Фразы и афоризмы преподавателей

(собрала Полина Мякинченко)

Я.Н. Засурский

– Если вы будете продолжать разговаривать, я вас буду удалять по двое: мальчика и двух девочек… для поддержания баланса.

– Я вижу, что те очаровательные молодые люди с девушкой сзади хотят воспользоваться свободой митинга.

Е.П. Прохоров

– Если помните, это было во времена английской буржуазной революции. – Журналистика появилась не потому, что тётя Маня решила поговорить с дядей Ваней, а потому, что пришла буржуазия.

Д.С. Менделеева

– Попадание копья в глаз – не самая приятная в мире вещь.

А.В. Николаева

– Я к вам добиралась хуже, чем мамонтенок к маме.

– Журнал «Лиза» – гламурный дауненок.

– У меня такое впечатление, что для вас знаки препинания носят орнаментальный характер.

– Кроме пунктуации, меня волнует орфография. Уж не знаю, волнует ли она вас.

– Учиться, учиться и еще раз учиться, восполняя все то, чем вас обделила жизнь в школе.

– Точка с запятой ставится… ну вы ее ставите, когда у вас не выдерживают нервы.

– Дамы и господа, граждане и гражданки, чуваки и чувихи, маленькие любители русской словесности…

– Я вот думаю, кричать на лекции – это спорт или удовольствие? Сколько мест повсюду – но вы выбрали именно мою лекцию.

О.А. Бакулин – (мониторинг): Целых два Алексея, оба женского рода… поясняю: надо мужского и один.

– (После публикации в центральной газете клеветы на журфак): Как настоящие христиане, мы должны жалеть сирых и убогих.

– Мне не нужна ничья кровь, ничьи скальпы. У меня нет лимита на оценки.

Н.А. Богомолов

– Парты, за которыми вы сидите, одинаковые, но расписаны они все по-разному, поэтому они приобретают индивидуальность.

– Если погружаешься в этот текст, то можно уже и не выгрузиться.

О.А. Руденок

– Если вы начнете таким языком вещать, то от вас отодвинутся на всякий случай, не зная, чего от вас ждать.

– Кто сидит на занятии и молчит – я уже сказала: спи спокойно, дорогой товарищ.

– Урок скончался. Бесславно.

С.И. Галкин

– Когда речь идет о печатных изданиях, желательно, чтобы вы умели читать. И не только эсэмэски.

В.В. Славкин

– Вам там удобно сидеть? А то вы сидите как обособленные члены предложения.

– Если хотите, можете назвать нашу встречу «сборная солянка», «всякая всячина», «тутти-фрутти».

– Я вас не боюсь испугать этим словом – это грамматикализация.

– Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо. Вы понимаете, что это пример сложного предложения и ко мне не относится.

– Язык не может болеть. Болеть могут те, кто им пользуется.

– Не будем ставить крест на русском языке: он еще поборется с теми, кто не умеет им пользоваться.

Е.Н. Корнилова

– Сократ – лысый босоногий старик, который ходил по рынку и приставал к порядочным людям.

– Пожалуйста, не связывайте слово «энтузиазм» со строительством первых пятилеток.

– Представьте идеального студента. А теперь перенесите этот образ на себя. Вот как рождается ирония.

А.Г. Рихтер

– Учредитель СМИ является курицей, СМИ – яйцом. Пока курица не захочет, яйцо не сможет функционировать.

– Естественно, вы… ну не естественно… допустим, вы прогорели.

– (при виде опоздавшего на лекцию студента) Давайте, уходите, все, прием окончен.

– В законе о СМИ этого нет, попробуйте.

– Уголовный кодекс знает, что такое порнография, но не знает, что такое пропаганда, и тем более культ насилия и жестокости.

– Если завтра запретят «Независимую газету», то они на следующий день могут пойти и зарегистрировать «Та самая независимая газета» или «Закрытая независимая газета».

– (читает записку студента) «А если я распространил в СМИ после лекции следующее: «Андрей Георгиевич Рихтер читал лекцию студентам третьего курса», это будет распространением сведений о личной жизни?» – «Если я докажу в суде, что это нанесло мне вред, то да».

– Если бы вместо Андрея Георгиевича написали бы «Петр Иванович», эти сведения меня не порочат. А если напишут «Адольф Гитлерович», то, может, и порочат.

– Если я получу эти деньги, то радость, которую я почувствую, компенсирует моральный вред.

П.В. Балдицын

– (обращаясь к разговаривающим) Вон у вас там своя жизнь. Я же не могу вас отвлекать. Кстати, это понимал и Теккерей.

Е.И. Пронин

– Если ты считаешь, что сегодня тебе не нужен психолог, то завтра ты должен сходить к психотерапевту, чтобы послезавтра тебя не увезли психиатры.

– Настоящий день придет точно по расписанию, и в день экзамена мы узнаем, кто виноват и что нужно делать, чтобы получить пересдачу.

И.К. Кременская

– Я вам не принесла «Колокол», потому что очень большой, очень тяжелый…

– Хочу еще сказать… это не модно, но я часто говорю немодные вещи.

В.Я. Линков

– По-вашему, образование – это когда вам дали книжку, а вы с ней пять или шесть лет ходите и собираете автографы.

– Я знаю, что даты спрашивают тупые педанты, но меня это не останавливает.

– Герои этого романа обращаются друг к другу только на «вы». А я иду мимо скамейки, девочка с мальчиком разговаривают. Густой матерок стоит, густой…

– Как всегда, они проповедуют молодым и красивым девушкам в девичьей. И говорят, что делают это совершенно бескорыстно.

– Молчите 45 минут! Уверяю вас, это вам на пользу пойдет: печень будет лучше работать.

– Почему нельзя воровать, убивать, прелюбодействовать – ваше любимое дело? Потому что Бог не велел.

– Молодой человек, я вас сейчас выгоню. А чтобы вам там не скучно было, я с вами вашу соседку выгоню. А уж чем там заняться, вы сами разберетесь.

Д.А. Гутнов

– Рыцари устроили поход на Восток для освобождения святых земель от неверных. Так и Буш борется с терроризмом, под которым можно понимать что угодно.

– Не верьте глазам своим, когда вы смотрите последнего «Александра Невского», где компьютерные кучи людей мочат друг друга. На самом деле просто пришли люди и стащили крестоносцев баграми на лею.

М.А. Казьмин

– Когда у вас на голове растет много волос, их надо подстригать, тогда они будут здоровее, кудрявиться там… Так и лес.

– (читает записку студентки) «Пока мы будем налаживать экономику вместо экологии, мы, скорее всего, умрем». Но если мы не наладим экономику, то мы умрем еще быстрее.

П.В. Разин

– Никаким уважением вы с сантехником не делитесь, не целуете его в лобик, не создаете с ним семью – вы просто откупаетесь от него.

(После начала лекции девушка пытается перелезть через стул, приставленный лектором к двери):

– Простите, пожалуйста, можно?

– Нет.

– Простите (уходит).

– Бог простит.

***

Первую сессию на первом курсе студентка сдала на все пятерки. Оставалась только русская литература. Принимал профессор Александр Васильевич Западов. Он внимательно выслушал студентку, посмотрел в зачетку и говорит:

– Сдавать первую сессию целиком на пятерки для студента вредно. Сейчас поправим. В каком году была написана такая-то басня Крылова?

– Ну, кто ж ее знает, в каком! «Волк на псарне» понятно: в 1812-м, а какая-нибудь «Ворона и лисица» – откуда ж кто знает?!

Западов ухмыльнулся, поинтересовался, не надо ли продолжить, поставил четвёрку и отпустил.

***

На одном зачете по зарубежной литературе студентке попался «Декамерон». Кто-то ей посоветовал выбрать для пересказа экзаменатору новеллу  «погорячее»: вроде бы тогда Нинель Ивановна Ванникова не будет сильно гонять.

Студентка  так и сделала. Начала  пересказывать и анализировать новеллу «Ступка». Там речь идет о том, как кюре  пообещал подарить  бедной селянке ступку за ночь любви. Но потом  передумал расставаться  со ступкой, однако молодая селянка его переубедила – и счастливый конец.

Ванникова  так смотрела на студентку, что  у бедной девушки слова просто не шли. Наконец, студентка  взмолилась:

– Нинель Ивановна, не могу больше это рассказывать!

– Почему? – холодно удивилась Ванникова.

– Когда читаешь, не так  противно, а когда пересказываешь, получается пошлый анекдот.

Ванникова  смилостивилась, поставила зачет и сказала на прощанье:

– Будьте избирательней, мадемуазель.

***

Как-то студентки после лекции о трубадурах спросили Ванникову, как средневековая нечистоплотность может сочетаться с рыцарственностью, преподаватель отчеканила:

– Сейчас у всех дома ванна, а где рыцари?

***

Зачет у Ванниковой. Тема билета «Творчество Кальдерона». Студентка, прочитавшая за неделю весь список литературы, имеет в голове полную кашу. Ванникова пытается подвести студентку к правильному ответу:

– Представителем какой страны был Кальдерон?

– Англии.

– До свидания! – сухо говорит Ванникова. – Неужели Франции? – удивилась незадачливая студентка.

– Забирайте зачетку!

– Разве Германии?!? – Убирайтесь вон! – теряет терпение Нинель Ивановна. – Я не знаю, что вы делаете в МГУ! Студентка, умоляюще:

– Ну, я же все произведения читала...

– Ладно, – вздыхает экзаменатор. – Перечислите мне все, что читали из Кальдерона.

Студентка называет одно – точно, второе – мимо. Ванникова снова недовольна:

– Что вы читали, если так путаетесь?

Студентка, которой уже нечего терять, говорит:

– Я читала все, но что-то перед экзаменом в моей голове произошла путаница. Давайте, Вы будете называть произведения, а я Вам скажу, Кальдерон это написал или нет.

Раздался звук падающих от смеха под парты аудитории тел экзаменующихся. Невозмутимая Нинель Ивановна, казалось, побледнела от такой наглости. Но интерес был сильнее, и она начала обстреливать студентку названиями произведений. Кальдерон был угадан в ста процентах. Зачет Ванникова все же поставила. «За наглость».

***

После лекций Кучборской по античной литературе все бегали в Пушкинский музей смотреть, в какой позе стоит Афина Лемния. Кто-то, увидев, загрустил:

– Она ж без рук, какая там поза?

***

Идет зачет по научным основам управления и планирования народного хозяйства. Студентка выскакивает из аудитории буквально через три минуты – с зачетом. Ее спрашивают:

– Как тебе это удалось?

– Меня спросили, что такое «оборачиваемость?» – отвечает она. – Я сказала: «Не знаю, что такое оборачиваемость. Я знаю, что такое «изворачиваемость»! У меня в коридоре на столе ребенок трехлетний спит».

***

Экзамен по советскому периоду литературы проходил в Коммунистической аудитории. Лектора, который принимал экзамен, как правило, сопровождали два-три аспиранта. Лектор садилась в полуобороте к помощникам и слушала ответы всех студентов. Одной студентке удалось проскочить к аспирантке в тот момент, когда лектор ненадолго покинула аудиторию.

Она сразу призналась милой девушке, что ничего не читала, и надеется на чудо. Та, в свою очередь, ужаснулась, но не растерялась и предложила студентке поговорить о том, что она читала. В ответ девушка выдала целый список диссидентской литературы.

Пришла очередь аспирантки прийти в ужас! Это на партийном-то факультете! Однако изменить было ничего нельзя.

Когда в аудиторию вернулась лектор, беседу о диссидентах пришлось быстренько свернуть. Экзаменационного ответа она не слышала, а заговорщический вид студентки и аспирантки ее явно насторожил. Минуты две она смотрела на студентку, не мигая. Наконец, усомнилась:

– Я бы хотела задать ей пару вопросов.

Аспирантка улыбнулась и убедительно выдала:

– Она так хорошо говорила!

– Ну, ладно! Поставьте ей тройку!

***

Госэкзамен. Принимает Владимир Серафимович Виноградский и еще один очень строгий преподаватель. Вот он как раз неожиданно интересуется у выпускницы:

– Каких, к примеру, древних ораторов помните?

– Демосфена и Цицерона, – спокойно говорит она.

– А кем они были? – не унимается дотошный экзаменатор.

От неожиданности девушка начинает морщить лоб и с серьезным лицом изрекает:

– Грекоримлянами!

Тут морщить лоб начинает преподаватель и, едва сдерживая смех, просит уточнить:

– А конкретнее?

Напрягши остатки разума, логики и памяти одновременно, студентка припомнила, что Демосфен – фамилия явно греческая, а Цицерон – римская.

Результат – «отлично» в зачетке.

***

Про Владимира Ильича Юньева рассказывали, что он глух как тетерев. И несколько студентов на его занятиях по английскому языку принялись нахально разговаривать в полный голос, не открывая при этом рта и не шевеля губами. Два занятия Юньев потерпел, а потом все-таки поинтересовался, здорова ли группа?

Оказалось, что слух про него пустили неверный: это не он был глухой, а кто-то другой.

***

Николай Алексеевич Богомолов как коренной москвич рекомендует сочетания букв «чн» и «чт» произносить как «шн» и «шт». Получается «булошная», «молошник». Однажды у него спросили:

– Николай Алексеевич, а теория литературы наука точная?

– Конечно, – был ответ, – теория литературы наука очень тошная.

***

Летняя сессия, весь курс вечернего отделения сдавал русский язык. Экзамен начался во второй половине дня и очень затянулся. В десять часов вечера всех выгнали из аудитории, но это не помешало преподавателю продолжить экзамен. Студенты расположились в скверике журфака под яблонями. Экзаменатор спрашивал по всем правилам: вечерники тянули билеты, отвечали (или не отвечали) на дополнительные вопросы.

Стало темнеть. Один из студентов подогнал свою «Волгу» и подсоединил к аккумулятору машины переноску (лампочку с проводом), чудом оказавшуюся в его багажнике. Лампочку повесили на ветку. Стало гораздо светлее, и экзамен продолжался. Спросили всех до единого. Экзамен закончился за полночь

***

На спецсеминаре у Вячеслава Евгеньевича Красовского обсуждалась тема белых пятен в литературоведении. Красовский рассказал, что до сих пор неизвестно, в каком году точно родился А.С. Грибоедов.

Одна студентка, пытаясь развить эту тему, пожаловалась на то, что у нее в паспорте перепутаны район и город рождения.

– Биографы будут мучиться, – вздохнул Красовский.

***

На носу – зачет по технике СМИ у Виталия Павловича Ситникова. То есть, как на носу – через три часа. Студентка на работе. Реферат, который нужно было сдать месяц назад, –  не готов, ответов на вопросы в голове нет.

Ну, что можно сделать за считанные часы? Позвонить подруге со старшего курса. Та из любви к ближнему притащила прямо в офис младшему товарищу по несчастью реферат, который сама сдавала года три назад (при этом ей его тоже кто-то передал по наследству) и шпаргалки.

Времени перенабирать реферат у студентки уже не оставалось. Она залепила замазкой год учебы, фамилию и группу, синей ручкой вписала свои данные и, чтобы меньше заметно было, отксерила. Так и побежала на зачет, на ходу листая шпаргалки.

Вытянув билет, сразу заявила Ситникову, что у нее технический кретинизм (80% студенток произносили у него на зачетах эту фразу) и что про цветной кинескоп она ничего не знает, но вот про глубокую и высокую печать рассказать сможет.

– Да и у меня же реферат! Вот он. Неужели на зачет не хватит? – спрашивает она.

Ситников берет реферат, читает. Выражение его лица меняется, и он зовет студентку отвечать вне очереди. Сначала слушает ее блеяние про печать, а потом… А потом был такой диалог:

– Скажите, студентка, на каком принтере распечатан ваш реферат?

– Ой, да откуда же я знаю, на работе в углу такой стоит!

– Вообще-то вы должны знать, в программе есть вопрос о принтерах! Хорошо, а почему у вас фамилия и год от руки вписаны?

– Да кто его, принтер этот, разберет! Все распечатал, а вот эти места как-то смазались, говорят, с ним такое бывает!

– А почему он у вас вдобавок отксерен?

– Ой, вы знаете, я за вами с ним ходила-ходила, все забывала в конце лекций отдать, ну он и помялся, неудобно было такой вам нести, вот и…

– А зачем же вы за мной-то ходили-ходили? У вас тема: «Принципы организации кабельного телевидения». Это к другому преподавателю, который лекции по технике телевещания читает, а я – печати. Я же говорил на занятиях. Вот у вас тут преподаватель Солнцев указан – вы ему показывали реферат?

– Ой, да вы знаете, так старалась-писала, задержала, а потом найти господина Солнцева никак не могла, и…

– Конечно, сложно его вам было найти… Он у нас уже четыре года как не преподает!

Очень зол на эту студентку сначала был Ситников, что и понятно. Но после собственной последней фразы расхохотался и отправил девушку на пересдачу.

***

Курилка. Сдавшие экзамен по авторскому праву профессору Ивану Алексеевичу Панкееву – радуются, несдавшие – грустят, но не сдаются. Среди последних барышня, попросту опоздавшая, да еще и в глаза Ивана Алексеевича не видевшая ни разу. Ее успокаивают:

– Хороший дядька, все сдашь, с факультета наверняка не ушел еще, лови прямо сейчас. Главное, запомни, как зовут: Иван Алексеевич, ну, как Бунина...

Тут в коридоре показался Панкеев. Девчонку толкают, чтобы бежала догонять. Раздается топот каблуков и крик:

– Антон Палыч, постойте!

***

Дело происходило еще в старом здании  не той стороне улицы Герцена. Сдавала одна студентка античную литературу самой Кучборской. Достался ей билет «Одиссея» Гомера и «Метаморфозы» Овидия. С «Одиссеей»  все было нормально, а о «Метаморфозах» она понятие имела самое смутное.  

Вышла отвечать. Там у аудитории, где шел экзамен, тамбурочек был, в нем ожидающий народ потихоньку за экзаменом подглядывал. Девушка отвечает что-то такое про Одиссея, зацепившегося за скалу и пытающегося на ней удержаться. Елизавета Петровна  на лекции говорила, что это прямо кинокадр, она и тут прониклась, стала в лицах все это дело изображать, потом еще что-то  вспомнили, такое же «графическое».

Кучборская была настроена довольно благосклонно. И когда дальше пошел Овидий, девушка рассказала про одно превращение, вычитанное из учебника,  а  Елизавета Петровна ей еще штук пять напомнила. До студентки дошло, что вся поэма – это изложение греческих мифов о всяких превращениях, и еще добавила.

Кучборская еще больше развеселилась. Выходит студентка с пятеркой. В тамбуре стоят белые от ужаса однокурсники во главе со старостой курса и спрашивают:

– За что тебе два?!

Студентка говорит, что у нее «отлично», – не верят. Пришлось ей зачетку показывать. Однокурсники удивляются:

– Но она же на весь этаж орала на тебя. И руками размахивала. Что это было?

– Это Елизавета Петровна показывала, как Одиссей висел на скале!

***

Летом почти весь рабфак журфака работали в Сибири. После возвращения один рабфаковец решил оставить бороду, которую до этого не носил. Она, видать, из-за того, что первая была, довольно сильно пошла эдакими «кучерями».

Заходит рабфаковец с этой самой бородой на зачет и только переступает порог, как Елизавета Петровна громко хлопает в ладошки и восклицает:

– Ах, Зевс!

И тут же сразу тихо добавляет:

–Зачет.

Студент, совершенно обалдевший, протягивает зачетку и, как робот, выходит в коридор. А там уж и рассказать ничего не успел: сразу – дикий хохот, поскольку кто-то под дверью стоял, и народ успел всё переварить  быстрее студента.  ***

На экзамене по зарубежной литературе Кучборская сильно не в духе из-за низкого качества ответов. Студенты в аудитории перепуганы до предсмертного состояния.

Идет отвечать студентка Наташа. У девушки роман, ей не до писателей. Ответ не дается. Кучборская как грозовая туча. Наташка трусит все больше. Наконец, Елизавета Петровна бросает спасательный круг:

– Ну, скажите хотя бы, кто написал «Мартина Идена»?

Перетрусившая Наташа, не помня ничего от страха, выпаливает:

– Марк Твен!

Дальше идет знаменитая сцена с вышвыриванием зачетки в форточку.

***

Был студент Сережа по фамилии Ромашка. На лекции Кучборской он ворковал с девушкой на задних рядах большой аудитории. Елизавета Петровна это заметила, в конце концов, не выдержала, остановилась, спрашивает студента, как его фамилия.  Услышала ответ и говорит:

– То, что можно Гиацинту, Ромашке не разрешается!

И выгнала его  с лекции.

***

Рассказывали, что главный курсовой лодырь пришел сдавать экзамен Кучборской: молча шмякнул перед ней о стол «Одиссею» и возмущенно произнес:

– Экранизируют!!

Елизавета Петровна так же молча поставила ему «отлично».

***

Иногда Елизавета Петровна, что-то рассказывая, вдруг с удивлением обращала внимание, что в ее протянутой вверх руке – ручка, и с возгласом «Прочь, земной предмет!» бросала ее в сторону.

***

Один студент на ее экзамене у Кучборской ничего не знал, но зато нарисовал на листочке древнего грека. Она увидела, выхватила и с криком «Гениально!» влепила ему в зачетку «отлично».

Парень вышел и от перенапряжения потерял сознание.

***

Вот ещё одна версия «истории про Кучборскую и летающую зачетку». Студентка, которая была мастером спорта по прыжкам с трамплина, не знала ответа ни на один вопрос.

– Вам хотя бы известно про «Илиаду»? – поинтересовалась, наконец, Кучборская.

– Известно, – кивнула головой студентка. – Илиада – это жена Одиссея.

Елизавета Петровна молча выбросила зачётку студентки с балюстрады третьего этажа.

– Прыгайте за ней! – глубоким профессорским контральто произнесла Кучборская. – Быть может, вы еще успеете ее поймать!

***

На экзамене у Кучборской. В аудитории осталось трое студентов. Отвечавший перед ними произвел хорошее впечатление на Елизавету Петровну и, видимо, полностью удовлетворил все ее педагогические ожидания в этот день. На этой волне она с очаровательной улыбкой, сделав характерный для себя артистический жест рукой, пропела:

– Остались тройка, четверка и пятерка – разбирайте, как хотите!

***

Учился на журфаке двухметровый парень-якут. Чем-то он напоминал известного индейца из фильма «Пролетая над гнездом кукушки». Такой «караван в снежной пустыне» двигался медленно и красиво.

Этот парень только вошел в аудиторию – Кучборская слушала ответ другого студента. Увидев его, уже не отрывала глаз, зачарованно смотрела, как он подходит к столу, выбирает билет, кладет зачетку. Елизавета Петровна тут же берет его зачетку и со словами «Какая пластика, какая грация!» ставит зачет.

***

Кучборская принимает экзамен по античной литературе. За дверью стоят два студента. Один – высокий и красивый, но ничего не учил. Второй – зубрила, но внешне ничем не примечательный. Первым заходит красавец, он дрожащей рукой протягивает ей зачетку и выжидающе смотрит.

Елизавета Петровна делает шаг назад, пристально его рассматривает, заламывает руки, словно актриса в древней трагедии, и в полном восторге говорит:

– Аполлон, ах, Аполлон! Давайте вашу зачетку!

Ставит «отлично» и отпускает его.

Тот, ошарашенный, вылетает в коридор. Заходит второй. Кучборская скептически на него смотрит, берет зачетку и выбрасывает ее в форточку. Студент в недоумении смотрит на нее: он ведь еще ничего не сказал. Она удрученно вздыхает:

– Нет, не Аполлон!

***

Считалось, что лучше сразу признаться Кучборской в том, что не читал «Илиаду» с «Одиссеей». Она бы поставила зачет со словами: «Какое счастье – вам это еще предстоит!».

***

Кучборская, выведенная из себя качеством знаний студента, написала ему в зачетке «Годен к физическому труду».

***

Студент Саша пришёл к Елизавете Петровне, не зная толком ни «Илиады», ни «Одиссеи». Вопрос ему достался по «Илиаде». Он начал так:

– Как мне кажется, цвет «Одиссеи» – голубоватый, а вот «Илиада» – розовая...

Кучборская закатила глаза от нестандартности ответа и очень быстро поставила Саше «отлично».

***

Кто-то на вопрос Кучборской, как звали лошадь Дон Кихота, ответил «Ренессанс» (вместо Росинанта) и был тут же с позором изгнан. А один студент у нее на экзамене назвал Полиника Поликлиником.

Кучборская выскочила на балюстраду с его зачеткой в руках и с криком:

– Друзья мои, у нас на факультете дурак!

***

Один студент пришел на экзамен и что-то нашептал Кучборской на ухо. Она вскочила, закричала:

– О, как прелестно!

Поставила «отлично». Студента все пытали: чего сказал. Он долго скрывал, потом раскололся.

–Я, – говорит, – ей сказал: «Елизавета Петровна, вы, наверное, проголодались, хотите булочку?».

***

История от Александра Соколова

– Саша! Стойте! Подождите, я же к Вам, юноша, обращаюсь!

  Это Елизавета Петровна Кучборская, специально дождавшись окончания консультации (уж по какому предмету – и не помню!), выловила меня в толпе выходящих из Коммунистической аудитории.

– Вчера на экзамене я  была не права. Я поставила вам четверку, а этого не стоило было делать! Сейчас же дайте мне Вашу зачетку!

  Тут же в коридоре, пригнувшись к подоконнику, она стала что-то выводить в моей зачетной книжке. Наслышавшись и наслушавшись легенд о проделках профессора «античных времен», я похолодел, ноги задрожали руки затряслись. А она все что-то писала.

  – Всё! Справедливость восстановлена! Приношу Вам свои извинения!

Это было сказано таким тоном, которым только смертный приговор выносить! В тот момент я только и подумал о том, каким медным тазом накрывается сейчас моя стипендия, что этот «трояк» напрочь испортит мне жизнь до следующей сессии, а уж пересдать его Елизавете Петровне после этого коридорного случая стопроцентно не удастся. Дохлый номер!

  А она пошла. Пошла легко и плавно, как ходить умела только она, улыбаясь по сторонам своей очаровательной, своей необычной и незабываемой улыбкой, отвечая наклоном головы на каждое студенческое приветствие. Только когда она скрылась за поворотом к деканату, я нашел в себе остаток сил заглянуть в зачётку. По диагонали всего незаполненного поля крупными буквами и без всякого почтения к делопроизводству красовалась запись (дословно, есть свидетели – вся моя группа и чуть ли не половина курса!): «Была неправа! Исправлено на «Отлично» мною. Знания соответствуют!». И здоровенный красиво-замысловатый вензель Елизаветы Петровны с датой.

***

Кучборская имела непреходящую любовь к военной форме. Однажды мальчишки, которые пришли на журфак после армии и рабфака, узнав об этом,  на первую сессию не поленились достать с чердаков свои дембельские гимнастерки с аксельбантами и различными значками. А  один студент, обрядившись во все это, еще и гитару прихватил. Естественно,  никаких книг он и в руки не брал, но ввалился на экзамен с душевным воплем:

– Елизавета Петровна,  я  Гомера на музыку положил!

И на три блатных аккорда завопил:

– «Гнев, о, богиня, воспой...»

Кучборская растрогалась –  и все парни получили пятерки.

***

Одному студенту кто-то сказал, что экзамен по античной литературе нужно сдавать без подготовки. Он взял билет и спрашивает:

– Можно сразу отвечать? – Вы сын принца Уэльского? – спросила Кучборская. – Нет... – Тогда у Вас есть счет в швейцарском банке? – Тоже нет... – А почему Вы ведете себя так, будто Вам не нужна стипендия? – Я хорошо знаю... – Действительно, хорошо? – Да... Кучборская берет зачетку и пишет: «хорошо»: – До свидания!

***

Литература Возрождения. Юрий Филиппович Шведов принимает экзамен по три человека, задает вопросы по очереди. В тройке была студентка Оля Маслова. Она всегда зубрила всё, все тексты учебников, включая ссылки и примечания. Шведов попросил Олю назвать место, из которого родился Гаргантюа. Он родился из уха. А студентка Оля каким-то непонятным образом упустила этот момент и поэтому начала ему рассказывать про Рабле, раблезианство, сатиру и т.п.

Шведов ее прерывает и просит назвать конкретное место. Так повторялось несколько раз, пока, наконец, Олечка (дама около центнера весом) не взвизгнула, что неприличное место она называть ему не может.

Шведов отправил ее с неудом, назвав предварительно это самое ухо. У Оли это был первый неуд. Кто-то из общежитских даже сдавать не стал, полетел в общагу с сообщением, что Швед поставил Оле пару. За это его еще больше полюбили.

***

Был один студент-милиционер, который выходил с экзамена Шведова или с тройкой, или с зачетом (что получить другим студентам у Шведова стоило многого труда). Однажды его одногруппники решили подслушать, как ему это удается (а студент был туповат). Приоткрывают студенты дверь и видят такую картинку: Юрий Филиппович, сидя за столом, раскачивается на стуле, на глазах у него слезы, и он все время повторяет:

– Ну, скажи еще раз, повтори, так кто же написал Шекспира?

***

Эдуард Григорьевич Бабаев всех здоровенных мужиков называл «Деточка».

***

В середине 70-х на Дне открытых дверей Бабаев рассказал историю: «Садится передо мной на экзамене абитуриент, развалился, ногу на ногу, и сообщает:

– Пушкин был великий поэт, поял?

Я потом два часа на лестнице в себя приходил».

***

Дитмар Эльяшевич Розенталь в конце семестра читает в большой аудитории вопросы к экзамену. Среди прочих встречается такой: «Парадигмы имени существительного». Что еще за парадигмы – не знает, вероятно, ни одна студенческая душа, но мало ли чего там напридумывают! Однако дальше появляются парадигмы прилагательного, глагола и т.д.

Напряжение в аудитории растет, а спросить страшно: конец семестра все-таки. А эти парадигмы как из ведра сыплются. Наконец, не выдержала одна студентка-ботаничка. Спросила. Оказалось, изменения очередной части речи.

Стон облегчения раздался по всей аудитории.

***

Во время вступительного сочинения по литературе из аудитории выскочила абитуриентка, чтобы хоть где-то и как-то проверить свою грамотность в сочинении. В пустом коридоре навстречу ей попался невысокий старичок. Она, естественно, к нему:

– Вы русский язык хорошо знаете?

–Ну, немножко знаю.

Выведала все, что хотела, и пулей в аудиторию. Девочка поступила, а осенью узнала, что этот старичок, «немножечко» разбирающийся в русском языке, был Дитмар Эльяшевич Розенталь.

***

Учился на журфаке Вовка М. – демобилизованный матрос. Занятия он презирал, изредка появлялся на лекциях и семинарах, но кое-как доучился до первой сессии. И вот пришло время сдавать Александру Васильевичу Калинину лексику русского языка. Вовка взял билет, а в голове пусто. Попросился выйти на минутку. Видит, в коридоре невысокий пожилой человек прохаживается – это был Дитмар Эльяшевич Розенталь. Вовка к нему:

– Дед, ты в русском секешь?

– Разбираюсь немного, – ответил Розенталь.

– Тогда быстренько нарисуй мне ответ, а я пока покурю.

Дитмар Эльяшевич покорно написал ответы на листочке. Вовка взял эти листки и потопал в аудиторию. Розенталь не уходит. Наконец Вовка выходит – и к Розенталю, похлопал того по плечу и так покровительственно:

– Спасибо, дед, трояк отгреб, мне хватит.

Дитмар Эльяшевич зашел в аудиторию и обращается к Калинину:

– Плохо же вы, Александр Васильевич, мои знания лексики оценили, только на троечку.

***

На одном из выпускных вечеров конца семидесятых годов, когда объявили очередного преподавателя с напутствием: «Дитмар Эльяшевич Розенталь!» – Коммунистическая аудитория взорвалась аплодисментами. А он так немного мягко, на польский манер, заметил:

– Я пока что не генеральный секретарь и не звезда Большого театра, чтобы получать такие овации!

Эта шутка во время «бурных и продолжительных аплодисментов» на партийных съездах многим казалась достаточно опасной. А Розенталю в тот год уже было под восемьдесят лет.

***

Интеллигентнейший и скромнейший Дитмар Эльяшевич Розенталь всегда смущался, когда на экзамене у него кто-то списывает. В таких случаях он брал приготовленную заранее «Литературную газету», садился за стол и полностью скрывался за ее огромным форматом А-2. Закончив читать страницу, он громко произносил:

– Переворачиваю!

А читал он медленно, так что все успевали и написать, и списать. Милейший профессор удивлялся, как это кто-то может прочитать тридцать страниц в час, он читал намного медленнее и основательнее.

***

Одна преподавательница кафедры теории и практики партийно-советской печати сделала открытие, состоящее в том, что в очерке присутствуют два начала: художественное и публицистическое. Пригласила она к студентам на семинар известную в то время очеркистку из «Советской России» Марину Ч.. Та начала рассказывать, как пишет, что пишет, и т.д.

Преподавательница ее прерывает и интересуется, с какого начала она начинает писать. Очеркистка вопроса не понимает. Мадам ей свое открытие объясняет. Марина в принципе соглашается. Ей опять вопрос:

– С какого именно начала вы начинаете работать над очередным очерком?

Марине послать даму-теоретика впрямую неудобно. Она опять пытается что-то рассказать о своей работе вообще. Длилось это довольно долго, наконец, очеркистка попрощалась и ушла.

А когда она ушла, преподавательница торжествующе заключила:

– Видите? Она неправильно пишет! Она так и не сумела сказать, с  какого начала начинает!

***

На собеседовании с абитуриентом Владислав Антонович Ковалев объяснял юноше:

– Писать надо просто, понятно. Посмотрите, как в «Домострое» рассказывается о засолке огурцов.

И, как-то застенчиво улыбаясь и прищуриваясь, очень подробно процитировал древний текст: о том, какие следует брать огурчики, как их обрабатывать, как правильно выбрать бочку, подготовить ее, какой использовать гнет...

***

Юрий Викторович Попов увидел, как студент списывает ответ на вопрос из проёма парты. Подошёл.

– Дайте сюда ваши сочинения!

Студенту, деваться некуда, дал. Попов долго листал, изучал, хмыкал...

–Дайте зачётку!

Что остаётся бедному студенту?! Протягивает.

– Вы блестяще подготовились к экзамену!

И ставит пять. А потом громко на всю аудиторию:

– Запомните все этого трудолюбивого, влюблённого в мой предмет студента! Он не поленился выписать всё, что знал в эту большущую общую тетрадь на девяносто шесть листов умопомрачительно мелким почерком!

Все смотрят на ошарашенного студентка. Затем Попов спрашивает:

– А можно я оставлю это себе? Мне для подготовки к лекциям пригодится!

Спустя год в пору экзаменов студент и Попов встречаются на лестнице. Преподаватель проходит мимо и спрашивает:

– Как успехи, молодой человек?

– Да сдаю потихоньку, – отвечает студент.

– А вам не надо потихоньку! Вам надо, как у меня: с большой общей тетрадью! Любой преподаватель оценит ваше усердие по достоинству!

***

Попов славен был тем, что толпы народу оставлял на пересдачи, сам опаздывал, не приходил, а когда приходил, оставив студентам задание, убегал в компьютерную аудиторию в шахматы играть. Причем, если проиграет, то прибежит к студентам, да и выгонит всех, мол, зол, завтра приходите.

И вот однажды собрались хвостатые собратья на очередную пересдачу. Попова нет, все ждут, тусуются, знакомятся и всякое такое. Час никто не беспокоился, но через три часа ожидания в массах появилось сомнение, придет ли. Тут прибегает барышня из учебной части и рассказывает, что преподаватель позвонил, сообщил, что прийти не может. Оказалось, он заперт дома. Кто-то из родных ушел и ключи забрал. Но, дабы не расстраивать товарищей двоечников, Попов предложил им приехать к его дому и сдать задолженности тем, у кого горит и отчисление маячит в обозримом будущем.

Собралась небольшая группа особо страждущих. Приехали в отдаленный район Москвы, в старую хрущевку, где щели такие, что непонятно, зачем ключи нужны, столпились у двери на втором этаже. Попов спрашивает из-за двери:

– Кого тройки устроят?

Больше половины согласились.

– Просовывайте, – говорит, – зачетки под дверь.

Поставил, отпустил. Студенты похитрее остались ждать «халявы» – дверь все равно заперта, значит, Попов спрашивать из-за нее будет. Так и есть.

– Что, четверки хотите?

–Ага!

–Ну, вот вам каждому по вопросу, отвечайте.

Все учебники-шпаргалки пооткрывали, рассказали, получили свои четверки и отчалили.

– Отличники-то остались? – спрашивает всё так же из-за двери Попов.

А как же им не остаться! Ведь халявные пятерки – это самый кайф, после таких мытарств, тем более.

– Остались, да! – бодро отвечает группа самых хитрых хвостистов из-за двери, уже готовясь открыть учебники и по налаженной схеме отвечать, только видимо не один, а два вопроса.

– Ну и чудненько! – говорит преподаватель – Выходите-ка на улицу, во двор, я вас сейчас с балкона поспрашиваю!

***

Экзамен по русской литературе принимал профессор Андрей Александрович Чернышев. Девушке попался билет, где одним из пунктов значилось стихотворение «На смерть К.П. Чернова». Отвечая на этот вопрос, студентка упорно именовала сие творение «На смерть Чернышева».

Надо отдать должное невозмутимости преподавателя. Только в конце ответа он спокойно сказал, что вообще-то стихотворение называется «На смерть Чернова». А он, Чернышев, пока, слава Богу, жив.

Студентка получила четверку, чему была несказанно рада.

***

В одно воскресенье сентября весь курс отправили копать картошку на Бородинское поле. Вечером, после работы, некий студент изрядно отметил этот день, так что не смог вернуться в Москву и остался там ночевать.

А на картошке были две девушки из фотогруппы. Они все снимали, и утром на факультете уже висела фотогазета – на тему лермонтовского стихотворения «Бородино». А там – фото оставшегося мальчика и слова «Плохая им досталась доля: немногие вернулись с поля».

Позже кто-то дописал туда: «Когда б на то Господня воля, остались бы и вы».

***

Студентка Вика приехала на сельхозработы впервые в жизни. Стоит на краю картофельного поля и удивленно вопрошает:

– А где же картошка? Тут одни кусты!

***

Картошка стала самым важным событием во всей студенческой жизни. Ходили все тогда в телогрейках, ватных штанах, платках-шапках, поскольку в ту осень часто выпадал снежок, и было большим счастьем умыться ледяной и ржавой водой из уличного крана. Работали студенты не где-нибудь, а на Бородинском поле, среди памятников архитектуры.

И вот как-то приехали на Бородинское поле французы, почтить память своих героев 1812 года. И понятно, как и в 1812-м, немного заблудились на бескрайних русских картофельных просторах. И тут увидели похмельных русских мужиков у костра. И решили спросить у них дорогу.

Какие же были у французов испуганные, удивленные и восхищенные одновременно лица, когда наши русские бородатые и пыльные мужики, они же мальчики-международники, полжизни прожившие с папами в Парижах, на чистом французском стали объяснять им дорогу. Всех однокурсников с той картошки гордость за державу распирает до сих пор...

***

Дело было летом 1972 года под Ковровом, на военных сборах. Жара стояла страшная. Решили как-то раз студентов проверить на химическое оружие, а попросту говоря, на газы. Загнали в оранжерею, врытую в землю так, что стеклянная крыша ее находилась на уровне портянок сапог. Действия студентов должны были быть предельно просты: в тот момент, когда прозвучит команда «Газы!», надеть противогаз и ждать следующий приказ: «Все на выход!».

Все старались выполнить задание четко и быстро, чтобы потом глотнуть живительного свежего воздуха на поверхности. Все, кроме одного – Виктора Анпилова. В самый интересный момент он сорвал с себя противогаз. Так его и вынесли потом на воздух: без сознания, бледно-синего, наглотавшегося разных газов. На вопрос, зачем он это сделал, Витя, придя в себя, ответил, что хотел проверить, правда ли это были настоящие газы.

***

Студент Саша обиделся однажды на своего соседа по комнате – чернокожего студента из Гвинеи-Бисау. Сильно обиделся! И музыка у того последний писк, и одежды – море, и денег в кармане, а главное – холодильничек собственный, а внутри пиво иностранное, и замок на дверце, не украдешь.

Чашу Сашиного терпения переполнил день, когда Саша покинул комнату ненадолго, в тапочках, без ключа. Ну, вышел в соседнюю комнату на чашку чая. Сосед дверь запер и смылся на три дня, оставив Сашу в коридоре. Однокурсники, конечно, не дали пропасть, приютили. Однако Саше от этого было не легче. Обида душит. Шоколадный вернулся не один, а с блондинкой. Саша врывается к соседнюю в комнату и – ухом к стене!

– Ты чего? – спрашивают друзья.

– Жду, когда ритуал закончится, – отвечает.

Дождался Саша, когда в соседней комнате стихла музыка, и натравил на парочку оперотряд. Блондинку забрали в милицию, негра долго отчитывали в учебной части, а студентам на потеху показали объяснительную записку:

«Я, такой-то, прывёл шлуху в комнату. Болше ни буду. Прашу миня прастить».

***

Про Елену Борисовну Гуревич (бабу Лену) сначала говорили, что она внучка Пушкина, потом – что дочка, а потом – что бабушка Пушкина. Это своего рода комплимент, поскольку Елена Борисовна, несмотря на преклонный свой возраст, имела прекрасную гибкую фигуру. Говорят, когда она приезжала с Ленгор на журфак, чтобы пожаловаться на лентяев, она после каждого лестничного пролета садилась на шпагат, а потом бодренько входила в приемную деканата. И со спины все думали, будто это девочка-спортсменка.

Баба Лена говорила:

– Я до сих пор сажусь на шпагат, потому что никогда не пила, не курила и не занималась сами знаете чем.

Её любимая песня во время катания на коньках была «Крутится-вертится шар голубой»!

***

Физкультурную спецгруппу бабы Лены на курсе все называли «зелёные береты»: только они в любую погоду занимались на улице. Как-то на Ленинских горах дул промозглый осенний ветер и студенты решили попросить Елену Борисовну перенести занятия в спортзал. Она выслушала их и безапелляционным тоном ответила:

– Ветер массирует кожу.

Эта фраза передавалась из уст в уста по всем факультетам.

***

Елена Борисовна Гуревич (баба Лена), которая вела спецгруппу по физкультуре, поставила в самый конец лыжного забега одну студентку из Грузии рядом с негром и сказала:

– Учись вместе с чернокожим! И у них снега нет, как у вас в Грузии!

***

Евгений Павлович Прохоров задавался вопросом, а корректно ли транслировать на республики Средней Азии программу «Спокойной ночи малыши», ведь там один из персонажей – поросёнок. А, как известно, у мусульманских народов свинья – зверь нечистый.

***

Первый курс. Лекция Людмилы Евдокимовны Татариновой. 201-я аудитория. Студентка Ольга очень старательная, трудолюбивая девушка, но при этом без конца опаздывает на лекции! И сегодня Оля умудрилась опоздать на двадцать минут.

Ольга открывает тяжелые двери и тихо, как мышь, по стеночке начинает карабкаться по ступенькам, как вдруг сверху слышит:

– Нет! Только не это!

Еще ничего не поняв, Оля продолжает пробираться наверх, но тут еще громче:

– Нет! Только не это! Только не это!

Вот только тут студентка поняла, что этот отчаянный крик лектора относился именно к ней. Быстро извинившись, Оля вылетела из аудитории. Месяца полтора Оля нигде не опаздывала.

***

Лекции по зарубежной литературе обычно проходили у нас в Ленинской аудитории. Справа от лекторской кафедры,в углу, белел приличных размеров бюст Ленина.

Кучборская заходила в аудиторию всегда по-разному. Обычно на ней был традиционный коричневый костюм и светлая блузка, застегнутая «под горлышко», а под мышкой – какая-то темная кожаная папка. Иногда Елизавета Петровна стремительно влетала в зал, подобно бабочке, смешливо смотрела на бюст вождя революции и затем с размаху запускала в него своей таинственной папкой.

Удивительно, но изредка эта папка надолго задерживалась на отполированной лысине Ильича. Тогда Кучборская читала лекцию с особым артистизмом и воодушевлением.

Это была какая-то загадочная игра, тайного смысла которой студентам понять до конца так и не удалось…

***

Январь, первый курс, первая сессия, первый экзамен – все при параде. Слегка опоздав, появляется элегантный студент Олег, держа под мышкой чем-то заполненный свой шикарный кожаный редингот.

– Что это у тебя? – спросили однокурсники.

– Книги по античной литературе, семь штук – ответил Олег. – Я не все успел прочитать, вернее, почти ничего не прочитал.

– Послушай, старик, неужели за те пятнадцать минут, которые тебе дадут на подготовку, ты успеешь прочитать всю «Илиаду»? – засомневались друзья.

– Это неважно, главное чтобы книги были под рукой, и тогда я сдам любой экзамен.

Экзамен начался. Слегка выдержав паузу, входит Олег со своей «библиотекой» под рукой. Четким и уверенным шагом он подходит к столу, резко выхватывает билет и громогласно произносит:

– Номер двенадцать!

И сразу же отправляется вглубь аудитории. Не успев сделать и двух шагов, Олег услышал:

– Книжку!

Встав как вкопанный, Олег медленно, словно на него наставили ствол автомата, поворачивается, и, прижимая к груди свободную от «фолиантов» руку, отвечает:

– Вы, знаете, Елизавета Петровна, никакой книжки у меня нет.

– Книжку! – повторила свое требование Кучборская, картинно протягивая свою руку в сторону нашего героя.

– Честное слово, никакой книжки у меня нет, – не сдавался Олег.

– Зачетную, зачетную, – зашептали с разных сторон, догадавшись, чего требует Кучборская.

– А, так бы сразу и сказали, – облегченно вздохнул Олег.

Энергично выхватив из внутреннего кармана пиджака зачетку и хлопнув ей об стол так, что Елизавета Петровна чуть не подпрыгнула на своем стуле, Олег зашагал выбирать себе место подальше от экзаменатора. Столы той аудитории были старые, а сиденья были откидывающиеся, обшитые коричневым дерматином.

Наступила тишина. Бедный Олег не учел особенностей этих кресел. Аккуратно сложив книги рядом с собой, он начал читать «Илиаду». Не выдержав напора Гомера, Еврипида, Софокла и прочих античных писателей, сиденье опрокинулось, и все эти греки с грохотом рухнули на пол. С невозмутимым видом Елизавета Петровна обратилась к отвечающему студенту:

– Вы видите этот гвоздь, Алексей? – спросила Кучборская и показала на шляпку гвоздя торчащего из крышки стола, за которым они сидели. – Когда на ваше место придет этот молодой человек, он будет долго мучиться. Он будет пытаться вытащить этот гвоздь зубами. И я помогу ему в этом, Алексей. Поверьте мне, обязательно помогу.

Экзамен прошел успешно. Все сдали на четыре и пять.

***

Сдавали как-то студенты зачет по зарубежной литературе Елизавете Петровне Кучборской. В тот день ей вручили какую-то награду. Поэтому она была в прекрасном настроении. Показала студентам ее и сказала, что по такому поводу она всем поставит зачет автоматом! Все облегченно вздохнули. Она сложила зачетки в стопочку. Брала по одной, читала фамилию, спрашивала – кто это? Обладатель вставал, она смотрела, улыбалась, и ставила зачет.

Когда очередь дошла до студента Миши, Кучборская прочитала вслух фамилию:

–Шабашов. Гм… Какая интересная фамилия!

Миша встал, улыбаясь всем телом.

– Ну, давайте все-таки, немного поговорим о литературе! – вдруг предложила Елизавета Петровна и обратилась к нему: – Вы читали Бальзака?

Миша успел прочесть далеко не всё, что полагалось по программе. Плюс к этому все прочитанное уже успело покрыться туманом. А Кучборская стала вонзать в него названия романов, которые прошли мимо внимания:

– О чем говорится в такой-то вещи?

Миша в ответ что-то мычал… Вдруг его осенило:

– Вы знаете, этот роман я читал, конечно. Только еще в школе! Уже все забыл…

– О-о, какой умный мальчик! – неподдельно удивилась Елизавета Петровна. И стала закидывать Мишу еще какими-то названиями, которые он впервые слышал. Но со своего конька не сходил! Из ответов получалось, что всю французскую литературу Миша перечитал в школьные годы. И все уже забыл три раза…

– А вы служили в армии? – примирительно спросила Кучборская.

Известно ведь, что она уважала юношей, отслуживших в рядах вооруженных сил.

– Да! Конечно! – воскликнул Миша.

– Ну что ж, тогда понятно, – сказала профессор.

Мол, там вообще все мозги отбивают… Она взяла ручку и прицелилась к зачетке. На секундочку задумалась. Посмотрела на Мишу (уже холодного!) и посоветовала:

– Все-таки как-нибудь перечитайте! Это замечательная литература!

И написала в заветной графе: «Зачет»…

***

Дитмар Эльяшевич Розенталь говорил про себя, что он – ровесник века и… революции. В 1917 году в семнадцать лет он приехал в Москву. Словари под его редакцией до сих пор остаются эталонными, а по учебникам Розенталя продолжают учиться. Это был, наверное, один из величайших знатоков русского языка. Удивительный человек. Уже совсем преклонного возраста продолжал преподавать, в маразм не впадал и сохранял ясность мысли до последних своих дней. Хотя зимой на факультет ему ездить было очень тяжело. Жил Дитмар Эльяшевич в большом полукруглом доме на берегу Москвы-реки, что напротив нынешней площади Европы и Киевского вокзала. Книги у него дома были везде: в шкафах, на столах, на стульях, просто стопками на полу. Он иногда даже сидел на этих самых стопках. Да и гости, бывало, присаживались.

Дитмар Эльяшевич хорошо знал русский язык. Лучше нас с вами и Вордом от Микрософта, вместе взятых. Так вот, он говорил, что одинаково допустимыми нормами произношения в современном русском языке являются твОрог и творОг. Но культурные люди говорят творОг, неизменно добавлял он. Ещё у него была такая присказка: «Не втирайте мне пенсне».

А вот случай на экзамене. Первокурсник читает Маяковского:

– … Стальной изливаясь леевой…

Дитмар Эльяшевич перебивает:

– А что такое леева, молодой человек?

– Леева? Так это такая специальная сталь, которую льют, – не растерялся студент. –Знаете, есть сталь, которую катают, а эту льют.

А потом, после экзамена, этот студент рассказывал однокурсникам:

– И он так серьезно мне поверил, подумал, наверное, вот, всю жизнь занимаюсь языком, а этого не знал…

В общем, за находчивость у нас никогда не наказывали.

***

На первых курсах надо было сдавать лыжный кросс. Куда деваться: стали на лыжню и круги на Ленгорах наматывали. Все как-то дошли до финиша и получили зачетное время. А один студент с очень полной фигурой еще идет не торопясь вместе с двумя-тремя сотоварищами соответствующей комплекции.

Тут неожиданно прибегает на финиш фотокорреспондент «Московского университета» и говорит, что ему поручили опубликовать снимки участников кросса. Тут из-за поворота не спеша – главное не результат, а участие! – появляются эти запоздавшие студенты. Их выстраивают на лыжне один за другим в красивых позах, улыбающийся студент – на первом плане. И фотокор делает свое дело.

В газете это фото появляется с подписью: «Первыми на финиш пришли…».

(Вспоминал Сергей Садошенко)

***

Учился на вечернем студент с Украины (тогда ещё союзной республики) по фамилии Брежнев. Приходил на экзамены всегда самым последним, когда в аудитории уже никого не оставалось, протягивал преподавателю зачетку и так проникновенно говорил:

• Моя фамилия – Брежнев…

Так на четвёрки и проучился.

***

Эта история произошла во время зимней сессии. Студент из Грузии по имени Гела, не очень хорошо подготовившийся к ее сдаче, приходил на все экзамены и зачеты с одной-единственной книгой под мышкой. Это было какое-то редкое издание произведений Сталина.

Тогда Гела читал только эту книгу. И она удивительным образом помогла ему успешно сдать сессию. Всегда подтянутый и благородно-бледный, в прелестном черном костюме и с таинственной книгой в руках, Гела заходил в аудиторию, вытаскивал первый попавшийся билет, бегло просматривал его содержимое и, как правило, отказываясь от подготовки, спокойно усаживался напротив экзаменатора.

Неважно, какой предмет сдавал Гела и какие вопросы стояли в билете. Любой вопрос Гела произносил вслух, говорил пару-тройку ничего не значащих вводных фраз и тут же задумчиво отмечал:

– Кстати, по этому вопросу очень интересно высказывался товарищ Сталин. Он считал...

Каким-то удивительным образом каждый из преподавателей тут же «переключался» на Сталина и вступал с Гелой в активный диалог. Кому-то Сталин нравился, кому-то нет, кто-то просто его ненавидел, а кто-то удивлялся тому, что именно мог сказать Сталин, к примеру, о развитии зарубежного телевидения или о советской журналистике брежневского периода…

Но ответ всегда находился. И обе стороны оставались вполне удовлетворенными беседой. Гела торжественно уходил с отметкой в зачетке, а преподаватель, как правило, оставался в доброжелательном состоянии духа, размышляя над содержательной беседой с таким умным студентом! Сталин не подвел, и Гела благополучно сдал сессию. Вот такие чудеса бывали у нас на журфаке…

***

Журфак – факультет идеологический, и в советское время многие студенты были если не кандидатами в члены Коммунистической партии, то ее активными членами. Студенты посещали партсобрания, платили партийные взносы – 10 копеек в месяц из сорокарублевой стипендии.

В то же время многие, учась на факультете, создавали комсомольско-коммунистические ячейки общества – здоровые советские семьи. Студентка Аня как раз создала такую ячейку и уже готовилась стать молодой мамой. Она порхала по факультету с динамично растущим животом и радовалась каждому дню своей удивительно-влюбленной жизни.

Но однажды, направляясь платить очередные десять копеек в партком журфака, Аня грустно сидела у двери парткома и тихо перебирала складочки на своем «беременном» сарафане. Во время переезда в новую комнату она где-то затеряла свой партийный билет и теперь не знала, как заплатить взносы и что сказать председателю парткома.

Когда председатель парткома услышал душещипательную историю об исчезновении Аниного партбилета, воцарилась гнетущая пауза. Пожилая добродушная машинистка испуганно хлопала желтыми ресницами, сочувственно глядя на Аню, а председатель медленно покрывался красными пятнами… Наконец, он разразился гневной речью:

– Что?! Вы не знаете, где ваш партбилет?! Да вы что?!! Вы соображаете, что произошло! Вас исключат не только из партии, но и с факультета! Как вы могли!

Бедная Аня разрыдалась и с обидой сказала:

– Что вы на меня кричите! В конце концов, мне нельзя волноваться, я – беременная женщина!

И тут председатель выдал фразу, достойную анналов истории компартии:

– Запомните, вы – не беременная женщина! Вы в первую очередь – беременный коммунист!

Сотрясаясь от дикого хохота и заклейменная позором, девушка сбежала из парткома, в душе радуясь тому, что на дворе горбачевская перестройка, и ее не сошлют за потерю партийного билета ни на Соловки, ни куда бы то ни было.

Партбилет потом благополучно нашелся, взносы были уплачены, а у Ани родился прелестный сынишка.

***

Для того чтобы получить зачет по стрельбе, нужно было зарядить винтовку и совершить энное количество выстрелов, желательно попав в бумажную мишень, висящую где-то в конце длинного и жуткого туннеля в холодном факультетском подвале.

Слева от студентки Лены Остапенко лежал армянский юноша в очках с двойными линзами и с искренним ужасом пытался разглядеть, в каком направлении ему следует стрелять. Справа – еврейская девушка-левша, которая никак не могла взять в толк, как правильно держать винтовку. Экзаменатора явно раздражали как сами студенты, так и их «нерусские» фамилии, ну и в особенности, полный идиотизм в области стрельбы!

Экзаменатор-стрелок торжествующе поднял руку и… бах-бах-бах, раздались какие-то разрозненно-глухие выстрелы. Кое-как студенты отстрелялись. Преподаватель собрал мишени и раскрыл журнал, а студенты выстроились в очередь за зачетами:

– Та-ак…Гольдберг Юлия….два попадания…ну ладно, зачет…

Зардевшаяся от счастья Юлия выбежала из комнаты, и ее каблучки звонко зацокали по выводящей на волю лестнице.

– Т-а-ак…Микоян…Где Микоян? Это ты? Как ты в армии собираешься служить? Что? Освобожден? Что? Зрение? Какая разница, зрение – не зрение, журналист должен уметь стрелять! Придешь пересдавать в среду…ни одного попадания, что это такое!

Парень в очках с двойными линзами грустно опустил голову и почесал затылок. Наконец очередь дошла до студентки Лены.

• Остапенко. Кто такой Остапенко? Где Остапенко?! А-а, это ты Остапенко?!

Сердце девушки замерло, неужели не попала ни разу?

• Вот! – радостно закричал преподаватель по стрельбе. – Учитесь! Почти все выстрелы в «яблочко»! Ты откуда, Остапенко? А-а, из Винницы… Ясно…

Тут преподаватель гневно обвел глазами оставшуюся кучку студентов, потряс издырявленной мишенью Лены и произнес:

– Вот! Смотрите, как бендэры стреляют!..

***

В советское время для поддержания порядка в студенческих общежитиях проводились рейды, в которых участвовали преподаватели университета, партийные студенческие активисты и старосты этажей.

Было воскресное зимнее утро. Две моих соседки по комнате разъехались по домам, благо жили неподалеку от Москвы. Одна студентка уже встала и чистила зубы, а третья ее соседка по комнате еще почивала. Звали ее Алена, и была она пышнотелой, розовой и свежей, как еще не сорванный розовый бутон. Алена любила поспать, причем делала это с размахом: обыкновенную студенческую кровать она превратила в истинно царское ложе, водрузив на нее два матраца и перину, а также несколько подушек в домашних наволочках с рюшами и чудное шелковое одеяло, купленное по блату в универмаге города Брянска. Сон еще трепетал в Алениных ресницах, а ее соседка сплевывала очередную порцию мятной зубной пасты, как в дверь затарабанили.

– Открывайте! Проверка! – раздался грубый мужской голос.

Студентка наспех запахнула халат и повернула ключ в замочной скважине. Оттеснив ее в сторону, в комнату нагло ввалилась куча мужиков разных возрастов и мастей. Самый главный и самый наглый из них обвел глазами помещение, и к собственной досаде не обнаружив в комнате ни остатков незаконных пьянок, ни сигаретных бычков в пепельнице, подошел в Алениному ложу.

– А тут что? – тыкнул он пальцем в шелковое брянское одеяло, и торжествующе-ехидно добавил: – Тут, наверное, мальчик накрылся?

В этот момент уже проснувшаяся Алена откинула небесной красоты одеяло и, обнажив свои теплые ото сна, крупные и плотные груди, злобно прошипела:

– Мальчик, к вашему сведению, уже давно накрылся! Это я такая толстая тут лежу.

После этой фразы Алена томно закатила глаза и, придвинувшись вплотную к лицу хама, нагло произнесла:

– Не хотите присоединиться?

Мужик в испуге попятился назад, и не обнаружив за своей спиной других членов утреннего рейда по женским комнатам, которые вышли аккурат после мизансцены обнажения груди, и пулей вылетел вон.

После этого рейды эту комнату больше не посещали, и Алена каждое воскресенье предавалась сладким снам на своем грандиозном ложе. Иногда и с мальчиком…

***

Экзамен по русской литературе советского периода. Вызывает преподаватель отвечать студента Женю:

– Что написал Максим Горький?

Женя соорудил на лице удивление:

– Максим Горький?!

Мол, как неприлично спрашивать такое! И у кого? У советского студента Жени!

– Да он много чего написал! – Мол, спрашивайте конкретнее. И вдогонку бросил самое популярное слово – «мать», интонацией поставив точку.

– А еще? – не унималась спрашивающая сторона.

– Еще?! – обомлел Женя.

Народ смекнул, что познания в Горьком у Жени на этом истощились. И к нему полетели подсказки. Из одного угла засвистело: «Дети солнца», а из другого – зашипело: «Мещане». Эти слова пересеклись над головой студента и в обнимку упали ему в уши. И он, как Ньютон от упавшего яблока, радостно – как же это он мог забыть?! – воскликнул:

– «Дети солнца в пещере»!

Народ согнуло пополам от смеха. А экзаменатор издал звук «чпок» – это его глаза выскочили из орбит…

***

Одна студентка, читая произведения Ленина, разомлела и уснула на его трудах в читальном зале на третьем этаже. А кода проснулась, то на лбу у неё отпечатались буквы НИНЕЛ (Ленин – наоборот).

***

Профессор философии на одной из своих лекций сказал:

– Россия перед Октябрьской революцией стояла на краю пропасти. А после революции она сделал шаг вперед!

***

В общежитии ДАС жил некий Кирилл Щенников (фамилия изменена), пироман и клептоман. Он был достаточно неплохо обеспечен, хорошо одевался, порой закатывал первокурсникам щедрые пиры в виде вина с мороженым, но при этом не гнушался подворовывать и мелкие деньги.

Щенникова отчислили с факультета за неуспеваемость. Он не расстроился. В его бендеровской голове роились сотни проектов. В частности, он возмечтал о собственной телекомпании и подбил своих друзей Сашу Мазура (фамилия изменена) и Галю Лукьянову (фамилия изменена) взять кредит на крупную сумму. Но открывать телекомпанию раздумал. Он снял квартиру на Беговой улице и зажил на широкую ногу.

Но деньги растаяли. Кредиторы стали предъявлять претензии. И Щенников решил сбежать из Москвы домой, в Воронеж. Денег у него не было даже на билет. Друзья купили ему две бутылки водки: сунуть проводникам и ехать в Воронеж зайцем. И вот приятели пришли его провожать. Даже выпить на посошок было нечего. На столе лишь одиноко томились две бутылки водки, но трогать их было запрещено. Это для проводников! Золотой запас! Зашла Лукьянова, увидев бутылки, шумно сглотнула.

• Нельзя, Галка! – строго сказали ей.

Но выпить Лукьяновой хотелось ужасно. Дождавшись минуты, пока Щенников уйдет собирать вещи и оставит драгоценную водку без присмотра, она вдруг шумно разрыдалась. Девочки бросились ее утешать.

– Шурка с Пролетарки умер, – рыдая, причитала Лукьянова.

Этого Шурку никто никогда не видел, но в рассказах Лукьяновой было несколько таких персонажей, о которых она часто говорила, причем с таким видом, словно знать их должны были все. Таким образом, Шурка с Пролетарки – это было что-то пусть ни разу не виденное, но знакомое и родное. И вдруг – умер! Мать честная!

Расчувствовавшись, девочки потихоньку отвинтили пробку, налили Гале водки в стакан, в бутылку долили воды из-под крана и поставили водку на место. Галка продолжала рыдать, рвать на себе волосы и причитать. Пришлось проделать ту же операцию и с другой бутылкой.

Щенников вернулся, ни о чем не догадываясь, прихватил водку, сунул ее в спортивную сумку с вещами и уехал на вокзал. Как он сел в поезд, что с ним потом сделали проводники, обнаружившие вместо водки слабоалкогольный коктейль с водичкой из-под крана, история умалчивает.

Сейчас Щенников обитает за границей, так что, наверное, все сошло ему с рук, как и многие другие его проделки. А компания с изрядно выпившей и резко переставшей рыдать Лукьяновой вернулась в ДАС.

– Погодите, девчонки, – сказала, пошатываясь и икая Лукьянова, завидев телефоны-автоматы, висевшие в холле ДАСа. Зигзагами она направилась к одному из них, сняла трубку, набрала номер.

– Алло, Шурка! Привет, это Галя. Как твои дела? Что-о? Кто пошел на фиг? Я пошла на фиг? Мерзавец! А я из-за него сегодня столько слез пролила!

Лукьянова бросила трубку.

– Гад! – сказала она как ни в чем не бывало вытаращившим глаза подругам. И прошествовала в свою комнату.

... Кредит, взятый и промотанный Щенниковым, пришлось возвращать одному Саше Мазуру. Пять лет он проработал в банке, давшем кредит, курьером. Бесплатно.

***

На военную кафедру одна студентка ходила редко. У девушек была какая-то специальность, подробности которой были записаны в секретной тетради. Узнать, что это за специальность, было практически невозможно: тетради хранились в портфеле из кожзаменителя прямо на кафедре, запечатанные сургучной печатью. Когда-то они отдавались студентам, и одна студентка вырвала страницу, а потом кинула её в туалет, а канализация вынесла этот листок в Москву-реку, и её оттуда выловил шпион и нанес урон нашему государству.

Перед сессией студентка, редко посещавшая лекции, нагрянула на военную кафедру. Майор ей сказал, что ее отчислят, если она сейчас же не напишет в своей тетради всё секретное, что он выдал за семестр ее однокурсникам. Озираясь, он вытащил из заветного портфеля чистую тетрадь. И тетрадь более бдительной студентки, Лены, полную сверхсекретной информации. Судя по пухлости её тетрадки, эта Лена вполне могла стать пианисткой Кэт. А судя по записям – шифровщиком Кода Да Винчи или участковым врачом. У неё был ужасный почерк! Там были такие кракозябры, что у асов британской разведки на расшифровку ушло бы полгода! А у студентки до сессии было два дня!

И тогда она отсчитала количество страниц, исписанных Леной. Их было 58. Ровно столько девушка исписала рядами бессмысленных кружев, спиралей и крючков. Управилась за тридцать пять минут, чем несказанно удивила майора. А зря. Потому что он стал вчитываться и не вчитался, а остолбенело спросил:

– Это что?!

–Это шифровка! – гордо ответила студентка.

Историю сообщила Инесса Рассказова

***

На экзамене у Елизаветы Петровны Кучборской студентке Эле, закончившей перед журфаком музыкальное училище и неплохо разбирающейся в музыкальной литературе, достался билет о Гомере. Но она почему-то совершенно не знала, что говорить. Тогда девушка нашла выход из положения, она сказала:

– Когда я читаю Гомера, мне кажется, что слышу Баха.

Дальше минут двадцать Эля говорила о творчестве Баха. Кучборская с удовлетворением слушала девушку, хотя имя Гомера было произнесено всего один раз. Елизавета Петровна поставила ей «отлично», но Гомера сказала все-таки перечитать.

***

На экзамен по античной литературе к Елизавете Петровне Кучборской пришли два классических журфаковских оболтуса. Они неожиданно для всех явились в строгих костюмах и с одним на двоих букетиком из трех гвоздичек. Вошли в аудиторию эти два студента вместе.

Кучборская принимать букетик не стала, попросила положить его на стол. Один студент ответил: Елизавета Петровна тройку поставила, второй ответил: тоже тройку получил. Уходят студенты, довольные сдачей экзамена. Следом за ними Кучборская двумя пальчиками берет за хвостик букетик, выносит его и говорит ожидающим:

– Передайте, пожалуйста, товарищам, забывшим этот предмет.

***

На экзамене Кучборская спрашивает студента:

– Что у вас в билете?

– «Мадам Бовари», – отвечает юноша, делая ударение на втором слоге.

– Вон отсюда!

***

Однажды, отвечая Кучборской по билету, студентка сказала «Гаргантюа и Пентагон», на что Кучборская спросила:

– Простите, а где вы учились?

***

Один очень хитрый студент пришел на зачет к Кучборской. У студента была своя технология сдачи всех экзаменов и зачетов. Называл он ее «минное поле». Суть состояла в том, чтобы при ответе на билет заставить преподавателя спросить его о том, что он знает лучше всего и увести его в дискуссию по этой теме.

Перед зачетом у Елизаветы Петровны студент прочитал только Бальзака «Крестьяне» и критику об этой книжке, но это было даже не по программе. В день зачета Кучборская запускала в аудиторию несколько человек, дискутировала с ними на определенную тему, а особо отличившемуся ставила зачет. В одну из таких групп зашел хитрый студент. Говорили как раз о Бальзаке.

В какой-то момент дискуссии, когда обсуждали, о чем же писал Бальзак, студент провокационно и очень неуверенно сказал:

– Бальзак и о крестьянах писал…

На что Кучборская с усмешкой сказала:

– Да, про рабочих и крестьян?! Что ж вы, милый про крестьян-то читали у него?

Вот этого вопроса студенту и нужно было добиться от Елизаветы Петровны. И он стал с увлечением рассказывать о крестьянах у Бальзака.

Однокурсники в этот момент притихли, никто их них про крестьян не слышал, все боялись вступить в беседу. Кучборская осталась очень довольна ответом студента и поставила ему зачет с тремя восклицательными знаками.

После этого зачета хитрый студент стал героем курса, потому что получить зачет с тремя восклицательными знаками мало кому удавалось. Когда он шел на следующие экзамены и неважно отвечал, ни один преподаватель не мог поставить ему ниже, чем «отлично»: ведь Кучборская оценила его знания очень высоко. И пока страницы зачетки через две сессии не перелистнулись, студент был круглым отличником.

***

Кстати, о системе Елизаветы Петровны Кучборской. Зачет она ставила со своими значками, которые могли расшифровать только преподаватели, когда студент приходил к ним на экзамен.

Зачет (о) – осёл

Зачет (м) – молодец

Зачет (пд) – полный дурак

Зачет (!!!) – это наивысшая оценка у Кучборской, она ставила ее в лучшем случае только один раз в течение всего потока ставила, да еще и не каждый год.

***

На одной из первых лекций по зарубежной литературе Нинель Ивановна Ванникова сказала студентам ни в коем случае не читать Боккаччо по хрестоматии. «Декамерон» нужно прочитать полностью, а в хрестоматии всего три новеллы. Ванникова сказала, что если от кого-нибудь услышит на зачете эти три хрестоматийные произведения – сразу будет выгонять.

Один хитрый студент хорошо запомнил это «напутствие» преподавателя, поэтому решил хрестоматию не читать, а прочитал три других новеллы, не по хрестоматии.

И вот наступает пора сдачи зачета. Естественно, на слова Нинель Ивановны не все студенты обратили внимание. Какой-то девушке попался билет по Боккаччо.

Ванникова спрашивает ее:

– Вы прочитали всего Боккаччо?

– Да, конечно! Я всё прочитала!

– А какие новеллы вам больше всего запомнились?

Студентка называет одну из хрестоматии.

– Насколько я помню, – говорит Ванникова, – это из хрестоматии. Что вам еще запомнилось?

– Нет, я прочитала всё, – настаивает студентка.

И называет вторую хрестоматийную новеллу.

– Хорошо, – кивает экзаменатор, – это второе произведение из хрестоматии. Там всего три новеллы. Назовите мне третье произведение, и мы посмотрим, что же вы все-таки запомнили.

Девушка начинает тушеваться и все-таки называет третье произведение тоже из хрестоматии.

– Так! – повысила голос Ванникова. – Это третья новелла из хрестоматии! Больше вы не запомнили ничего! Значит, вы читали хрестоматию! А я вас просила не читать хрестоматию!

Девушка что-то лопочет, что прочитала весь «Декамерон». Но Ванникова непреклонна:

– Вы меня обманываете! Приходите на пересдачу!

Следом садится отвечать другая студентка. Девушка отвечает по билету, хорошо отвечает, между прочим. Нинель Ивановна задает дополнительный вопрос:

– А прочитали ли вы Боккаччо?

– Конечно! – отвечает студентка.

– Вы же помните, что я просила вас не читать хрестоматию? – напоминает Ванникова.

Студентка клянется, что читала все новеллы. Ванникова снова спрашивает, какие же все-таки произведения ей запомнились. Эта студентка, как и предыдущая, называет все три новеллы из хрестоматии.

– Вы свободны! Вы не выполнили того, о чем я вас просила! Я же просила всех, не читать хрестоматию, а читать произведения! Приходите на пересдачу!

Затем Нинель Ивановна бросает взгляд на того хитрого студента, который не читал хрестоматию:

– Идите отвечать вот, вы, молодой человек.

Студент садится перед ней и спрашивает:

– Вы меня, наверное, тоже сейчас по Боккаччо будете спрашивать?

– И вы хрестоматию читали? – снова огорчилась Ванникова.

– Да, читал, хрестоматию…– смутился студент. – Я читал хрестоматию до того, как вы просили ее не читать, и потом я пошел в библиотеку и перечитал всего Боккаччо. Поэтому я не буду вам рассказывать про три несчастные хрестоматийные новеллы.

Далее этот хитрый студент стал говорить о том, как ему понравился Боккаччо, как его впечатлило его творчество, и рассказал о тех трех прочитанных новеллах не из хрестоматии. Ванникова похвалила студента, поставила ему зачет и отпустила с миром.

***

Студент второго курса работал в газете «Комсомольская правда», где сделал материал к столетию «Капитала» Карла Маркса. Наступает время сессии, и этот студент как раз сдает экзамен по политэкономии, отвечает билет, причем неплохо отвечает. Неожиданно преподаватель задает ему вопрос:

– Это вы написали статью в «Комсомольской правде» о «Капитале»?

Студент, уже мечтающий об автомате, отвечает:

– Да, я, я!

На что преподаватель, ехидно улыбнувшись, говорит:

– Ну, значит, вы должны хорошо знать «Капитал».

После этого студент называет какую-то необходимую цитату, а преподаватель интересуется:

– Так, это в каком томе, на какой странице было?

До студента внезапно доходит, что преподаватель его просто-напросто валит, причем красиво представляя себя перед сидящей группой девушек.

Но студент тоже был заинтересован в хороших взглядах девушек. Поэтому, когда в очередной раз преподаватель спросил, на какой странице какого тома находится цитата, студент четко понял, что политэкономию он сегодня не сдаст, и полюбопытствовал:

– Простите, а вы читали мой материал?

Преподаватель слегка напрягшись:

– Да, читал.

Студент:

– Вы знаете, я там упоминаю, сколько изданий «Капитала» было на русском языке. Вы не помните?

Это было уже полной наглостью по отношению к преподавателю. Он молчит, а студент продолжает:

– Их было 179, вы какой имеете в виду?

Студент был с треском выгнан с экзамена. В итоге политэкономию он сдал только с четвертого раза на тройку, найдя преподавателя в буфете на юрфаке…

***

Экзамен по историческому материализму. Принимает молоденькая преподавательница. Студент заходит, а она у него требует конспекты.

– Это на зачет нужны конспекты, а у нас экзамен, – пытается оправдаться студент.

– А я требую и на экзамен конспекты! – строго сказала преподавательница.

– Ну, так предупреждать надо, они у меня дома, – соврал студент: конечно, дома никаких конспектов не было.

– Вот и езжайте домой за конспектами, – советует экзаменатор.

– Но ведь я могу не успеть… – растерялся студент.

– Пока я принимаю экзамен, у вас есть время!

Студент выскакивает из аудитории, ищет хоть кого-нибудь на факультете с конспектами, находит одну только девушку. Открывает ее конспекты. А там кружева, а не подчерк. Но, тем не менее, это конспекты.

Студент бежит по магазинам в поисках обложки для тетрадки, чтобы написать свою фамилию на ней. Но тетрадка какая-то попалась странная, ни одна обложка ни в одном магазине не подходила. А время уже поджимает.

Неожиданно студент оценил прелесть обучения в здании факультета журналистики МГУ. Он взял конспекты, оторвал обложку, последние листы пережал и согнул, красиво написал свою фамилию и начал тереть конспекты о колонну. Если сами Кант и Гегель не пользовались этими конспектами, то, во всяком случае, стало видно, что записи эти весьма старые. Единственное, студент не мог повторить почерк из этих конспектов. Запыхавшись, он приходит на экзамен, тянет билет.

– Вы извините, я выйду покурить, – говорит экзаменатор.

– А можно я с вами? – не растерялся студент.

Выходят курить, студент рассказывает преподавателю несколько аккуратных анекдотов. Потом они вместе заходят в аудиторию. Уже стемнело. Преподавательница спрашивает:

– Свет включить?

– Да нет, – говорит студент, – я все равно в темную сдаю.

Свое «хорошо» этот студент в тот день все-таки получил.

***

Студент выходит после экзамена у Рожновского и говорит:

– Я даже не ожидал, что вопрос будет таким легким!

Друзья интересуются у товарища:

– А что он спросил?

– «А почему вы ничего не знаете?»

***

В семидесятые годы на журфаке учился студент Хадрик Кануф из маленькой африканской страны Сьерра-Леоне. Это был смешной парень, который очень любил выпить со своими русскими друзьями. А еще он все гордился, что его дядя Стивенс – президент Сьерра-Леоне.

Вдруг в один из дней однокурсники услышали в новостях по радио, что в Сьерра-Леоне случился переворот и дядю расстреляли. Они приходят к Хадрику высказать свои соболезнования. А он веселый, довольный и опять пьет.

– Хадрик, ты, наверное, не в курсе, ты знаешь, в Сьерра-Леоне переворот, твоего дядю расстреляли, – обращаются к нему студенты.

– Да нет, – говорит Хадрик, – в курсе! Другой дядя президентом стал!

***