Эрнст б. Хаас. За пределами нации-государства: Функционализм и международная организация
Семантика функционализма
Тирания слов едва ли менее абсолютна, чем тирания людей, но если выборы, революции или просто мрачное унылое течение времени могут покончить с тиранией человека, то лингвистический недуг призваны вылечить внимательный анализ и замена старого определения новым. В данном случае это касается тирании, которую влечет за собой слово «функция».
По словам «функционалиста» Роберта Мертона, «огромное количество терминов, используемых в нейтральном и почти синонимичном значении с функцией, в настоящее время такие: использование, польза, намерение, стремление, мотив, цель, последствия». Больше того, практически все эти термины — жизненно необходимы в строгих политических дискуссиях и анализах, все они могут быть использованы в нескольких значениях, но в то же время вплоть до настоящего момента каждый из них может также иметь свое собственное содержание.
С другой стороны, в истории науки слово «функция» имело много концептуальных значений, и все они неожиданно возникают в современном анализе и частично совпадают с семью только что перечисленными терминами. Эти концептуальные значения включают «занятие» — типичный образец поведения, ассоциируемый с какой-либо особенной политической структурой; причинные взаимоотношения, соотношения между математическими (и социальными) переменными, и более специфичное антропологическое использование этого термина, где «функция» рассматривается как необходимый вклад в структурно-органическое единство какой-либо социальной единицы. Положение осложняется еще тем, что, по словам Малиновского и Рэдклифа-Брауна (Malinowski and Radkliff-Brown), использование этого термина в его последнем значении – очевидное подстраивание под математическое определение. В качестве нашего последнего замечания насчет этой лингвистической двойственности следует сказать, что ученые-социологи и сегодня сомневаются по поводу того, может ли быть достигнута семантическая ясность при определении этого понятия, да и вообще, имеет ли смысл пытаться ее достигнуть.
Студенты, занимающиеся международными отношениями, могли бы пренебречь этим вопросом, если бы «функционализм» и его виды не были бы так важны для анализа, не имели бы такого широкого поля для исследования, несмотря на то, что этот подход, связанный с определением «функционализма», уже получил достаточно самостоятельное развитие в области социальной антропологии и социологии.
По крайней мере, мы можем отличить гегемонию функционального словаря как аспект теории международных систем, хотя виды систем в этой теории не полностью свободны от двусмысленности, неопределенности. Семантический интерес может возникнуть из-за того, что системное представление об установленных теоретических отношениях хронологически следует здесь за более ранними попытками представления того же феномена с позиций баланса сил. Позволим себе привести наглядную выдержку, не нуждающуюся в комментариях:
«Классическая система наций-государств, выделенная из общего европейского комплекса систем, развила определенные механизмы сохранения собственной стабильности и самоопределения. В результате нация-государство искало пути, методы обеспечения того, чтобы все негосударственные образования и все общества, которые не отвечали требованиям верховной власти и суверенитета, были бы таким образом контролируемы и регулируемы, чтобы не подрывать систему эффективного функционирования нации-государства. Рассматривая систему в целом, можно определить колониализм как главный механизм, с помощью которого система национального государства защищала себя от вторжения или влияния, которые в целях сохранения системы должны были быть рассмотрены как разрушительные, безответственные, случайные. Колониализм функционировал, чтобы регулировать и контролировать общества, которые не достигли такого уровня, чтобы считаться полноценными государствами и действовать в соответствии со стандартами государственного поведения.
Второй функцией колониализма в классической системе, базирующейся на нации-государстве, было обеспечение механизма для создания возможности распространения культуры и технологии, с одновременным предотвращением более взрывоопасных последствий социальных изменений, связанных с разрушением системы. Под эгидой колониальных властей «примитивный народ» мог испытывать неизбежно болезненный процесс модернизации всех фаз своей жизни без подрыва мирового порядка в целом».
«Главным источником напряженности в международной системе в следующем десятилетии был конфликт между потребностью слаборазвитых стран в модернизации своих обществ и следовательно, в быстрых или даже взрывных социальных изменениях, и стремлением международной системы к максимальной стабильности и, следовательно, к контролированию этих революционных тенденций к изменению. Эти два конфликтующие направления развития традиционно контролировались колониализмом. В постколониальную эпоху должны быть найдены новые методы для создания возможностей распространения современной культуры и защиты международной системы как целого от разрушительной силы этих изменений».
Теперь очевидно, что мы имеем “международную систему” или систему “наций-государств”. Кого она включает в качестве своих членов? “Сохраняет” ли себя сама система или она обязана таким сохранением своим элементам, т.е. акторам? Очевидно, колониализм был «функцией» (т.е. задачей, целью, нуждой, последствием?) «системы», которая отвечала определенным системным «потребностям» (т.е. задачам и т.д.) в прошлом, но так как он больше этого не делает, должны быть найдены функциональные эквиваленты, чтобы отвечать тем же самым потребностям. Были ли акторы вовлечены в колониализм, для того, чтобы поддерживать систему и приобщать африканцев и азиатов к своим нормам? Или же сама система, независимо от желаний и целей акторов, имела «результатом» своего существования (т.е. функцией?) поддержку и социализацию?
Проведенный достаточно последовательно, такой тип рассмотрения, конечно, придаст «системе» определенную автономию, которая в значительной мере будет определять поведение акторов. Функции системы в этом случае станут упорядоченными процессами, в которых политики действуют в вечном танце только для самоподдерживающихся нужд системы в целом. Все, что фактически происходит, «должно» происходить в силу определенной системной необходимости. То, что нас здесь интересует, так это то, действительно ли участвующие “функции” подразумевают результаты действия, имплицитные нужды или эксплицитные цели, определяющие действия в головах участников.
Некоторое время назад понятие международного деятеля было представлено термином «вес», а система определялась как «баланс» и «равновесие». Схематические отношения среди «весов» считались детерминистскими, т.е. функциональными. Когда «веса» были в состоянии баланса, доминировали мир и стабильность. Когда возникали условия дисбаланса, тогда они рассматривались как «дисфункциональные» и равновесие было предфункциональным (т.е. полезным и желаемым?). Так как наша терминология не является такой уж точной, концепции, облаченные в термины, оставляют место для новых поисков и исследований. Хочется согласиться с Р.Л. Шанком (R.L. Schank) в том, что история науки - это история «доминирующих метафор», каждая из которых заимствована из определенной области, однако не из той, к которой она была бы применима. Если «доминирующая метафора» в эпоху теории баланса сил была позаимствована из механики, то теория современных систем, кажется, обязана своим происхождением гомеостатической физиологии. Даже если метафора — это всего лишь еще одно эвристическое приспособление, она, кажется, предлагает дедуктивные ответы, которых лучше избегать. Если доминирующая метафора становится более, чем фигурой речи, более, чем проясняющая дело литературного упражнения, то она ведет к серьезному риску вопроизводящихся отношений, так что первоначальная чистая эмпирическая модель, или система, поневоле становится концептуальной схемой, искажающей реальный мир путем приписывания ему законов поведения, выведенных из предполагаемой работы этой системы. До тех пор, пока мы не сделаем невероятное предположение о том, что участники отношений начнут вести себя в соответствии с «метафорой», результат в большой мере может стать демонстрацией усиления концептуальной системы с риском все большего отхода от реальной действительности.
Но что если мы попытаемся избавиться от вербальной двусмысленности понятия «функции» и от связей с системной теорией? Фактически, школа политических ученых, которые называют себя «функционалистами», признает и подтверждает отсутствие прямой связи с функциональным анализом в социологии1. Так как эта работа посвящена исследованиям в области изучения эволюции международных институтов и развития политического сообщества на международном уровне, то необходимо до того момента, пока в этой области окончательно не сформируется своя система понятий и терминов и не отделится от функциональной социологии, использовать эти термины с осторожностью.
Функционалисты, в специфическом смысле этого слова, заинтересованы в поиске тех человеческих потребностей и желаний, которые не касаются политики. Они верят в возможность разграничения сугубо технических и «бесспорных» аспектов правительственного поведения и создания всеохватывающей сети международных институциональных отношений на основе учета таких нужд. Они, как правило, уделяют особое внимание первичным нуждам, ожидая, что круг «бесспорных» обязанностей будет расширяться за счет политической области, так как практическое взаимодействие стало граничить с множеством отношений внутри различных сфер. С этой позиции могло бы возникнуть реальное мировое сообщество.
Философский аспект данной проблемы нас в данный момент не интересует. Нас интересует понятие функции. Это, в соответствии с точно определенной позицией исследователей-функционалистов, эквивалент «организационного задания». Функция Продовольственной и сельскохозяйственной организации Объединенных Наций (FAO) состоит в том, чтобы способствовать росту сельскохозяйственной производительности и мирового снабжения продовольствием; функция Всемирного Почтового Союза — ускорение системы почтового сообщения в мире; функция Международной Организации Труда — повышение качества и уровня жизни рабочих во всем мире. Очевидно, что системы и модели функций влекут за собой вполне определенные и закономерные последствия: функция подразумевает под собой задачу. В таком случае Функционализм становится и аналитическим инструментом для критики несовершенной действительности, и идеологической предпосылкой для обеспечения лучшего будущего. Тогда возникает следующий вопрос: возможно ли по-другому определить функционализм в социологии, избавить его от неопределенности, двусмысленности, так чтобы новое определение затем могло бы успешно применяться в изучении международных институтов?
И уже в самом начале необходимо задать себе сложные вопросы. Не имеет ли Функционалистское понятие функции также и значения эмпирически понимаемых потребностей актора и не ведет ли оно к созданию организованных задач, призванных удовлетворять потребность? Если это так, то не может ли выполнение этих задач повлечь за собой совершенно неожиданные для участников отношений последствия, способные каким-либо образом трансформировать и организацию, и сами первоначальные ожидания участников? Задание может выполняться для удовлетворения первоначальной потребности, но, будучи однажды выполненным, оно может может повлечь за собой создание абсолютно новой ситуации с новыми отношениями, влияющими на общий смысл и задачи действия. В таком случае возникает вопрос о том, были ли, хотя бы и невольно, проведены какие- либо параллели понятия функции к какой- либо системе?
Эта сложность может быть показана на примере двух высказываний ведущего современного сторонника Функционализма Дэвида Митрани (David Mitrany): «правда состоит в том, что при конституциональном подходе подчеркивается, что обычно ведущую роль здесь играет потребность». И еше: «[функциональный подход]... должен помочь уделять меньше внимания политическим аспектам, когда в социологическом плане интересы людей совпадают, являются коллективными; должен помочь сместить интересы с силы к проблемам и намерениям». Теперь «функция» в дополнение к задаче, приобретает значение потребности и намерения. «Задача» должна пониматься как легальное предписание, данное организации, или как программа, которая существует в умах служащих и исполнителей. Но «потребность» — это общее понятие, это концепция без четко определенной социетальной направленности, следовательно, она связывает организацию с внешней средой. Если мы говорим о «намерении» по отношению к «задаче» как о чем-либо точном, определенно задуманном служащими организации, то проблем с терминами и операциональных проблем у нас не возникает, но если предпринимается попытка соотношения его с более общим понятием потребности, то неизменно возникает проблема операционализации понятий. Ищем ли мы путь непосредственного обобщения понятия организационного действия в самой организации или вовне? И как только некоторые сконструированные отношения между организацией и окружающей ее внешней средой постулируются, как только «задача» перестает быть простым практическим объектом в сознании менеджера, мы сразу сталкиваемся с определением системы.
Поэтому представляется, что даже попытка четко, недвусмысленно определить Функционализм не может быть осуществлена без обращения к методологическим аспектам: различия, наблюдаемые в разных видах систем, просто не могут быть проигнорированы. Что же мы тогда имеем в виду под понятием «системы»? Соглашаясь с Наделем (Nadel), который стремился избегать неточностей функционалистского словаря, я рассматриваю систему как высший уровень абстракции, как сеть отношений, ставя конкретных участников этих отношений на ступень ниже: таким образом мы приближаемся к пониманию структуры общества через абстрагирование от конкретных индивидов и их поведенческих стереотипов или сети существующих отношений между участниками действия: в той сфере, где они участвуют в ролевом поведении, взаимодействуя друг с другом.
Хотим мы того или нет, но такое понимание системы заставляет нас обращаться и к политической теории, теории анализа и предписывания действий международному обществу. Предписывающее намерение — центральное в Функционалистской теории: Функционалисты считают необходимым иметь теоретический аппарат, с помощью которого было бы возможно анализировать существующее в обществе положение дел, определять причины сложившихся нежелательных отношений; и более того, чтобы помочь улучшить положение дел. Однако в теоретическом плане я хочу решить не эту задачу. Если процитировать еще раз Наделя, я заинтересован в функциональной теории как «в системе предположений (все еще переплетенных друг с другом), которые играют роль карты проблемной области и тем самым подготавливают почву для дальнейшего эмпирического исследования с применением соответствующих методов. Если быть точнее, предположения служат для классификации феноменов, для группирования их в подходящие союзы или для выявления их внутренних связей и для определения «правил процедуры» и «схем интерпретации». «Теория» здесь приравнивается к концептуальной схеме логической структуры». /.../