Dukhovnaya_kultura_Kitaya_Tom_4_Istoricheskaya_mysl_Politicheskaya_i_pravovaya_kultura

комитета, и это становится нормой: аналогичные учреждения будут существовать в Китае вплоть до крушения монархии. Принципиальное значение для дальнейшей судьбы историописания имел и еще один акт танских властей — создание академии Ханьлинь. Далеко не случайно оба учреждения появились почти одновременно. Эти и некоторые другие действия танских властей фактически законодательно закрепили су-

ществование государственного историописания, долгое время его появление в Китае отсчитывалось именно с этого рубежа. Оно выступает как особый, очень важный государственный институт. В своем новом качестве историописание могло более эффективно выполнять свои функции, монополизируя на особо значимую для государства проблематику. Одновременно это означало и установление более жесткого контроля властей над всем историографическим процессом и деятельностью историков. Создание исторических трудов специальной службой предполагало также усиление организационных начал историописания, иные принципы работы историков, ее жесткую регламентацию.

Примечательно, что свою историографическую деятельность танские власти начали с создания династийных историй. Эта работа была поставлена под особый контроль государства, а сами эти сочинения приобрели характер официального документа. Одно из их главных предназначений — обоснование легитимности пришедшей к власти династии. С этого времени создание династийных историй становится делом обязательным и регулярным, превращается в своеобразный государственный ритуал, что имело самые серьезные последствия для всего историописания императорского Китая.

Повседневная забота танских властей вдохнула в историописание новую жизнь. Востребованное государством и обществом, оно обретает небывалую активность, его продуктивность резко возросла. К этому времени в Китае появилась печатная книга, возможность тиражировать исторические труды, их относительная доступность значительно повысили их ценность как инструмента легитимизации власти, и это также стимулировало расцвет историописания в империи Тан.

Помимо восьми династийных историй (а всего за 20 с лишним веков существования империи в Китае их было создано 24) танские придворные историки подготовили немало других исторических трудов, некоторые из которых в Китае и поныне относят к числу крупнейших достижений отечественной историографии.

К крупнейшим свершениям танских историков безусловно относится выполненный под руководством Ду Ю (735—812) «Свод уложений» («Тун дянь»), где впервые после Сыма Цяня были собраны сведения о жизни китайского государства с глубокой древности по начало Тан. Но это уже было сочинение иного, нового для китайской историографии жанра чжэн шу («книги о делах правления»), и акцент в нем делался на функционировании государственного механизма. Появление подобного труда в империи Тан не случайно: комплекс проблем, с которыми конфуцианская монархия столкнулась на данном этапе своего существования, видимо, требовал обобщения исторического опыта. С этого рубежа и по конец XVIII в. составление сводов становится одной из центральных задач, стоявших перед придворными историками. Труд Ду Ю положил начало целой серии сочинений аналогичного характера, которые готовились в Китае на протяжении десяти веков; они получили название «Десять сводов» («Ши тун»). Позже, в империи Сун под руководством Сыма Гуана был создан свод летописного характера «Всеобщее зерцало, правлению помогающее» («Цзы чжи тун цзянь»), который также был посвящен всей предшествующей истории Китая. Этот труд был продолжен придворными историками последующих династий, все вместе они фактически составили самостоятельное направление в историографии императорского Китая. Сводный характер имело и первое сочинение нового жанра «полное описание событий» (цзи ши бэнь мо) — «Полное описание событий, о которых сообщается в хронике „Цзы чжи тун цзянь"» («Тун цзянь цзи ши бэнь мо»), подготовленное на основе материалов Сыма Гуана сунским историком Юань Шу (1131—1205).

Крупнейшим событием не только танской, но и всей китайской историографии стало появление труда Лю Чжи-цзи (661—721) «Проникновение в историю» («Ши тун») — первого в Китае произведения, специально посвященного проблемам историописания. Эта тематика всегда

Новые тенденции в историописании, которые заявили о себе в империи Тан, означали его выход на качественно новый уровень, где практически все процессы, которые в нем шли, определяло официальное историописание. Историография все больше превращалась в особый госу- дарственно-политический институт, неотъемлемую принадлежность конфуцианской монархии. Но произошло это не сразу, потребовалось еще несколько веков, по прошествии которых новые веяния наложили отпечаток как на китайское общество, так и на государство и его официальную доктрину того времени.

Крупный вклад внесли в нее сунские историки. В этот период, как никогда прежде, государством был востребован прикладной, функциональный аспект историописания, и многое из того, что было сделано ими, носило именно такой характер. Прежде всего это касалось сводов. Уже упомянутый труд Сыма Гуана именно от императора Чжао Сюя получил название «Всеобщее зерцало, правлению помогающее». Еще один сводный труд в жанре чжэн шу — «Свод трактатов» («Тун чжи») подготовил известный сунский историк Чжэн Цяо (1104—1162), продолживший дело, начатое танским Ду Ю. Несомненно, прикладной характер имел и жанр фан чжи (историкогеографические описания), который также начинает утверждаться в китайской историографии с этого времени (его расцвет приходится на вторую половину XVII — XVIII в.). Это, видимо, самый представительный жанр в историографии императорского Китая — таких сочинений было создано около 10 тысяч.

На долгом пути, который в своем развитии прошло историописание в Китае, особое место занимает конец XVI — первая половина XVII в. То было время серьезных перемен в китайском обществе, сопровождавшееся прогрессирующей деградацией всей системы конфуцианской монархии. Стремительно утрачивало свои былые позиции и официальное историописание, и на короткий срок — всего несколько десятилетий — в Китае возобладало историописание, не связанное с государством и не контролируемое им. Его лицо определяли труды людей нечиновных, которые нередко даже не имели ученой степени, были выходцами из горожан; такие труды в Китае никогда историей не считались. Их авторы нередко тяготились жесткими предписаниями официального конфуцианства и пытались по-своему взглянуть на прошлое страны и ее настоящее. Бурные события конца Мин привлекали их особое внимание. Активность авторов этого периода была необыкновенно велика. По свидетельству китайских историков, ими было написано более 1000 трудов. Но тенденция эта развития не получила, она была решительно пресечена овладевшей китайским престолом династией Цин.

Цинские власти сумели довольно быстро вернуть себе контроль над историографическим процессом. И хотя в то время на престоле находился маньчжурский правящий дом, он развивался строго в русле китайской национальной историографической традиции.

Новые правители Китая были озабочены преодолением кризиса, поразившего конфуцианскую монархию в конце Мин, решение этой проблемы потребовало от них времени, мобилизации всех сил и использования средств, имевшихся в богатом арсенале политической культуры. Ставка делалась на реставрацию и максимальное упрочение основ традиционных институтов. Важнейшая роль в этом процессе отводилась историографии. Цинские власти немало потрудились, чтобы возродить ее национальный дух, придать ей максимально ортодоксальный характер и привести в строгое соответствие ее концептуальную базу с государственной доктриной империи. На это была мобилизована значительная часть ученой элиты, двор не жалел ни сил, ни средств на то, чтобы официальная историография вновь стала важнейшим государственно-по- литическим институтом государства.

Результатом активного и весьма заинтересованного отношения цинских властей к историописанию стало его стремительное развитие. Уже к середине XVIII в. оно обретает беспрецедентные масштабы. Китайские историки именуют этот период «исторической наукой периода правления

мало фундаментальных, и поныне составляющих славу национальной историографии. Цинские придворные историки сыграли важнейшую роль в реализации двух крупнейших государственных проектов — создании «Коллекции всех книг по четырем разделам» («Сы ку цюань шу») и «Аннотированного сводного каталога всех книг по четырем разделам» («Сы ку цюань шу цзунму тияо»), которые по сути предусматривали тотальную ревизию всего письменного наследия прошлого. Поэтому практически все дошедшие до нас исторические труды несут на себе ощутимый отпечаток работы с ними цинских историков.

Все свидетельствует о том, что XVIII век стал высшей точкой развития историописания императорского Китая, его апогеем. В трудах цинских историков нашли свое максимально полное воплощение многие принципиально важные его особенности.

Со времени своего зарождения на заре китайской цивилизации и по конец XIX в. историописание в Китае выступает как дело преимущественно государственное, а в системе конфуцианской монархии, просуществовавшей более двадцати веков, оно превратилось в особый, весьма значимый для нее государственно-политический институт. В императорском Китае государство и историописание были органически связаны друг с другом, магистральным путем развития науки там стала официальная историография. В ее русле были созданы практически все скольконибудь значимые труды, на этом поприще трудились все наиболее известные историки. Современные китайские историки говорят о существовании в Китае и трудов «неофициальных», «частных» (сы Однако четких критериев этой категории исторических сочинений в Китае не сложилось. Обычно к ней относят труды, принадлежавшие кисти одного автора и созданные вне рамок государственных историографических служб. Национальная история была необычайно популярна в Китае, и многие представители ученой элиты империи посвящали ей свои труды. Но к историческим относились лишь те из них, что соответствовали нормам государственного историописания и так или иначе были связаны с ними. Все остальные относились к различным видам словесности, никакого отношения к подлинной истории не имеющим, хотя и содержали порой весьма ценную информацию о прошлом.

Официальный характер историографии императорского Китая определил и его концептуальную базу. Ею стало конфуцианство — государственная доктрина империи. И хотя в творчестве некоторых историков могли звучать даосские или буддийские мотивы, их понимание предназначения истории, трактовка ими исторического процесса всегда оставались конфуцианскими. Как справедливо подчеркивают современные историки КНР, никакой иной исторической науки, кроме конфуцианской, в императорском Китае быть не могло. Это определяли как официальный статус историописания, так и проблематика, которой посвящали свои труды придворные историки. Методология государственного историописания, его ценностные ориентиры, понятийный аппарат в значительной мере были связаны с государственной доктриной империи и соотнесены с нею. В то же время специфика конфуцианства, учения по своей сути этико-по- литического, ориентированного прежде всего на упрочение государства и регулирование социальных процессов в обществе, всегда опиралась на конкретный исторический материал, систематическая «подпитка» им была для конфуцианства жизненно необходима. Сделать это могла только государственная историография: интерпретируя исторический процесс в строгом соответствии с официальной доктриной, она как бы развивала канон, предоставляя все новые свидетельства действенности и абсолютной ценности ее основных постулатов, укрепляла его позиции в общественном сознании.

Органическая связь историописания с каноном хорошо осознавалась в императорском Китае. В каталогах история всегда шла вслед за каноном, а с рубежа I и II тысячелетий китайские ученые начинают подчеркивать тождество канона и истории. Появившийся тогда тезис «шесть книг канона — это история» (лю цзин цзе ши) вплоть до XIX в. привлекал внимание многих вид-

лишь как источник сведений о прошлом своей страны и неизменно выступала как активный фактор исторического процесса.

Уже на заре историописания первые историки — ши | 9| должны были помогать правителю, воздействовать на процессы, которые шли в обществе. Одним из важнейших аспектов их деятельности было «увещевание» правителя, они делали это, приводя соответствующие примеры из прошлого (возникший институт «увещевателей» просуществовал в императорском Китае многие века). Уже тогда появилось представление о «зеркале истории» (ши цзянь). Считается, что эта концепция восходит к Чжоу-гуну. Мысль об органической связи истории с делами правления впервые была четко сформулирована в связи с созданием первой летописи «Чунь цю». Но особую остроту проблема предназначения истории, ее места в политической практике властей приобрела при династии Хань, в период становления историографии Китая. Ставшее тогда основой государственной доктрины конфуцианство видело в историографии важнейший инструмент власти, утверждения своей концепции социального порядка, опору многих своих доктрин.

Сэтих позиций подходил к созданию «Исторических записок» отец китайской истории Сыма Цянь. Он видел в истории зеркало, вглядываясь в которое потомки будут знакомиться с опытом прошлых поколений и извлекать из него уроки. Такое понимание предназначения истории обусловило многие особенности его труда, пронизанного конфуцианской дидактикой. Так же понимал предназначение истории и другой великий ханьский историк — Бань Гу (32-82).

Ставшие эталоном, на который равнялись все китайские историки, «Исторические записки» утвердили в китайской историографии концепцию «история—зеркало», а обстоятельно разработал и обосновал эту концепцию еще один видный представитель ханьской ученой элиты, Сюнь Юэ (148—209), автор одного из наиболее известных исторических трудов того времени «Записки

одинастии Хань» («Хань цзи»). Создавая свой труд, он стремился представить императору материал, необходимый для политической практики властей, и в предисловии, а также в подготовленном им специальном сочинении «Шэнь цзянь» («Божественное зерцало») он не только показал значение истории для дел правления, но и рассмотрел требования, которым должен соответствовать исторический труд, чтобы выполнить эту свою функцию. Таких требований пять, им Сюнь Юэ посвятил специальный раздел своего труда. История, как он считал, должна быть источником политического опыта, накопленного мудрыми государями, обладавшими китайским престолом в прошлом, она должна также разъяснять нормы официальной морали и прославлять заслуги и великие добродетели помогавших им государственных мужей.

Снекоторыми модификациями концепция «история—зеркало» дожила до наших дней и оказала глубокое и разностороннее влияние на историческую науку Китая.

Спервых веков нашей эры прикладной характер историописания, его место в системе конфуцианской монархии становятся одной из центральных проблем, которой вплоть до XX в. были озабочены не только многие поколения китайских историков, но и власти. Так, в империи Сун император дал сводному труду по истории Китая, подготовленному под руководством Сыма Гуана (1019—1086), название «Всеобщее зерцало, правлению помогающее» («Цзы чжи тун цзянь»), четко определив тем самым предназначение этого сочинения. Данное понятие стало видовым для большой группы появившихся позже в Китае сочинений летописного характера.

Приблизительно тогда же, на рубеже I и II тысячелетий, в Китае появилось и другое, значительно более емкое понятие, характеризующее самые разные грани практического использования истории в императорском Китае и имеющее очень глубокие цивилизационные корни — цзин ши чжи юн (служить делам правления). Понятие это возникло рано, но впервые активно использовать его стали лишь сунские историки, особой популярностью оно пользовалось у историков империй Мин и Цин. Современные китайские ученые выделяют четыре главные функции исторического сочинения, соответствующего требованиям цзин ши чжи юн: цзе цзянь (предостерегать

от ошибок), чуй сюнь (передавать наставления), сю дэ (взращивать моральную силу дэ) и тун бянь (постигать причины перемен).

Таким образом, эта концепция представляет собой развитие тех положений, которые много веков назад сформулировал Сюнь Юэ. Вплоть до конца существования конфуцианской монархии история рассматривалась в Китае как инструмент государственной власти, ее надежная опо-

ра и резерв. То было ее главное предназначение, и в Китае это всегда считалось особым достоинством национальной историографической традиции. Труды, которые подобные функции выполнять не могли, к истории не относились. Такое понимание предназначения истории наложило отпечаток и на современную историографию КНР.

Отмеченные особенности сформировали неповторимый облик историографии императорского Китая, ее высокую самобытность. Прежде всего ее отличает особое, присущее только ей, видение исторического процесса и его интерпретации.

Со времени зарождения историописания в Китае его центральной темой стали «дела правления», власть монарха (сакральная по своей природе). Все остальное, происходившее в стране, интересовало китайских историков лишь в той мере, насколько это могло помочь ее раскрытию. Основное внимание они уделяли приоритетным для конфуцианской монархии гуманитарным аспектам жизни общества. А экономическая история страны, напрямую не связанная с мироустроительными функциями правителя, интереса у придворных историков практически не вызывала. Не оставили они и трудов по всемирной истории: такая концепция в китайской культуре не сложилась, и внешний мир интересовал историков тоже лишь как сфера реализации благой силы дэ монарха.

В изображении придворных историков, которые строго следовали политической теории конфуцианской монархии, суть исторического процесса, его динамику составляла последовательная смена на китайском престоле легитимных (т.е. получивших на то санкцию Неба) династий, непрерывная цепь которых уходила далеко за горизонт достоверной истории страны. Процесс этот был непрерывным и имел необратимый характер, в нем ничто не выходило за рамки, определенные теорией; отсутствие монарха на престоле было для нее неприемлемым. Смена династий означала лишь своего рода переналадку дел правления, возвращение к устоям конфуцианской монархии, которые начали разрушаться при предыдущей династии, утверждение забытых ушедшим правящим домом принципов. Идея поступательного развития в официальной концепции исторического процесса отсутствовала, чужда была ей и идея радикальных преобразований.

Основное свое внимание при описании исторического процесса придворные историки с древности сосредоточивали на смене династий. В китайской историографии связанные с этим события обозначаются терминами сын шуай, чэн бай (процветание и упадок, успех и неудача) или чжэнчжи дэ ши (обретения и неудачи в делах правления). В центр повествования, посвященного многим векам китайской истории, династийные кризисы впервые были поставлены Сыма Цянем.

Такое внимание к ним не случайно: в эти периоды жесточайшему испытанию подвергались основные постулаты официальной доктрины, определявшие нормальное функционирование конфуцианской монархии и жизнь общества. И придворные историки должны были дать им рациональное с точки зрения государственной доктрины объяснение, показать закономерность происшедшего, подтвердив тем самым незыблемость основ государственности. Их описание процесса смены династий должно было также продемонстрировать обществу незыблемость государственных основ, на страже которых стоит Небо. Высокая социальная значимость подобного акта несомненна. Методологической основой для них служили специально ориентированные на истолкование династийного кризиса доктрины Мандата Неба (тянь мин), ортодоксальной преемственности власти (чжэн тун) и некоторые другие.

Для освещения процесса смены династий китайская историография располагала набором хорошо отработанных приемов и специальным понятийным аппаратом. Заняв центральное место в официальной версии исторического процесса, династийные кризисы во многом определяли ее характер и содержание.

служб. Все наиболее значимое из созданного ими было санкционировано императором и подлежало его обязательному утверждению; в подготовке некоторых трудов император участвовал лично. Таким образом, он выступал как субъект историографического процесса.

Важной составляющей этого процесса являлись регулярно проводившиеся властями крупномасштабные кампании, в ходе которых весьма радикальной ревизии подвергалось письменное наследие. Чаще всего их объектом становились труды историков, которые, по мнению властей, неверно трактовали историю или допускали огрехи идеологического характера. Для конфуцианской монархии это была норма. Особенно активно такие кампании проводились при вступлении на престол новой династии. Самая жестокая из них приходится на XVII—XVIII вв. Она получила название «литературная инквизиция» (вэньцзы юй). Применительно к историописанию они не только утверждали абсолютный контроль властей над ним, но обеспечивали преемственность историографической традиции, ее унификации.

История в Китае всегда выступала как сила созидательная. Ее мощный дидактический потенциал был поставлен на службу государству, которое олицетворяла конфуцианская монархия, и служил утверждению фундаментальных ценностей, определявших ее существование. Решение проблем конкретного правителя или династии не являлось для историков приоритетной задачей, что в значительной мере освобождало их от давления политической конъюнктуры. А преподаваемые ими уроки были апробированы предшествующими поколениями, легко выдерживали испытание временем и приобретали универсальный характер.

Мощное государственное начало в организации историографического процесса гарантировало его удивительную устойчивость, в Китае были созданы необычайно благоприятные условия для систематической и непрерывной фиксации фактов национальной истории на протяжении по крайней мере двадцати с лишним веков. При этом практически неизменными в своей основе оставались понимание предназначения истории, концептуальная база историописания и его методика. Историю в Китае переписывать было не принято. Все это превращало историографию в мощную, необыкновенно влиятельную и авторитетную силу. Только такая историография и могла справиться с многочисленными сложными задачами, которые на нее возлагались в Китае.

Специфика историописания императорского Китая, его высокое предназначение предъявляли особые требования к организации этой работы. Эти вопросы всегда привлекали пристальное внимание историков, в китайской историографии сложилась даже особая вспомогательная дисциплина, которую современные ученые именуют цай чжуань ишу (искусство составления). То была своеобразная, по-своему весьма совершенная методика подготовки исторических трудов, где был тщательно разработан регламент работы над ними — от сбора необходимых материалов до представления окончательного текста на утверждение императору. Прежде всего это касалось династийных историй и некоторых других трудов, составлявших основу всей историографии императорского Китая.

По представлениям китайских историков, создание исторического труда предполагало строгий отбор фактов, которые должны были стать достоянием потомков. В исторической памяти общества следовало сохранять лишь те из них, что характеризовали главное в жизни конфуцианской монархии, выражали «коллективное мнение» (гун и), т.е. были свободны от политической конъюнктуры. Только они были способны выдержать испытание временем и наставлять грядущие поколения. В китайской историографии они обозначались терминами тун цзи (общая основа) или тун ган (общие принципы). Наиболее полно данное требование могло быть реализовано лишь в рамках официального историописания.

К числу важнейших средств интерпретации исторического процесса, которыми пользовались придворные историки, следует также отнести самобытный, весьма сложный и необычайно хорошо отработанный понятийный аппарат. Он сложился под мощным воздействием официаль-