Истории Зинаиды Мареевой

В начале второго курса мы встречались с ребятами из студенческого строительного отряда МГУ. Возвращались поздно, а в общежитие после 23-х часов не пускали. Девчонки успели проскочить, а меня задержал провожавший молодой человек. Когда я подошла, дверь была закрыта.

Моросил октябрьский дождик, было темно, холодно, хотелось спать, а я ходила вокруг корпуса в надежде увидеть свет в какой-нибудь комнате на первом этаже и попросить разрешения забраться внутрь через окно. Но везде было темно.

Вдруг мне показалось, что на лестничной площадке между первым и вторым этажом приоткрыто окно. Под окном находился козырек черного хода. Недолго думая, я взобралась по перилам и стойкам на этот козырек. Каково же было мое разочарование, когда я увидела, что приоткрыта только внутренняя рама окна. Спуститься обратно оказалось сложнее, чем забраться вверх, а прыгать – высоковато.

Так я оказалась в совершенно дурацком положении, сидя под дождем на козырьке. С тоской глядя на свет на втором этаже, заметила пробежавшего по коридору Леню Крохалева и терпеливо приготовилась ждать его обратно. Когда он появился, я забарабанила что есть мочи в оконное стекло. Он подошел и очень удивился, увидев меня в этом странном месте.

Я попросила открыть окно. Но оно оказалось забито гвоздями. Леня предложил мне пролезть в форточку, только я едва дотягивалась до нее руками. Тогда он сообразил выбросить наружу ведро для мойки полов. Я встала на него и кое-как просунулась в форточку до половины, да так и зависла, потому что оттолкнуться  больше мне было не от чего. Я не могла двигаться ни вперед, ни назад. Кроме того, телосложение у меня было плотное, и уверенность, что оставшаяся часть тела пролезет в форточку, отсутствовала.

Так я и висела, дергая руками и ногами, пока Крохалев бегал за стулом, чтобы дотянуться до меня и помочь. Потом он очень постарался и все-таки протащил меня внутрь. И только после этого стал интересоваться, как и почему я вообще-то там очутилась. На следующий день весть об этом событии разнеслась по этажу, и ребята подтрунивали над Крохалевым:

– Ну что, Лень, тяжело было Зинку-то в форточку тащить?

– Ох, тяжело...

– Но ведь, наверно, приятно?

– Ой, приятно!

***

На первом курсе сдавали Кучборской экзамен по античной литературе. Я вытянула билет. Села. Не знаю, о чем рассказывать, никак не пойму толком вопроса. О чем тут говорить? Соседа спросила, тот только плечами пожал. Посидела немного. Ну, думаю, все равно двойка! Так что пойду отвечать, чтобы побыстрей...

Взяла пустой листок. Села. Елизавета Петровна смотрит на билет и спрашивает:

– Ну что вы можете мне рассказать?

И при этом перефразирует вопрос по-своему. В тот же момент мне стало ясно, о чем пойдет речь. Вспомнилась ее лекция. И я на радостях так увлеклась, что начала по ходу этой лекции говорить ее интонациями и использовать ее жесты, совершенно ничего кругом не замечая. Она меня слушает, не перебивает.

Вдруг я увидела, что студентки в аудитории, глядя на меня, тихонько хихикают. Я решила, что мелю несусветную чушь, и остановилась. Кучборская вручила мне закрытую зачетку и сказала:

– Учти, в следующий раз буду спрашивать поближе к первоисточнику, а не только по лекции.

Сердце у меня упало: я поняла, что завалила экзамен.

Вышла в коридор. Девчонки под дверью вырывают зачетку, спрашивают, что получила. Я грустно отвечаю:

– Пару.

И вдруг кто-то открывает зачетку и говорит:

– Ну, Козлова, ты шутница! Отхватила пятерку и над нами издевается!

Я беру зачетку и глазам своим не верю. Там действительно стоит «отлично»! Вот чудеса! Значит, правильно я все говорила. А те, которые со мной в аудитории были, объяснили потом, что улыбались и хихикали именно потому, что я вся в этот момент в Кучборскую перевоплотилась: глазки закатывала, руками размахивала, ладони к груди прижимала! И неплохо получалось! Тут уж Кучборской не могло не понравиться. Только они думали, что я это специально. А я-то случайно в роль вошла.

***

Второй курс. Бегу на экзамен по зарубежной литературе. Принимает Ванникова. Строга. Боюсь. Накануне перечитала массу книг и учебник. В голове полная каша. Получаю вопрос: «Творчество Расина». Фу! Камень с плеч! Учила. Помню. Зрительная память у меня чудесная. Перед глазами сразу разворот учебника возник, как на фото. На левой стороне сверху вижу выделенные жирным шрифтом три периода творчества. И под каждым периодом произведения, написанные в это время. Ура, ура! Сразу напишу это, а затем о каждом произведении поподробнее. Биографию тоже вроде бы помню. Так, ее все-таки расскажу вначале. Составляю подробный план. Ну все, ответ готов. Иду сдавать.

Рассказываю биографию. Ванникова молчит, головой кивает. Значит, все правильно. Начинаю о периодах творчества. Вижу, она брови приподняла и слушает с каким-то удивленным вниманием. Я как орешки щелкаю, произведения в периоды вставляю и о каждом рассказать пытаюсь, но преподавательница останавливает:

– Где это вы о периодах творчества прочитали?

Не моргнув глазом, отвечаю, что в учебнике.

– В каком?

– Который рекомендован – «История зарубежной литературы».

На что Ванникова спокойно мне говорит:

– Ну, что ж, если вы мне это покажете в вашем учебнике, я вам зачет поставлю. Если нет, приходите потом. Потому что в моих учебниках я такого не встречала.

Я вся в возмущении, я уверена в своей правоте! Я зрительно все вижу перед собой! Ругая в душе Ванникову не очень лестными словами, бегу в читальный зал и беру учебник. Очень быстро нахожу нужную страницу, так как зрительно даже помню первые две цифры ее номера. Вот! Три периода творчества жирным шрифтом! Только… произведения другие… Оказалось, это был не Расин, а Корнель.

Переворачиваю страничку назад. Точно – Корнель. Вот тебе и сдала зачет!

******