Теория_метафоры_сборник_статей_copy (3)

[17]Jackson H. Papers on affections of speech (reprinted and commented by H. Head). — "Brain", XXXVIII, 1915.

[18]Якобсон Р. Футуризм. — Газ. «Искусство» от 2 августа 1919 (опубликовано также в кн.: Якобсон Р. Работы по поэтике. М., «Прогресс», 1987).

[19]Якобсон Р. Про реалiзм у мистецтвi — «Ваплiте», Харкiв, 1927, № 2 (русск. вариант под назв. «О художественном реализме» см. в кн.: Якобсон Р. Работы по поэтике. М., 1987).

[20]Jakobson R. Ūpadek filmu? — "Listy pro umêní a kritiku", I, Prague, 1933.

[21]Jakobson R. Randbemerkungen zur Prosa des Dichters Pasternak. — "Slavische Rundschau", VII, 1935 (русск. перевод в кн.: Якобсон Р. Работы по поэтике. М., 1987).

[22]Jakobson R. Kindersprache, Aphasie und allgemeine Laut-gesetze. — "Uppsala Universitets Arsskrift", 1942.

[23]Kandler G., Leischner A., Panse F. Klinische und sprachwissenschaftliche Untersuchungen zum Agrammatismus. Stuttgart, 1952.

[24]Lоtmar F. Zur Pathophysiologie der erschwerten Wortfindung bei Aphasischen. — "Schweiz. Archiv für Neurologie und Psychiatrie", XXXV 1933.

[25]Лурия А. Р. Травматическая афазия. М., 1947.

[26]MacKay D.M. In search of basic symbols. — "Cybernetics", Transactions of Eighth Conference. New York, 1952.

[27]Myklebust H. Auditory disorders in children. New York. 1954.

[28]Ombredane A. L'aphasie et l'élaboration de la pensée explicite. Paris, 1951.

[29]Peirce С. S. Collected Papers, II and IV. Cambridge, Mass., 1932, 1934.

[30]Results of the Conference of Anthropologists and Linguistics. — "Indiana University Publications in Anthropology and Linguistics", VIII, 1953.

[31]Sapir E. Language. New York, 1921 (русск. перевод: Сэпир Э. Язык. М., 1934).

[32]Sapir E. The psychological reality of phonemes. — "Selected writings", Berkeley and Los Angeles, 1949.

[33]Saussure F. de. Cours de linguistique générale (2nd ed.). Paris, 1922 (русск. перевод в кн.: Сос-

сюр Ф. де. Труды по языкознанию. М., «Прогресс», 1977).

[34]Stu11erheim С. F. P. Het begrip metaphor. Amsterdam, 1941.

[35]Trubetzkoy N. Principes de phonologie. Paris, 1949 (русск. перевод: Трубецкой Н.С. Основы фонологии. М., 1960).

АННА ВЕЖБИЦКАЯ

СРАВНЕНИЕ — ГРАДАЦИЯ — МЕТАФОРА

СЕМАНТИЧЕСКАЯ СТРУКТУРА КОМПАРАТИВА

Э. Сепир пишет:

«Очень важно понять, что психологически все компаративы первичны по отношению к своим абсолютам («позитивам»). Точно так же, как больше людей является исходным по отношению к

несколько человек и к много людей, так и лучше является исходным по отношению к хороший и очень хороший, а ближе (=-на меньшем расстоянии от) более первично, чем на некотором расстоянии от и близко (=на маленьком расстоянии от). Языковое употребление склонно отталки-

ваться от градуированных понятий, например, хороший (=лучше, чем обычный, нейтральный),

плохой (=хуже, чем обычный, нейтральный), большой (=больше, чем среднего размера), маленький (=меньше, чем среднего размера), много (= больше, чем достаточное количество), мало (=меньше, чем достаточное количество)... [11]

Выдвинутый Э. Сепиром тезис поражает. Но истинен ли он? Действительно ли компаративы первичны по отношению к своим позитивам, как утверждает Сепир?

Иверно ли, что все?

Яхочу предложить и обосновать другой тезис: некоторые компаративы первичны. Нельзя определять характер отношений между сравнительной и положительной степенями в столь общей форме, невозможно заранее предвидеть, каков будет результат их соотнесения — в разных случаях он будет разным.

Так, явно выделяется одна группа прилагательных, для которых тезис Сепира проходит. Это группа слов, составляющих большинство в кругу примеров, приводимых Сепиром, — см. цитату выше. Речь идет о пространственных прилагатель-

ных: большой, малый, близкий, далекий, длинный, короткий, широкий, узкий, вы-

сокий, низкий, глубокий, мелкий. Все эти слова построены на основе соответствующих компаративов, точнее, все они построены на основе компаратива больше/меньше. Слова меньше и больше можно объяснить независимо, а все перечисленные позитивы — истолковать через больше/меньше:

Anna Wierzbicka. Porównanie — gradacja — metafora. — "Pamiętnik literacki", LXII, 1971, № 4, s. 127 — 147; печатается с небольшими сокращениями, сделанными в основном за счет примеров.

133

тральный' или даже хороший — 'лучше, чем мы думали', плохой = 'хуже, чем мы думали' кажутся нам неудовлетворительными. Оценки «хороший» и «плохой» с семантической точки зрения безотносительны. Они не означают 'лучше, чем...' и 'хуже, чем...', а означают 'такой, как мы хотели бы, чтобы был', 'такой, как мы не хотели бы, чтобы был'. Это обстоятельство обязывает дать независимое определение компаративов лучше и хуже. Начну с тривиальной экспликации.

Х1 лучше, чем Х2 = 'Х1 более хороший, чем Х2'.

Х2 хуже, чем Х1 = '(Думаю об Х2) — Х1 лучше Х2'.

Что означает здесь элемент 'более'? Можно предполагать, что он играет существенную роль в семантике компаративов и не только тех, где он выступает на по-

верхности (более образованный, более интересный, более соленый), но также во многих других. Хотя больший не означает ни 'более большой', ни 'более далекий', во многих случаях, по-видимому, именно элемент 'больше (более)' регулярно входит в значение суффиксов сравнительной и превосходной степеней.

Следует сразу же оговориться, что проблема семантической структуры слова более (больше) выходит далеко за пределы компаративов прилагательных и наре-

чий, см. X любит Y-a больше, чем Z-a, X больше воспитатель, чем учитель.

Возникает следующая гипотеза: слово более (больше) имеет метатекстовый и вместе с тем нормативный характер: оно определяет, что (по мнению говорящего) можно сказать, а что нельзя:

X любит Y-a больше, чем Z-a = '(Думаю об X) — нельзя сказать, что [X любит Z-a и не любит Y-a], можно сказать, что [X не любит Z-a и любит Y-a]'.

X больше воспитатель, чем учитель = '(Думаю об X) — нельзя сказать, что [X

есть учитель и не есть воспитатель], можно сказать, что [X не есть учитель, а есть воспитатель]. Мне кажется, что ничто не мешает применить ту же формулу толкования к прилагательным в сравнительной степени:

Х1 лучше, чем Х2 = '(Думаю об Х1) — нельзя сказать, что [Х2 есть хороший и Х1 не есть хороший], можно сказать, что [Х2 не есть хороший, а Х1 есть хороший]'.

Если предложенные экспликации верны, то это означает, что в случае прилагательных хороший и плохой компаратив толкуется через позитив, а не наоборот: в паре хороший — лучше исходным является хороший, а лучше — семантическим производным от него.

То же самое можно сказать и о многих других парах прилагательных. Вот еще несколько примеров:

Х1 больше похож на Х2, чем на Х3 = '(Думаю об Х1) — нельзя сказать, что [Х1 похож на Х3 и не похож на Х2], можно ска-

135

зать что [X1 не похож на Х3 и похож на Х2]; см. также X1 интеллигентнее, чем Х2; Х1 умнее, чем Х2; X1 красивее, чем Х2; Х1 (отвар) более жидкий, чем Х2 = Х1 более похож на жидкость, чем Х2'.

Таким образом, одни компаративы толкуются через соответствующие позитивы, а для других отношение обратное. Однако нет причин думать, что этими случаями исчерпываются все возможные соотношения: могут быть случаи, когда ни одна из степеней не толкуется через другую. Эта третья возможность — опятьтаки допускающая самые разные варианты — отнюдь не только теоретическая; она реализуется в очень многих языковых выражениях:

X <есть> сладкий = '(Думаю об X) — чувствуя его во рту, мы сказали бы, что в нем имеется сахар'.

X1 слаще Х2 = '(Думаю об Хх) — чувствуя его во рту, мы сказали бы, что и нем больше сахара, чем в Х2'.

X <есть> соленый = '(Думаю об X) — чувствуя его во рту, мы сказали бы, что в нем имеется соль'.

Х1 более соленый, чем Х2 = '(Думаю об Х1) — чувствуя его во рту, мы сказали бы, что в нем соли больше, чем в Х2'.

X <есть> мокрый — '(Думаю об X) — касаясь его, мы бы сказали, что в нем имеется вода'.

X <есть> сухой — '(Думаю об X) — касаясь его, мы бы сказали, что в нем нет воды'.

Х1 суше Х2 — '(Думаю об X) — касаясь его, мы бы сказали, что в нем меньше воды, чем в Х2'

X<есть> горячее = '(Думаю об X) — соприкасаясь с ним, мы бы сказали, что оно могло бы долгое время соприкасаться с огнем'.

Х1 горячее Х2 — '(Думаю об Х) — соприкасаясь с ним, мы бы сказали, что оно могло бы соприкасаться с огнем больше времени, чем Х2'.

X<есть> темное — '(Думаю об X) — видя его, мы бы сказали, что оно могло бы быть частью ночного мира'.

Y<есть> светлое = '(Думаю об Y) — видя его, мы бы сказали, что оно не могло бы быть частью ночного мира'.

Х1 темнее Х2 = '(Думаю об X1) — видя его, мы бы сказали, что оно могло бы быть частью более ночного мира, чем частью которого мог бы быть Х2'.

Xтвердое = '(Думаю об X) — нажимая на X, мы бы сказали, что трудно было бы изменить его форму'.

Yмягкое — '(Думаю об Y) — нажимая на Y, мы бы сказали, что нетрудно было бы изменить его форму'.

Х1 тверже Х2 = '(Думаю об Х2) — нажимая на него, мы бы сказали, что труднее было бы изменить форму Х1, чем форму Х2'.

136

X гладкий = '(Думаю об X) — касаясь его, мы бы сказали, что было бы легко что-либо передвигать по нему'.

Х1 более гладкий, чем Х2 = '(Думаю об Х1) — касаясь его, мы бы сказали, что по нему было бы легче что-либо передвигать, чем по Х2'.

Рассмотренные примеры распадаются на три группы: группу, в которой позитив толкуется через компаратив, группу, в которой компаратив толкуется через позитив, и наконец, группу, в которой ни одна из этих степеней не толкуется через другую. Можно ли указать какую-нибудь обобщающую семантическую формулу для этих групп? Разобранные примеры, как кажется, подсказывают следующую гипотезу: когда речь идет о качественных и «возможностных» отношениях, первичным является компаратив, в случае оценок, мнений, чувств и позиций первичен позитив, а компаратив вторичен, когда же речь идет о прилагательных, обозначающих ощущения, первичен позитив, а компаратив, хотя и является семантически более сложным, не толкуется прямо ни через соответствующий позитив, ни через какой-либо другой компаратив.

ГРАДАЦИЯ И СРАВНЕНИЕ

Интуитивно очевидно, что существует тесная связь между значениями компаратива, суперлатива и того, что Э. Сепир называет «безотносительным суперлативом», то есть словом очень [11, с. 146]. Анализ явления градации, при котором не затрагивался бы вопрос о семантической структуре предложений, содержащих слово очень, был бы в лучшем случае неполным. Польский язык, в котором морфологическое родство слов bardziej 'более' и bardzo 'очень' уже наводит на мысль об их семантическом родстве, настойчиво требует совместного рассмотрения этих проблем.

X самый лучший.

X очень хороший.

Значение первого предложения довольно очевидно: 'X лучше всех остальных'. Подставив в эту семантическую формулу предложенную ранее экспликацию слова лучше, получим:

'(Думаю об X) — нельзя сказать, что [X не есть хороший, а кто-то другой хороший], можно сказать [X хороший, а кто-то другой не хороший]'.

Встает вопрос: как, каким образом эксплицитно показать связь между выражениями самый лучший и очень хороший? Представляется несомненным, что один компонент значения предложения X очень хороший составляет 'X хороший'. Что же, собственно говоря, добавляет слово очень?

Интуитивно ощущаемое родство слов bardzo и bardziej (very

137

и more, tres и plus, очень и более) подсказывает и в данном случае метаязыковую, вернее, метатекстовую экспликацию, хотя и отличающуюся от экспликации слова bardziej 'более'. Я предлагаю следующее толкование:

X очень хороший = 'X хороший, скажу, более, чем хороший'.

В согласии с этим толкованием слово очень сигнализирует о неадекватности идущего следом определения хороший, его недостаточности: говорящий указывает, что он употребил это определение просто за неимением лучшего. Если это так, то очень не является мерой степени усиления качества, о котором идет речь; в действительности «очень» и название этого качества принадлежат двум глубинным предложениям, причем не просто разным, но, более того, лежащим в разных плоскостях: одно из предложений является метапредложением по отношению к другому. В сущности, такие выражения, как скажу более того, это мало сказать (он — мало сказать: хороший) реально встречаются в текстах.

Гипотеза о метаязыковом характере слова очень подтверждается фактом близости его таким словам, как скорее, совсем, довольно, метаязыковая функция которых достаточно очевидна3: все они дают своеобразный комментарий к словам, в окружении которых они выступают:

Он скорее худой — 'Я бы скорее сказал, что он худой'.

Он скорее красивый = 'Я бы скорее сказал, что он красивый'.

Он в целом худой = 'Я бы скорее сказал, что он худой; в целом, можно сказать, что он худой'.

Он в целом хороший = 'Я бы сказал, что он хороший; в целом, можно сказать, что он хороший'.

Он довольно худой — 'Я бы сказал, что он худой; не сказал бы: более чем «худой», сказать «худой» — этого достаточно'.

Он довольно хороший — 'Я бы сказал, что он хороший; не сказал бы: более чем «хороший», сказать «хороший» — этого достаточно'.

Он совсем глухой = 'Он глухой (= не слышит): скажу более: ничего не слышит'. Он совсем одинокий = 'Он не имеет близких; скажу более: у него нет никого из близких'.

Такое же толкование можно, естественно, дать и другим языковым выражениям градации, относящимся к другим частям речи:

Скорее, он ее любит — 'Я бы скорее сказал, что он ее любит'.

В целом, он ее любит = 'Я бы сказал, что он ее любит'; в целом, можно сказать, что он ее любит'.

Он ее очень любит = 'Он ее любит; скажу: больше чем «любит»'.

138

Он у пас совсем не бывает = 'Он у нас не бывает; скажу больше: никогда у нас не бывает'.

Рассмотрим теперь выражения другого типа: X добрый как ангел; X худой как щепка; X упрямый как осел. Не подлежит сомнению, что X очень добрый, X очень худой, X очень упрямый. Должны ли мы считать, что в таких выражениях сочетания как ангел, как щепка, как осел просто означают «очень» и являются вероятно, своеобразным, стилистически маркированным контекстным вариантом этого слова? Так предлагали считать в свое время И. Мельчук и А. Жолковский, которые рассматривали все подобные выражения как синонимичные «очень», как члены одного семантического параметра, обозначаемого условно Magn [1 ]. Этот оригинальный и интересный тезис нам все же кажется не вполне адекватным. Несомненно, что устойчивые сравнения типа как щепка, как скелет, как ангел не относятся ни к одному отдельному оттенку качества, о котором идет речь, ни к особой степени его интенсивности, поэтому их прагматическая функция вполне точно может быть определена как интенсив или Magn. Тем не менее мне кажется, что в точной семантической записи их нельзя приравнять к очень. Против признания их семантической эквивалентности говорит, например, тот факт, что многие из таких сравнений сочетаются с выражениями, с которыми не сочетается очень. Напри-

мер, лысый как колено; глухой как пень; здоровый, как бык означает скорее

'совсем лысый (глухой, здоровый)', чем 'очень лысый (глухой, здоровый)'. С дру-

гой стороны, выражения белый как снег; черный как уголь; красный как кровь;

рыжий, как белка и т. п. не допускают замены ни на слово очень, ни на слово совсем. Коль скоро интуиция подсказывает наличие некоего семантического элемента, общего для всех таких устойчивых суперлативных оборотов, мы должны отвергнуть гипотезу о том, что таким элементом является «очень», в том числе даже для тех сравнений, которые допускают подстановку этого слова. Я позволю себе предложить другой смысловой инвариант для всей группы стандартных, устойчивых сравнительных оборотов: 'ничто не могло бы быть более (больше)'. Итак:

X худой как щепка = 'X худой; ничто не могло бы быть более худым; впрямь, это могла бы быть только щепка'.

X лысый как колено = 'X лысый, ничто не могло бы быть более лысым; впрямь, это могло бы быть только колено'.

Аналогично и для выражений белый как снег; здоровый как бык и т. д. Эмпирическим подтверждением правильности данной семантической реконструкции являются такие выражения, как Я стану белее снега; Кожа лица и плеч моей любимой белее мрамора (молока, лебедя, жемчуга, снега, лилии); Уста ее слаще малины; Как же мне не целовать их, если даже мед не так сладок,

139

как твои уста [...]. Представляется, что все они содержат смысл 'ничто не могло бы быть более'.

Предложенное толкование может производить впечатление антиинтуитивного или сверхсложного. Однако тщательный разбор релевантных примеров приводит нас к выводу, что сложность анализа отвечает здесь сложности самого объекта анализа: ведь никто не скажет, что «щепка худая» или что «скелет — или грабли

— худые» (ср. английское as thin as a rake). Утверждение, что глубинная структура предложения X худой как щепка имеет вид 'X такой худой, как щепка худая', было бы явно ошибочным. Сравнение здесь относится к человеку и щепке, а не к худобе человека и худобе щепки.

Что касается самого семантического элемента 'очень', то нам кажется, что интуитивно ощущаемая связь его со стандартными сравнительными оборотами, в сущности, далека от полного тождества. В конечном счете трудно не признать, что худой, как щепка — это нечто качественно отличное от банального очень ху-

дой.

Зато нам кажется, что именно элемент 'очень' подразумевается в глубинной структуре ряда конструкций в широком смысле градационных, точнее, в структуре так называемых градационно-следственных предложений типа Он был такой худой, что одежда болталась на нем, как на вешалке. Глубинная структура таких предложений может быть представлена следующим образом:

Он был такой худой, что одежда болталась на нем, как на вешалке = 'Он был настолько [букв.: так очень] худ, что одежда болталась на нем, как на вешалке' = 'Он был худой; я должна сказать, что более чем 'худой', так как одежда болталась на нем, как на вешалке'.

Информация, передаваемая выражением болталась на нем, как на вешалке подается слушающему не как точная мера худобы, а как некоторое суждение о том, что слово худой следует в данном случае счесть недостаточным. Точно так же:

Он был ужасающе худ = 'Он был такой [букв, так очень] худой, что был ужасающим' = 'Он был худой; я должна сказать, что он был более чем 'худой', так как был ужасающим'. Он был необыкновенно добрым = 'Он был добрым; я должна сказать, что он был более, чем 'добрым', так как был необыкновенным' .

Еще один факт, говорящий в пользу предложенного толкования, — наличие аномальных вопросов: *Как (насколько) он худой (грубый, хороший, белый, упрямый)? и вопросов правильных: Как он велик? (= Такой большой, как что?); Как (настолько) тут глубоко?; Как это далеко?

Очевидно, что вопросы *Как он худой? * Насколько он хороший?

140

и т. п., в отличие от Как (насколько) он велик? Как это далеко?, семантически бессвязны; это просто сочетания элементов, относящихся к разным компонентам глубинной структуры. Такими же гетерогенными единицами являются и сравне-

ния худой как щепка; упрямый как осел; белый как снег и т. п.

Сравнения суперлативного типа сладкий как мед; глухой как пень; белый как снег и градационно-следственные предложения типа Настолько (такой, так) худой (худ), что... кажутся близкими той сфере языковых фактов, которые обычно связывают с понятием гиперболы. Такие выражения, как Я умираю от голода,

Сердце рвется от жалости, С ума сходил от отчаяния, Там был рай для меня, Адски холодно, Сто лет тебя не видел, несомненно, реализуют функцию Magn, и

их следует учитывать в контексте рассматриваемых фактов.

Как и в предыдущих случаях, один семантический компонент в этих выражениях обнаруживается с легкостью: 'я голоден', 'мне жалко', 'он был в отчаянии', 'холодно', 'там мне было хорошо', 'давно тебя не видел' (в последних двух примерах приходится реконструировать слова, отсутствующие в поверхностной структуре, — «хорошо» и «давно», но эти реконструкции представляются вполне однозначными). Возникает вопрос, как правильно записать второй компонент — тот, который относится к гиперболе? Может быть, с помощью 'очень'? Я умираю от голода = 'Я очень голоден'?

Такую перефразировку, пожалуй, трудно счесть адекватной прежде всего потому, что она не учитывает связи между гиперболическим выражением и буквальным значением составляющих его слов. Чтобы учесть ее и вместе с тем показать связь между гиперболическими выражениями и сравнениями, я предлагаю следующий компонент: 'можно сказать, что...' ('я бы мог сказать, что умираю', 'я бы мог сказать, что у меня рвется сердце').

Могу ли я, таким образом, утверждать, что гиперболические выражения типа Я умираю от голода содержат три семантических компонента: 'я голоден'; 'очень голодный' (= 'больше чем голодный') и 'я мог бы сказать (я бы сказал), что я умираю (мне кажется, что я умираю)'?

Несмотря на все выше сказанное, мне кажется, что этот второй компонент — 'очень голодный' — был бы настолько слабым по сравнению с третьим — 'я мог бы сказать, что умираю', — что их соединение звучало бы почти бессвязно. Поэтому, возможно, тут более подойдет компонент, постулируемый для суперлативных сравнений 'нельзя быть более'?: 'я голоден', 'нельзя быть более голодным', 'я мог бы сказать, что умираю'? Пожалуй, тоже нет. В действительности в суперлативных сравнениях указывается непревзойденный эталон качества или чего-то, что считается таким эталоном, в гиперболах же такого однозначного образца не хватает, поэтому формула 'ничто не могло бы быть более' ('нельзя быть более') представляется менее удачной.

141