Открытие рациональности в философии античности

Скрытым или явным основанием рациональности является признание тождества мышления и бытия. Само это тождество впервые было открыто греческим философом Парменидом, кото­рый выразил его так: «Мысль всегда есть мысль о том, что есть. Одно и то же — мышление и то, о чем мысль». Мысль никогда не может быть пустой. Отметим сущностные характеристики откры­того Парменидом тождества мышления и бытия.

Во-первых, под бытием он понимал не наличную действитель­ность, данную чувствам, а нечто неуничтожимое, единственное, неподвижное, нескончаемое во времени, неделимое, ни в чем не нуждающееся, лишенное чувственных качеств. Бытие — это ис­тинно сущее Единое (Бог, Абсолют). Сам Парменид характеризо­вал Единое как полноту, в которой все есть, как сферу, как свет, как то, что тождественно Истине, Добру и Благу. Бытие — боже­ственная, сверхчувственная реальность, характеристики которой не могут быть даны в чувственном опыте, опирающемся на теле­сные слухл зрение. Рациональность — работа с истиной, т.е. с устойчивым, неизменным содержанием, например, с идеями.

Поэтому, во-вторых, тождество мышления (ума) и бытия оз­начало способность мышления выходить за пределы чувственно­го мира и «работать» с идеальными «моделями», которые не со­впадают с обыденными житейскими представлениями о мире. Впоследствии Платон, испытавший влияние Парменида, создал учение об идеях, обнаружить которые мы можем только чистым, т.е. внетелесным взлетом мысли. Неоплатоник Плотин называл такое умопостижение побегом из чувственного мира. Парменидо-ва интуиция бытия как мысли есть открытие особой мысли, спо­собной работать с идеальными моделями сверхчувственной ре­альности. Говоря современным языком, античная рациональность признала возможность умозрительного постижения принципиаль­но ненаблюдаемых объектов, таких как бытие (Парменид), идеи {Платон), Перводвигатель (Аристотель).

Идеальный план деятельности вообще стал в дальнейшем од­ной из главных характеристик рационального типа отношения к реальности, и, прежде всего, научной рациональности. Открытая греками работа мысли с идеальными объектами заложила осно­вы традиции теоретизма. Античные философы, считал Гуссерль, «занимаются теорией и только теорией, развивают только ее», для чего им нужно было «вынести за скобки» практически-житейские интересы, психологические и прочие связи, мотивы, которые ме­шают человеку занять теоретическую, чистую, незаинтересован­ную позицию... Теоретическая установка целиком изъята из прак­тики». Теоретический мир надстраивается над обыденными жи­тейскими представлениями о мире, и в силу своей идеальности он не уничтожается временем. В теории человек выходит в мир вечного, теоретическое движение мысли не знает преград и перед ней открыты бесконечные перспективы. Открытое античностью идеальное измерение мышления стало судьбоносным для евро­пейской культуры и науки.

В-третьих, эту свою способность «работать» с идеальными моделями мышление может реализовать только в слове. Рацио­нальность нуждается в надситуационном слове, т.е. слове, выра­жающем не сиюминутную ситуацию в жизни человека, а нечто всеобщее, превышающее эмпирический ряд значений слов в обы­денном языке. Аристотель утверждал, что всякое определение и всякая наука имеют дело с общим. Отсюда в европейской культу­ре, начиная с античности, повышенное внимание к слову, к его

артикуляции. Тождество содержания мысли содержанию бытия предполагает возможность адекватно выразить то и другое содер­жание в слове. Такая возможность может быть реализована, если слова имеют точное и определенное значение. Поиску способов фиксации в языке идеальных объектов, выявлению смыслового ядра понятий, обозначающих красоту вообще, добро вообще, бла­го вообще и т. д., уделял много внимания Платон. Слово — это форма присутствия отсутствующего (для чувственного восприя­тия). Появляется возможность «работать» с отсутствующим через его представленность в слове. Это и есть рациональное познание, характеризующееся непрагматическим любопытством. Рациональ­ное знание нельзя построить с помощью слов, имеющих «размы­тые» значения. Определенность, точность, однозначность значе­ний слов есть необходимое условие построения рационального знания. Не случайно Аристотель кодифицировал правила логики, грамматики, поэтики, риторики.

В -четвертых, мышление понималось античными философа­ми как «созерцание, уподобляющее душу Богу» (Плотин), как ин­теллектуальное озарение, уподобляющее ум человеческий уму бо­жественному. Тезис Парменида «одно и то же — мышление и то, о чем мыслится» не допускал возможности сведения мышления только к логике. Действительно, «то, о чем мыслится» есть Боже­ственное Единое, т. е. одновременно и Истина, и Добро, и Благо, а потому не может быть адекватно (тождественно) постигнуто и выражено с помощью только логических процедур. Парменид на­делил мысль космическими масштабами. Утверждая, что бытие есть мысль, он имел в виду космический Разум, а не субъектив­ную мысль отдельного человека. Через космический Разум со­держание мира раскрывается для человека непосредственно. Ина­че говоря, не человек открывает Истину, а Истина открывается человеку. Поэтому, с точки зрения Парменида, не следует рас­сматривать логические доказательства как свидетельства могуще­ства только человеческого ума: они имеют свой источник в Разу­ме, превышающем всякое логическое действо субъективной мыс­ли. Когда Парменид в своих рассуждениях прибегал к логичес­ким построениям и доказательствам, он подчеркивал, что им ру­ководит высший Разум (богиня). Так как человеческий разум есть проекция Божественного разума, то знание для человека всегда благо и добро. Знающий не может быть злым по определению:

; его мысль есть частица Божественного разума, полнота которого . состоит в единстве Истины, Добра, Блага.

В-пятых, основная функция разума усматривалась в позна­нии целевой причины. Только разуму доступны понятия цели, блага, наилучшего. Все, что существует, существует ради чего-то. «То, ради чего» — это конечная цель, ради которой «существу­ет другое» (Аристотель). Конечная цель существует онтологичес- ки, и одновременно о ней знает разум. Если бы не было конечной цели, то все в мире и в человеческих поступках было бы незавер­шенным, беспредельным. Согласно Аристотелю, «те, кто при­знает беспредельное (движение), невольно отвергают благо как таковое». Признание целевой причины вносило смысл в природу, которая рассматривалась как нечто целостное, включающее в себя объективную целесообразность. Разум, как высшая познаватель­ная способность человека, был ориентирован прежде всего на по­нимание целесообразности природных явлений в их целостном единстве. Признание наличия конечной цели, которая все движет «как предмет любви» и к которой все стремится, как к высшему благу, не позволяло относиться к природе как к объекту эксплуа­тации и изменения. Все сущее в природе, согласно Аристотелю, всегда движется по направлению к объективной цели, реализуя при этом свое природное предназначение. Характер целей движе­ния всех тел определяется конечной высшей целью, управляю­щей миропорядком в целом. Цель выступала принципом органи­зации природы. В этой связи современные философы науки при­ходят к выводу, что математика не могла быть фундаментом ари­стотелевской физики, так как в математике нет понятия «цель» (А. П. Огурцов). Созданная Аристотелем наука о природе — фи­зика — просуществовала, правда, с уточнениями и изменениями, вносимыми последующими мыслителями, почти два тысячеле­тия (IV в. до н. э.—XVI в.) (П. П. Гайденко).