6 Вопрос

КАТЕГОРИЧЕСКИЙ ИМПЕРАТИВ (лат. imperative - повелительный) - базовое понятие этики Канта, фиксирующее общезначимое нравственное предписание, имеющее силу безусловного принципа человеческого поведения. Как и в гносеологии, в своей практической философии Кант искал всеобщие и необходимые законы, определяющие поступки людей. Поэтому в качестве главного он поставил вопрос о том, существуют ли такие законы применительно к практическому разуму, а также, что такое мораль и как она возможна? Нравственность, по Канту, может и должна быть абсолютной, всеобщей, общезначимой, то есть иметь форму закона. Представление о законе самом по себе, по Канту, становится определяющим основанием воли, тем, что мы и называем нравственностью, имманентной самой личности, поступающей, согласно этому представлению, безотносительно к ожидаемому от него результату. Таким принципом воли, определяющим нравственность наших поступков, является, согласно Канту, общая законосообразность поступка, а не какой-то определенный, конкретный закон. Это означает, что Я всегда должен поступать только так, чтобы Я также мог желать превращения моей максимы (т.е. моего личного принципа) во всеобщий закон. Кант называет его императивом или правилом, которое характеризует долженствование и выражает объективное принуждение к поступку. Тот факт, что сама по себе воля не всегда полностью сообразуется с разумом, означает, что ее определение сообразно с законом есть принуждение, - веление разума к субъективному несовершенству воли, формула которого и есть императив. Все императивы Кант делит на гипотетические (исполнение которых связано с необходимостью сделать что-то как средство для достижения другой цели) и категорические - как поступки, объективно необходимые сами по себе, безотносительно к другой цели. К.И. заключает в себе и закон и необходимость максимы - быть сообразным с этим законом; при этом он не содержит в себе никакого условия, которым бы он был ограничен кроме самой всеобщности закона вообще. По Канту, существует только один такой закон: поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом. (Хотя у Канта можно найти не одну его формулировку, например, «поступай так, как если бы максима твоего поступка посредством твоей воли должна была стать всеобщим законом природы» или «поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого так же как к цели и никогда не относился к нему только как к средству»). Однако, в любой из этих формулировок у Канта нет конкретных указаний на то, какие именно максимы должны выступать в роли принципов всеобщего законодательства, что, по мнению самого философа и является свидетельством чистоты и априорности открытого им закона, отсутствия в нем элементов эмпирического. К.И. Канта определяет, т.о., только форму морального поступка, ничего не говоря о его содержании, т.е. дать форму, в которой бы не было оснований для безнравственных поступков. Ее он и предложил в виде К.И., ответив по существу на вопрос о том, как должен поступать человек, если он хочет приобщиться к подлинно нравственному. Нравственно человек поступает лишь тогда, когда возводит в закон своих поступков долг перед человеком и человечеством, и в этом смысле ничто другое, по Канту, быть нравственным просто не может.

В этике, как и в других сферах, существует традиция не только консервативности и застоя, но и радикальных преобразований. Последняя связана не с «ростом и дальнейшим совершенствованием» тех или иных добродетелей (ведь вместе с ними «растут и совершенствуются» соответствующие сопутствующие им пороки), а с решительным очищением и коренным обновлением сознания, как бы со вторым рождением души. В этой второй традиции видное место принадлежит автору "Критики практического разума". Произведенный им коперниканский переворот в философии касается и этики, где Кант развивает учение об автономии морали: утверждая свободу, человек выступает творцом собственного нравственного мира, он сам себе предписывает закон действий.

Кант провозглашает нравственную установку, характер которой, законы которой существенно отличаются от тех, что преобладают в периоды спокойного и размеренного, постепенного развития, отличаются радикализмом предъявляемых требований: «эти законы повелевают безусловно, каков бы ни был исход их исполнения, более того, они даже заставляют совершенно отвлечься от него»; людям «достаточно того, что они исполняют свой долг, что бы ни было с земной жизнью и даже если бы в ней, быть может, никогда не совпадали счастье и достойность его» (Кант И. Критика практического разума 1908, с. 81-82).

В отличие от необязательных, только относительных и условных правил поведения долг выступает по самой своей сущности абсолютным требованием, следовать которому, как закону, надлежит безусловно. Очень важно, что в обстановке бурных обсуждений и громких требовании прав — прав человека, его свобод — Кант своим категорическим императивом напомнил требование поступать всегда так, чтобы максима поступка могла в то же время стать принципом всеобщего законодательства. Действие не «сообразно с долгом», а «из чувства долга» — вот что имеет истинную нравственную ценность. Человек поистине нравствен только тогда, когда исполняет долг не ради какой-либо внешней цели, а ради самого долга.

Поведение, закон которого совпадает с законом природы, не имеет, по Канту, никакого отношения к нравственному закону. То, чего нет: в естественном законе,— это внутреннее принуждение. Моральную способность «свободного самопринуждения» Кант называет добродетелью, а поступок, исходящий из такого умонастроения (из уважения к закону),—добродетельным (этическим) поступком. "Добродетель есть твердость максимы человека при соблюдении своего долга.— Всякая твердость узнается через те препятствия, которые она может преодолеть; для добродетели же такие препятствия — это естественные склонности, могущие прийти в столкновение с нравственным намерением... Всякий долг содержит понятие принуждения со стороны закона;этический долг содержит такое принуждение, для которого возможно только внутреннее законодательство».

Кантовское учение о долге в ней превращается из самостоятельного элемента в исчезающий момент широкого и многостороннего синтеза. Категорический императив Канта допущен лишь постольку, поскольку он сам себя упраздняет: он наперед «снят» и заранее принят в аспекте его неавтономности. По Канту , долг —односторонняя и прочная цельность — реальная альтернатива моральной мягкотелости и противостоит последней, как принципиальность — компромиссам, как строгость — расплывчатости и неопределенности, дряблости и попустительству, как аскетизм — гедонизму, как последовательность — половинчатости, как решительность — бесхарактерности.

8-9 вопрос

Начало формы

Конец формы

Заповеди как выражение воли Создателя о человеке занимают одно из центральных мест в Библии. Ветхий и Новый завет совершенно по-разному подходят к заповедям как религиозному феномену. Ветхий завет в основе своей содержит широкий набор весьма разнородных заповедей, составляющих т.наз. Закон Божий. Общее число находимых в Ветхом завете заповедей превышает шесть сотен; напротив, в Новом завете Господь Иисус Христос сводит число заповедей к минимуму.

В основе всего комплекса заповедей Ветхого (Синайского) завета лежат Десять заповедей, данные Богом Моисею на горе Синай. Декалог (Десятисловие), как еще называют Десять заповедей, включает в себя требование единобожия и отказ от язычества, а также основные нравственные нормы. В последующие времена этическая часть Декалога стала называться «общечеловеческими ценностями». В значительной степени ветхозаветные заповеди конкретизируют те базовые требования, которые вошли в состав Декалога.

Исполнение заповедей рассматривается в Пятикнижии как знамение завета, знак, укрепляющий веру человека и дающий ему надежду. В качестве основного знамения, свидетельствующего перед Богом и людьми о верности избранного народа заключенному завету, закон Моисеев предлагает заповедь о субботе. В связи с этим упоминания об этой заповеди – едва ли не самые многочисленные в Пятикнижии. В целом же заповеди Ветхого завета можно разделить на несколько групп.

Первую группу составляют заповеди, определяющие религиозный аспект жизни избранного народа. Эти заповеди запрещают язычество во всех его проявлениях и требуют поклонения Единому Богу. Кроме этого, важнейшую часть закона составляют этические и правовые нормы, регулирующие отношения между людьми. Уже в тексте Пятикнижия эти две главные группы заповедей обобщены; ко времени земной жизни Господа Иисуса Христа суть закона принято кратко выражать словами: «первая из всех заповедей: слушай, Израиль! Господь Бог наш есть Господь единый; и возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим, и всею крепостию твоею, – вот первая заповедь! Вторая подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя. Иной большей сих заповеди нет» (Мк. 12:29–31).

заповеди единобожия касаются самой сути духовной жизни человека, а не только ее религиозных проявлений.

Этические заповеди в целом говорят о том, что отношения между людьми должны строится в любви, милосердии и справедливости. Кроме того, в них заложен принцип равенства людей перед Богом и ответственности человека перед Ним за поступки в отношении других людей. Все дела людей происходят перед лицом Творца, и Богу далеко небезразлично то, каковы эти дела. Всякое проявление жестокости и насилия рассматривается как грех, как нарушение воли Бога. Вместе с тем некоторые этические заповеди Ветхого завета отражают уровень нравственности и сознания людей своего времени. То, что с точки зрения Нового завета выглядит бесчеловечным, в 12–10 вв. до Р.Х. было значительным прогрессом по сравнению с первобытным состоянием падшего человечества. Эта часть этических заповедей Ветхого завета изменяется в новозаветную эпоху.

Еще одну группу составляют заповеди, служащие сохранению религиозной и культурной идентичности Израиля; условно их можно назвать «этнокультурными». В окружении языческих народов, культура которых в подавляющем большинстве случаев превосходила культуру израильтян, существовала серьезная опасность смешения культур и религий. По этой причине заповеди Синайского завета запрещают многое, что могло бы повлечь за собой религиозно-культурное смешение Израиля и языческих народов. Здесь и запрет смешанных браков, и ряд запретов, связанных с военной добычей, и многое другое. В эту группу, в частности, входит ряд пищевых ограничений, связанных с делением пищи на чистую и нечистую. В эту же группу входят и многие обрядовые требования, связанные с понятием ритуальной чистоты. Масштаб многих из этих заповедей несопоставим с Декалогом; на фоне величия Синайского Откровения они нередко выглядят мелочными. Однако роль этих заповедей, позитивная в начальный период Священной истории и негативная в новозаветную эпоху, очень велика. В эту же группу можно включить небольшое число «гигиенических» заповедей, возникающих в период формирования израильского этноса и культуры.

Вместе с тем заповеди Ветхого завета составляют существенную часть Откровения. Они не только указывают человеку путь жизни, но и позволяют познать Того, Кто дает эти заповеди. Особенно ярко эта мысль выражена во многих псалмах. Таким образом, уже в Ветхом завете смысл заповедей не сводится только к различению между добром и злом, между допустимым и недопустимым. Господь Иисус Христос придает заповедям существенно иной, более глубокий смысл. В ответе на вопрос книжника о наибольшей (самой важной) из всех заповедей Господь называет наибольшими две заповеди, о любви к Богу и о любви к ближнему как к самому себе. Как и некоторые иудейские учителя, Господь говорит о том, что эта двойная заповедь содержит в себе весь закон. Остальные заповеди служат для того, чтобы конкретизировать заповедь о любви применительно к различным жизненным ситуациям. Кроме того, Господь углубляет смысл многих этических заповедей; в Нагорной проповеди Он указывает, что жестокость и безнравственность губительны уже когда рождаются в сердце человека, а не только когда они проявляются в поступках. Наконец, Господь различает в законе между неизменными заповедями и теми, которые определялись историческими обстоятельствами и нравственным состоянием людей.