Батавская революция

Голландии пришлось столкнуться у себя дома с поли­тической и социальной революцией — революцией «пат­риотов». Чтобы ее понять и объяснить, можно было бы вы­вести начало этой революции либо с 1780 года, когда началась 4-я англо-голландская война, либо с 1781 года, с «Воззвания к нидерландскому народу» Ван дер Капел- лена, основателя партии «патриотов»; либо же с 1784 года, начиная с мира, который Англия заключила в Париже 20 мая с Соединенными Провинциями и который был погре­бальным звоном по нидерландскому величию.

Рассматриваемая в целом эта революция представляет собой череду запутанных, бурных событий, случайностей, речей, разговоров, межпартийной ненависти, вооруженных столкновений. Ольдекопу не было нужно насиловать свой темперамент ради того, чтобы осудить этих людей высту­павших против власти, которых он плохо понимал, но ин­стинктивно отвергал.

С самого начала он порицает их претензии и не в меньшей степени то, как они употребляют слово «свобода», — как если бы Голландия не была свободна! «Самое смешное из всего, — пишет он, — это нарочитая манера держаться этих портных, сапожников, башмачников, булочников, кабат­чиков и тому подобное... превратившихся в военных».

Горстка настоящих солдат, считает Бродель, привела бы этот сброд в чувство. Это военные по случаю — пов­станческие вооруженные народные отряды (вооруженные подразделения), сформировавшиеся для защиты демокра­тических муниципалите­тов в некоторых — не во всех! — городах. «Пат­риотическому» террору вскоре стало противо­поставляться по всей стране насилие «оран- жистское» привержен­цев статхаудера.

Волнения, мятежи и репрессии следовали од­ни за другими, перепле­тались между собой, и беспорядок все ширился. Утрехт восстал, было несколько грабежей. Ко­рабль, отправлявшийся в Индию, был попросту разграблен и «освобож­ден» даже от серебряной монеты, предназначав­шейся для его команды. Простой народ угрожал аристократам, которых Ольдекоп время от времени именовал «богачами».

Но перед нами в такой же мере классовая борьба, как и «буржуазная революция». «Патриоты» — это прежде всего мелкая буржуазия; французские депеши либо просто го­ворят о ней как о «буржуазии», либо как о «республикан­цах», либо как о «республиканской системе».

Их ряды выросли за счет некоторых врагов статхаудера, которые надеялись, что смогут благодаря «патриотическому» движению отделаться от Вильгельма V, но ни в коем случае это ограниченное движение не могло бы рассчитывать на простой народ, всегда готовый подняться, бить, грабить, поджигать.

Эта революция была, хотя об этом сказано недостаточно, первой революцией европейского Континента, предзнаме-иованием Французской революции, определенно очень глу­боким кризисом, кризисом, который расколол «даже бур­жуазные семьи... с невиданным ожесточением восстановил отца против сына, мужа против жены».

К тому же возник и словарь борьбы, революционный или контрреволюционный, получивший широчайший резонанс п обнаруживший любопытную скороспелость. В ноябре 1786 года некий член правительства, раздраженный бесконечными спорами, попытался определить понятие «свобода».

В начале длинной речи он объяснял: «Разумные и бес­пристрастные люди не понимают смысла этого слова, столь преувеличиваемого в данный момент; напротив, они видят, что сей крик «Да здравствует свобода!» суть сигнал ко все­общему восстанию и грядущей анархии... Что означает сво­бода?.. Она означает: мирно пользоваться дарами природы, быть под защитою государственных законов, возделывать земли, безопасно заниматься науками, коммерцией, искус­ствами и ремеслами... Пока же ничто более не противоречит сим драгоценнььм преимуществам, чем поведение так на­зываемых «патриотов».

Однако же революционное брожение, сколь бы бурным оно ни было, на самом деле привело лишь к расколу страны на противостоявшие друг другу две группировки. Как писал Генри Хоуп: «Все это может кончиться только абсолютной тиранией, будь то тирания государя или тирания народа», п достаточным было бы единственного толчка в ту или дру­гую сторону, чтобы заставить страну склониться к тому или другому решению.

Но в том состоянии слабости, в каком находилась страна, не одна она решала свою судьбу. Соединенные Провинции были зажаты между Францией и Англией. Они служили ставкой в пробе сил между этими двумя державами. По­началу Франция, казалось, одержала верх, и между ней и Соединенными Провинциями был подписан в Фонтенбло 10 ноября 1785 года договор о союзе.

Но то был иллюзорный успех, что для «патриотов», что для правительства в Версале. Английская политика, разыг­рывавшая карту статхаудера и его сторонников, осущест­влялась на месте Джеймсом Харрисом, послом исключи­тельных достоинств. Заботами фирмы Хоуп целенаправленно раздавал субсидии, как было в провинции Фрисландия.

В конце концов была начата прусская интервенция, и Франция, которая выдвинула кое-какие военные силы в рай­он Живе, не стала вмешиваться. Прусский корпус, почти не испытывая сопротивления, дошел до Амстердама, захватил Лейденские ворота. Город, который мог бы защищаться, капитулировал 10 октября 1787 года.

С воссталовленим власти статхаудера, сразу же началась планомерная яростная реакция — реакция, можно сказать, фашиствующая. Па улице надлежало носить оранжевые цве­та, тысячи «патриотов» бежали; некоторые изгнанники под­няли много шума, но только издалека. В самой стране оп­позиция вовсе не разоружилась: одни носили оранжевые кокарды крохотных размеров, другие располагали их в фор­ме буквы V, третьи их вовсе ие носили.

12 октября компаньоны фирмы Хоуп явились на бир­жу в одежде установленного цвета, были изгнаны оттуда и должны были возвращаться домой под охраной нацио­нальной гвардии. Другой раз, опять-таки на бирже, вспых­нула потасовка. Теперь это был купец-христианин, пришед­ший без своей кокарды, на которого накинулись еврейские купцы, все бывшие сторонниками статхаудера.

Но все это были пустяки в сравнении с казнями и на­силиями над народом, настроенном «оранжистски». В «ре­гентских советах» смещали бургомистров, устанавлива­лась настоящая система дележа добычи, представители прославленных семейств устранялись к выгоде людей не­значительных, еще накануне неизвестных. В довершение всех несчастий небольшая прусская армия жила за счет завоеванной страны.

«С того момента, как войска короля прусского вступили на территорию сей провинции (имеется в виду Голландия), выплата им жалования была приостановлена и... у них нет другой оплаты, кроме грабежа, что, как говорят, состав­ляет прусскую систему во время войны; что достоверно, так это то, что солдаты действуют в соответствии с сим пра­вилом, и сельская местность полностью опустошена; в го­родах, по крайней мере здешних (имеется в виду Роттердам), они не то чтобы грабят, но заходят в лавку и берут това­ры не платя... И опять-таки прусские солдаты требуют и оставляют себе пошлины, взимаемые при въезде в город».Пруссаки ушли в мае 1788 года, но статхаудерская ре­акция к тому времени утвердилась.

12