11.3 «Философия сердца» п. Юркевича

В приведенной ниже работе «Сердце и его значение в ду­ховной жизни человека, по учению слова Божия» Памфил Юркевич (1826—874) — профессиональный классический фило­соф, профессор Киевской духовной академии (бывш. Киево-Могилянской) и Московского университета обосновывает одну из коренных особенностей украинской философской мысли — ее кордоцентричностъ. В известной степени он противопоставляет ее рационализму западноевропейской философии, который, как известно, отдавал предпочтение «голове», т. е. мышлению, или разуму: «Между явлениями и действиями души разум имеет зна­чение света, которым озаряется не им положенная, но Богом со­зданная жизнь человеческого духа с ее Богом данными законами... Жизнь духовная зарождается прежде и раньше этого све­та разума — во мраке и темноте, то есть в глубинах, недоступ­ных для нашего ограниченного взора. Если из основ этой жиз­ни возникает свет знания и разумения как последующее ее явление, то этим вполне оправдывается библейское воззрение на значение человеческого ума, который есть вершина, а не ко­рень духовной жизни человека» (Юркевич П. Сердце и его зна­чение в духовной жизни человека, по учению слова Божия //Юркевич П. Философские произведения. — М., 1990. — С. 87).

Вопросы и задания:

1. В каком — прямом или переносном — смысле говорит осердце П. Юркевич? Где, по мнению П. Юркевича, находит­ся сердце у человека?

2. Каким значением в духовной жизни человека наделяетП. Юркевич его сердце?

3. Какие физиологические обоснования приводит П. Юркевич в доказательство того, что сердце является «средоточием всей телесной и духовной жизни человека»? Насколько убедительными кажутся лично вам его обоснования?

4. Какие важнейшие духовные процессы происходят в человеческом сердце?

5. Каково, согласно П. Юркевичу, взаимодействие разумами сердца в области морали?

Кто читает с надлежащим вниманием слово Божие, тот легко может заметить, что во всех священных книгах и у всех богодухновенных писателей сердце человеческое рас­сматривается как средоточие всей телесной и духовной жизни человека, как существеннейший орган и ближайшее седалище всех сил, отправлений, движений, желаний, чув­ствований и мыслей человека со всеми их направлениями и оттенками...

Сердце есть хранитель и носитель всех телесных сил че­ловека...

Сердце есть средоточие душевной и духовной жизни че­ловека. Так, в сердце зачинается и рождается решимость человека на такие или другие поступки; в нем возникают многообразные преднамерения и желания; оно есть седа­лище воли и ее хотений...

Сердце есть седалище всех познавательных действий души...

Сердце есть средоточие многообразных душевных чув­ствований, волнений и страстей...

Наконец, сердце есть средоточие нравственной жизни человека... Сердце есть исходное место всего доброго и злого в словах, мыслях и поступках человека, есть доброе или злое сокровище человека... Сердце есть скрижаль, на которой записан естественный нравственный закон <...>.

Считаем небесполезным войти в рассмотрение тех ос­нований, по которым наука не соглашается с библейским учением о сердце как седалище и средоточии душевной жизни человека. Может быть, при этом откроется, что биб­лейское воззрение не так безразлично для интересов наше­го знания, чтобы мы могли при изучении души оставлять его без внимания <.„>.

В настоящее время физиология знает, что сердце не есть простой мускул, не есть нечувствительный механизм, кото­рый только заведывает движением крови в теле посредст­вом механического на него давления. В сердце соединяются оба замечательнейшие порядка нервов: так называемые нервы симпатические, которые заведывают всеми расти­тельными отправлениями человеческого организма, хи­мическим претворением материалов, питанием и обновле­нием тела, образованием его составных частей, наконец, целесообразным согласием между величиною и формою его отдельных действий, и нервы, служащие необходимыми органами ощущения или представления и воли. ...отсюда делается ясным, почему общее чувство души или чувство, которое мы имеем о нашем собственном духовно-телесном бытии, дает замечать себя в сердце, так что самые непри­метные перемены в этом чувстве сопровождаются переме­нами в биениях сердца... Если нашему телу недостает над­лежащих материалов для питания или если какие-либо части его выведены из нормального своего положения и отношения к другим частям, то эти механические измене­ния в теле ощущаются душою как голод и болезнь <...>.

Сообразно с этим лучшие философы и великие поэты сознавали, что сердце их было истинным местом рождения тех глубоких идей, которые они передали человечеству в своих творениях, а сознание, которого деятельность соеди­нена с отправлениями органов чувств и головного мозга, давало этим идеям только ясность и определенность, свой­ственные мышлению <...>.

Гораздо решительнее выступает значение сердца в об­ласти человеческой деятельности, потому что мы различно судим о человеческих поступках смотря по тому, опре­деляются ли они внешними обстоятельствами и соот­ветствующими соображениями или же возникают из не­посредственных и свободных движений сердца. Только последним, по-настоящему, мы можем приписать нрав­ственное достоинство, тогда как первые имеют в большей или меньшей мере характер физических действий <...>.

Выразим окончательно нашу мысль о значении начал и общих правил разума в области нравственной посред­ством евангельского образа, который по своей точности всегда будет возбуждать удивление в беспристрастном на­блюдателе: для живой — а не только представляемой — нравственности требуется светильник и елей (Мф 25, 1 — 10). По мере того как в сердце человека иссякает елей люб­ви, светильник гаснет: нравственные начала и идеи потем-няются и наконец исчезают из сознания... Это отношение между светильником и елеем — между головою и серд­цем — есть самое обыкновенное явление в нравственной истории человечества.

Юркевич П. Сердце и его значение в духовной жизни человека, по

учению слова Божия // Юркевич П. Философские произведения. —

М., 1990. - С. 69-72, 75-76, 80-81, 83, 94, 101.

В сер. XIX в. были распространены и позитивистские и вуль­гарно-материалистические взгляды, которые, в отличие от П. Юркевича, представляли человека сугубо материальным существом, живущим исключительно по физическим законам. Познакомь­тесь с образцом таких взглядов, которые популяризировал в своей работе «Антропологический принцип в философии» известный писатель, публицист, революционер Н. Г. Чернышев­ский, а затем попытайтесь поддержать один из подходов к че­ловеку — идеалистический П. Юркевича или материалистичес­кий Н. Г. Чернышевского — или не согласиться с обоими.

1) «Философия видит в нем [человеке. — К. К.] то, что видят медицина, физиология, химия; эти науки доказывают, что ника­кого дуализма в человеке не видно, а философия прибавляет, что если бы человек имел, кроме реальной своей натуры, дру­гую натуру, то эта другая натура непременно обнаружилась бы в чем-нибудь». Иначе говоря, раз духовную жизнь человека нель­зя увидеть, услышать, пощупать собственными руками, то ее по­просту не существует (Чернышевский Н. Г. Антропологичес­кий принцип в философии // Поли. собр. соч. — М., 1950. — Т. 7. - С. 240).

2. Существование органического тела —лишь видоизменен­ный химический процесс, сродни процессам в природе, во время которых тела обнаруживают такие качества, «какие совершенно незаметно в них при состоянии неподвижною соединения»: по­добно тому, как дерево само по себе не жжет, но способно под­держивать горение, человек, состоящий из неодушевленных ма­териальных частиц, способен порождать идеальные мысли (Там же. - С. 245).

3. У человека отсутствует абстрактное мышление как тако­вое: «Мышление состоит в том, чтобы из разнообразных комби­наций ощущений и представлений, изготовляемых воображени­ем при помощи памяти, выбирать такие, которые соответствуют потребности мыслящего организма в данную минуту». Поэтому у процессов в нервной системе И. Ньютона, формулирующего закон всемирного тяготения, и курицы, «отыскивающей овсяные зерна в куче сора и пыли», — «одинаковая сущность»! (Там же. С. 278).

4. Сам по себе человек, будучи лишенным какого-либо ду­ховного начала, этически нейтрален: «человеческой натуры нель­зя тут ни бранить за одно, ни хвалить за другое; все зависит от обстоятельств, отношений, [учреждений]... Потому можно нахо­дить, что Иван добр, а Петр зол, но эти суждения прилагаются только к отдельным людям, а не к человеку вообще, как поня­тия о привычке тесать доски, ковать и т. д." (Там же. — С. 264).

Мы считаем, что находимся на пути к новому синтезу, новой концепции природы. Возможно, когда-нибудь нам удастся слить воедино западную традицию, придающую первостепенное значение экспериментированию и количе­ственным формулировкам, и такую традицию, как китай­ская, с ее представлениями о спонтанно изменяющемся самоорганизующемся мире. Каждый великий период в ис­тории естествознания приводит к своей модели природы. Для классической науки такой моделью были часы, для XIX в. — периода промышленной революции — паровой двигатель. Что станет символом для нас? Наш идеал, по-видимому, наиболее полно выражает скульптура — от ис­кусства Древней Индии или Центральной Америки доко-лумбовой эпохи до современного искусства. В некоторых наиболее совершенных образцах скульптуры, например в фигуре пляшущего Шивы или в миниатюрных моделях храмов Герреро, отчетливо ощутим поиск трудноуловимого перехода от покоя к движению, от времени остановивше­гося к времени текущему. Мы убеждены в том, что имен­но эта конфронтация определяет неповторимое своеобра­зие нашего времени <...>.

Идеи, которым мы уделили в книге достаточно много внимания, — идеи о нестабильности флуктуации — начи­нают проникать и в социальные науки. Ныне мы знаем, что человеческое общество представляет собой необычайно сложную систему, способную претерпевать огромное число бифуркаций, что подтверждается множеством культур, сло­жившихся на протяжении сравнительно короткого пери­ода в истории человечества... Это вселяет в нас одновре­менно надежду и тревогу: надежду на то, что даже малые флуктуации могут усиливаться и изменять всю их струк­туру (это означает, в частности, что индивидуальная актив­ность вовсе не обречена на бессмысленность); тревогу — потому что наш мир, по-видимому, навсегда лишился га­рантий стабильных, непреходящих законов.

Пригожий И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. Новый диалог человека с природой. — М., 1986. — С. 34—35, 50, 65—66, 363, 386.