25. Словари и грамматики XVII в.

В конце XVI — начале XVII века появляются первые печатные грамматики церковнославянского языка, которые преследуют цельосмыслить грамматический строй языка и утвердить определенные и единые грамматические нормы. Как это стало известно в последнее время,Иван Федоров напечатал во Львове в 1574 году свой Букварь(единственный экземпляр хранится в Париже). Вслед за ним в1586 году в Вильне вышла «Кграматыка славеньска языка». Вскоретам же выходит грамматика Лаврентия Зизания A596 г.), к которой приложен словарь. В 1619 году в Евю вышла грамматика Мелетия Смотрицкого, поставившая задачей нормировать церковно-славянский язык.

Последняя грамматика, несколько переделанная и дополненная вставкой грамматических рассуждений, была издана без имени автора в 1648 году в Москве под заглавием: «Грамматики словенския правильное синтагма».В послесловии этого издания было указано назначение книги: «Яже въ счинениихъ въскор^ изъобличитъ исполнить, паче же писати и читати добрЪ научить». «Грамматика делится на четыре части: орфографию, этимологию, синтаксис и просодию (стихосложение). Частей речи восемь: имя, местоимение, глагол, причастие, предлог, союз, наречие, различие (т. е, член иже, яжеу еже). Имена делятся на собственные и нарицательные, а последние на существительные, собирательные и прилагательные. Падежей семь: именительный, родительный, дательный, винительный, звательный, творительный и сказательный. В глаголе различаются шесть наклонений: изъявительное, повелительное, молительное, сослагательное, подчинительное и неопределенное — и шесть времен: настоящее; четыре прошедших времен: а) прошедшее (т. е. имперфект): б1яхъ, являхъ; б) мимошедшее (нестяженный имперфект с значением давнопрошедшего времени): б1яахъ, являахъ; в) преходящее (т. е. аорист): бихъ, явихъ\ г) непредельное (т. е. аорист от основы с приставкой): убихъ, прочтохъ; в преходящем времени (т. е. аористе) разграничены 2-е и 3-е лицо ед. числа: для 2-го лица взят перфект: билъ ecu, а для 3-го числа сохранен аорист: би; будущее время: убию».

В грамматике Мелетия Смотрицкого была сделана попытка установить и видовые различия глаголов. Он выделяет следующие виды: первообразный (чту, стою), начинательный (каменею, трезвею) и учащательный (бегаю, читаю). Однако из-за некритического следования греческим грамматикам Смотрицкому не удалось успешно разобраться в видах и во временах славянского глагола. По признанию Ломоносова, первые книги, прочитанные им, были грамматика Смотрицкого и арифметика Магницкого. Это свидетельство показательно в том отношении, что грамматика Смотрицкого была популярна, что она являлась руководством, которым изучая язык, пользовались, довольно долго.

Роль же грамматик Зизания и Смотрицкого в нормализации средств русского литературного языка была незначительной. сновной недостаток этих грамматик заключался в том, что они ориентировались преимущественно на устаревший язык церковной письменности и не учитывали тех больших изменений, которые произошли в морфологической системе, а также то новое, что появлялось в XVII веке. В этом можно убедиться, познакомившись с разнообразием книжных и разговорно-просторечных грамматических форм и категорий, которые отражались в письменности того времени.

Отсутствие единых грамматических норм литературного языка в XVII веке обнаруживалось как в официальных документах того времени, так и в частных письмах, в которых с наибольшей полнотой отражались изменения, происходившие, например, в морфологической системе разговорного языка. В подтверждение этого укажем на некоторые случаи употребления параллельных форм в письмах царя Алексея Михайловича и его приближенных, а также в отпечатанном в 1649 году Уложении, т. е. своде законов, язык которого исследовал проф. П. Я. Черных.

Пестрота и неупорядоченность грамматических норм обнаруживается, например, в употреблении местоимений язъ и я. В письмах Алексея Михайловича и его приближенных (Одоевского, Морозова и др.) встречается та и другая форма. При этом обращает на себя внимание следующая закономерность: форма личного местоимения я преобладает в переписке, которая в стилистическом отношении нейтральна, так как в ней речь идет о самых обычных делах и событиях: «я буду в воскресенье», «я Ъду под Тушино» и т. п. Когда же он пишет Никону и прибегает к более изысканным и книжным оборотам и выражениям, то употребляет архаичную форму «подписалъ язъ своею рукою рабъ божий царь Алексей», «а язъ многогрешный царь».

Стилистически мотивированным является также употребление в частной переписке местоимений сесь, ся, се, выходивших в XVII веке из употребления в живой разговорной речи в силу того, что начинало распространяться местоимение этот. Так, в письмах царя и приближенных встречаются формы: «енто все дЪлалось в среду», «и как ето дгБло минуется».Что же касается челобитных и ответов на просьбы, то в них нередко встречаются устаревшие формы («к сей челобитной князь... печать свою приложилъ»), что объясняется своеобразием стиля документально-деловой переписки. Точно так же для этой переписки не характерно употребление постпозитивного члена, хотя в письмах Алексея Михайловича он встречается часто: «в длину вода-ma шесть сажень», «а не соколъ-отъ и еВл к ней», «а болезнь-ma ево начала разжигать».

В частных письмах царя и приближенных перфект употребляется обычно без связки, а в официальных распоряжениях была принята более архаичная конструкция. Например, в подорожной грамоте, выданной боярину Морозову: «чтобъ есте давали боярина нашего Б. И. Морозова людемъ 6 подводъ с телеги и с проводники»; «а прочитая сю нашу грамоту отдавали бы есте боярина нашего... людемъ».

Разнообразие грамматических форм, отражавшееся в письменности середины XVII века, объясняется в значительной степени состоянием живой разговорной речи Москвы. Так, в частной переписке начинает употребляться инфинитив глагола итить, характерный для московского просторечия того времени. Эта форма часто встречается в письмах царя («итить прямо, итить, гдъ свъдаютъ ляховъ»), хотя она, по наблюдениям проф. П. Я. Черных, совершенно чужда Уложению 1649 года.

Стилистическая дифференциация форм, происходившая в зависимости от содержания письменности и в соответствии с жанром ее, наблюдалась и в наречиях. Из синонимической группы наречий времени (нынче, нынеча, ноте, топере, тепере, топереча) заметно выделяются типичные для московского просторечия формы, употреблявшиеся в письмах. Например, для Уложения 1649 года, как памятника официально-деловой письменности, характерна форма ныне. В собственноручных же письмах царя Алексея употребляются ее просторечные синонимы: «самъ ты вЪдаешь, что Фомина нынЪ- на недЪля; «и топере все стало»; «лихорадка де знобит и топере».

Подобная же стилистическая обусловленность прослеживается в употреблении слов, относящихся к категории состояния. Например, книжная форма слова нельзгь почти не встречается в частной переписке, где ей предпочитается разговорная — «Ъхать нгьльзяъ, а также синонимы: «всего не мочно взять», «допросить мошно ли». В письмах употребляется также форма надобе, нетипичная для языка официальной письменности XVII века.

Пестрота и неупорядоченность наблюдаются и в употреблении союзных слов. Если в Уложении обычно используется союзное слово будет, то в письмах часто выступает форма — буде («буде он старъ и увЪченъ, и тягло пусто не будетъ, и его велЪть постричь»). Кроме того, в частной переписке применяется иногда союз если (есть ли), не встречающийся в Уложении.

В системе склонения имен существительных наблюдается смешение флексий. Например, окончания слов мужского рода иногда употребляются в местном падеже в таких словах: ротехъ, хоро- мехъ, мгърехъ (ср. в письмах Петра: «при походехъ»). Кроме того, некоторые слова употребляются то в мужском, то в среднем роде (мытъ и мыто).

Все эти примеры свидетельствуют о намечавшихся в XVII веке новых тенденциях употребления грамматических средств, о дифференциации их в зависимости от стилистического своеобразия писем и официальных документов.