3. Елементи реалістичної поетики у романі Лао Ше «Серп місяця»:

• Циклічні та нециклічні повтори: роль соціального детермінізму та вічних законів Всесвіту у долі героїні

• Серп місяця як символічна ідентифікація героїні. Проаналізуйте ритмічне варіювання образу.

• Жанрові відтінки автобіографічного письма: щоденник, сповідь, записки (в т.ч. передсмертні), спогади. Проаналізуйте взаємозв’язок між реалістичним та автобіографічним.

С.Б. Никонова. Эстетика нецикличных повторений

(Социальная аналитика ритма. Сборник материалов конференции. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2001. С.129-133)

Ритм определяется повторением, и обычно ритмичным называется равномерное, периодичное повторение, как равномерные удары гонга, или равномерное набегание волн на берег, со сложным, но определенным рисунком одного и того же цикла. Как и ритм набегающих волн, все в природе имеет ритмический рисунок той или иной степени сложности, с теми или иными возможностями развития, но всегда основанный на цикле. Смена дня и ночи, смена времен года и, в конце концов, самое движение небесных светил, происходит по замкнутой линии: все возвращается на круги своя.

В этом вечном возвращении на круги своя стираются отдельные индивидуальные различия: то, например, что на деревьях каждую весну вырастают новые листья, что жизнь пестрой бабочки повторяется каждый раз в новом существе. Природа умирает и возрождается вновь, она движется по кругу — и потому бессмертна.

Так же, как листья и как полет бабочки, в этот природный цикл вписана жизнь человека. Человек родится, живет, родит детей и умирает, прах его становится землей и травой, дух его становится духом других людей, все возрождается вновь в неизменном порядке природы. И, говорят, высшая мудрость состоит в том, чтобы принять этот порядок природы и жить в соответствии с ним: древнее и неумирающее учение о жизни в соответствии с природой.

Античные греки говорили, что космос должен быть ограничен, чтобы он был тем, что он есть: порядком, чтобы он был разумен и разумом познаваем. Космос ограничен, но закон вечен; быть ограниченным и, одновременно, вечным — значит быть цикличным. Порядок всегда цикличен, он повторяется и повторяется по одному и тому же рисунку, потому совершенен, потому и завершен, потому познаваем.

То, что не повторяется — как может быть познано, как может быть узнано?

Природа циклична и, в этом смысле, совершенно бесчеловечна. Так же, как природа, циклично и общество, основанное на традиции. Основанное на традиции общество во имя вечности традиции стирает значимость индивида и его собственного для него только значимого существования. Можно сказать, что оно также живет в соответствии с природой, его социальность в каком-то смысле бесчеловечна: социальность начинается там, где начинаются индивидуальные отношения, она предполагает значимость различий и особенностей в этих отношениях, а следовательно, значимость неповторяющихся индивидов, единичных событий. Физическая реальность, в этом смысле, противоположна человеческой.

Так шекспировский Гамлет видит ничтожество человека, как бы велик он ни был, и сколь бы долго его деяния ни жили в памяти людей, так как его самая жизнь, единичная и неповторимая, уже давно стерта убивающим и вечным законом природы. Человеческая жизнь, социальная память и вся социальная — человеческая — реальность скользит как тонкий покров живой иллюзии поверх мертвого порядка природы, бессмертного потому, что в нем никогда и не было жизни.

Итак, циклическое повторение, свойственное природе, имеет асоциальный характер, и цикл, ритмичная повторяемость в человеческой жизни лишь соотносит человека с тем, что ему как таковому, ему как предмету не физических, но гуманитарных наук, противоположно.

[…]

Какое же повторение возможно в мире единичностей, в мире неповторимых индивидов? Это должно быть повторение нецикличное — или повторение случайное. Повторение, не имеющее под собой никакого основания и закона. И в этом смысле это ужасное, пугающее повторение, противное как природе, так и человеку: оно нарушает закон цикла, но нарушает и человеческую неповторимость. В человеческом мире оно станет вестником смерти, знаком со стороны мертвой и всепоглощающей вечно повторяющейся природы, в мире природы оно станет сбоем, ошибкой, непостижимым чудом, разрушающим его закон и порядок. В любом случае незакономерное повторение — это катастрофа. Неслучайно в психоанализе З. Фрейда установлена прямая связь между навязчивым повторением, травматическим неврозом и влечением к смерти.

Однако возможно ли, действительно, реальное повторение неповторимых? Неповторимые не потому неповторимы, что полностью несходны, но потому, что рассмотрены как единичности именно в своей особенности. И их действительное физическое повторение невозможно. Если единичности существуют только в надприродной, человеческой реальности, то и повторение их существует только в этой человеческой реальности. Их соединение, их сходство — это результат работы не природы, но воображения. Таким образом можно рассмотреть нецикличное повторение как воображаемый феномен. Человеческие, индивидуальные, социальные связи выстраивают над природой некую иную реальность, которую можно назвать воображаемой, иное, воображаемое пространство.

Нецикличное повторение, существующее только в воображаемом пространстве, поскольку оно описывает единичное и случайное повторение неповторимого, можно также назвать совпадением. Совпадения — это, например, совпадения реального положения вещей с тем, что присутствует в воображении. Совпадения сопровождают человека повсюду, то пугая, то радуя его. Совпадения бывают привычны, и все же необъяснимы, бывают совпадения, выпадающие из повседневного порядка вещей, изумляющие человека как чудо. Потому что если существуют независимо друг от друга физическая и воображаемая реальность, то совпадение представляется как разрыв в одной из них: либо физическая реальность дает сбой и вдруг подчиняется работе воображения, либо это воображаемая реальность растворяется в неведомой доселе природной необходимости, оказывающейся свыше того, что нам о ней известно. То ли весь мир оказывается воображаемым, то ли воображение оказывается слабым отсветом неведомых сил природы.

Воображаемая и природная реальность разворачиваются словно две прозрачные пленки с разными рисунками, несовпадающими один с другим, дающими пестрый и разрозненный узор жизни, — и вдруг рисунок совпадает, и мы видим единообразную картину, удивляющую своей четкостью и стройностью. Словно пропадает одна из двух пленок, рвется — и мы видим одну единственную, по-настоящему реальную, ничем незамутненную истину. Потому и хочется сказать, что вот, здесь видно то, что «на самом деле»: то ли только воображение, то ли только природа. Но это лишь совпали два рисунка, и вновь разошлись — и все пошло своим чередом.

[…]

Если цикличность делала мир познаваемым и разумным, однако даже человека превращала в равную и безличностную частичку природы, то нецикличные повторения и совпадения, напротив, делают природный мир равноправным и свободным членом личностной коммуникации, чья душа неведома, как и любая чужая, но кого можно не только отвлеченно познавать, но с кем общаться, кому радоваться, на кого обижаться и кого прощать, кого не понимать и пытаться понять, кого бояться и кем восхищаться. То есть они очеловечивают мир, делают природную жизнь такой же неповторимой как человеческая.

Но можно сказать, что и внутри социальной реальности, которая отличается от природной тем, что формируется не цикличными законами, а неповторимыми единичностями, коммуникация и понимание удерживается на этом же повторении неповторимых, или совпадении различных, которое есть всегда результат деятельности воображения. Так, например, слово не создает много раз в разных людях одно и то же значение, но различные значения, являющие собой полноценную и насыщенную совокупность опыта каждого из этих разных людей, которые, вдруг совпадая при наложении друг на друга, вступают в резонанс и рождают стройное и глубокое звучание понимания.

Підготуйте close reading наступних уривків:

1. А‑кью знал дорогу и не мог понять, почему они не направляются к месту казни. Он просто не догадывался, что его возят по улицам напоказ для устрашения других. А если бы и догадался, то все равно подумал бы, что в этом мире у человека бывают и такие минуты.

Наконец он понял, что этот извилистый путь ведет на площадь, где совершаются казни, а там… ш‑ша! – и голову долой. Он растерянно глядел по сторонам. Всюду, как муравьи, суетились люди. Вдруг в толпе на краю дороги он заметил У‑ма. Давно они не виделись… Значит, она работает в городе? А‑кью стало стыдно, что он не проявил своей храбрости: не спел ни одной песни. Мысли вихрем закружились в его голове. «Молодая вдова на могиле» – нет, это недостаточно величественно. «Мне жаль» из «Битвы тигра с драконом» – тоже слабо. «В руке держу стальную плеть» – вот это, пожалуй, годится… А‑кью хотел взмахнуть рукой, но вспомнил, что руки связаны, и не запел.

– Пройдет двадцать лет, и снова появится такой же!.. – возбужденно крикнул он, но так и не докончил фразы. Он произносил слова, которым его не учили, которые сами родились.

– Хао! Хао! (Хао – браво, хорошо (кит.)) – донеслось из толпы, как волчий вой. Повозка продолжала двигаться вперед под одобрительные возгласы толпы. А‑кью взглянул на У‑ма, но она, не замечая его, с увлечением глазела на солдат с заморскими ружьями за плечами.

Тогда А‑кью перевел взгляд на толпу, провожавшую его криками.

Мысли снова беспорядочным вихрем закружились у него в голове. Четыре года назад у подножия горы он повстречался с голодным волком; волк неотступно шел за ним по пятам и хотел сожрать его. А‑кью тогда очень испугался. К счастью, в руках у него был топор; это придало ему храбрости, и он добрался до Вэйчжуана. А‑кью навсегда запомнились злые и трусливые волчьи глаза – они сверкали, как два дьявольских огонька, и словно впивались в его тело… И теперь, глядя в толпу, А‑кью увидел никогда не виданные им прежде страшные глаза: пронизывающие, сверлящие. Они неотступно следили за ним, они уже поглотили его слова и хотели пожрать его самого. Не приближаясь и не отступая, они следовали за ним.

2.

3. Мама просила не сердить ее и послушно называть его «папой». Она на­шла мне нового отца. Я знала: это был другой, потому что один папа был закопан в могилу. Говоря об этом, мама отводила глаза в сторону. Глотая слезы, она сказала: «Я не хочу, чтобы ты умерла с голоду». Да, это заставило маму найти мне другого отца. Я многого тогда не понимала, мне было страш­но, но я надеялась, что теперь мы не будем голодать. Какое удивительное совпадение! Когда мы покидали нашу комнатку, в небе снова висел серп Луны. В это раз он сиял ярче и казался зловещим; я уезжала из нашего до­мика, к которому так привыкла. Мама села в красные свадебные носилки, впереди шли несколько музыкантов; звуки барабанов и труб раздражали. Носилки двигались впереди, какой-то мужчина волок меня за ними. Злове­щий свет луны как бы дрожал на холодном ветру. На улицах было пустын­но, и только одичавшие собаки с лаем бежали за музыкантами. Носилки несли очень быстро. Куда? Может быть, за стену города или на кладбище? Мужчина тащил меня за собой. Я с трудом переводила дух. Мне хотелось плакать, но я не могла. Рука мужчины была потная и, как рыба, холодная. Я хотела крикнуть: «Мама!» — но не смела. Серп луны вдруг стал уже, словно прищурился большой глаз. Носилки внесли в узкий переулок.