Dukhovnaya_kultura_Kitaya_Tom_4_Istoricheskaya_mysl_Politicheskaya_i_pravovaya_kultura

Экзаменационные работы на соискание различных ученых степеней

Помещения для сдачи экзаменов в Нанкине

«Погоня за славой обернулась позорищем». Иллюстрация к актуальной в старом Китае теме государственных экзаменов кэ цзюй. Ради получения звания чиновника и выгодного места претенденты шли на разного рода махинации. В данном случае речь идет о некоем абитуриенте — вэнь туне (буквально «литературный отпрыск») из пров. Гуандун, который смошенничал на экзаменах. На иллюстрации изображен зал, где проходит разбирательство подобных дел, о чем свидетельствует и надпись: «Яшмовый аршин отмеряет таланты». Проштрафившийся же стоит на коленях и на него вот-вот должны надеть тяжелую кангу. Иллюстрированное приложение к газ. «Дяньшичжай» (1880-е гг.)

Иллюстрированное приложение к газ. «Дяньшичжай» (1880-е гг.). Прием западных дипломатов в Китае (вверху). Китайские чиновники встречают корейских гостей (внизу)

Иллюстрированное приложение к газ. «Дяньшичжай» (1880-е гг.). Церемония подписания договора между Китаем и Францией

в апреле 11-го года эры Гуан-сюй (1885 г.).

Непрерывное развитие Китая сформировало уникальную по своим характеристикам китайскую цивилизацию. Ее достижения в сфере материальной и духовной культуры в решающей степени определили облик всей дальневосточной части мира. Влияние Китая на соседей в значительной мере обусловливалось преемственностью в его развитии, что позволяло накапливать и совершенствовать методы управления и принципы социальной организации, становившиеся все более совершенными и эффективными и в этом качестве выступавшими примером для подражания и заимствования. К XVIII в. Китай доминировал в Восточном полушарии, а по объему производимой продукции намного опережал Западную Европу. Добившись признания своего превосходства соседями и потеряв практический интерес к дальнейшему развитию контактов с ними, Китай начал проводить изоляционистскую политику и отгородился не только от ближайших соседей, но и от современности, которая постепенно вызревала в других, более отдаленных регионах мира.

Эпоха Великих географических открытий, ставшая прологом современности, привела в соприкосновение различные культурные миры, оставив Китаю пассивную роль статиста в новом по характеру типе мировых отношений. Его доминированию в регионе был брошен вызов, силу и опасность которого Поднебесная сначала не осознала. Только прямое вооруженное вмешательство западных держав в середине XIX в. продемонстрировало уязвимость китайской цивилизации и одновременно глобальную взаимосвязь мира, в котором уже нельзя было укрыться за Великой Китайской стеной. В тот момент, когда человечество начало приобретать новый облик планетарного единства, Китай почти утратил способность к заимствованиям и адаптации к меняющимся внешним условиям.

Вхождение мира в современность, характеризующуюся ускорением темпов исторического развития и усиливающимся взаимодействием стран и регионов, сопровождалось обострением социальных, социально-политических и социокультурных противоречий внутри западного мира, выступавшего в качестве главного локомотива преобразований. Основной конфликт европейской цивилизации пролегал между традиционным укладом и новым, порожденным индустриальным развитием и сопутствующими ему изменениями в культуре и социальных отношениях, примирить которые со временем помогла цивилизационная целостность западного мира. Для остальных стран, вовлекаемых Европой в современную социально-экономическую матрицу, процесс трансформации проходил более сложно. (Давление внешней среды дополнялось обострявшимися социальными конфликтами, не имевшими для своего преодоления инструментов в национальной традиции.) Общественные и государственные институты оказались перед угрозой уничтожения со стороны западных государств. Превосходство духовной традиции, лежавшее в основе китайской цивилизации, потеряло свою актуальность и ценность, перестало приниматься в расчет и участвовать в практической борьбе с внешней агрессией. Других внутренних ресурсов для противостояния техническому превосходству Запада, положенному им в основу глобальной социокультурной матрицы, у империи не было. Несмотря на кризисное положение, для китайской цивилизации выход был неочевиден.

Этические принципы социальной регуляции конфуцианства исключали социальную агрессивность, так же как и буддийское отношение к природе в совокупности с принципом у вэй (недеяние) и цикличностью времени даосизма давали универсальную, гармоничную модель бытия. Органическая близость и отсутствие конфликтов между ними обусловили особый принцип построения китайской цивилизации — принцип дополнительности. Эти три начала в Китае создали закрытое, самодостаточное сообщество, инертное не только внутри себя (и поэтому гармоничное), но и в отношении внешнего мира (и поэтому изоляционистское). Организация вооруженного сопротивления как смысл существования империи была неорганична и чужда цинско-

му Китаю, что и объясняло его поражения и неэффективную систему противодействия внешней экспансии в течение всего XIX века и начала XX в.

Инерцию культурной среды, усиливавшуюся по мере нарастания темпов изменений, было непросто преодолеть. Этому способствовало и другое обстоятельство. Чувство превосходства собственной культурной

и государственной традиции, присущее в то время всей правящей элите Китая, препятствовало началу радикальных реформ. Для маньчжурской династии, не имевшей прочной поддержки у ханьского большинства, любые глубокие изменения государственного аппарата и механизма управления были чреваты потерей власти. (Это, отчасти, объясняет, почему реформаторские идеи выдвигались исключительно ханьскими чиновниками.) Но «департаменты заморских дел» и политика «самоусиления», инициированные государственными чиновниками в середине XIX в., не привели к успеху. Главной причиной этого была инерция сознания, конформистский менталитет империи. К западному опыту материально-технического развития и его достижениям государственные мужи относились высокомерно, с пренебрежением, как к вещи, которую можно заимствовать буквально, не прилагая внутренних усилий. Но порожденные Западом пушки и пароходы отказывались служить в неумелых руках.

Китай между тем стремительно терял суверенитет, превращаясь в полуколониальную державу, экономически и финансово зависимую от Запада. Нараставший общественный протест приобрел форму национального — против правления маньчжуров. Восстание тайпинов, принявших христианские символы для борьбы с цинской династией, продемонстрировало, что западные идеи могут стать по-настоящему участником внутренних социально-политических процессов

вКитае. Несмотря на поражение, восстание серьезно ослабило центральную власть и привело

кусилению регионализма, продолжившего коррозию государственности. Привлечение западных идей для внутрикитайского политического противостояния заставило и императорскую власть более внимательно отнестись к их использованию для защиты государственности. Идеи ограничения императорской власти и оформления общественной консолидации на политической основе сделали популярной западную идею конституционной монархии, которую принял и императорский двор. (Внутренний конфликт еще больше ослабил китайскую цивилизацию перед лицом внешней агрессии. В общественно-политическом процессе появились три силы: старая государственность, включая официальную политическую культуру — конфуцианство, традиционная китайская культура, представленная народными верованиями и открытая для проникновения западных идей, в которых она надеялась найти средства самоусиления для борьбы с маньчжурской династией, и, наконец, западная культура, разрушавшая целостность цивилизации и обладавшая определенной притягательной силой. При этом активной стороной выступали две последние силы, удерживавшие инициативу.)

Протест против западных держав и маньчжурской династии, неспособной дать отпор иностранному проникновению, ширился в китайском обществе. Постепенно во главе его встали рожденные новыми сферами деятельности слои, которые не были строго связаны обязательствами с государством и поэтому более рационально и критично относились к действовавшим государственным институтам. Но и для этих слоев поддержание собственной культурной традиции оставалось важнейшей задачей. Побудительным мотивом их деятельности было сохранение своего культурного мира от разрушения внешними силами, а не его преобразование коренным образом. (В желании сохранить свою идентичность лежала традиция превосходства китайской духовной культуры. Длительность традиции была тождественна духовному превосходству.) В первом письме императору Сунь Ят-сен (1892), призывая к реформам, предупреждал, что если император не решится на них, то сторонникам реформ самим придется заняться спасением страны. Смирившись с тем, что необходимые заимствования будут вытеснять или существенным образом трансформировать действовавшие институты, новые социальные силы были готовы к серьезным изменениям, которые попытались представить в своих общественно-политических взглядах. Наиболее очевидным их оппонентом стала маньчжурская династия, принявшая на себя основной поток упреков и критики за отжившую модель управления и прогнивший политический режим. Но главный вопрос, вставший перед всеми революционерами и реформатора-

195

изъян можно было с помощью западных общественно-политических теорий, имевших в своем арсенале несколько готовых вариантов общественного развития, устраивавших как власть, так

иоппозицию. Таким образом, Запад был интегрирован в национальный политический контекст

ис тех пор оказывал определяющее влияние на выбор нового социального проекта. Противоречия традиционного и современного внутри Китая постоянно усугублялись конфликтом между Востоком и Западом, объективно способствовавшим консолидации китайского общества. Однако преодолеть коллизию между критикой режима и национальной консолидацией перед лицом внешней угрозы также было не просто. Необходимо было создать такие условия, которые позволили бы подготовить предпосылки для синтеза двух культурных миров, сочетавшего преемственность традиции и реформы цинского режима (аппарата управления). В этом контексте устранение маньчжурского господства воспринималось одновременно и реформой социального устройства. (Активной стороной в этом процессе выступал Запад, предлагавший сразу несколько рецептов от отсталости и немощности.)

Из всего массива западных общественно-политических школ и идейных течений предпочтительнее для китайских интеллектуалов выглядели те, которые имели аналогии в их истории и культуре. Идеи уравнительной справедливости, близкие к традиционным китайским этическим учениям, обусловили повышенное внимание к христианству. Однако само христианство в чистом виде не могло пустить глубокие корни на китайской почве, испытывая острую конкуренцию со стороны традиционных религиозно-философских учений, составлявших культурную национальную матрицу. Главным препятствием для укоренения на китайской почве христианства был его религиозный характер, вторгавшийся в сферу традиционных религиозно-философ- ских учений, вступавших с ним в конкуренцию, и разрушавший традиционную культурную матрицу. В то же время оно было почти идеальной средой, в которой по-китайски образованный человек мог воспринять западный опыт и через него приблизиться к Западу. Издаваемые христианскими миссиями газеты и журналы первыми познакомили китайскую общественность с социальной реальностью Запада, западными социалистическими учениями и событиями политической борьбы в конце XIX в. Христианином был и Сунь Ят-сен.

Внимание к социалистическим идеям было обусловлено не только их уравнительным характером и западным происхождением, дававшим надежду на приобщение к могущественному Западу, но и агрессивной колониальной политикой европейского антагониста социализма — империалистических держав и либеральными европейскими ценностями.

Смерть императрицы Цы-си и назначение при малолетнем императоре регентов окончательно подточили легитимность цинской династии. Готовность наиболее активной части населения провести социальные преобразования и совершенная при ее непосредственном участии Синьхайская революция 1911 г. достигли только одного — был решен вопрос, по которому существовал консенсус в обществе, — низложена цинская династия. После того как потенциал наиболее зрелого конфликта был исчерпан, традиционная культура попыталась взять реванш и восстановить имперскую традицию управления в период правления Юань Ши-кая. Территориальная раздробленность, принявшая форму военного регионализма, и нараставшие центробежные тенденции помешали воплощению этого плана. Одновременно традиция показала, что ее рефлексы по-прежнему сильны и в качестве модели общественного и государственного управления ей нет политически обоснованной альтернативы.

Новая волна требований общественного переустройства, приглушившая внутренние конфликты, была вызвана унизительными для Китая итогами Первой мировой войны, в результате которой его международный статус как второразрядной державы не только не изменился, но и получил фактическое подтверждение на Парижской мирной конференции. К этому моменту обще- ственно-политическим силам в стране стало окончательно ясно, что импульс Синьхайской ре-

поскольку от ее исхода зависела судьба Китая и его положение в мире. Спад революционного движения заставил Сунь Ят-сена пересмотреть

свои взгляды, придать им большую теоретическую завершенность и политическую актуальность. К окончанию Первой мировой войны Сунь Ят-сен опубликовал фундаментальную работу «Программа строительства государства», состоящую из разделов: «Социальное строительство (Первые шаги народовластия)» (1917), «Духовное строительство (Учение Сунь Вэня)» (1918) и «Материальное строительство (Промышленный план)» (1919). В них он сформулировал цели революционного движения, которые не были достигнуты в ходе Синьхайской революции, и, главное, в методы преобразования включил не столько разрушение старого, сколько создание нового. Для решения этих задач Сунь Ят-сен задался целью реорганизовать ГМД, придав ему характер революционной политической организации. Вместе с тем он не оставлял надежд и на помощь внешнего мира. Попытки Сунь Ят-сена заручиться поддержкой западных держав в индустриализации Китая завершились безрезультатно. Россия такую помощь предоставить не могла, но она обладала другим ресурсом — опытом успешного противостояния империалистическому давлению и методологией создания новой государственности. У Китая практически не было выбора — единственным доступным внешним ресурсом был опыт Советской России, к которому

иобратился Сунь Ят-сен. В выборе между социализмом, победившим к тому времени в России,

иимпериализмом симпатии китайских интеллектуалов и политиков были на стороне первого. Интерес к поискам внешних союзников был и у Советской России, стремившейся выйти из международной изоляции и найти поддержку в продолжении мировой революции. Деятельность миссий ВКП(б) и Коминтерна способствовала образованию из наиболее радикально настроенных представителей интеллигенции КПК, ориентированной на максимально полное восприятие и практическое воплощение коммунистической теории.

С самого начала отношение к опыту большевистской России отличалось у ГМД и КПК, последняя из которых рассчитывала проложить путь к власти через более масштабные заимствования западных идейных и теоретических конструкций. Гоминьдану же необходимо было овладеть алгоритмом практического построения сильного независимого государства, не полагаясь на помощь извне. Сугубо утилитарная цель сама по себе ограничивала меру заимствований, а напряженная политическая ситуация не позволяла провести детальный анализ советского опыта — правящей партии нужны были быстрые и осязаемые результаты. Обусловленный этим выборочный характер заимствований вел к технологизации политического процесса, отсутствию целостности и системности в политике Гоминьдана, крепких внутрипартийных связей, что в долгосрочной перспективе неизбежно выливалось во фрагментарность и слабость созданной политической конструкции. Левая интеллигенция готова была идти дальше, чем уже завоевавший власть на юге страны ГМД.

Остановившись на одном из ориентиров — социалистическом, китайские коммунисты могли в силу сложившихся обстоятельств глубже проникнуть в сущность социально-экономических процессов и закономерностей политического развития Запада. Теоретический характер выработанной марксизмом общественно-политической системы (доктрины) позволял ей быть легко воспринятой и давал КПК возможность сразу же стать частью мирового интеллектуального течения и включиться в процесс развития теории. Главное — китайские коммунисты получили представление о том, как развивается Запад, что вообще возможен другой механизм общественного развития, каков фундамент под законами массовой политической борьбы, которой Китай не знал в силу клановых, патриархальных закономерностей функционирования традиционного общества.

Несмотря на то что в Китае отсутствовали в развитом виде классовые противоречия, а социальная структура существенно отличалась от европейской, китайские марксисты стали искать местный материал и ресурсы для использования в этих схемах и в конце концов нашли их в крестьянстве — наиболее массовом классе китайского общества. С особой, уникальной ролью кре-

компенсировать отсутствие классовой зрелости пролетариата. Такая партия, как доказывал Мао Цзэ-дун, могла возглавить не только пролетариат, но и другой массовый класс — крестьянство. Главным для политической истории Китая стал вопрос, какая из общественных сил окажется в русле магистрального течения истории. Для успеха каждой из них нужно было определить допустимые границы сохранения традиций и привлечения заимствований. Пропорции политического радикализма и традиций были непостоянны, подвержены политической конъюнктуре и влиянию внешних факторов, по-прежнему определявших важнейшие внутриполитические задачи. Главным в господствовавших в стране настроениях было энергичное движение в сторону самоусиления и современности, проявлявшееся на уровне массового сознания в радикализме политических лозунгов. И КПК, и ГМД вписывались в это русло, но свой курс они пролагали вдоль разных берегов.

С середины XIX в. в качестве самостоятельного участника общественно-политических процессов выступала армия, игравшая особую роль в модернизации Китая. Являясь важнейшим институтом государства, она была мобилизована на его защиту и для выполнения этой задачи оперативно и результативно заимствовала передовые (западные) достижения в области вооружений и военной техники. Став первым модернизированным институтом государства, армия даже после его фактического распада оставалась наиболее последовательным защитником государственных традиций. Утверждение новых политических сил было обречено проходить в конфронтации с армейскими группировками, разделившими страну на сферы влияния, или в поиске взаимоприемлемых форм сосуществования. Развитие военной ситуации не только стало одной из основных особенностей китайской революции, но и сама армия вследствие этого превратилась в ведущий фактор политического процесса в Китае.

Создав в начале 20-х годов XX в. собственную революционную армию, ГМД укрепил положение в качестве ведущей политической силы, что позволило ему претендовать на политическое лидерство в стране. Оформление новой государственности представлялось делом времени, и к 30-м годам XX в. начался республиканский период развития Китая, сопровождавшийся целым рядом социально-политических и общественно-экономических реформ.

Победа над основными оппонентами внутри страны предоставила ГМД возможность сосредоточиться на практическом воплощении своих программ социального и государственного строительства. Ведущую роль в этом процессе сыграла «Программа политической опеки», обосновывавшая постепенное продвижение Китая к конституционной форме правления.

Вместе с тем в процессе преобразований ГМД был допущен ряд серьезных ошибок и просчетов. Основная ошибка заключалась в утрате чувства реальности, вызванной успешным продвижением в деле объединения Китая, в абсолютной уверенности в своей исторической правоте, прочности своей власти при отсутствии серьезных социально-экономических результатов и на этом фоне росте коррупции, пренебрежении этическими нормами. В традиционном, социально инертном обществе успех политической борьбы зависел не только от политического динамизма партий, но и от поддержки населения, следовавшего неизменным нравственным нормам и ценностям, а также чутко реагировавшего на социально-экономическое положение. Другим серьезным просчетом стал постепенный, подталкиваемый обстоятельствами, дрейф к политической традиции императорского Китая. С целью укрепления своей власти ГМД обратился к конфуцианским традициям почитания власти и старших, начав в 1934 г. «движение за новую жизнь». На этом фоне реальное положение дел в стране и во власти вступило в явное противоречие с традиционными нравственными нормами. Образовавшийся разрыв невозможно было преодолеть.

В таких условиях КПК оказалась в более выгодном положении. Не являясь правящей партией, она не несла прямой ответственности за экономическое положение в стране и была вынуждена чутко следить за балансом политических лозунгов и нравственных норм, поддерживая собствен-