Современный Израиль

Введение

Израиль – своего рода лаборатория, в которой с особой наглядностью проявляются многие экономические, социальные и культурные проблемы, выходящие далеко за его пределы, протекают этнические и религиозные процессы, происходят разнообразные межкультурные взаимодействия. И опыт Израиля – как положительный, так и отрицательный – может быть полезен Российской Федерации.

Но не только 70 лет существования еврейского государства послужили «отправной точкой» для «собирания» этой коллективной монографии. 2020 год стал своего рода «юбилейной датой» – тридцатилетием начала «большой алии» – массовой эмиграции советских, а затем уже бывших советских евреев, значительная часть которых направилась в Израиль. Этот поток изменил социодемографическую структуру и этнокультурный облик Государства Израиль, а также еврейского населения стран исхода, в том числе и России. Адаптация русскоязычных иммигрантов в Израиле, их связи со странами исхода, создание транснационального сообщества, конструирование новых идентичностей и коллективной памяти – эти и другие вопросы нуждаются в дальнейшем изучении и глубоком осмыслении.

Все это побудило нас, редакторов этой книги – ведущего научного сотрудника Института востоковедения РАН Е. НосенкоШтейн и заведующего кафедрой ивритской и сравнительной литературы Хайфского университета Д. Соболева выступить инициаторами подготовки издания, посвященного проблемам языка, религии, культуры, конструирования исторической памяти и идентичностей в Израиле. Предлагаемая читателям книга изначально задумывалась как совместный российско-израиль- ский научный проект, однако в ходе его осуществления выясни-

20

Введение

лось, что в России относительно немного специалистов, которые могли бы принять в нем участие. Поэтому многие ее главы написаны авторами из Израиля, США и Австралии – как русско-, так

иангло- и ивритоязычными. Таким образом, эта коллективная монография стала своего рода плодом международного научного сотрудничества. В ней участвуют люди, стоящие на различных исследовательских и политических позициях, и, учитывая более общие соображения, о которых шла речь выше, редколлегия сочла возможным позволить высказать свои взгляды всем авторам, часто не разделяя их точки зрения. Так, в книге можно встретить термины «иммигранты» и «репатрианты», что отражает различные подходы к переселению евреев и их родственников из СССР

ипостсоветских стран в Израиль. В ряде случаев речь идет о «неевреях» в Израиле и их интеграции в общество; при всей расплывчатости и научной некорректности этого термина он отражает ряд проблем этноцентрического государства, в котором к тому же значительна роль религии.

При всем разнообразии тем, затронутых в этой коллективной монографии, вней можно выделить два больших раздела. Первый посвящен вопросам, которые обычно воспринимаются вкачестве «общеизраильских»: идентичности и коллективной памяти, языкам и религии, межкультурным взаимодействиям. В главе, написанной Г. Цукерманом (Австралия) и Г. Холцман (Израиль), рассматриваются взаимосвязи между библейским ивритом, идишем

исовременным ивритом, а также взаимодействия современного ивритаирелигиивконтекстеконструированиягражданскойидентичности в Израиле на протяжении XX – начала XXI в.

Вопределенной мере продолжая проблематику, поднятую в первой главе этой книги, А. Полян (Россия) рассматривает

21

Введение

преподавание иврита в СССР и современной России. Основной тезис автора заключается в том, что под «преподаванием иврита» подразумеваются несколько смежных процессов. Изучаются разные изводы языка, в разных аудиториях и с разной целью: от декларации своей этнокультурной принадлежности до умения перехватывать сообщения израильской армии, от подготовки к репатриации в Израиль до возможности прочитать Библию

воригинале. А. Полян анализирует основные идеологические подходыкпреподаваниюивритаиихпрактическиепоследствия, рассматривает перспективы иврита в качестве языка еврейской культуры в современной России.

Д. Марьясис (Россия) анализирует роль культуры в создании инновационной экономики Израиля – страны, ставшей одним из самых ярких примеров успешного построения такой экономики. Автор рассматривает истоки и особенности современной культуры израильских инноваций.

Вглаве, написанной А. Фельдман (Израиль), рассматриваются новые религиозные практики, получившие распространение

всовременном Израиле и связанные, прежде всего, с надеждами на улучшение здоровья, повышение благосостояния и т.п. без существенных затрат или изменения образа жизни. Автор обращает внимание на то, что некоторые лидеры религиозных движений, не оформленных институционально, умело пользуются подобными ситуациями ради усиления собственного политического влияния и получения финансовых выгод. Называя их «религиозными предпринимателями», исследовательница отмечает, что они контролируют различные почитаемые израильскими евреями места (гробницы мудрецов изаконоучителей идр.), предлагая, таким образом, верящим в чудеса людям легкие пути решения их проблем.

22

Введение

Авторитетный израильский социолог С. Лисица, чьи работы хорошо известны и в России, анализирует возможную корреляцию контактов израильских евреев и арабов в социальных сетях с социальной дистанцией между этими группами. Исследовательница приходит к выводу, что частота он-лайн контактов может положительно повлиять на сокращение социальной дистанции между евреями и арабами, а влияние политических взглядов на социальную дистанцию частично опосредуется контактами

всоциальных сетях и может иметь решающее значение для предотвращения эскалации конфликта между этими группами.

Второй раздел книги включает в себя тексты о различных аспектах адаптации и интеграции русскоязычных иммигрантов

вИзраиле и их связях с бывшими соотечественниками, а также о культуре и трансформации их идентичности.

Л. Ременник (Израиль) и А. Прашицкая (Израиль) отмечают, что большинство бывших советских евреев, членов их семей,

атакже потомков смешанных браков прибыли в Израиль, где религия играет значительную роль во многих сферах жизни, будучи либо атеистами, либо людьми светскими. Основываясь на результатах опроса, проведенного среди иммигрантов 1990-х, авторы делают вывод, что за годы жизни в новой стране большинство респондентов приобщились к символическим и практическим аспектам еврейских традиций, принятых

вИзраиле (отмечают основные религиозные праздники), в том числе в гибридных (русско-израильских) формах, многие интересуютсяеврейскойисториейикультурой.Этиформыповедения Л. Ременник и А. Прашицкая расценивают как проявление социальной адаптации и стремления включиться в принимающее общество, а не как признак усиления религиозности. Взгляды же

23

Введение

респондентов на отношения религии и государства в Израиле, по мнению авторов, отражают особенности их личного статуса

веврейскомсообществеиразличаютсяу«галахических»евреев, потомков смешанных браков и «неевреев».

Отчасти продолжая эту тему, А. Хаскин (Израиль) делает попытку рассмотреть вызывающую много споров проблему адаптации в Израиле тех русскоязычных иммигрантов, которые не считаются евреями согласно установлениям современного иудаизма и израильскому законодательству. Она остро стоит

встране, где религия не отделена от государства и религиозные институты, в первую очередь ортодоксальные, играют значительную роль в жизни общества. Подобная ситуация не раз давала и дает повод упрекать Израиль в отсутствии или недостатке демократии, хотя специфика еврейства как этноконфессионального сообщества объясняет некоторые спорные моменты. Автор обращает особое внимание на положение тех, кто определяется имкак«русскоязычныенеевреи» и кто прибылвстранув рамках массовой иммиграции из бывшего СССР в конце XX – начале XXI в., анализирует некоторые аспекты их социальной интеграции и формирования идентичности, в том числе в результате прохождения гиюра (обряда обращения в иудаизм).

Один из важных аспектов жизни новоприбывших в Израиле – их связи со странами исхода. Глава, написанная Е.Якимовой (Россия), посвящена рассмотрению общинных структур выходцев из стран Балтии в Израиле, анализу деятельности ключевых организаций евреев Латвии, Литвы и Эстонии, основным этапам их формирования. Автор также исследует проблемы, которые выходцы из этих стран считают важными в отношениях с Прибалтийскими республиками. Особое внимание уделяется вопросу

24

Chapter 1

Language, Religion and Nationhood in 20th-Century Israel

Часть 1. Языки, социальные практики,

межкультурные взаимодействия

Глава 1

Language, Religion and Nationhood

in 20th-Century Israel*

Язык, религия и гражданство в Израиле в XX в.**

The emergence of Israeli, misleadingly known as ‘Modern Hebrew’

Hebrew was spoken after the so-called conquest of Canaan (c. thirteenth century BC). Following a gradual decline it ceased to be spoken by the second century AD. The Bar-Kokhba Revolt against the Romans in Judaea in AD 132–5 marks the symbolic end of the period of spoken Hebrew. For more than 1700 years thereafter, Hebrew was comatose, a sleeping beauty. It served as a liturgical and literary language, and occasionally a lingua franca for Jews of the Diaspora, but not as a mother tongue.

The formation of the revival language known as ‘Israeli Hebrew’ (henceforth Israeli, see Zuckermann, 1999, 2005a-b) was facilitated at the end of the nineteenth century by Eliezer Ben-Yehuda (1858–1922,

*Ghil‘ad Zuckermann and Gitit Holzman

**Гилад Цукерман, Гитит Холцман

27

Часть 1 Языки, социальные практики, межкультурные взаимодействия

the most famous Hebrew revivalist), school teachers, authors, and other intellectuals to further the Zionist cause. Earlier, during theHaskalah (enlightenment) period of the 1770s – 1880s, writers such as Méndele Móykher-Sfórim (originally ShalomAbramowitsch) produced works and neologismsthateventuallycontributedtoIsraeli.However,itwasnotuntil the beginning of the twentieth century that the language was first spoken.

During the past century, Israeli has become the official language of Israel, acting as the primary mode of communication throughout all state and local institutions and in all domains of public and private life. Israeli is currently one of the 1+0.5+0.5 official languages of the State of Israel (established in 1948), with Arabic and English being de facto but not de jure official languages. Israeli is spoken to varying degrees of fluency by more than 9 million Israeli citizens; it is a mother tongue for most Israeli Jews (whose total number is approximately 6.75 million), and a second language for Israeli Muslims (Arabic-speakers), Christians (e.g. Russian and Arabicspeakers), Druze (Arabic-speakers), among others.

Alanguage is a col-lect-ion, an abstract ensemble of lects. It is more like a species than an organism (Zuckermann, 2020). ‘Linguistic change isinadvertent,aconsequenceof‘imperfectreplication’intheinteractions of individual speakers as they adapt their communicative strategies to oneanotherortonewneeds’(Mufwene2001,11).Still,linguistsattempt to generalize about communal languages, and, in fact, the genetic classification of Israeli has preoccupied scholars since the beginning of the twentieth century. The stillregnant traditional view suggests that it is Semitic: (Biblical / Mishnaic) Hebrew revived (e.g. Rabin, 1974). Educators, scholars and politicians have propagated this view.

Horvath and Wexler (1997) do propose a linguistic programme that reacts against revivalism. Considering Israeli as Indo-European,

28

Chapter 1

Language, Religion and Nationhood in 20th-Century Israel

they argue that it is Yiddish relexified (Yiddish with Hebrew vocabulary). However, our own hypothesis – which is neither anti-revivalist nor mono-parental – rejects relexification and suggests a new theory of Israeli genesis: hybridization. Wexler (1990) defines the process by which ‘the German and Slavic vocabulary of Yiddish was replaced by Hebrew components’ (according to Wexler, ultimately leading to the creation of Israeli, our term) as relexification (ibid., 4). Horvath & Wexler (1997) claim that an Israeli-speaker actually speaks Yiddish but instead of using Yiddish words, they use Hebrew words. Their reasoning is that almost all creators of Israeli were nativeYiddish-speakers(manyofthemalsospokeRussianorPolish). Wexler and Horvath’s relexification – as opposed to traditional relexification – can also import grammatical features, which is how they explain the Semitic verbal conjugation system of Israeli.

Already in 1928, Gotthelf Bergsträsser (1928, 47) referred to the language that he heard in Israel as follows: ein Hebräisch, das in Wirklichkeit eine europäische Sprache in durchsichtiger hebräischer Verkleidung ist, mit gemeineuropäischen Zügen und einzelsprachlichenBesonderheiten,abernurganzäußerlichhebräischemCharacter.

A Hebrew, which in reality is a European language in transparent Hebrew disguise, with Standard Average European characteristics and peculiarities of specific European languages, but only totally external Hebrew character.

Our multi-parental perspective allows a novel approach to analysing the grammar of Israeli. It challenges the four existing ‘Modern Hebrew’ grammars published in English: Berman and Bolozky (1978), Glinert (1989), Schwarzwald (2001), and Coffin and Bolozky (2005).

29