Кооперативные механизмы и проблемы антропогенеза

Еще один класс механизмов, без которых невозможно понять, и тем более как-то интерпретировать процессы самоорганизации, естественнее всего назвать механизмами кооперации. Из того факта, что бифуркационные механизмы действуют на фоне непрерывной и непредсказуемой стохастичности и неопределенности. Следует сформулированный выше закон дивергенции: эволюционные процессы приводят к росту разнообразия и усложнению организационных форм материального мира. Они разводят в стороны «эволюционные каналы». Механизмы кооперации определяют противоположные, интегративные тенденции, объединение отдельных элементов в системы, обладающие новыми свойствами. Если кооперативные тенденции в неживом мире, при весьма условном смысле этого термина, когда он применяется к неживой материи для объяснения процессов, в нем происходящих, можно связать с проблемами устойчивости и резонансов, то в живом мире проявление неоперативности – это уже всегда некоторый компромисс: любое объединение организмов в систему требует отказа от чего-то индивидуального во имя достижения некоторых общих целей. Именно по этой причине здесь всегда имеет место противоречивость между целым, т.е. системой, и ее составляющими, нетождественность их целей и интересов.

Я думаю, что сочетание закона дивергенции, т.е. механизмов, которые ее порождают, и механизмов кооперативного типа есть краеугольный камень инструменталистской составляющей глобального (универсального) эволюционизма. Взаимодействие этих двух разнонаправленных тенденций, его анализ позволяет увидеть в новом ракурсе многие важные явления и, в частности, понять переход от организменной эволюции к эволюции надорганизменных структур. В рамках такого анализа проясняются некоторые проблемы генезиса общественных проявлений и свойств человека как общественного индивидуума. Я думаю, что и многие черты морали и нравственности, во всяком случае их возникновение и развитие в конце палеолита и мезолите, могут быть изучены с позиций кооперативного поведения. Но прежде чем об этом говорить, я должен рассказать о том, как я понимаю становление разума и знаний, появление различных форм памяти.

Как известно, мозг в качестве носителя разума возник в процесс? длительной эволюции из первых специализированных клеток, предназначенных для восприятия внешних сигналов. Впоследствии появилась возможность запоминать эту информацию – появилась память, отличная от генетической. А дальше – возможность ее селекции и, как следствие, простейшая форма принятия решений – условный рефлекс. Появляются и новые формы памяти, например, обучение по принципу «делай, как я», особенно развитое у стадных животных. Позднее возникает необходимость еще и других форм памяти, которые сделаются жизненно необходимы и от которых будет зависеть вся судьба рода человеческого. Эта необходимость, как мы увидим ниже, потребует качественно новых форм поведения членов стадных популяций прачеловека и нового изменения характера эволюционного процесса. Одновременно в человеческих сообществах возникает некая специальная и совершенно новая форма кооперативного поведения ¹.

(¹ Если угодно, то кооперативность поведения, которая наблюдается у животных, особенно стадных, можно рассматривать как эмбрион некой морали. И она играет немаловажную роль в процессе группового отбора. Не альтруистические начала, как иногда говорят, а именно кооперативность поведения. Разумеется, при известном желании его также можно называть альтруизмом. Заметим также, что гипертрофия кооперативного начала может быть источником, замедляющим развитие вида. Оно способно привести к сглаживанию или даже полному уничтожению индивидуальности, абсолютному подчинению индивида интересам популяции. А в крайних случаях происходит превращение популяции в единый организм, как, например, у муравьев или пчел. Нет никаких оснований считать, что предки современных термитов вели образ жизни, значительно отличающийся от образа жизни их ближайших родственников – тараканов.)

По мере развития центральной нервной системы начинают появляться качественно новые свойства мышления, возникает способность «догадываться». Этот феномен нам во многом неясен. И если бы он был однажды понят, то это не только имело бы огромное значение для познания природы мышления, но имело бы разнообразные практические следствия. Прежде всего возник бы чрезвычайно сильный стимулятор развития вычислительной техники и теории искусственного интеллекта.

История антропогенеза может рассматриваться в контексте развития мозга, деятельности, которая им определялась, и необходимости качественно новых форм памяти. По-видимому, в начале четвертичного периода, когда климат начал быстро .меняться и начали сокращаться площади, занятые лесами, австралопитековые, хуже приспособленные, чем другие приматы, к жизни в лесу, были вытеснены ими в саванну. Вот здесь и начал происходить чрезвычайно интенсивный внутривидовой отбор по классическим биологическим законам. У наших предков было два исхода: либо исчезнуть, либо приобрести качественно новые свойства, по-особому приспособиться к новым условиям жизни. Этот процесс теперь уже более или менее изучен. У «изгнанников леса» начал интенсивно развиваться мозг. Конечно, менялось п многое другое – наш предок встал па задние лапы, у него изменялись руки, менялась гортань и т. д. Но быстрее всего изменялся мозг. По-видимому, даже незначительные преимущества и сообразительности, «догадливости» давали столь большие возможности, что отбор шел, главным образом, по этому признаку. Внутривидовая борьба на начальном этапе антропогенеза была, вероятно, очень жесткой, иначе невозможно объяснить ту скорость эволюции, которая превратила австралопитека в неоантропа. Но постепенно классический механизм естественного отбора начинает «отказывать» и перестраиваться.

Тому было две причины. Первая – наш предок был стадным животным; только коллективные действия были способны обеспечить существование относительно слабого и плохо приспособленного к жизни на земле животного, подобного прачеловеку. И особенности жизни первобытного стада неоантропов были таковы, что требовали от своих членов кооперативного консенсуса иного, чем у других стадных животных. Второе – это труд, искусственные орудия, знания, которые постепенно становятся необходимыми для выживания сообществ пралюдей. Схема механизма очередной бифуркации – смены характера эволюционного процесса формирования человека – более или менее очевидна. Передача трудовых навыков и первичных знаний до поры до времени происходила в русле обычной памяти, присущей стадным животным. С помощью обучения по принципу «делай, как я!». В этот период, надо думать, продолжает бушевать внутривидовая борьба и происходит жесткий отбор, определяющий и быстрый рост интеллектуальных способностей потомков австралопитеков. Вместе с этим происходит быстрое усложнение производимых искусственных орудий – вместо примитивных отщепов Олдувайского ущелья появляется каменный топор. Накапливаются знания. Совершенствуются правила охоты, люди овладевают огнем, происходит много других, полезных для стада открытий. Но передача этой всей информации следующим поколениям с помощью традиционных методов обучения и существующей формы памяти становится все более трудной, а подчас и просто невозможной. А поскольку утеря знаний и навыков становилась для племени куда более ощутимой, чем потеря победителей рыцарских турниров самцов, то дальнейшее развитие вида требовало изобретения повой формы памяти. Возникает система «Учитель».

Итак, особую роль постепенно приобретают мастера, умельцы. Их знания и навыки в первую очередь должны быть переданы последующим поколениям. Однако даже их хранителями быть не так-то просто в условиях первобытной орды, где властвует внутривидовой отбор, т.е., грубо говоря, право силы. А знатоки и умельцы вряд ли обладают ей в нужной степени. Значит. Сами по себе они не смогут обеспечить свое существование, а следовательно, и способность передавать свои знания it навыки их будущим носителям. Вот орде и приходится однажды изменить своим правилам и начать брать под свою защиту не только неполовозрелых и самок, как это происходит у других стадных животных, но и остальных членов стада. Так рождается основа основ человеческой морали, основное табу всех народов – великая заповедь «не убий!». Но формирование этого табу, потребовавшее, вероятно. Сотен тысяч лет, приводит практически к запрету внутривидовой борьбы или постепенному ее затуханию. А последнее означает, что прекращается, точнее, затухает процесс чисто индивидуального совершенствования членов стада; оно превращается в первобытное племя. Эволюция при этом не прекращается – она переходит только на другой, надорганизменный уровень. Отбор теперь начинает происходить уже на уровне организации популяций, племен, а впоследствии и народов. Это уже отбор на уровне не биологическом, а на уровне организации общественных. Социальных структур. Человек как биологическое существо, как генотип практически прекратил свое развитие в конце мезолита или с начала неолита. С начала утверждения нравственности как основного кооперативного компромисса. Во имя общественного развития, во имя будущности популяции «человек разумный» сам человек поступился своим индивидуальным совершенствованием.

Изложенная схема является «виртуальной», возможной схемой механизма переключения эволюции с традиционного канала биологической эволюции в канал совершенствования организационных общественных структур. В реальности все происходило неизмеримо сложнее ¹. Тем не менее я думаю, что в подобном контексте растущего значения кооперативного начала можно проследить и становление многих других принципов нравственности и морали.

(¹ Кооперативное начало охватывает, конечно, не только производственную сферу. Духовное общение наших предков, по мере развития их интеллекта, играло все большую роль в их судьбах и в становлении нравственности в том числе. Этот вопрос требует специального обсуждения.)