учебный год 2023 / Жуков. Государство. Право. Власть (текст распознан)

всякой (тогда) связи с братом. Я всегда шел “в отворенную дверь”,

имне было все равно, “которая дверь отворилась”. Никогда в жизни

яне делал выбора, никогда в этом смысле не колебался. Это было странное безволие и странная безучастность...».

Представляется, что Розанов здесь не кокетничает, а пишет о себе самое сокровенное. Тянуться к силе - характерная черта слабо­ го человека. Вместе с тем «слабость» в данном случае не следует по­ нимать буквально: творческий гений мыслителя безусловно силен. Речь идет о силе и слабости в социальном и политическом измере­ нии. Сила, исходящая от власти, дает Розанову ощущение прочно­ сти бытия, обеспечивает ему комфорт существования, возможность заниматься творчеством. Отсюда - поддержка институтов госу­ дарственной власти (полиции, армии) и ненависть к революции и революционерам. В «Последних листьях» Розанов пишет: «Нужно любить полицию. Полиция - моя после семьи и детей - ближайшая родня. Вот вам, революционеришки, выкусите». «Такая ненависть к полиции. Да отчего? Меня бьют. Я кричу. Прибегает полицейский и связывает руки бьющего. Ограблен - жалуюсь в полицию. Полиция ищет вора и разыскивает краденое. Убит? - Полиция ищет убийцу. Пожар? - Полиция тушит огонь. В чем же полиция виновата и поче­ му ее ненавидят. [...] Ну, я демократ. Мужик. И люблю полицейского.

Я лично встречал только вежливого полицейского, разумеется, дотра­ гиваясь рукой до шляпы прежде <чем о> чем-нибудь спросить его.

А не кричу издали: “Эй, ты!” Пусть господа ненавидят полицейского. Я же хочу уважать его как человек, философ и политик. Он мне брат,

ия ему брат»*. Розанов ставит себе в заслугу свое законопослушание, очень доволен им: «С Розановым хорошо жить. Выпуская детство, - за 40 лет я никого не согнул, не пригнул к земле [...] Для кого же вред от Розанова? Ни для кого [...] Царя чтил. Отечество любил. Бывало, мимо церкви еду, всегда перекрещусь на крест. Чего же требовать? Обыватель во весь рост и все пуговицы застегнуты»**.

При довольно резкой критики бюрократии Розанов, тем не ме­ нее, уважает чиновника как представителя власти: «Наиболее фи­ лософским элементом (без шуток) я считаю у Э. Л. Радлова то, что он носит чин действительного статского советника, доблестно им заслуженный, с полным уважением к Отечеству, которое ему дало его, и к самому чину. Это хорошо. Это красиво»***.

Философ весьма позитивно оценивает власть как политиче­ ский институт: «Каков бы ни был поп, пьяный или трезвый, - а он меня крестил. Вот основание ко «всякой сущей власти» относить­ ся все-таки с уважением. Не кричать на нее, не хулиганить с ней, не подкапываться под нее. Ибо она была до меня, в ее гимназии

250

я выучился, да... вероятно она меня и “похоронит”. Мы слишком “промежуточные”» *.

Начиная с революции 1905 г. Розанов периодически говорит о дефиците власти в русском обществе, захлестываемого скрытой гражданской войной и анархией. В октябре 1905 г. он пишет: «Среди еще невиданной анархии мы, очевидно, должны получить, должны искать громадную власть, громадный авторитет». «Дайте власти - страшной, большой, веруемой, святой». «Сущность задачи - власть. Власть не юридическая, не оружия: власть доверия, уверенности, субъективной у каждого. По этим качествам “искомой власти” она должна быть народною»**. Основная опасность Февральской рево­ люции 1917 г., по Розанову, - возможность погрузиться в анархию. Отсюда - его постоянно повторяющееся требование власти, дисци­ плины и даже диктатуры: «После ночи анархии - два святых шага вперед. Один - решение низвергнуть власть и риск головой. Другой шаг - диктатура Временного правительства. Вот что нужно было сделать. Моментально нужно было предупредить двоевластие или многовластие». Временное правительство должно было, по Розано­ ву, «прежде всего, лютее всего - беречь власть. Не для себя, а для России. Отдавшись в диктатуру генерала Алексеева, оно могло бы уже все творить его именем, оставив ему тоже продолжение веде­ ния войны, но зато получив в свои руки (от него) железную граж­ данскую власть: железную власть суда, железную власть наказания. Саму диктатуру можно было ограничить всего двумя месяцами [...] Тогда было бы с Лениным поступлено как следует, с экспроприато­ рами поступлено как следует»***.

Государство. Розанов дает разнообразную характеристику го­ сударства как по существу, так и в его функциональном проявле­ нии. Государство в своей основе для Розанова это способность при­ нуждать и повелевать: «Государство ломает кости тому, кто перед ним не сгибается или не встречает его с любовью, как невеста жени­ ха. Государство есть сила. Это - его главное. Поэтому единственная порочность государства - это его слабость. “Слабое государство” - contraditio in adjecto. Поэтому “слабое государство” не сеть уже государство, а просто нет»****. Сила, по, Розанову, является фундаментом государственного суверенитета: «Но во главе всего этого и до известной степени впереди этого мы считаем свободу и независимость государства, или, что то же, - родины, ибо это есть условие всех прочих благ. Государство, которое перестало незави­ симо существовать, - о финансах такого государства уже не прихо­ диться говорить. Их просто нет. Нет независимости государства -

*Розанов В. В. Мимолетное. С. 330.

**Розанов В. В. Когда начальство ушло... С. 63, 64.

***Розанов В. В. Мимолетное. С. 399.

****РозановВ. В. Листва. С. 159-160.

251

и тогда нет его самого; оно просто умерло, как умирает отдельный человек [...] Но что обеспечивает независимость государства? Сила, хорошая вооруженность, а внутри - патриотизм. Закованное в же­ лезо и с хорошо бьющимся сердцем - оно непобедимо»*.

Розанов прочно связывает государство с порядком и дисципли­ ной: «Нет государственности - нет дисциплины. А без дисциплины нельзя ни выиграть Бородинской битвы, ни провести парламент­ ской сессии. Без дисциплины нельзя даже построить обыкновен­ ного дома»**. Обращая внимание на исторический и национально­ органический характер государства, он пишет: «Нации растут, а государство складывается. Государство есть продукт человеческой работы, есть сознательное, целесообразное строительство, и каждое поколение людей, например, и наше поколение, стоит на известном уровне от фундамента и владеет свой ряд кирпича выше и выше, даль­ ше и дальше. Мы должны любить эту свою постройку и беречь ее, по крайней мере, как муравьи берегут свою кучу, или, - чтобы взять сравнение поизящнее, - как пчелы любят и хранят свой улей».

Розанов пытается сформулировать критерии государства, если не идеального, то близкого к идеальному, каковым, по его мнению, является распространенное в развитых странах Западной Европы «культурное» государство, обеспечивающее себе и своим гражда­ нам «достойное существование»: «“Достойное существование” для государства просто потому, что оно просто само: это - справедливое существование, это - спокойное существование, это - независимое существование и, наконец, - возможно комфортное существование в смысле суммы удобств и вообще хороших вещей, предоставлен­ ных в распоряжение каждого, т. е. сработанных государством и от­ данных им в пользование народа, населения, общества. Все эти цели особой выспренностью не отличаются, но они очень существенны, и население ждет от государства именно этого, и ропщет и жалуется, когда этого нет. Высшие культурные государства Европы, как Гер­ мания и Англия, именно к этому и стремятся, этого и достигли, и по удаче их в этих простых делах они и получили наименование «куль­ турных», т. е. «достойных» в высшей степени. Мы, конечно, того же желаем и нашему отечеству. Это - справедливый и скорый суд, одно из непременных удобств страны; прекращение смуты; преуспеяние всего материального состояния страны, начиная с дорог и финан­ сов, находящихся в руках государства, и кончая благосостоянием, зажиточностью или по крайней мере не нищетою всего трудящегося населения»***.

Иначе говоря, Розанов высказывает симпатии (довольно осто­ рожные) к правовому социально ориентированному буржуазно­

*Розанов В. В. В нашей смуте. С. 170-171.

**Там же. С. 312.

***Там же. С. 170.

252

му государству, предоставляющего человеку традиционный набор прав, свобод и гарантированных материальных благ. В духе консер­ вативного либерализма конца XIX - начала XX века Розанов под­ черкивает, что государство - надклассовый институт, служащий всему обществу, всей нации, всему народу. Он постоянно говорит о разрушающем влиянии классовой розни на все институты госу­ дарства (парламент, армия, полиция и т. д.). Так, говоря о ходе рас­ смотрения аграрного вопроса в Государственной Думе, Розанов от­ мечает: «Кроме голоса государственной необходимости и народной нужды, в аграрном вопросе замешалось и сильнейшее “классовое чувство” - классовое или сословное соревнование, зависть, недо­ брожелательство, которое хлопочет не о том одном, как себе помочь, но как “доехать” другого, своего векового недруга. Государство, ко­ торое не знает “врагов”, а знает только подданных и граждан, не только не может стать на эту точку зрения, но не может и допустить ее к властному участию в разрешении вопросов государственной и народной важности»*.

Подобно Л. фон Штейну, Гегелю или Б. Н. Чичерину, Розанов поднимает вопрос о соотношении государства и общества: «Государ­ ство - это механика, общество - это поэзия. Первое можно сравнить с фабрикою, громадною, страшною, нужною, но... не уютною. “Уют­ ность” - особенное понятие, может быть, присущее только русскому лексикону, - присуще обществу, которое можно сравнить с дерев­ ней, селом, и как они ни мало видны и бесшумны сравнительно с фабрикою, однако сама фабрика существует для села, сельчан, вы­ делывая ситцы или земледельческие орудия для их работы, жизни, обихода. Душа не видна, однако тело существует для нее. Общество, поэзия, неуловимые, волнующиеся, капризные, суть также, в сущ­ ности, главное и первенствующее сравнительно с государством, в котором оно, по-видимому, только живет и которому “отдает честь”: но в то же время всеми святыми инстинктами чувствует в себе, что государство - это громадная и гордая машина, кой в чем должна и сообразоваться с его поэтическими вдохновениями»**.

В конечном счете, Розанов занимает позицию патриотадержавника, для которого государство - одна из высших ценностей: «“Обществу нужно одно, а государству - совсем другое”, “приятное для общества - разрушительно для государства”. Общество по су­ ществу своему есть анархическая сила, - анархизм которой ничему не грозит единственно потому, что оно плавает поверх народа, как сливки, что оно сыто, обеспечено и вообще не движется никакой горькой нуждою. Но распространите нравы общественной жизни, эти свободные, распущенные, сладкие нравы, на народную жизнь, где живет нужда, горе, - и вы немедленно получите восстание, взры­

*Розанов В. В. Русская государственность и общество. С. 407-408.

**Розанов В. В. Когда начальство ушло... С. 38.

253

вы, революционное клокотание, увидите кровь, насилие, истребле­ ние чужой жизни и чужого имущества»*.

Ценность государства особенно проявляется, по Розанову, в вой­ не: «Вот это ощущение Государства есть вещь, ничем не заменимая в смысле обучения. В год войны мы многому научимся, - прямо перед нами многое новое и неожиданное раскроется, - и в новую Думу соберутся люди с запасом совсем иных чувств и иного сознания в груди. “Научиться Государству” - нельзя из лекций и из книг, а га­ зеты и вообще печатная “обывательщина”, - газеты, беллетристика, театр - только “разучивают Государству”, закрывая и затягивая его все бытом и бытом, все житейскими и житейскими “язвительностя­ ми”. Все это имеет свою цену и хорошую цену; но, однако, все это совершенно закрывает от нас одну великую драгоценность - воо­ руженное, могучее Отечество, готовое пойти на врага. В ’’быту” мы все, естественно, слишком раздробились и только в войне чувству­ ем себя “все вместе”. Это несравненный опыт. Это то политическое воспитание, которого вовсе не дают нам юридические факультеты, которые суть какое-то “книжничество и фарисейство государствен­ ности”. Скелет и душа государственности, т. е. ее “твердое” и вме­ сте ее “одушевление”, есть действительно воинство на полях битв. Воинство - с его великой готовностью умереть... Что может быть выше, что может быть героичнее, что может быть священнее этой готовности и решимости! Так умирали мученики за веру: и вот так же умирают воины за Отечество. Отечество вдруг представляется колоссальным складом высших идеальных ценностей, какие вооб­ ще носимы народом, - но это-то “носимое”, как крест за воротом ру­ бахи, остается вообще от нас и от постороннего скрытым. Но, когда “идут и умирают за это”, “за Русь”, “за веру”, за “единокровность”, - какое же может быть сомнение, что это все есть великое сокровище. Ибо умирают с готовностью и радостью, и значит, всей целой ар­ мии, всем вооруженным частицам народа это исчисленное - “вера”, “Русь”, “единокровность” - есть воистину драгоценность. И тогда у кого не поколеблется сердце перед тем, как напасть на это сокрови­ ще, начать его поносить и ругаться ему? А ведь мы “в мирные годы” только и делаем и делали, что это грубое отношение к родине и всем

еевековым святыням»**.

Вгосударстве, таким образом, аккумулируются, по Розонову, сила, энергия, лучшие нравственные качества народа. Государство как бы поднимает человека на новую нравственную высоту, делая его настоящим гражданином. В этой связи представляет интерес тема «государство и личность», которую он периодически затраги­ вает. Вот его характерное высказывание: «Иногда мы жалуемся, что у нас нет “такого совершенного правительства, как английское”, ко­

*Розанов В. В. Русская государственность и общество. С. 480.

**Розанов В. В. Последние листья. С. 268.

254

торое дало даже гражданам “Habeas Corpus”, по которому полиция не может входить в дом частного человека etc. Но какой же русский человек - “частный человек”? Полиция (наша) и не входит в кре­ стьянские избы, в поповские дома и вообще туда, где есть “частный быт”, живут “частные люди”. Она входит “к нам”, интеллигентам и горожанам, которые и за 40 лет живем, “как студенты”, читаем “Что делать?” и не прочь начинить бомбочку, которою может прошибить стену и убить и соседа. Для “образованного русского человека” ведь нет “соседей”, нет вообще людей, - а только “он сам”, во всей вселен­ ной “один” он “сам”. И вот за этим “самым” вселенная естественно и присматривает, командируя на сей случай полицию. “Английское правительство” - для таких благовоспитанных граждан, как англи­ чане, а “наше плохое правительство” для таких плохих граждан, как мы. Чихай или не чихай - а уж так приходится. Англичанин не спросит в лавочке французского или немецкого товара. Англича­ нин и за границей говорит только по-английски. Он везде господин. “Сир” и “джентльмен”. Куда же наш Петрушка “с запахом” лезет с ним сравниться и требует, чтобы ему дали “конституцию без запа­ ха” и “парламент без городовых”. Городовой ухмыляется и замечает ему: “Петр Петрович. Кажинное утро я после вас выношу матрац проветриваться, и ежели без меня - то вы совсем обваляетесь, так что и дохнуть в фатере будет нельзя”*.

Не будучи безусловным противником прав и свобод человека, Розанов, тем не менее, понимает их весьма ограничительно, как со­ ставную часть российского абсолютизма. Государство и личность, по Розанову, есть органическое целое, не знающее противоречий. Под­ данный Российской Империи может обрести подлинную свободу только в рамках служения и поддержки монархии, на пути сохране­ ния и укрепления державных традиций. В этом смысле он отмечает, что «политическая свобода и гражданское достоинство есть именно у консерваторов, а у “оппозиции” есть только лакейская озлоблен­ ность и мука “о своем ужасном положении”**. Конфликт между лич­ ностью и государством, как полагает Розанов, наблюдается только в «болезненной» интеллигентской среде, представители которой, страдая крайним индивидуализмом и эгоцентризмом, ступили на путь борьбы с законной властью. Губительное влияние интеллиген­ ции проявилось, в частности в том, что в России государственная деятельность стала восприниматься как нечто второстепенное: «Се­ рьезнее серьезного, что в государстве и даже до некоторой степени мировой державе государственные люди были большие любители литературы, газет, журналов, впрочем, больше - повестей и стихов; а государственными делами занимались, о них думали, о них в са­ мом деле болели умом и сердцем, наконец, из-за них ссорились и не­

255

навидели друг друга фельетонисты и журналисты. Причем и они-то занимались этим к большому неудовольствию “настоящих государ­ ственных людей”, которые в их сторону говорили: “Э, бросьте... Мы сами не занимаемся, чего вы лезете? Пишите стихи, да хорошо пи­ шите, чтобы мы в старости видели, что муза Пушкина на замолкла и слава российская не увядает”»*. По Розанову, в России государ­ ственная деятельность была заменена деятельностью литературной, что и погубило страну.

Политика. Политика как сфера общественных отношений, формирующихся вокруг завоевания, удержания и реализации го­ сударственной власти, всегда была предметом внимания Розанова. Вопросы реформирования государственного строя в России в на­ чале XX в., соотношения государства и церкви, национальных от­ ношений, международной политики присутствуют в сочинениях Розанова либо на первом, либо на втором планах. Рассуждения Ро­ занова о русской литературе зачастую были для него формой (до­ вольно изощренной) дискуссии о политических проблемах России, ее исторической судьбе. У Розанова есть несколько довольно общих высказываний о политике: «Политика есть терпение, как и всякий труд»; «Каша бывает хороша, когда она варится долго. То же в по­ литике: получает тот, кто терпит, выжидает. Строить иллюзий не нужно, но и терять надежд нечего»; «В политике нужно мужество и спокойствие, и меньше интереса к лицам и больше интереса к делу»; «Политиканство и политика так же относятся между собою, как ко­ кетство и красота. Одно явление - нормально, здорово, разумно и прекрасно, другое - уродливо, патологично и на все взгляды отвра­ тительно».

Розанов точно схватил диалектику политической и неполити­ ческой жизни. Смысл его высказываний сводится к тому, что по­ литика представляет собой лишь внешний, поверхностный слой общественной жизни, зависящий от глубинных социальных непо­ литических процессов. При всей своей закрытости мир политики коренится в очевидных для многих социальных проблемах: «Поми­ мо политической жизни страна живет жизнью общественною, и эта жизнь так или иначе соприкасается с политикою, ударяет в нее и об­ ратно получает удары, оставаясь, однако, особою, отделенною своею. Но о качествах политики и о достоинствах какой-нибудь програм­ мы иногда можно лучше судить по общественным событиям, кото­ рые ее косвенно выражают, нежели по фактам строго политическим. В политике хитрят, обманывают, многое скрывают до времени. Тут привходит намерение, сознание и цель. Переходя в общественную среду, идеи и программы свободнее распахиваются и позволяют за­ глянуть в свою натуру, скрытую под партийным мундиром»**.

*Розанов В. В. Когда начальство ушло... С. 76.

**Розанов В. В. Русская государственность и общество. С. 355.

256

В эпоху буржуазных революций на авансцену истории выхо­ дит новый активный субъект - человеческие массы, структури­ рованные в институты гражданского общества (промышленный и финансовые корпорации, политические партии, печать). Именно они, по Розанову, творят реальный мир политики: «В политике, как и во всем человеческом, силы разлагаются на два порядка - реальные, которые сейчас действуют, и идеальные, которые есть в наличности, но действие которых временно связано и может обнаружиться только потом, однако обнаружиться непременно. Время безмолвия народ прошло. Поговорка, записанная в исто­ рические учебники “Bella gerant alii, tu felix Austria nube” (“Пусть другие ведут войны, а ты, счастливая Австрия, заключай браки”, т.е. приобретай в подданство страны и народы через удачный вы­ ход замуж принцесс и через женитьбу принцев), - есть остаток давно прошедшего, вызывающий недоумение и улыбку даже уче­ ников. С тех пор как сложилась европейская печать, она объеди­ нила народное мнение, и мнение это выросло в огромную актив­ ную силу, которая неодолимо давит, между прочим и на весы и вообще международных отношений. Ныне уже нельзя зачислять

иперечислять в подданство многомиллионные народы как при­ данное за принцессами: крепостное состояние народов кончилось,

ионо кончилось как-то само собою оттого, что народы выросли

исозрели, оттого, что они сознали свое достоинство. Новая эта сила не закреплена никакими актами. Она просто есть, и есть как громадная наличность, полная возможностей и залогов, полная

невыраженных сил, которые покоятся или связаны до времени. И если время, когда политические успехи зависели от бракосоче­ таний, давно минули, то мы живем в эпоху, когда предвидится и предчувствуется значительное сокращение той исключительной роли, какую в XIX веке играли ратификованные трактаты в поло­ жении и судьбе народов»*. «Политику сегодняшнего дня делают, конечно, министры, и делают ее тем пером, которое у них в руках. Но политику лет и десятилетий, а следовательно, в конце концов

исудьбу народов делает не дипломатия, а реальное нравственное отношение народов, реальная их связанность или их разъединен­ ность, которая в залоге у себя держит и войны, и союзы. “Про­ тив рожна не попрешь”, - говорит русская поговорка, и бывает такое фатальное сложение обстоятельств, в которых всякая сила определенных и ограниченных размеров не может свободно по­ вернуться и совершить, что ей хочется, хотя бы совершить даже нравственный долг. Апостол Петр, запертый в темницу, не мог переступить через ее порог ни раздвинуть ее стены. Политическое сложение обстоятельств держит иногда народы так же крепко, как

итюрьма. Но если живой человек не всегда может пережить свою

* Розанов В. В. В нашей смуте. С. 289.

257

тюрьму, то энергичный и даровитый народ долговечнее всякой тюрьмы и силен пережить ее»*.

Розанов дает даже конкретные рекомендации партиям в услови­ ях острой политической борьбы: «Серьезная политическая партия опирается на свою внутреннюю правоту перед страною, она исходит из необходимости и спасительности своей программы для страны, а не кладет на весы положения какие-то слухи, какие-то “интервью”, не прислушивается к тому, что сказало такое-то лицо и что сказало другое лицо. Серьезная политическая партия отступает, а не бежит; она остается не у дел, видит свои желания неосуществимыми, но она не кричит на весь свет о том, что ее собираются высечь. И если есть настоящая правота у такой партии, то, сохранив свое достоинство, она со временем возрождается и получает влияние на ход государ­ ственных дел»**.

Писатель обращает внимание на тот факт, что содержательный, этический смысл политики имеет эстетическую форму, с которой необходимо считаться: «Есть политика, и движения в ней туда или сюда могут быть опасны, могут быть мучительны, как операция. Но это благородная мука. Кроме политики, есть еще эстетика, вещь более универсальная, ибо она некоторою долею примешивается ко всему и всему сообщает, так сказать, известный приваж, отталки­ вающий или притягивающий вид. Есть она и в политике. Без доли эстетичности не может существовать, - по крайней мере, не может долго просуществовать, - ни монархия, ни республиканский или конституционный строй. На эстетическое начало, наконец, должны оглядываться и политические партии, ибо недостаток этого начала, явная “какофония” может погубить самую даже справедливую и утилитарную партию»***.

Розанов, понимая необходимость и неизбежность политики, выступает за ее преодоление и создание «а-политичности». С по­ зиции высших нравственных и религиозных ценностей, полагает он, «грязный, продажный» мир политики должен быть разрушен: «Нужно разрушить политику... Нужно создать аполитичность. “Бог больше не хочет политики, залившей землю кровью”...обманом и жестокостью».

Право. В.В. Розанов писал о себе: «Законов, правда, никаких не почитал. Но их и никто в России не почитает. Не мода». Данную фразу не следует воспринимать прямолинейно. Розанов - отнюдь не правовой нигилист, отрицающий подобно коммунистам или анар­ хистам право как изживший себя буржуазный институт. Розанов - законопослушный скептик, стремящийся критично и всесторонне оценить феномен права, а говоря более конкретно - российское за­

*Розанов В. В. В нашей смуте. С. 290.

**Там же. С. 241.

***Розанов В. В. Российская государственность и общество. С. 479.

258

конодательство в его различном проявлении. В теоретическом пла­ не он, видимо, тяготеет к естественно-правовой школе, поскольку усматривает в основании права идеальные ценности: «Право, спра­ ведливость имеют свои “автономные” принципы, которые никак не могут уступить никакой материальной нужде»*.

Для Розанова очевидно, что законодательство - это не просто юридическая форма и догма, опирающаяся на силу власти, оно - часть национальной культуры, базирующаяся на традициях и веко­ вых психологических стереотипах и ценностях: «Да пусть законом будет сейчас сказано: “Ей, мужья, побросайте своих жен! жены, по­ бросайте своих мужей! Родители детей и дети родителей”. Сколько ни кричите - ничего не произойдет, сколько ни “позволяйте” никто позволением не воспользуется. Почему? Да очень просто - связа­ ны все любовью, привязанностью уважением. Пошлые наши, во­ истину пошлые законы все делали вид, что заботятся о “целости” семьи, боятся “анархии” в ней, и установили для нее паспортные и другие правила, введшие тюрьму в естественный природный рай (где удалась семья). Но вот, снимите все правила: и, конечно, ни­ кто не двинется с места, все останется по-прежнему, по-любимому, по-уважаемому, по-чтимому. Говорю о правиле, не об исключениях, которые и теперь “разбежались”, при всяческих запорах и замках. Итак, где любовь - там и порядок; где идеал - там и стройность; где уважение - там и покой. Чиновники о семье заботились, а вот себя

ине устроили. Точнее, пытались пролить и в семью злобу, разделе­ ние, формальность, юридичность, да и не смогли этого, ибо в семье “матушка-кровь” ходит и все соединила, слила в гармонию, идеал

ипорядок. Но чиновники и богатый русский организм, огромное

народное тело попробовали связать “регламентами”, “уставами о службе”, “чинами”, “орденами”, “пенсиями”, всем без-идеальным, всяческими своекорыстными мотивами, действуя на честолюбие, денежную жадность, возбудив все гадкие мотивы, никогда не рас­ считывая ни на какую дружбу, верность, любовь, идеал»**.

Розанов не выступает здесь принципиальным противником правовой регламентации, он лишь хочет сказать, что российская правовая система есть во многом результат внешней, по преиму­ ществу насильственной юридизации народной жизни. «“Закон”, - пишет он, - всегда у нас был “приказанием”. Проходил ли он через Государственный Совет, исходил ли он от Комитета Министров, проявлялся ли в виде указа, был ли простым распорядительным актом губернатора, исправника, консистории, земского начальни­ ка - все равно, всегда и везде, в дробях и в целом, блистательно и подпольно (“конфиденциальные” циркуляры) он был прика­ занием и только приказанием. И Россия была “приказною стра­

*Розанов В. В. Российская государственность и общество. С. 408.

**Розанов В. В. Когда начальство ушло... С. 66-67.

259