История и культура традиционной Японии, 3. (Orientalia et classica). - 2010

немецком языке Юстуса Бринкмана «Искусство и ремесло в Японии» (BrinckmannJ. Kunst und handwerk in Japan. Berlin: R. Wagner, 1889), вкоторой автор рассматривал не только сами гравюры укиё-э, но также и приводит небольшой очерк японской жизни. Ричард Грауль в своей работе «Кризиспроизведенийискусства» [GraulR DieKrislsImKunstgewerbe. Leipzig, 1901) писал о том, что необходимо расширить горизонты обучения и узнать больше о дальневосточном искусстве, знакомство с которым может помочьнайти новые возможности для развития европейского искусства.

К истории переводов Книги Псалтирь на японский язык

А. С. Борисова

(ИСААприМГУ)

Шалмы Давидовы — одна из наиболее насыщенных средствами художественной выразительности частей Ветхого Завета, это сборник разножанровой гимнографической лирики, отражающий все особенности древнееврейской поэзии. Очень сложной задачей всегда был перевод псалмов, проделавших огромный путь от первоисточника через транс-культуры позднего эллинизма и европейского христианства, на язык столь далёкой от монотеистической традиции культуры, как японская. Переводчик должен был выразить идеи авраамического метанарратива языковыми средствами совершенно иного дискурса.

Проблема перевода Священного Писанияна японскийязык стала актуальной сразу же с появлением первых европейских миссионеров в Японии. Миссионеры стремились, помимо распространения христианства, наладить культурные связи стран, знакомя жителей Японии с важнейшей священной книгой христиан. Книга Псалтирь переводилась на японский язык в первую очередь, так как тексты псалмов особенно часто используются в практике богослужения всех основных христианских конфессий.

Первыми Библию на японский язык начали переводить католические миссионеры в XVI веке под руководством иезуита Франциска Ксаверия, которому покровительствовал тогдашний сёгун Ода Нобунага, крайне заинтересованный в налаживании отношений с Европой. По приказу польского кардинала Бернарда Мацеевского (кстати, оставившего след и в русской истории: именно он проводил обряд венчания Лжедмитрия I и Марины Мнишек) в память о посольстве первых японских новообращённых католиков в Ватикан к Папе Григорию XIII был изготовлен каллиграфический образец с переводами на японский язык двух стихов из Псалтири и их латинскими оригиналами. Это были начальные строки из двух псалмов Давида:

1. Dominus regnavit, decorem indutus est, indutus est Dominus fortitudinem etpraexinxit se —

Господь царствует; Он облечён величием, облечён Господь могуществом и препоясан» (Пс 92. 1).

2. Laudate Dominum omnes gentes, laudate eum omnes populi; quoniam confirmata est super nos misericordiaeius et veritas domini manet in aetemum

Хвалите Господа,все народы, прославляйте Его, все племена; ибо велика милость Его к нам, и истина Господня вовек» (Пс 116. 1-2).

Российский исследователь Л. Ермакова приводит японскиепереводы текстов насколько можно буквально: «Господин Неба вершит владычество (Пс92). Все люди должны восхвалять Бога, все люди (Пс 116)» [Ермакова, 2005].

Интересен здесь вопрос о критериях отбора стихов для записи. Л. Ермакова не без основания предполагает, что текст был выбран самим Мацеевским, и псалом 116 был выбран именно с тем, чтобы показать интернациональную природу христианства: Господа прославляют все племена и народы, вплоть до жителей далёкой Японии; псалом 92 — один из наиболее цитируемых и толкуемых древними Отцами Церкви, и в нём ярко и метафорически описывается Божественная природа. Предполагаемый автор каллиграфического текста — один из участников посольства Джулиан Накаура, позже принявший мученическую гибель в Нагасаки во время гонений на христианство. Сейчас серебряная табличка с прикрепленнымкней листом, на котором написаны эти строки, находится в хранилищах Ягеллонского университета в Кракове.

Проповедь иезуитов в Японии вначале была успешна, и даже были организованы печатни для распространения христианских текстов среди японцев (самая известная типография на о. Амакуса— ныне Музей истории европейских печатных книг в средневековой Японии).Нопосле прихода к власти противника всего западного Тоётоми Хидэёси, видевшего в христианстве угрозу японской культуре и национальному менталитету, христианство было запрещено на 300 лет, а христианские книги уничтожены, поэтому переводы XVI века не сохранились за исключением некоторых фрагментов.

Когда эпоха «закрытия страны» стала близиться к концу, снова стали вестись работы по переводу Библии на японский язык, но уже по большей части не католиками, а протестантами. Ста-

рейший из дошедших до нас библейских переводов относится к 1837 году (попал в Японию не ранее 1859) и принадлежит прусскому миссионеру К. Ф. А. Гуцлаффу, но текста Книги Псалтирь в нём нет, т. к. им были переведены только некоторые новозаветные книги.

Интенсивная работа по переводу СвященногоПисаниянаяпонский язык начинается лишь с последней трети XIX в. Первый полный перевод Библии был выполнен усилиями американского пресвитерианского миссионера Дж. К. Хепберна и его европейских и японских сотрудников: в 1874—1880 годах был подготовлен перевод Нового Завета, к 1888— Ветхого Завета. В 1910—1917 годах была опубликована Библия, в которую вошел пересмотренный текст Нового Завета и текст Ветхого Завета 1888 года; это издание оставалось наиболее авторитетным до начала XX в.,когда в 1917 году вышла «Пересмотренная Библия Тайсё», основанная на тексте греческого издания «Нестле-Аланд» и «Пересмотренной Библии короля Якова». «БиблияТайсё», несмотря на большое количество архаичных конструкций, была широко известна за пределами христианского сообщества в Японии. Полный католический перевод на основе латинского текста Вульгаты был начат в первые годы XX в. Эмилем Pare, a завершен 60 лет спустя известным итальянским миссионером Федерико Барбаро.

В конце XIX века миссионерскую деятельность в Японии начала и Русская Православная Церковь, и в 1867 году к переводу Библии на японский язык приступил основатель православной миссии в Японии иеромонах (впоследствии митрополит) Николай(Касаткин). В 1901 году был издан перевод Нового Завета; митрополитом Николаем были переведены также наиболее важные фрагменты Ветхого Завета, и в первую очередь Книга Псалтирь. Перевод митрополита Николая интересен главным образом тем, что онпереводил СвященноеПисаниене на современный японский язык, как миссионеры других конфессий, а на старописьменный японский язык бунго, стремясь создать особый церковныйязык для священных текстов. В процессе работы митрополит Николай тщательно исследовал все достоинства и недостатки доступных ему китайских и японских переводов Библии, а также работал с лексическим и иероглифическим материалом японского языка, привлекая к переводческой работе своих помощников из числа новообращённых японцев.

В 1951—1955 годах, с учетом произошедших в японскомязыке изменений, Японским библейским обществом был осуществлен но-

вый перевод «Когояку Сэйсё» (Библия на разговорном языке); группу переводчиков возглавил Цуру Сэндзи, перевод был выполнен с еврейского и греческого языков. В 1987 году вышел экуменический (католическо-протестантский) перевод Библии («Синкёдояку Сэйсё»). Также существуют и другие переводы Священного Писания на японский язык, выполненные как отдельными переводчиками, так и переводческими сообществами, но они не получили столь широкого распространения в христианской практике, как приведённые выше версии.

Работы поулучшению уже существующих и созданию новых переводов ведутся до сих пор, и подробное исследование переводов псалмов на японский язык ставит своей целью облегчить и оптимизировать работу будущих переводчиков Библии.

Проблема перевода Священного Писания на японский язык очень актуальна в связи с развивающимися процессами глобализации и межкультурной интеграции, когда на первый план выдвигается понимание и уважение ценностей другой культуры. Переводчик Библии вносит свой вклад в развитие отношений между авраамическим миром и Японией, знакомя японских читателей с текстами, оказавшими столь большое влияние на формирование авраамической культуры. Книга Псалтирь — литературный памятник общемирового значения, и поэтому перевод должен быть адекватен оригиналу и понятен японскому читателю.

Особо стоит сказать о проблеме западно-восточного синтеза, который стал актуальным именно с проникновением в эллинистический мир элементов восточных культов, в частности, первого перевода Ветхого Завета на греческий язык («Септуагинта, илиПеревод семидесяти толковников»). Именно библейские учения оказали существенное влияние на формирование позднеэллинистических учений неоплатоников и в итоге, соединившись с местными традициями, образовали сложный метанарратив христианства, который и послужил транс-традицией для перевода Библии на японский язык. Привлечение дискурса японской культуры к комплексу концептов, связанных со Священным Писанием, наверняка даст стимул к началу нового процесса синтеза и дальнейшему развитию авраамических метанарративов.

Список литературы

1.Бесстремянная Г. Христианство и Библия в Японии. Часть 1. Исторический и лингвистическийанализ /Отдел внешних церковныхсвязей Московского Патриархата ОВЦСМП, 2006 г.

2.Дневники св. НиколаяЯпонского: В 5 т. / Сост. К. Накамура. — СПб.:Гиперион, 2004.

3.Ермакова Л. Загадка серебряной таблички Из истории иезуитской мис-

сиивЯпонии(http://religion. ng. ru/history/2005-09—21 /6_zagadka. html).

4.Norihisa Suzuki, Japanese in the Bible, AHistory ofTranslationen Japanese) Iwanamishoten, 2006.

5.Arimichi Ebizawa, Bible in Japan—A History of Japanese Bible Translation, (In Japanese) Kodansha, 1989.

Времена года в переводах лирики Александра Блока на японский язык

Я. О.Фаризова

(ИСААприМГУ)

Внимательное отношение к годичному кругу природных явлений и увязывание с ними различных праздников и ритуалов свойственно многим народам. Особенно тонкое переживание смены времен года закреплено многовековыми традициями в японской культуре. Начиная с древнейших времен поэтические антологии и сборники включали разделы, посвященные четырем сезонам1.

Втворчестве Александра Блока времена года также играют важную роль. В мировосприятии Блока природа и внутренняя жизнь человека тесно взаимосвязаны2, и в этом смысле его поэтика имеет определенное сходство с японской традицией стихосложения. Анализ переводов лирики Блока на японский язык открывает перед исследователем ряд интересных проблем, поиски решения которых, несомненно, могут значительно обогатить наши представления о типологических сходствахиразличиях междурусской ияпонскойкультурами, существующих в данной семантической сфере — «времена года».

Внастоящей статье мы попытаемся сопоставить индивидуальные особенности изображения времен года в поэзииБлока (втом числе обусловленные символистской направленностью его творчества)

снекоторыми чертами японскойкартинымира, выражающимися как в искусстве, так и в быту. Учитывая, что Блок, воспитанный в русской (и,шире, европейской) культурной традиции, является одновременно и выразителем иной ментальное™ (по отношению к носителям японского языка), не только в сфере литературы, но и с общечеловеческой точки зрения,мы можем также вконтексте его творчества сравнить важнейшие для двух культур и языковых картин мира феномены. Текст перевода в данном случае служит своеобразным проводником — он высвечивает определенные детали, которые не всегда заметны при типологических сравнениях, скажем, оригинальных текстов поэтов, принадлежащих к разным культурным традициям.

Весна всегда была одной из любимейших тем поэтического творчества и в Японии,и в России.Согласно подсчетам 3. Г. Минц, в первом томе лирики Блока, охватывающем период с 1898 по 1904 год и включающем циклы «AnteLucem», «Стихи о ПрекраснойДаме»и «Распутья», слово весна встречается 81 раз, занимая по частотности 16-е (!) место среди всех имен существительных3. Кроме того, 17 раз употреблено в том же томе прилагательное весеннийи 10 раз — вешний. Зама упоминается в первом томе 16 раз, столько же употреблений насчитывает слово зимний. Слово осеньв первом томе находим 9 раз, осенний— 14. Летовстречается лишь 6 раз, летний— 7 раз, притом в «Стихах о Прекрасной Даме», центральном по значению цикле, лето упоминается только дважды4. Безусловно, поэтическая системаАлександра Блокапретерпевала изменения, иданные повторому и третьему томам лирики могут серьезно отличаться5, а, например, цикл «Снежная маска» полностью построен на образах, так или иначе связанных с зимой.Ноочевиден тот факт, что тема весны была крайне важна для поэта. Возможно, это связано с яркой метафоричностью образа весны, которая часто выступает в искусстве символом обновления, может увязываться с понятиямирадости, юности, любви, цветения6. Также и тот факт, что в сознании носителей русского языка сама весна предстает зачастую в образе прекрасной девушки7, подводит к мысли, что Блок, певец Вечной Женственности, мог выделять это время года как выражающее некие сущностные черты его творчества.

Стихотворение «Я вышел. Медленно сходили...» занимает особое место в творчестве Блока— им открывается первый раздел «Стихов о Прекрасной Даме», оноявляется здесь и хронологически первым. Задавая тональность всему циклу, оносодержит многиеважнейшиеблоковские темы: путь, двоемирие, музыка, — что раскрывается на различных уровнях текста. Стихотворение «Я вышел. Медленно сходили...» как бы разворачивает перед нашими глазами картину зарождения всей будущей «трилогии лирики»Александра Блока ипотому требует тщательного анализа.

Можно предполагать, что подобного мнения придерживается и переводчик Цумору Судзуки8. Первая же неточность перевода, которая обращает на себя внимание,— сумерки зимы оригинала передаются словосочетанием хару-нотасогарэ, т. е. сумерки весны— объяснима в общем (очевидно, знакомом Судзуки) контексте создания в январе 1901 г. данного стихотворения. Возможно, здесь на первый план вышла именно исследовательская составляющая работы над переводом. 11 сентября (29 августа) 1918 г. Блок писал о

менует собой начало нового жизненного этапа, и более органичной для «природного» миропонимания была бы встреча нового годаименно в это время, нежели в середине зимы, когда не наблюдается столь заметных изменений в окружающем мире14. Но все же справедливо

иобратное — привязка природных циклов к культурной доминанте

внародном сознанииможет иллюстрироваться русской поговоркой, которую приводит в статье на слово весна В. И. Даль: «Народ говорит, что уже на Сретенье(2 февр.15) зима с летом встретилась»16.

Двунадесятый праздник, когда совершается воспоминание встречи Богомладенца с праведным старцем Симеоном, оказывается созвучен настроенности на перемены в природе. Любопытно, что и здесь мы находим некоторую преждевременность, возможно связанную с сельскохозяйственным циклом—человек внутренне готовится к скорому началу весенне-полевых работ17.

Какое же время года в Россиии в Японии ощущается как«первое» в годичном круге?Очевидно,для современного русского человекаэто, скорее, зима с ее праздниками18.Осеннее,церковноеноволетиепрактически забыто, вытеснено из обыденного сознания за три столетия после петровских реформ. А всего за несколько веков до того, как 1 января было признанов качестве начала светского нового года, год на Руси начинался в марте.

По данным многих фольклористов, древние славяне-язычни- ки праздновали наступление нового года весной. Позже связь между двумя праздниками утратилась, и в конце марта — начале апреля продолжали только встречать, призывать непосредственно весну: «Астрономическое начало весны по современному календарю падает на 22 марта нового стиля. Когда-то с этого момента исчислялся новый год. Вплоть до XX в. в эти дни происходил праздник встречи весны. Сроки этого праздника не вполне устойчивы. Ассимиляция с церковным календарем привела к тому, что праздник этот приходился то на Евдокию (1 марта), то на день сорока мучеников (по-народному "сороки"— 9 марта), то на Благовещение (25 марта). Последняя дата встречается чаще других. Иногда в одном и том же месте сроки могли меняться. Так, в Калужской области весну встречали, "как тропинки почернеют", т. е. когда на тропинках сквозь снег проступит земля...

Начало весны связывали с прилетом птиц, причем полагали, что птицы приносят ее с собой»19. А. Н. Афанасьев свидетельствует, что год на Руси начинали весной и после принятия христианства: «Деление года у древних славян определялось теми естественными, для всех наглядными знамениями, какие даются самою при-