disser_arhipov

321

Специальным предметом отношений в данном случае выступает некий объект, «существование» которого имитируется в виртуальной среде. Он может быть приобретен пользователем за реальные деньги у игровой компании и (или) у другого пользователя. Для целей данного мысленного эксперимента мы не рассматриваем отраслевые вопросы правовой квалификации, а стремимся дать принципиальную оценку тому, будет ли абсурдным или нет применять право к такому объекту.

В свете предложенной методологии виртуальный объект рассматривается как внешний референт ценности (далее – «ВРЦ»), который выражает ценность, соответствующую такому обобщенному символическому посреднику (далее – «ОСП») как деньги. Поскольку деньги – «безусловный» ОСП, уже на этом основании мы можем сделать вывод о том, что предмет «серьезен». Так как удовлетворен один из критериев семантических пределов права, как минимум, возможно обращение к «взвешиванию» правовых ценностей для того, чтобы определить возможность применения права – иными словами, вмешательства права в определенные общественные отношения. Само по себе применение права абсурдным уже не будет.

Но насколько предмет «реален»? Для оценки «реальности» предмета проведем оценку функциональной адекватности предмета одному из предметов, входящих в «центральное значение» интересующей нас правовой нормы. Это могут быть, например, нормы гражданского или уголовного права об имуществе. Допустим, нами установлено, что виртуальный предмет используется в рамках сложившихся социальных практик функционально так же, как и имущество – это возможно именно за счет того дополнительного условия, что данный объект может свободно обращаться между игроками. Именно данное обстоятельство свидетельствует о функциональной адекватности специального предмета «виртуальных» отношений тому предмету, на который ориентированы соответствующие правовые нормы.

322

В данных условиях у нас нет препятствий для того, чтобы данный предмет регулировался правом (что, например, может предполагать создание специальных норм или применение норм по аналогии) – это теперь будет не только не абсурдно, но и не будет затрагивать вопросы соотношения каких-либо ценностей, например, с точки зрения моральной философии.

У такого примера есть, как минимум, два практических значения. Во-первых, он представляет собой философско-правовое обоснование легитимности постановки вопроса о правовой квалификации виртуальной собственности как таковой – в том ключе, как это, например, проделал А.И. Савельев.515 Во-вторых, указанный подход, хотя и не содержит конкретных ориентиров относительно того, какую именно действующую юридическую конструкцию применять к виртуальному объекту (или какую конструкцию необходимо разработать), он принципиально отвечает на вопрос о том, что такого рода отношения не могут быть исключены из объема правового регулирования, например, на основании п. 1 ст. 1062 ГК РФ, согласно которой требования граждан и юридических лиц, связанные с организацией игр и пари или с участием в них, не подлежат судебной защите, за исключением узкого круга специально определенных и не относящихся к предмету дискуссии требований. Предмет «серьезен» и «реален», а потому не относится к изолированному игровому миру как таковому.

Пример № 1 (Вариант Б). Виртуальная собственность в онлайн-играх (только приобретение у провайдера игры). Если мы изменим условие о свободном обращении, представленное ранее в случае с Вариантом А первого примера, и будем изучать случаи, в которых предмет за реальные деньги может быть только приобретен у провайдера игры, но не может выступать в качестве «оборотоспособного» объекта на «вторичном рынке», что изменится? Предмет

515 См.: Савельев А.И. Правовая природа объектов, приобретаемых за реальные деньги в многопользовательских играх // Вестник гражданского права. 2014. № 1. С. 127–150.

323

общественного отношения утратит качество «реальности», если мы будем сопоставлять его с таким регулируемым правом предметом как собственность или имущество.

Втаких условиях, однако, предмет по-прежнему будет представлять собой ВРЦ в отношении денег как ОСП, применять право к отношениям с ним абсурдно не будет, однако вопрос о том, применять ли к нему право или нет, должен будет решаться по итогам «взвешивания» правовых ценностей. На данный момент на практике в таких случаях, именно в разрезе имущественного аспекта (а не налогового) такой подход выражается в делах, в том числе, упомянутых в настоящем исследовании, в которых суды занимали позицию о квалификации отношений между игроком и игровой компанией исходя из лицензионного договора.

Пример № 1 (Вариант В). Виртуальная собственность в онлайн-играх (связь с реальными деньгами отсутствует). Вариации примера с виртуальной собственностью были бы неполными, если бы мы в теоретических целях не рассмотрели бы еще один пример – случаи с виртуальным имуществом, которые относятся исключительно к «плоскости имитации», характерной для виртуальной реальности. Виртуальные предметы такого вида не могут обращаться за реальные деньги в отношениях с другими пользователями и при этом не приобретаются у игровой компании. Они относятся сугубо к игровому, вымышленному миру.

Вданном случае одновременно отсутствует и «серьезность», и «реальность». Сам по себе виртуальный предмет не связан с ОСП – он не является ВРЦ, по крайней мере, в рассматриваемом ракурсе, связанном с собственностью. При этом функциональность предмета фантазийна по отношению к собственности, имуществу

ианалогичным феноменам. Применение права к данному специальному предмету общественных отношений, который мы оцениваем именно в специфическом «проприетарном» ракурсе будет по определению абсурдно.

324

Пример, наглядно поясняющий отличие этого случая от предыдущих, был представлен автором ранее на примере World of Warcraft:

«Допустим, игроки… договорились об определенном варианте распределения добычи, полученной в результате победы над драконом Deathwing. Лидер рейда отказался распределять добычу данным образом и забрал все себе. Игроки обратились в суд общей юрисдикции с требованием о понуждении лидера рейда к распределению добычи в соответствии с изначальной договоренностью, с утверждением, что она

(договоренность) представляет собой непоименованный гражданско-правовой договор».516

Оценка примера с точки зрения концепции семантических пределов права, однако, может измениться при соответствующем изменении условий, возвращающих рассматриваемую ситуацию в контекст предыдущих примеров – это зависит как от возникновения определенных ВРЦ в системе отношений, так и от того, какой именно специальный предмет отношений мы выделяем с точки зрения его соответствия уже урегулированным правом отношениям.

Второй пример относится к области, которая уже стала предметом дискуссии на высоком государственном уровне в ЕС. Пример также относится к «пограничной области» толкования права.

Пример № 2. Распространение законодательства об азартных играх на

«лутбоксы». В игровой индустрии термин «лутбокс» (англ. – “loot box”, т.е. букв. «коробка с добычей») означает игровую механику, предполагающую связь с реальными деньгами и опорой на азарт в широком смысле слова. Пользователь приобретает «сундук» или иной функционально схожий объект за реальные деньги, открыв который он получает случайный внутриигровой объект, как правило случайной ценности. Пользователь может получить как очень ценный объект, так и очень дешевый.

516 Архипов В.В. Виртуальная собственность: системные правовые проблемы в контексте развития индустрии компьютерных игр // Закон. – 2014. – № 9. – С. 77.

325

Лутбокс как артефакт социальной коммуникации подобно виртуальной собственности выступает в рассматриваемом случае как предмет оборота за реальные деньги. Соответственно, он также представляет собой ВРЦ денег как ОСП. Таким образом, предмет «серьезен», и применение права к нему само по себе уже не будет абсурдным.

Насколько предмет, однако, «реален»? В данном случае оценка функциональной адекватности предмета предполагает его сопоставление не с собственностью или имуществом, а с достаточно специфичным (если отталкиваться от положений российского законодательства) предметом, относящимся к «центральному значению» норм законодательства об азартных играх, – со ставкой. Ставка подразумевает возможность случайного получения одного имущества, обусловленного риском утраты другого имущества. В таких условиях мы можем предположить, что предмет отношений в данном случае все же фантазиен.

Таким образом, возможность применения законодательства об азартных играх к отношениям, предметом которых выступают лутбоксы, зависит от выводов, основанных на «взвешивании» ценностей в конкретном обществе и в конкретной ситуации.517 Примечательно, что в Бельгии и Нидерландах были введены отдельные ограничения в отношении механики лутбоксов и подачи информации игрокам относительно такой механики518 – с небольшой поправкой на точечные различия в определении азартных игр в данных странах и в Российской Федерации, тем не менее, полагаем, это подтверждает развиваемый подход.

517 Само по себе «взвешивание» или «балансировка» принимаются для целей настоящей работы в общеизвестном понимании юриспруденции (с учетом, разумеется, возможных разночтений по отдельным вопросам), но их разработка не входит в предмет настоящего исследования и, очевидно, не требуется для достижения целей и реализации задач настоящего исследования – это самостоятельный предмет научного анализа.

518 Достаточно исчерпывающе (и со ссылками на официальные позиции и документы) ситуация описана в следующем источнике: Belgium Joins the Netherlands in Ruling that Declares Some Loot Boxes Illegal [Electronic resource] // IGN. 25 Apr. 2018. – [Site]. – URL: https://www.ign.com/articles/2018/04/25/belgium-joins-the-netherlands-in-ruling-that- declares-some-loot-boxes-illegal (accessed: 25.02.2019). Великобритания, например, напротив, не сочла, что лутбоксы соответствуют концепциям законодательства об азартных играх.

326

Варианты третьего примера предполагают правовую оценку запретов на распространение информации в Интернете (и аналогичные области применения права, также в условиях «пограничных ситуаций» толкования) в случае с Minecraft, уже неоднократно упомянутом на страницах настоящей работы. Остановимся лишь на кратких характеристиках, поскольку подробная логика применения концепции семантических пределов права в данном случае приведена в Приложении № 2 к настоящему исследованию в качестве одного из наиболее наглядных примеров.

Пример № 3 (Вариант А). Блокировка игрового ресурса, содержащего рецепт динамита (вымышленный рецепт, развлекательная игра). В данном случае и рецепт фантазиен – лишен функциональной адекватности, поскольку динамит из него не сделать, – и не усматривается ВРЦ / ОСП в том смысле, в котором он подразумевается в законодательстве о противодействии террористической деятельности. Мы имеем дело с чистым вымыслом и развлекательным продуктом, поэтому применять право в данной ситуации будет абсурдным.

Пример № 3 (Вариант Б). Блокировка игрового ресурса, содержащего рецепт динамита (настоящий рецепт, развлекательная игра). Поскольку игра развлекательная, мы не усматриваем однозначного ВРЦ / ОСП. В то же время, в данном варианте рецепт не фантазиен – его функциональность адекватна реальному рецепту. Применять право в такой ситуации уже не будет абсурдным, но зависит от балансировки конституционно-правовых ценностей – классическая политикоправовая коллизия между свободой [слова] и безопасностью.

Пример № 3 (Вариант В). Блокировка игрового ресурса, содержащего рецепт динамита (настоящий рецепт, игра как инструмент вербовки террористов). В

данном варианте рецепт также не фантазиен – его функциональность адекватна реальному рецепту. При этом для целей теоретического моделирования мы изменяем одно из фактических обстоятельств – представим себе, что ранее «невинная» игра

327

Minecraft теперь используется как идеологический инструмент террористов (возможно, такая участь может постигнуть не игру в целом, а отдельное дополнение к ней). В данном случае применять право не только не абсурдно, но и какой-либо особой балансировки ценностей, если следовать логике развиваемой концепции о семантических пределах права, не требуется – ситуация находится строго в рамках таких семантических пределов.

В качестве четвертого примера рассмотрим ситуацию, которая с достаточной степенью очевидности кажется абсурдной без дополнительных пояснений, но также может послужить целям наглядной демонстрации функциональности концепции семантических пределов права.

Пример № 4. «Убийство» персонажа компьютерной игры. Событие в

«виртуальном мире» (компьютерной симуляции, опосредованной программным кодом), произошедшее с аватаром игрока, чей персонаж «умер». Подчеркнем, что в данном случае рассматривается обобщенный пример, связанный с «умеренными» по степени «насилия» играми (как, например, в случае с киберспортивными дисциплинами Dota 2 или League of Legends). В рамках принятого в настоящем исследовании подхода между насилием в действительно жестоких компьютерных играх (например, серия Manhunt), некоторая функциональная адекватность есть.519 Допустимо ли юридическое толкование словосочетания «умышленное причинение смерти другому человеку» таким образом, чтобы диспозиция правовой нормы включала в себя «убийство» в компьютерной игре? Исследуется «социально валютная ценность» события в виртуальном мире в специальном ракурсе запрета на убийство (а не на пропаганду насилия как таковую), при этом ОСП – это, скорее,

519 Строго говоря, мы сравниваем не реальное насилие и высказывание о [виртуальном] насилии, а высказывание о реальном насилии и высказывание о [виртуальном] насилии. С точки зрения теоретикосоциологического подхода, это оправдано тем фактом, что социальная реальность (для которой и рассматривается применение разрабатываемой концепции) субъективно-объективна – она формируется и поддерживается посредством коммуникативных практик.

328

здоровье (и жизнь) в терминологии С. Абрутина. ВРЦ – по-видимому, персонаж компьютерной игры. На этом этапе становится очевидно, что ОСП здесь не совпадает. Отсутствует функциональная адекватность события в «виртуальном мире» (высказывания) насилию в реальном мире, интерпретируемом как феномен социальной реальности (насилие реального мира – не только факт, но и часть субъективно-объективной социальной реальности). При этом, именно в рассматриваемом ракурсе отсутствует и «социально-валютная ценность» специального предмета отношений (см. по аналогии пример с блокировкой ресурса с рецептом изготовления «динамита» в игре Minecraft – Приложение № 2).

В качестве пятого примера с несколькими вариантами приведем некоторые ситуации, непосредственно связанные с проблемами развития законодательства в условиях цифровой экономики. Применение концепции семантических пределов права на высоком уровне, соответствующем ситуации правотворчества, а не «пограничной ситуации» в толковании права, несколько проще – нам требуется лишь установить наличие ВРЦ, соответствующего какому-либо ОСП. Вывод может содержать лишь принципиальное заключение о наличии либо отсутствии принципиального абсурда в создании новых правовых норм, но правотворчество с необходимостью предполагает балансировку ценностей, поскольку еще не к чему осуществлять оценку функциональной адекватности.

Пример № 5 (Вариант А). Разработка специальных правовых норм, нацеленных на регулирование отношений по поводу юридической ответственности за действия, совершенные роботами. В современных условиях объекты робототехники уже становятся источником причинения вреда, чему есть эмпирические примеры, и такие случаи становятся предметом изучения

329

юридической науки.520 Вред причиняется, в том числе, собственности, соответственно наличествует ВРЦ, соответствующий ОСП – деньгам. Разработка таких специальных правовых норм абсурдной не будет. Конкретное содержание новых норм должно определяться с использованием механизмов балансировки или аналогичных им.

Пример № 5 (Вариант Б). Разработка специальных правовых норм, нацеленных на регулирование отношений по поводу оборота больших данных. На текущем этапе развития отношений в рамках цифровой экономики оборот больших данных – это уже факт. В данном случае также очевиден имущественно-денежный характер такого оборота и соответствующие правовые и экономические предпосылки,521 и мы опять сталкиваемся со вполне очевидным ВРЦ и известным ОСП. Разработка таких специальных правовых норм не будет абсурдной, но, как и в прошлом случае, потребует обращения к инструментам балансировки.

Пример № 5 (Вариант В). Разработка специальных правовых норм, нацеленных на регулирование отношений по поводу правосубъектности «умных роботов». В отличие от предыдущих случаев, «умные роботы» еще не достигли такой стадии развития, чтобы ставить вопрос об их правосубъектности.522

520См.: Регулирование робототехники: введение в «робоправо». Правовые аспекты развития робототехники и технологий искусственного интеллекта / В.В. Архипов [и др.]. Под ред. А.В. Незнамова. – М.: Инфотропик Медиа, 2018. – C. 137–166; Архипов В.В., Наумов В.Б. Искусственный интеллект и автономные устройства в контексте права:

оразработке первого в России закона о робототехнике // Труды СПИИРАН. – 2017. – Вып. 6(55). – С. 46–62; Архипов В.В., Наумов В.Б. Информационно-правовые аспекты формирования законодательства о робототехнике // Информационное право. – 2017. – № 1. – С. 19–27.

521См.: Архипов В.В. Проблема квалификации персональных данных как нематериальных благ в условиях цифровой экономики, или нет ничего более практичного, чем хорошая теория // Закон. – 2018. – № 2. – С. 52–68; Архипов В.В., Наумов В.Б. Понятие персональных данных: интерпретация в условиях развития информационнотелекоммуникационных технологий // Российский юридический журнал. Екатеринбург, 2016. – № 2. – С. 186–196; Arkhipov V., Naumov V., The Legal Definition of Personal Data in the Regulatory Environment of the Russian Federation: Between Formal Certainty and Technological Development // Computer Law and Security Review. Dorchester (UK), 2016. – Volume 32. – Issue 6. PP. – 868–887.

522См., напр.: Регулирование робототехники: введение в «робоправо». Правовые аспекты развития робототехники и технологий искусственного интеллекта / В.В. Архипов [и др.]. Под ред. А.В. Незнамова. – М.: Инфотропик Медиа, 2018. – C. 79–93.

330

Обсуждения этого возможны как некоторое теоретическое упражнение,523 но в целом, как минимум, в отношении общей правосубъектности, аналогичной правосубъектности физических лиц, разработка таких норм будет, если говорить на обыденном языке, преждевременной, а если говорить на языке концепции семантических пределов права, – абсурдной.

Приведенный выше способ рассуждения применим и к другим областям, которые относятся к современному контексту цифровой экономики,524 а также к другим направлениям развития общества.

Наконец, говоря о шестой группе примеров, обратимся теперь к двум вариантам, которые приводил Л. Фуллер, поскольку они, в некотором смысле, косвенно выступили в качестве повода для всего исследования. Данные примеры несколько сложнее для анализа, поскольку они относятся к абстрактной юридической интерпретации, представляемой одной из сторон воображаемого спора, но этот аспект также учитывается в концепции семантических пределов права.

Пример № 6 (Вариант А). «Оправдание» убийства загробной жизнью жертвы.

«Человек убивает своего отца; отвечая на предъявленное ему обвинение в убийстве, он утверждает, что его отец был добродетельным человеком, который был убежден в существовании рая; таким образом, лишая его жизни, он отправил его в край бесконечного счастья, которое его отец никогда не познал бы на земле; а значит, тот, кто дарует такое благо, должен быть вознагражден, а не наказан».525

523См., напр.: Архипов В.В., Наумов В.Б. О некоторых вопросах теоретических оснований развития законодательства о робототехнике: аспекты воли и правосубъектности // Закон. – 2017. – № 5. – С. 157–170.

524Пример такого анализа в отношении интернета вещей приведен в следующей публикации: Arkhipov V.V., Naumov V.B. Pervasive Legal Problems of the Internet of Things and the Limits of Law: Russian Perspective // Труды Института государства и права Российской академии наук. – 2018. – Т. 13. – № 6. – С. 94–123. Данная работа развивает общий анализ правовых проблем интернета вещей, см.: Архипов В.В., Наумов В.Б., Пчелинцев Г.А., Чирко Я.А. Открытая концепция регулирования Интернета вещей // Информационное право. – Москва, 2016. – № 2. – С. 18–25.

525Фуллер Л.Л. Анатомия права / пер. с англ. В.В. Архипова // Российский ежегодник теории права. – 2009. -

№2. – С. 313–314.