кубарь», «прочики», «ду­бинки», «лыжки», «жаровка», «елы», «шибки», «булки» и т. п., по содержание их было более или менее одинаковым: шары клюшками забивали в лунки или бросали вверх, отбивая на лету палками. Так, например, любимой игрой мальчиков была игра, известная под названием «лунка». Подростки выкапывали в земле лунки, становились около них с клюшками. Водак, избран­ный по жребию, должен был закатить шар в лунку. Если это ему удавалось, он вставал к лунке, а не сумевший отбить шар становился водаком. Примером игры, в которой шар отбивался клюшкой в воздухе, была игра «в пышку». Игравшие располагались вдоль линии, на значительном расстоянии от которой в землю вбивалась тол­стая палка — «пышка», «буй». Водящий подбрасывал перед одним из игроков шар, который тот должен был отбить подбро­шенной клюшкой. Если клюшка попадала в шар, то игрок бежал за ней, а водящий за шаром. Игрок и водак должны были, по­добрав клюшку или шар, добежать до «пышки» или попасть в нее своим предметом. Добежавший первым до «пышки» стано­вился игроком, а отставший — водаком.

Характерной особенностью игровой деятельности мальчиков-подростков было наличие в их обиходе большого количества игр «в войну». Они представляли собой состязание двух партий с | определенными, выработанными местной традицией средствами и приемами противоборства, условиями признания победы. Во | главе партий стояли предводители, вожаки, атаманы, полковни­ки, которые избирались всеми играющими и обычно являлись лидерами компаний.

Игры «в войну» имели много вариантов. Одной из разновид­ностей была игра, в которой главным являлось прямое руко­пашное противоборство «бойцов», допускавшее удары кулаками, захваты тела и одежды противника. Задачей игрока было уло­жить противника на землю. В Вятской губернии, например, та­кого типа игра называлась «война». Перед ее началом подростки делились по жребию на два отряда, выбирали двух «старших» — наиболее авторитетных в компании ребят — и устраивали между ними битву-борьбу. Упавший в поединке на землю «старшой» считается побежденным, а его отряд — «отрядом побежденных». Затем побежденные подходят к отряду победителей, кланяются им, отходят, и игра продолжается, но уже с другими «старшими». В некоторых деревнях подростки не бграничивались только борь­бой «старших», но и сами включались в состязание после окон­чания боя «один на один». Борьба «старших» напоминала во­инский обычай Древней Руси начинать битву с единоборства пол­ководцев.

Вариантом игры «в войну» была игра, в которой подростки фехтовали деревянным оружием: саблями, мечами, дубинами. Так, среди мальчиков двенадцатИ-тринадцати лет, живших в ка­зачьих станицах, была распространена игра «в казаков». Маль­чики вооружались деревянными ружьями, висевшими за спиной, и саблями, болтавшимися сбоку, у пояса. Затем они выбирали по считалке двух предводителей, а затем уже по их жеребьевке набирались два отряда: казаков и неприятелей. Отряды расхо-

дились в разные стороны, а затем по сигналу сходились, и уст­раивалась общая свалка, сопровождавшаяся «боевыми» крика­ми: «Тугту, бери, стреляй, ребята!» В игре появлялись «пленные», «убитые», «раненые». Правилами игры запрещались удары ору­жием в голову, шею, ниже пояса, а также устанавливались места, при попадании в которые человек считался «убитым», «тяжело раненным», «легко раненным». Победители, разбившие войско неприятеля, становились в колонну и маршировали под пение казачьих песен:

Ночи темны, тучи грозны По поднебесью плывут — Наши стройные казаки Под Измаил-город идут, Идут, идут казаченьки Своим тихим маршем, Идут, идут, маршируют, Меж собою говорят: «Трудна служба нам, казакам, — Под Измаил-город поход, Да еще того раструднее Под пушечки подбежать». Под пушечки подбежали, Закричали враз «ура». «Ура, ура! Город взяли, Потрясли мы стены, вал».

Другим вариантом игры «в войну» была игра, во время ко­торой одна партия должна была преследовать другую, которая предварительно пряталась и в ходе игры стремилась запутать противника. Такой типичной игрой были «казаки-разбойники». Эта игра пользовалась известностью во всех русских деревнях. Играющие разделялись по жеребьевке на две партии: казаков и разбойников. Разбойники разбегались в разные стороны, чтобы спрятаться от казаков, а казаки, отмеченные каким-либо знаком на одежде, старались найти убежище разбойников. Разбойник, увидев, что его нашли, старался убежать от казака и спрятаться в другом укромном месте. Казак пытался его поймать, призывая на помощь товарищей. Пойманного разбойника вели в темницу, после чего он превращался в казака и должен был ловить еще не пойманных разбойников.

Большое распространение среди подростков имели игры «в бабки», «камешки», «в свайку», «ножички», которые развивали у ребят меткость, внимание, ловкость, терпение. Игра «в бабки» (или «лодыжки») — одна из самых древних н широко распространенных в России игр. Игравший должен был иметь металлическую плоскую биту и набор бабок или лодыжек. Бабки приготавливались из путового сустава (подкопытной кости) крупного рогатого скота, лодыжки — из суставов овец, свиней и коз. Их очищали от мяса и жира, обваривали в горячей воде и хорошо высушивали. Бабки или лодыжки ставились в определенном порядке на землю, а затем сбивались специальной битой — плоской металлической пластиной или бабкой, залитой свинцом. Игра «в бабки» имела множество вариантов, часто была очень сложной и требовала хорошего глазомера и сноровки. Наиболее простым вариантом была игра, во время которой игрок ставил в один ряд парами-гнездами четное количество бабок, а ;| другой игрок старался сбить каждое гнездо битой. Сбитые бабки победитель забирал себе. Усложнение игры шло за счет рас­становки бабок на площадке, компоновки гнезд, количества бабок, включенных в гнездо, расстояния, с которого бросают биту, и т. п.

Столь же широко, как игра «в бабки», были распространены среди подростков игры «в свайку» и «ножички». Для игры «в свайку» было необходимо толстое металлическое кольцо диамет­ром 5 см и железный тяжелый стержень высотой около 15 см с большой граненой или круглой головкой. Игра заключалась ] в том, что игроки, отойдя на заранее оговоренное расстояние, поочередно бросали кольцо на воткнутый в землю стержень, ста­раясь нанизать кольцо на стержень. Игра «в свайку» также имела множество вариантов. Например, в одном из вариантов, называвшемся «сажание репы», на землю кладется кольцо, а игрок должен попасть острым концом стержня рядом с кольцом, в другом варианте — в центр кольца и т. п. Игра «ножички» представляла собой разновидность «свайки». Наиболее простой считалась игра, во время которой ребята, сидевшие «кружком», поочередно вонзали нож в землю. Разнообразие игры достигалось за счет всевозможных способов бросания ножа: с протянутого мизинца, с указательного пальца, с двух согнутых средних паль­цев, со лба, с зубов и т. п.

Игра «в камешки» предполагала наличие у мальчиков боль­шого количества разнообразных шариков, камешков. Вариантов игры было бесчисленное множество. Например, камешки клали в ладонь и, подбросив вверх, ловили наружной стороной кисти, а затем, перевернув кисть, собирали их в горсть; садились на пол, клали на него кучкой пять камешков, а шестой подбра­сывали вверх, стараясь, пока он находится в воздухе, захватить

один из лежащих на полу; кидали в ямку одновременно шесть шариков, попадание четного количества камешков обозначало выигрыш, нечетного — проигрыш. Многие игры сопровождались короткими приговорами, действие которых помогало победить в соревновании:

• Тута глина, тута грязь, Тута камушку упасть. —

а иногда сбить соперника:

Чеколда, чеколда, Чеколдинова жена. Чеколдиха, обронись И камушком подавись.

Нравы мальчишеской компании в играх были довольно су­ровые. Проигравший, а также игрок, замеченный в жульничестве или нарушении правил игры, наказывался. При этом в разных играх проигравший или провинившийся получал разные нака­зания. Так, например, после игры в мяч провинившегося ставили лицом к забору, и каждый из игроков, по очереди, с расстояния в 5—7 м бил его мячом по спине определенное количество раз. Это наказание называлось «женить». Наказание «кормить овсом» заключалось в том, что проигравшего ставили лицом к стене, а каждый из игроков подходил к нему и, подбросив мяч вверх, ударял по спине, стараясь после этого поймать мяч. Как только мяч падал на землю, к наказываемому подходил следующий игрок.

Способ наказания при игре «в шар с палками» был несколько иным. Проигравшего укладывали спиной на две лежащие па­раллельно палки, между которыми находился шар, а затем на­чинали, ухватив за руки и за ноги, катать по палкам и шару, приговаривая: «Катай, катай, не лыняй! Старайся быть насто­ящим катальником». В качестве наказания за провинности было принято также дерганье за нос. Виновного брали за нос и спра­шивали: «Дуб или вяз?» При ответе «дуб» говорили: «Тяни до губ» — и тянули нос книзу; при ответе «вяз» — «Тяни до глаз» — и тянули нос кверху. Наказаний было множество, при­чем они могли быть как довольно простыми, не причинявшим слишком сильной физической и моральной боли подростку, так и довольно жестокими. Подросток, по неписаным законам маль­чишеской компании, должен был принять наказание, ничем не выдав своего страха, боли или возмущения. Убежавшие от ис­пытания или проявившие слабость во время наказания изгоня-лись из мальчишеских игр, подвергались насмешкам. В их адрес летели обидные дразнилки:

Борька — Борис На ниточке повис! Ниточка трещит, А Боречка пищит!

Володя — Володенок, Паршивый поросенок, С горки катился, Соплей подавился.

Плакса, плакса, Три копейки вакса!

Игры девочек были более мягкими и красивыми, чем игры мальчиков. Они отдавали предпочтение играм с сюжетом, хоро­водам, хотя и не избегали игр спортивного типа.

Среди спортивных игр у девочек наибольшей любовью поль­зовались игры, главным элементом которых были скачки и бег. Девочки знали множество игр, где надо было скакать на одной или двух ногах, вприсядку, через веревочку, в кольцо, на доске. Прыганье через веревочку имело два варианта. В одном вари­анте две девочки держали веревочку на определенной высоте, а третья должна была через нее перепрыгнуть. В другом — веревка приводилась во вращательное движение, а прыгавшая девочка должна была перескочить через нее в то время, когда веревка приближалась к земле. Прыганье в кольцо состояло в том, что девочка брала широкий обруч, поднимала его над головой, по счету «раз» опускала его вниз и, не бросая, прыгала в обруч, который после этого оказывался за спиной.

Скаканье на доске представляло собой игру, для которой на деревянную колоду укладывалась длинная толстая доска. Де­вочки по одной становились на концы доски и попеременно под­скакивали вверх. Сначала прыгала одна девочка, при этом про­тивоположный конец доски опускался вниз, когда же она снова попадала на доску, подпрыгивала вторая девочка.

Девочки играли с большим удовольствием, чем мальчики, в драматические игры, представлявшие собой своего рода неболь­шой спектакль с хорошо очерченными персонажами, с твердым или полуимпровизационным текстом. Сюжеты этой своеобразной детской народной драмы довольно просты. Главными действую­щими лицами были родители, пастухи, охотники, домашние и дикие животные, птицы, насекомые, растения, то есть образы, близкие детям, а сюжет отражал мир детских устремлений. Боль-

шинство игр строилось на выяснении взаимоотношений животных друг с другом, а также людей и животных. В некоторых играх люди охотились за животными, в других им помогали: спасали от волков, заботились о том, чтобы животным было хорошо, на­казывали хозяйку за плохой уход. Это такие игры, как «лисички, собачки», «охотники и утки», «курочки», «гуси-гуси» и др. Вот как выстроена, игра «курочки». Играющие девочки становятся в ряд, широко разведя руки. Одна из девочек, по жребию или считалке, становится хозяйкой, другая — матерью-курицей. Хо­зяйка обращается к курице: «Кума, кума, не видала ли мою курочку?» «А какая она?» — спрашивает кума. Хозяйка начинает описывать курочку, разглядывая девочку, стоящую поодаль: ря­бенькая, носок крючком, хвостик торчком. Мать-курица, обра­щаясь к девочке, кричит: «Кыш, кыш!» Девочка убегает, а хо­зяйка старается ее догнать.

Некоторые игры имели более развернутое действие и более сложный диалог. Типичной игрой такого рода является игра «ворон и куры». Действующие лица — хозяйка, ворон, курицы. Игра начиналась с определения при помощи считалки хозяйки и ворона и очерчивания на земле их домов. После этого ворон отправлялся в свой дом, а хозяйка в свой, где укладывалась спать. Курицы гуляли в поле, поклевывая зернышки. Ворон, увидев, что хозяйка спит, выскакивал из своего дома, хватал одну курицу и утаскивал ее в свой дом. Хозяйка, проснувшись, считала куриц и, заметив пропажу, отправлялась к ворону: «Ворон, ворон, Иван Петрович! Не видал ли ты моей курочки?» В ответ ворон говорил: «Какие тебе курочки? Зачем на мое поле пришли?» Расстроенная хозяйка отправлялась домой и снова ложилась спать. Ворон утаскивал еще одну курицу, хо­зяйка опять отправлялась к нему со своим вопросом, причем ответ ворона был более грубым, чем в первый раз. Эти действия повторялись до тех пор, пока ворон не перетаскает всех куриц, отвечая каждый раз хозяйке более грубо, чем в предыдущий раз. В конце игры хозййка приходит к ворону, который отка­зывается с ней говорить и пытается ее прогнать. Тогда хозяйка зовет куриц: «Тю-ткнтю». Они выскакивают из дома ворона и начинают щипать хозяйку за то, что она проспала их, и ворона за то, что утащил. Хозяйка и ворон убегают, а курицы пытаются догнать их и пощипать.

Некоторые сюжетные игры включали в себя не только диа­логи, но и приговорки, песенки, исполнявшиеся как всеми участ­ницами разыгрывавшейся пьески, так и отдельными ее персо­нажами. Это характерно для одного из вариантов игры «серыйволк». Героями игры являются серый волк, мать-овца и ягнята. Мать говорит своим ягнятам, чтобы они гуляли на лужайке около дома, никуда не уходили, пока она будет в доме'укачи­вать маленького ягненочка. Однако дети оказывались непослуш­ными, уходили из дома и встречали волка. Увидев его, они вежливо просили: «Позволь погулять в твоем саду». Волк раз­решал им гулять, но запрещал рвать траву, объясняя свой запрет тем, что он любит спать на мягком. Ягнята и тут, про­демонстрировав свое непослушание, начинали щипать траву, распевая песенку:

Щиплю, щиплю травку,

Зеленую муравку,

Бабке на рукавчик,

Дедке на кафтанчик.

Серому волку грязи на лопату.

При последних словах ягнята забрасывали волка грязью и пытались убежать, но серый волк ловил непослушных ягнят и прятал их в своем доме. Мать-овца, выйдя из дома, обнаружи­вала пропажу своих деточек-ягняточек и пела:

Детки мои, голубятки, На что я вас кормила, На что вас поила, Для серого волчища, Для белого зверища. Волк пришел, дитя украл, А я, молоденька, заснула Над маленьким детенком, Над красненьким яичком.

Затем мать отправлялась искать своих деточек, встречалась с волком и спрашивала у него, не видал ли он ягняток. Во время разговора с волком мать слышала писк своих детей: «Ти-ти-ти» — и спрашивала у него: «Что у вас сипит? — Квас варится! — Дайте мне покушать. — Мышь увалилась: нельзя пить». Дети опять пищат: «Кы-кы-кы». Мать спрашивает: «Что у вас трещит? — Горох пряжется. — Дайте мне покушать. — Сух дюже, зубы поломаешь». Игра кончалась возвращением детей к матери. Такие игры девочки очень любили и могли бесконечно разыгрывать сюжет, внося в него новые детали, слова и песенки.

Наряду с драматическими играми девочки любили и хоро­водные. Характерной их чертой являлось хореографическое дви­жение участниц под пение песни. Хороводная игра включала в

себя также диалог и пантомиму, которая разыгрывала содер­жание песни. Хороводницы могли двигаться цепочкой, по зам­кнутому кругу, разделиться на две партии, наступающие друг на друга, при этом могли держаться за руки или идти обособ­ленно. Иногда хоровод принимал форму креста, жгута, восьмер­ки, ворот, через которые должны были пройти все участники. Хореографический рисунок, диалог, песня каждого из хороводов были утверждены местной традицией и, как правило, не допус­кали импровизации.

Содержание игровых хороводов могло быть различным. В них могла идти речь о сером зайчике, который скакал по лужочку, об оленихе, потерявшей своих детей, о колобках и пирожках, ис­печенных хозяйкой, о роще, в которой гуляют девушки, и т. п. Вот как выглядит хоровод «колобки». Девочки становятся в круг, берутся за руки и двигаются несложным танцевальным шагом под песню:

Прихожу домой —

Печка затопленная,

Чугунка скипяченная,

Самовар поставлен,

Колобы состряпаны:

Эдако ль высоки (поднимают руки вверх),

Эдако ль широки (раздвигают руки в стороны),

Эдако ль низеньки (опускают руки вниз

и приседают), Эдако ль узеньки (встают и сжимают круг).

Среди хороводов, исполнявшихся девочками-подростками, много было перешедших в детский репертуар из репертуара взрослых. При этом содержание песни часто утрачивало перво­начальный смысл. Такую метаморфозу претерпел, например, хо­ровод взрослой молодежи «Заинька», имевший у них любовную подоплеку. Девочки играли в него как в простую игру о зайчике, который скакал по лужку. «Заинька» был круговым хороводом. Девочки двигались танцевальным шагом по кругу, то вправо, то влево. В центре стояла девочка, изображавшая зайчика. Хо­ровод пел:

Заинька,серенький,

Я хожу, гуляю

Вдоль по хороводу.

Заинька, серенький, Некуда заиньке

Выскочит

Заинька,серенький,

Некуда заиньке . _;..

Выпрыгнути.

Заинька,серенький, Семеро ворот Крепко заперты стоят.

Заинька,серенький, У каждыих ворот По три сторожа стоят.

Заинька,серенький. Попляши!

Заинька,серенький, Поскачи!

Заинька,серенький, В ладоши!

Заинька, серенький,

Скоком, боком!

Перед нашим хороводом.

Заинька,серенький,

С боку на бок повернись,

Всем пониже поклонись!

При словах «попляши», «поскачи», «в ладоши» заинька делает то, что его просят. При словах «некуда заиньке выскочити» де­вочка старается выскочить из круга, но играющие стараются ей помешать. Окончив песенку, девочки выбирают другого зайчика, и все начинается с начала.

В детские игры перешли и некоторые хороводы на тему труда, например хорошо известный девичий хоровод «А мы просо сеяли» или «Мак». Девочки брались за руки, образуя круг, в центре которого стояла девочка, выбранная по считалке. Круг двигался то вправо, то влево, девочки пели:

Аи на горе мак, мак! Под горой так, так! Маки, маковочки! Золотые головочки! Станьте вы в ряд, Спросим про мак!

Спев песенку, девочки замирали, а потом спрашивали хором у водящей: «Вспахали ли землю под мак?» Водящая отвечала: «Нет, только пашем!» — и имитировала пахоту. После этого хо­ровод опять приходил в движение, исполняя ту же песню. Затем останавливались и спрашивали: «Посеяли ли мак?» — и далее после песни и пантомимы: «Взошел ли мак?», «Зацвел ли мак?» В конце игры^?-на вопрос: «Поспел ли мак?» — при ответе: «По­спел, собирайтесь отряхать!» — все бросались на водящую, ста­раясь удержать ее в круге. Игра заканчивалась веселой пота­совкой.

В зимнюю пору игры на улице мальчиков и девочек были, естественно, иными. В основном это катание на салазках, конь­ках, игра в снежки, взятие снежных крепостей. Катание на лыжах во многих деревнях не считалось развлечением, так как лыжи в условиях Европейскогр Севера и Сибири воспри­нимались как необходимое средство передвижения между де­ревнями.

Любимым зимним развлечением подростков было катание с гор. Дети катались с естественных снежных гор или с искусст­венных горок, называвшихся «катальными». Катальные горки представляли собой деревянный помост на козлах с деревянным же скатом, засыпанным толстым слоем снега и политым водой для образования толстой ледяной корки. Подножие горки рас­чищалось, утаптывалось и также заливалось водой.

С гор катались на салазках, ледянках, лотках, лодках, ко­былках, скамейках, коньках. Ледянка представляла собой глыбу льда, обточенную таким образом, чтобы на ней было удобно сидеть одному человеку и легко скользить по льду. Некоторые ребята делали ледянки из старого решета, лукои1ка, лубяного короба, дно которого с внешней стороны засыпалось снегом или залеплялось коровьим навозом, а затем обливалось на мо­розе водой. Лотки, по своей форме напоминавшие широкий сан­ный полоз, изготавливались из толстой доски с одним закруг­ленным и слегка приподнятым концом, нижняя сторона доски покрывалась толстым слоем льда. На салазках, ледянках и лотках катались обычно по одному, по два человека. Для ска­тывания с гор нескольких человек в деревнях использовались так называемые лодки. Они представляли собой выдолбленное бревно с заостренными концами и покрытым льдом дном. В нее садилось один за другим двенадцать человек, держащих друг друга за талию. Сидящий последним управлял лодкой с помощью длинного шеста, конец которого волочился по снегу. Любимым приспособлением для катания с гор была кобыла, которая выглядела как маленькая скамейка, поставленная на один широкий полоз.

Подросткам нравилось также кататься с покатых горок на шестах. Для этого на снегу в лежачем положении укреплялись параллельно друг другу два очищенных от коры, гладко вы­струганных бревна диаметром 20—25 см, длиной 10—15 м. На шестах катались обычно парами. Подростки, встав каждый на свой шест лицом друг к другу, скатывались вниз, взявшись за руки.

Мальчики в зимнее время в северных губерниях Европейской России и в Сибири, где зимы были холодные и снежные, любили играть «в крепость», «в башню». Игра «в крепость» состояла в том, что одна партия во главе с вожаком должна была изгнать другую партию, занявшую вершину снежной горки. Занимавшие «крепость» ребята отстреливались снежками, а атакующие, бро­сая снежки, старались забраться на горку и столкнуть с нее противников.

Игра «в башню» — это также сражение между двумя пар­тиями, но с предварительным сооружением каждой партией башни из снега. Ребята скатывали влажный снег в большие комья, укладывали в один ряд, а затем надстраивали несколько «этажей», чтобы образовалась довольно высокая и широкая 1 стена, за которой можно спрятаться отряду игроков. После со­оружения башни начинался обстрел снежками противника и штурм его башни.

Наряду с этими играми у мальчиков были популярны и раз­нообразные игры на льду. Для игры в «прочики» («гилы», «лыжки») расчищался от снега на озере или реке участок льда. Игравшие, вооруженные клюшками — деревянными палками с крючком — и деревянным шаром (или круглой чугунной пулькой весом в 100—200 г), делились на две партии во главе с маткой и делали два кона на расстоянии 40—70 шагов друг от друга. На границе каждого из них выбивали во льду по лунке диа­метром около 20 см и такой же глубины. Игроки каждой партии становились в два ряда, повернувшись лицом друг к другу, в сторону линии, прочерченной на льду от одной лунки до другой. Причем игравшие не имели права покидать свои поля и пере­секать разделявшую их черту. Суть игры состояла в том, чтобы | провести шар клюшкой по льду от лунки до лунки. При этом игроки одной партии вели шар, а другие старались повернуть его назад, к той ямке, из которой его выгнали.

На ледяном поле мальчики играли также в «коровки» и «булки». Для игры в «коровку» использовался или деревянный шар, или шовяк — замерзший конский навоз. Игрок ударял палкой или ногой по шару таким образом, чтобы тот попал под ноги другого игрока. Если это удалось, то все ребята под­бегали к тому, кто получил шар, и били его по спине, приго­варивая: «Продай корову!» Последний старался подтолкнуть шар в сторону другого мальчика, чтобы все тумаки обрушились на него. Игра «в булки» состояла в том, что игроки защищали клюшками свои лунки от водака, который старался загнать в них в шар.

В зимнюю пору подростки «рвведили довольно много вре­мени в избах. Дети могли играть дожа вместе со своими бра­тьями и сестрами, собираться компаниями в той или иной избе. При этом, как и в летнее время, девочки играли с девочками, а мальчики с мальчиками. Домашние игры были более тихие, чем уличные. Из шумных, игр предпочтение отдавалось жмур­кам, так как эта игра не требовала большого пространства. Например, в Вятской губернии подростки любили играть в жмурки, называвшиеся у девочек «слепая Олена», а у маль­чиков «кривой пастух». Одному игроку завязывали глаза, ста­вили его у стенки и называли «слепой Оленой» или «кривым пастухом». Остальные игроки подходили к нему и, ударяя рукой, приговаривали: «Прощай, слепая Олена (кривой пастух)». После этого каждый отбегал от водака, стараясь не шуметь и не выдать своего присутствия. Водящий шел туда, где, по его мнению, расположились ребята, и старался кого-нибудь из них рассмешить. Рассмеявшийся превращался в «слепую Олену» или «кривого пастуха». Однако такие игры вызывали недоволь­ство находившихся в избе старших, и ребятам приходилось при­ниматься за игрушки. Игрушки или изготавливались в самой семье, или приобретались на ярмарках, в лавках, куда их при­возили мастера-игрушечники.

Домашними игрушками детей и подростков могли служить самые различные, незначительные на первый взгляд предметы: обломок сучка, напоминающий фигуру человека или животного, свернутый жгутом пучок соломы, валик из тряпочек, пучок травы и т. п. Характерной их чертой было отсутствие натура­лизма в изображении человека или животного. Игрушка давала лишь самое общее представление о предмете, намек на него. Сходство улавливалось по одному-двум признакам, остальное дорисовывала детская фантазия. Небольшое полешко станови-лось куклой, потому что на него девочка надевала платочек и юбочку; кусочек глины превращался в птичку, потому- что в него вставлялись перышки, изображавшие хвост и хохолок. Все эти предметы становились игрушками только на момент игры.

Игрушки, приобретенные на ярмарках и в лавках, имели в глазах детей большую ценность. Они делались из дерева, глины, гипса, папье-маше народными мастерами, хорошо знавшими, что может понравиться деревенскому мальчику или девочке. Эти иг­рушки доставляли ребенку радость узнавания в них людей, жи­вотных, птиц, а нередко покоряли всякими чудесами.

Большая часть игрушек была предназначена для игры «в крестьянскую жизнь»: телеги, сани, различного рода орудия труда, хозяйственная и домашняя утварь. Собственно говоря, все то, что было в крестьянском обиходе, стояло на дворе, в амбаре, конюшне, избе, горнице, становилось прообразом для изготовле­ния игрушки. Предметы делались настолько точно, что зачастую напоминали больше модель, чем вещь для игры. С такими иг­рушками мальчик мог изображать вспашку поля, боронование, сев, заготовку дров, девочки — приготовление обеда, стирку, сбор ягод и т. п. Естественно, что в детскую игру включались также игрушки, изображавшие домашних и диких животных: коня, ко­рову, барана, волка, медведя, зайца, а также птиц: петуха, ку­рочку, гуся.

Первое место в этом ряду занимал конь — любимая игрушка ] крестьянских детей, особенно мальчиков. Игрушка могла пред-ставлять собой лошадь, запряжённую в сани или телегу, с на­клеенной или надетой на нее упряжью, просто скачущего на про­сторе конька, изредка верховую лошадь с сидящим на ней ка- I заком. В деревнях, расположенных на больших почтовых трактах, § предпочтение отдавалось игрушкам, изображавшим быструю тройку лошадей, запряженную в возок. Игрушечный конь имел всегда один облик: с круто изогнутой* толстой шеей, с густой, завитой кольцами гривой, широкой грудью, крепкими ногами, § длинным пушистым хвостом. Второй по популярности игрушкой был медведь. Медведь наделялся многими свойствами, чуждыми медвежьей природе. Он изображался добродушным, глуповатым, веселым.

Наряду с такими игрушками мастера делали игрушки, отра­жавшие жизнь за пределами деревни — в барских усадьбах и городских домах, в монастырях, в армии и т. п. Барыни и ка­валеры, монахи и монашки, торговцы, миниатюрные изображения барских усадеб, монастырей — все это позволяло играть в от-

личную от крестьянской действительности жизнь, виденную де­ревенскими детьми со стороны.

Барыни были в кринолинах, в ярких платьях, с немыслимыми прическами, в изысканных шляпках, с зонтом, с муфтой или букетом цветов в руках. Кавалеры наряжались в клетчатые брюки, черные»фраки с высокими воротниками или в гусарскую форму, в руках держали подзорную трубу, трость, их головы украшали начесы, на висках взбитые коки. Правда, с этими игрушками нельзя было играть так, как привыкли дети: раз­девать их, одевать, закутывать в тряпочки, но зато можно было бесконечно любоваться, как дама и кавалер церемонно, не по-деревенски, раскланиваются друг с другом. Для этого надо было привести в движение с помощью рукоятки несложный механизм, спрятанный в подставке фигурок.

Излюбленной игрушкой, демонстрировавшей детям «краси­вую жизнь», была игрушка, изображавшая один или несколько барских домиков у голубого пруда с белоснежными лебедями. Лебеди, приводимые в движение рукояткой, плавали по пруду под негромкую музыку — мелодичное треньканье, возникавшее при помощи гусиного перышка, которое при повороте рукоятки задевало натянутые струны.'

Чудесными и замечательными казались детям также наборы игрушек, изображающие библейские сказания, такие, например, как «Ноев ковчег», «Жизнь пророка Ионы», «Жертвоприношение Авраама». Набор игрушек «Троицко-Сергиева лавра» включал в себя множество миниатюрных домиков, точных моделей всех построек знаменитого монастыря. Их надо было собрать в единый комплекс по приложенному плану. «Ноев ковчег» представлял собой широкую лодку с кубом-домом, оклеенным бумагой, с на­рисованными окнами и дверями. Внутри дома были уложен ком­плект вырезанных из дерева зверей: «семь пар чистых и две пары нечистых» и т. д.

У мальчиков и девочек были свои любимые игрушки. Маль­чики играли в солдатиков, ценили различного рода механические игрушки, любили гонять кубарь.

Игра в солдатики занимала большую часть времени, отве­денного на забавы, как у детей, только что вышедших из мла­денческого возраста, так и у подростков. Деревянных солдатиков на ярмарках, торжках, в лавках продавалось огромное множе­ство. Они могли быть пешими и конными, с саблями, ружьями, пушками, барабанами, трубами, знаменами. Можно было купить их целый взвод во главе с генералом на коне, можно было при­обрести домики-казармы, будки часовых. Генералы были значи-тельно больших размеров, чем солдаты, в яркой одежде, лихие, гарцующие на могучем коне. Враги — «турки», «французы», «англичане» — изображались маленькими, съеженными фигур­ками, часто лежащими в жалкой позе: «турки падают, как чурки», говорили продавцы, передавая «врагов» детям. Многих солдатиков можно было приводить в движение с помощью про­стых механизмов: барабанщики с треском били в барабаны, ча­совые около будок брали на караул, пушки стреляли маленькими деревянными пульками на ниточке, лошади под казаками пере­бирали ногами. Подростки устраивали настоящие военные ба­талии, расставляя солдатиков в определенном порядке, разра­батывая технику ведещл боя.

Мальчиков интересовали также механические движущиеся игрушки. Они были довольно разнообразны: медведь и кузнец, по очереди ударяющие молотами по наковальне, два упрямых козлика, встретившихся на мостике и, в конце концов, упавших в реку, пляшущий человечек или медведь, деревянная карусель. Они приводились в движение деревянным маятником или от­весом-шаром. Однако такие игрушки занимали подростков до тех пор, пока они не разбирались в механизме игрушки.

Любимым развлечением мальчиков, сидевших в холодное время дома, была игра с кубарем. Кубарь представлял собой небольшой деревянный шар, цилиндр или конус 5—10 см высо­той, 4—8 см в диаметре, на короткой ножке. Его запускали на полу с помощью тонкой веревочки. Веревочка обматывалась во­круг тулова кубаря. Игравший резко дергал ее, отчего кубарь приходил во вращение и начинал скачками продвигаться по полу. Вращение и связанное с ним движение поддерживалось коротким кнутиком, которым подросток подхлестывал кубарь. В кубарь можно было играть в одиночестве, заставляя его следовать по заранее проложенному пути, преодолевать расставленные пре­пятствия, но можно играть и в большой компании. Игроки, за­пустив свои кубари, внимательно следили за скоростью движе­ния, стараясь пригнать к финишу свой кубарь первым или столк­нуть им кубарь соперника.

Девочки-подростки в зимнюю пору играли, в основном, с кук­лами, сделанными своими руками, так и купленными на ярмар­ках. Куклы, как правило, изображали отвлеченного человека, а не тот или иной конкретный персонаж. Одна и та же кукла в игре становилась то маленьким грудным ребенком, то мальчиком, то девочкой, то крестьянкой, отправлявшейся на жатву, то ба­рыней, пришедшей в деревенский дом, то невестой, то женихом

или дружкой. Внешний облик, костюм, зависел от той роли, ко­торая отводилась в конкретной игре именно этой кукле.

В своих играх девочки повторяли жизнь, которую видели ежедневно: куклы работали в поле, убирали дом, готовили еду, выходили замуж, нянчили детей. Играя в куклы, они как бы проигрывали роль, которую им предстояло исполнять во взро­слой жизни, усваивали с помощью игры свои будущие обязан­ности невесты, хозяйки, жены и матери. С этой точки зрения очень интересна игра «в свадьбу», популярная среди девочек-подростков северных русских деревень. Обычно играло несколь­ко детей, которые собирались в одном доме со своими куклами, изображающими невесту, жениха, подружек невесты, дружку, сватов и т. п. На подоконниках устраивались «изба невесты» и «изба жениха», обставлявшиеся необходимой для игры мебе­лью: столом, лавками, скамейками, рассаживались по своим местам нарядно одетые куклы. Девочки, управляя своими кук­лами, устраивали настоящий спектакль с множеством актов, в которых последовательно выстраивался весь свадебный ритуал, начиная с выбора родителями парня будущей невесты и кончая хлебинами, пиром в доме родителей молодухи. Девочки разы­грывали сватовство, богомолье — обряд окончательного приня­тия решения о свадьбе, девичник, на котором проводился обряд прощания невесты с девичьей волей, ритуальное посещение бани, отъезд в церковь для венчания, само венчание, главный свадебный пир, брачную ночь и обряды следующего дня свадь­бы. При этом весь кукольный спектакль сопровождался диа­логом действующих лиц, пением свадебных песен, принятых в деревне, причитаниями невесты, приговорами дружки. Вот, на­пример, как разыгрывался эпизод прощания невесты с родным домом и со своей волей вольной перед отъездом к венцу: «В избе невесты убирают стол. Прибавляют «для красоты» еще больше конфетных бумажек. Начинают обряжать невесту. Об­ряжает ее Аля, заявляя, что должна обряжать божаточка. Бо-жаточка подводится и снимает ей пояс, остальное делает сама Аля: надевает кукле повязку и закрывает ее платками. Затем приносят кукол-подруг и усаживают их на окне. Аля выдвигает куклу — брата невесты, Александра Васильевича. Невеста ему причитает:

Уж ты сизый да голубоцек

Да мой братоцек.

Уж и истопи мне жарку парну баенку.

Уж и без дыма и без горького,

Уж и без чада и без горького, Смыть да тоску да кручинушку, Сполоскать слезы горячие.

Девочка Катя дает «жонок» — божаточку и сестру, выдан­ную «взамуж». Они поддерживают невесту и ведут ее с окна на лавку, изображающую «поветь». Идя по повети, невеста причитает:

Что не несут меня да ноги резвые,

Не ведут да оци ясные

По татенькиной да по повети

Да по маменькиным да белым сеничкам.

Заходят опять на окно, то есть в избу, и кланяются в пояс. Так как Аля, держащая в руке всех трех кукол, не может сделать так, чтобы кланялась одна невеста, то кланяются все три.

Божаточка и сестра ведут невесту «от порога к забору», то есть ведут до края подоконника, и снимают ей платки, закры­вающие лицо. Остальные куклы сидят по-прежнему, прислонен­ные к раме. Затем в это действие кукольной свадьбы вводится подруга невесты — повязочница, которая обнимается с куклой-невестой, затем другая кукла-подруга, третья. Невеста обнима­ется с ними со всеми, а в перерывах между объятиями причитает. После этого кукле-невесте начинали расплетать косу, под при­читания девочки, игравшей за невесту»*.

Да играй, играй, дитятко, да играй, играй, милая, играй песню хорошую, говори слова вежливые. Игры и развлечения подростков, приближавшихся к юношескому возрасту, напоми­нали развлечения взрослых парней и девушек. В эти годы под­ростки проявляли стремление к совместному проведению сво­бодного от работы времени и старались во всем подражать взрослой молодежи. Они присутствовали в качестве зрителей на весенне-летних гуляньях молодежи, на посиделках (беседах), перенимали манеру праздничного поведения парней и девушек, стиль их взаимоотношений, усваивали тот идеальный образ мо­лодца или девицы, которому полагалось следовать в наступаю­щей юности. Одновременно с этим подростки — парнишонки и подевья — организовывали и собственные гулянья и поси­делки, называвшиеся в деревнях «маленькими», «сахарными». Проводя вместе время, парни и девушки старались не только развлечься, но и продемонстрировать свои качества будущего, j

• Левина И. М. Кукольные игры в свадьбу и «мётище» У/ Крестьянское искусство СССР. Л., 1928. С. 211—212.

жениха или будущей невесты. Мальчики должны были показать свое ухарство, удаль молодецкую, щегольство, силу, ловкость. Девочки — достоинство, скромность, веселый нрав. Установка на сближение подростков в преддверии юности находила свое отражение и в их играх. На гуляньях и посиделках были очень популярны хороводные игры на любовную тему. Такой, напри­мер, является игра «прялица, кокорица моя». Играющие под­ростки образуют круг, в центре которого стоят мальчик и де­вочка. Круг двигается под песню, а стоящие внутри быстро кружатся:

Прялица, кокорица моя,

С горя выброшу на улицу тебя,

Јтану прясть и попрядывать,

На беседушку поглядывать.

По беседе нет весельица,

Моя милая не осердится,

Моя мила по дорожке шла,

Черноброва барабан нашла,

Она била-барабанила,

Из-за лесу парня манила,

Из-за лесу, лесу темненька,

Из-за садика зелененька.

Смысл некоторых игр, проводившихся в помещении, заклю­чался в выборе парня или девушки, и заканчивалась игра по­целуями. По всей России в разных вариантах была распростра­нена игра, в которой парень просит дать ему в подружки ту или иную девушку. Парень стоит у двери и говорит: «ТонуГ» — «Где?» — «В наперстке!» — «На сколько сажень глубины?» — «На три1» — «Кто тебя вытащит?» — «Марья Николаевна». На­званная девочка подходит, хватает мальчика за уши и целует столько раз, на сколько саженей он утонул. Примером игры, целью которой является выбор пары, может быть игра, носившая в деревнях Центральной России название «монах». Мальчики и девочки садились на разные лавки лицом друг к другу. Водак, называвшийся «монахом», обходил ряд мальчиков, спрашивая у каждого: «Какая тебе люба?» Опросив всех, «монах» брал за руку девочку и подводил ее по очереди к каждому из сидящих мальчиков, спрашивая: «Не эта ли?» Если мальчик скажет: «Эта», девочка садится с ним на лавку, а «монах» отправляется составлять следующую пару. Игра продолжается до тех пор, пока все не разберутся по парам. Наиболее распространенной среди детей была игра «соседи». Мальчики и девочки рассаживались парами по лавкам. Водящий подходил по очереди к каждой парес вопросом, доволен ли сосед соседкой, а соседка соседом. Если получал утвердительный ответ от соседа и соседки, то заставлял их целоваться. В случае недовольства одного другим спрашивал: «Кого же тебе хочется?» Девочка или мальчик указывали на желанного соседа и пересаживались к нему. Изгнанный из пары садился на свободное место. Если же спрашиваемый отвечал: «Всеми недоволен», то все игроки вскакивали с места и быстро менялись местами. Кто во время этого переполоха не успевал найти себе пару, тот становился водящим, и игра начиналась с начала. Такие развлечения готовили мальчиков и девочек к мо­лодежной жизни, обучали их строить отношения друг с другом на новых началах.

Игры и хороводы на любовную тематику, однако, не были господствующими в подростковой компании. Дети, как и в более раннем возрасте, отдавали предпочтение таким шумным и весе­лым играм, как жмурки, «море волнуется», «ремень», «угады», «пан-зык». Игра «море волнуется» начиналась с того, что девочки и мальчики усаживались на табуретки или стулья в два ряда, спиной друг к другу. Каждый играющий должен был хорошо запомнить табуретку, на которой сидит. Водак ходил по избе взад вперед, а затем, улучшив момент, неожиданно кричал: «Море волнуется!» При этом возгласе все дети должны были вскочить с табуреток и бегать вокруг них до тех пор, пока водак не крикнет: «Море стихло!» После этого возгласа водак и ос­тальные игроки должны занять табуреты. Оказавшийся без места становится водаком.

Большое удовольствие доставляли подросткам игры, близкие по своему характеру к шалостям. Так, забавной, с точки зрения детей, была игра «в мокрушу». Одна девочка собирала у при­сутствующих на посиделках подруг по клочку кудели, пригова­ривая:

Сава, Сава, Савичу! Дай кудели на свичу. На мараковичу. Кто даст — Тому спас, Кто не даст — Тому чирей в глаз!

Из полученной кудели делалась «мокруша» — кисточка на деревянной рукоятке. Водящая обходила всех девочек и маль­чиков, держа в руках чашку с водой и «мокрушу», стараясь рас­смешить сидящих на лавке. Если девочка или мальчик, не вы-

держав, смеялись, то провинившийся получал удар мокрой ку­делью по лицу, вызывая у всех радостный смех.

Ряд развлечений был основан на доверчивости подростков. Например, пришедшим в первый раз на посиделку ребятам обе­щали показать поросят. Их сажали под лавку, которую занаве­шивали тканью. После этого выпускали по одному, вымазывая им как бы случайно сажей лицо, и подставляли зеркальце, в котором отражались «поросятки всякие, черненькие, пестрень­кие». Подобные розыгрыши широко практиковались в подрост­ковой среде и часто были довольно жестокими и болезненными для самолюбия. Они требовали от подростков выдержки, сме­лости, способности терпеть боль, не показывать свою обиду, с честью выдержать испытание или вовремя обнаружить подвох, суметь ловко обойти его.

Мальчики и девочки пятнадцати-шестнадцати лет осваивали также игры, характерные только для мужчин или только для женщин. Мальчики включались в состязательные, а девочки в девичьи обрядовые игры.

Подростки начинали принимать участие в спортивных играх парней и женатых мужчин, устраивавшихся для «забавы и мо­лодечества» и носивших явно выраженный воинственный харак­тер. Среди них любимыми были борьба, палочные и кулачные бои. Они устраивались в определенное традицией время: на мас­ленице, на Фоминой неделе (первая неделя после Пасхи), на Красной горке (первое воскресенье после Пасхи), в семицкую неделю (предшествовавшую Троице) и на Троицу.

В русской деревне с давних пор была известна «борьба в схватку». Борцы обоюдно схватывались крест-накрест — одна рука над плечом, другая под плечом противника — и соединяли их за его спиной, сохраняя такой захват до конца поединка. Для победы надо было бросить противника на землю. В ста­ринной былине об этом рассказывается так: «А схватилися удалы все во охабочку, а по-мужицки они, по-деревенски же». Более сложной считалась «борьба об одной ручке»: «Аи же вы, богатыри святорусские! Кто из вас горазд бороться об одной ручке?» Правила этой борьбы обязывали противников сделать обоюдный захват одной рукой за ворот одежды противника и сохранять его до конца поединка. При этом борцы, держа друг друга за одежду, ходили по кругу до тех пор, пока кто-нибудь из них не сделает «бросок с носка» и не повалит противника на землю. Третьим вариантом была борьба «не в схватку». В этой борьбе противника можно было обхватить руками произ-вольно, опрокинуть его на спину и продержать некоторое время под собой.

В этих играх подростки принимали участие лет с четырна-дцати-пятнадцати. Наблюдая за борющимися мужчинами, ера-! жаясь с ровесниками, они постепенно осваивали весь арсенал приемов, учились «брать на косу бедру», «брать с крюку», «ме- j тать с носка», «бороться под силки», «завертеть мельницей»,! «перебросить через себя» и к восемнадцати-девятнадцати годам становились хорошими борцами.

Палочные и кулачные бои, столь же любимые, как и борьба, ■ проводились между двумя партиями бойцов, которые выстра-1 ивались друг против друга в несколько плотных рядов, состав-] лявших стенку. Впереди стенки стоял атаман, который во время] боя командовал стенкой, определяя направление маневров и] ударов, подбадривая бойцов. Перед началом боя происходило] так называемое задирание (заигрыш, похвальба), состоявшее в] выкрикивании в адрес противника насмешек, которые должны! были вывести его из равновесия и подбодрить, «завести» себя! на битву. По мере накаления обстановки насмешки приобретали! обидный характер, начинали раздаваться боевые кличи: «Да{ бою! Подай бою! Бери их, ребята, бери, не робей» и т. п,] Затем раздавался свист — сигнал к сражению. Стенки сходи*! лись, начинался бой, во время которого бойцы использовал^ приемы, аналогичные традиционной тактике древнерусской пе| хоты: применялся удар «клином», наступление на одном фланге| контратаки, окружение и т. п. В палочном бою каждый 6oei( сражался деревянной палкой около метра длиной с ровной гладкой поверхностью или клюкой — палкой с загнутым кон| цом, в кулачном бою бились на кулаках.

Согласно русской традиции кулачные и палочные бои всегд| начинали подростки четырнадцати — шестнадцати лет. Они за| дирали друг друга, с криком шли стенка на стенку, руководим! своим вожаком, размахивая палками, вступая в сражение. Парн| и молодые мужчины наблюдали за игрой, подбадривали, а когд| бой приближался к концу и противник пускался в бегство, вст пали сами на поле битвы. Свое участие одни объясняли неоС ходимостью «защитить свою честь» после позорного поражений подростков своей деревни, а другие — «доказать, что Hai бойцы лучше ваших».

Спортивные военные состязания происходили в присутствий большого количества зрителей, которые подбадривали участи» ков, одобряли или, наоборот, порицали их действия. Подрости

всегда получали от зрителей свою долю уважения, даже в случае проигрыша.

Следует отметить, что борьба, палочные и кулачные бои были для подростков, да и для других игроков, довольно силь­ным испытанием, так как моделировали ситуацию, требовавшую максимального напряжение воли человека. Бойцы получали удары кулаками, палками, испытывали сильную боль, огромное физическое и моральное напряжение. В то же время участие в этих играх было полезно для подростков. Мальчики выраба­тывали в себе множество полезных качеств: силу, ловкость, смелость, волю, умение терпеть боль, чувство локтя, взаимной выручки, коллективизма. Присутствие зрителей, внимательно следивших за игрой, не давало возможности смошенничать, воспитывало честность, справедливость, уважение к противни­ку. Кроме того, эти игры были хорошим средством изменения эмоционального настроя подростков, позволяли найти правиль­ный выход присущей подросткам агрессивности, внутренней энергии.

Девочки в пятнадцать лет постепенно включались в специ­альные игры, которые затевались втайне от замужних женщин, парней и мужчин. Такими девичьими играми, носившими об­рядовый характер, были, например, «кумление», «похороны ку­кушки». Девушки брали с собой подраставших девочек, чтобы передать им свои тайные знания. Обрядовая игра «кумление» проходила обычно весной, на третьей-четвертой неделе после Пасхи или на седьмой неделе, перед Троицей. Девочки вместе с девушками отправлялись в лес, находили красивую березу. Две девочки, желающие «покумиться» — заключить дружеский союз, заплетали вместе из трех веток березы косу, вплетая в нее ленты, затем целовались друг с другом, обменивались кра­шеными яичками и пели: «Покумимся, кума, покумимся, чтоб нам с тобой не браниться, вечно дружиться». По представле­ниям крестьян, покумившиеся девушки как бы вступали друг с другом в духовное родство, заручались взаимной поддержкой, запретом на ссоры. В «похороны кукушки» играли также вес­ной. Девушки в день Вознесения, в семик (четверг седьмой недели после Пасхи) или Троицу делали из травы кукушкины слезки небольшую куколку, наряжали ее в рубашку, сарафан и платочек, укладывали в деревянную коробочку — гробик и отправлялись ее «хоронить» в березовую рощу. По мнению уче­ных, это обрядовое действие является пережитком поклонения древнему женскому божеству. Отрочество заканчивалось для девочек к пятнадцати-шестнадцати годам, для мальчиков — к семнадцати-восемнадцати. Де­вочки становились девушками, девицами, мальчики — парнями, молодцами. Деревенская община ставила перед молодыми людь­ми уже иные задачи. Они должны были работать, веселиться, подбирать себе брачную пару, чтобы стать достойными мужчи­нами и женщинами, продолжать «русский крестьянский род-племя».