Рабочая группа Центрального военно-промышленного комитета и свержение царизма в России

Опубликовано в кн.: Мировая социал-демократияч: теория, история и современность. Материалы международной исторической конференции. Москва, 25-26 июня 2003 г. /Отделение историко-филологических наук РАН; Центр истории мировой социал-демократии Института всеобщей истории РАН; Кафедра общественно-политических движений XIX-XX вв Государственного университетагуманитарных наук; журнал "Отечественная история". М.: Собрание, 2006. С.313 –321

Следуя ленинской характеристике участвовавших в работе военно-промышленных комитетов (ВПК) меньшевиков как «челяди» царизма¹, советские историки всегда резко критиковали их за вступление в эти организации, односторонне-негативно оценивая деятельность рабочих представителей российской социал-демократии в ВПК. Наибольшее внимание при этом уделялось позиции возглавлявшейся меньшевиком Кузьмой Гвоздевым Рабочей группы (РГ) Центрального ВПК (ЦВПК) в Петрограде, которая расценивалась как типичная и для всех остальных. Утверждалось, что по отношению к войне её члены стояли на платформе махрового социал-шовинизма и помогали своей империалистической буржуазии и царскому правительству в ведении ими грабительской, захватнической войны². Работы, в которых признавался бы антицаристский характер деятельности РГ ЦВПК, были единичными³. Преимущественно же «гвоздевцы» изображались в советской исторической литературе как верные прислужники царизма, в программе которых будто бы не содержалось призыва к свержению самодержавия⁴.

Противоположного мнения на отношение членов группы к царской власти придерживались непосредственно участвовавшие в работе РГ ЦВПК меньшевики. «…Рабочая группа при Центральном (военно-промышленном. – Э. К.) Комитете, – писал, например, её секретарь-редактор Евгений Маевский (В. А. Гутовский), как бы заранее отвечая будущим критикам её деятельности, – видела в организации самозащиты… тот действительный путь, который вернее всего должен был привести Россию к революционному перевороту. Оборона страны… понималась Рабочей группой… не как установление какого-то гражданского мира или перемирия со старым режимом; а прежде и больше всего, как непримиримая борьба с царским самодержавием. Оборона, – подчёркивал Маевский, – это раньше всего организация масс для низвержения самодержавия…»⁵

Какую же из этих точек зрения следует признать объективно отражающей историческую действительность? Попытаться дать ответ на этот вопрос – цель данной статьи.

В своём выступлении на Объединительном съезде РСДРП (август 1917 г.), изобиловавшем непримиримой борьбой между представителями интернационалстско-оборонческого и интернационалистско-пацифистского направлений в российской социал-демократии, рядовой рабочий, меньшевик-оборонец Филипп Юдин сказал: «Фракционная борьба не позволяет нам по достоинству оценить деятельность рабочих групп Военно-Промышленных Комитетов, но будущий историк покажет, какую роль эти группы сыграли в наступлении русской революции»⁶. Однако, к сожалению, в отечественной историографии долго не появлялось специальных работ, в которых деятельность меньшевиков в рабочих группах ВПК России получила бы справедливую, разносторонную, объективную оценку. Первый шаг в этом направлении был сделан лишь в самом начале ХХI столетия⁷. Задача же данной работы – продолжить движение в этом направлении, попытавшись определить место и роль РГ ЦВПК в свержении царизма в России в феврале 1917 г.

Начало 1917 г. ознаменовалось взрывом политической активности группы. В отличие от октября 1916 г., когда она отрицательно отнеслась к стачечному движению петроградского пролетариата, в январе 1917 г. её члены иначе отреагировали на призыв большевиков и поддержавших их меньшевиков из столичной Центральной инициативной группы провести забастовку, приуроченную к 12-й годовщине «Кровавого воскресенья». Рабочая группа, приняв во внимание «традиционность» 9 января и условия момента (тяжёлый продовольственный кризис, растущая дороговизна и т. п.), решила на этот раз «не препятствовать» такому призыву, обратив своим вмешательством готовность рабочих бастовать в однодневную стачку-протест и противопоставив пораженческим лозунгам большевиков свои лозунги, направленные «против царского самодержавия во имя обороны и спасения страны»⁸. Благодаря такому молчаливому соглашению различных революционных групп, протест 9 января 1917 г. вылился в почти всеобщую забастовку в Петрограде. Но именно эта, на редкость удавшаяся забастовка-протест, полагал Е. Маевский, с особой убедительностью подчеркнула недостаточность и непригодность при сложившихся обстоятельствах такого орудия борьбы. «Забастовка 9 января, – писал он, – не вышла за пределы рабочего Петрограда, не возымела… действия на общественное движение…, одним словом, не произвела того общественного политического эффекта, какой она наверное бы произвела во всякое другое время»⁹.

Между тем, считал Маевский, «кризис власти, развивающийся вместе с конфликтом между имущими классами и правительством, достиг к этому времени наивысшего… напряжения. Стало ясно, что если новая думская сессия, которая должна дать последний толчок этому конфликту, протечёт, как и прежние, вне активного оказательства демократии и рабочего класса, затянувшееся единоборство между цензовым обществом и самодержавием неминуемо должно будет получить надлом, и общественное движение направится по нисходящей линии». «Активное выступление рабочего класса, – подчёркивал он, – становилось, поэтому, вопросом жизни или смерти для ближайшей судьбы страны и демократии»¹⁰.

Дело шло, утверждал Е. Маевский, о «вызове Рабочего Петрограда на улицу, к Государственной Думе. Это движение должно было стать, с одной стороны, публичной демонстрацией, что охотнее воспринималось рабочей массой, с другой – своего рода петиционным движением, мирным, но с революционными лозунгами во имя спасения страны, что могло встретить сочувствие со стороны широких нерабочих слоёв населения…». После тщательного обсуждения данной проблемы с виднейшими представителями петроградских рабочих-оборонцев РГ ЦВПК «решила вопрос о выступлении положительно»¹¹.

После принятия данного решения началась новая полоса митингов, устраивавшихся агитаторами Рабочей группы. В результате появился проект знаменитой резолюции «Режим самовластия душит страну…», предложенный ею во второй половине января 1917 г. для обсуждения в рабочих коллективах по поводу демонстрации у Таврического дворца в день открытия сессии Государственной думы. «Рабочему классу и демократии нельзя больше ждать, – говорилось в нём. – …Решительное устранение самодержавного режима и полная демократизация страны является теперь задачей, требующей неотложного разрешения, вопросом существования рабочего класса и демократии». Лейтмотивом документа был призыв в адрес столичного пролетариата быть готовым к моменту открытия Думы «на общее организованное выступление»¹².

Вокруг этого воззвания кипели страсти. В конце января по инициативе Организационного комитета (ОК) меньшевиков на квартире думского партийного депутата Матвея Скобелева состоялось большое собрание, на котором обсуждался вопрос о демонстрации, организуемой РГ ЦВПК. На нём присутствовали думские меньшевики, член ОК РСДРП Борис Батурский (Цейтлин), а также сама РГ почти в полном составе во главе с её председателем К. Гвоздевым и главным секретарём Борисом Богдановым. Первым взял слово лидер меньшевистской фракции IV Государственной думы Николай Чхеидзе, подчеркнувший, что Рабочая группа «не должна была звать рабочих на демонстрацию»¹³. Скобелев также негодовал по поводу самого факта появления воззвания. По утверждению Гвоздева, такая позиция думских меньшевиков проистекала из боязни, что «народное движение сможет расстроить планы дворцового переворота», намечавшегося в то время некоторыми членами Прогрессивного блока, либеральными придворными и военными, с целью ареста Николая II, его отречения в пользу царевича Алексея (при регентстве великого князя Михаила Александровича) и формирования правительства, пользующегося доверием «общества», во главе с князем Георгием Львовым. Чхеидзе, Скобелев и ещё один думский меньшевик Акакий Чхенкели, подчёркивал Гвоздев, «были не только в курсе этого заговора», но и «ожидали спасения от этого дворцового переворота»¹⁴.

Большевики «стояли только за забастовку и были против демонстрации», тогда как выступление, планировавшееся РГ ЦВПК, по свидетельству Б. Богданова, «предполагало забастовку, переходящую в демонстрацию». Они полагали, что «обращение к имущим членам Думы и… к царю воскрешает… печальный опыт, для них неприемлемый, и они не желают повторения Кровавого воскресенья 1905 г.»¹⁵

А Центральная инициативная группа меньшевиков Петрограда в конце января 1917 г. выпустила даже специальную листовку, посвящённую лозунгам РГ ЦВПК. О воззвании «Режим самовластия душит страну…» там говорилось, что это – «неизвестно кем выпущенная бумажка», призывающая столичных рабочих идти к Думе, которая «всеми силами борется не за народные интересы, а против них». «Мы не должны верить всяким анонимным листкам, – отмечалось в листовке, – призывающим нас на выступление». А заканчивалась она декларированием таких абстрактных лозунгов, как «Долой войну, мы требуем мира!» и «Да здравствует международная солидарность рабочего класса!»¹⁶, не сопровождавшимся указанием на то, какими видела группа конкретные пути их практического воплощения.

Несмотря на неприятие, с которым встретили идею Рабочей группы в рядах РСДРП, её члены начали серьёзно готовиться к проведению демонстрации. В помещении ЦВПК был создан штаб из 50–60 человек, который в рабочих районах города образовал ячейки: через них осуществлялась организация и вербовка будущих демонстрантов и поддерживалась связь с центром¹⁷. Однако содержание воззвания «Режим самовластия душит страну…» переполнило чашу терпения дотоле почти не вмешивавшегося в деятельность РГ ЦВПК царизма, который более не мог терпеть на свободе членов группы, открыто призывавшей пролетариат к свержению его самодержавной власти. Ещё в конце ноября 1916 г. министр внутренних дел Протопопов ставил вопрос, что дальнейшее существование Рабочей группы представляется нетерпимым. А в ночь с 26 на 27 января 1917 г. большинство её членов было арестовано¹⁸ и заключено в «Кресты» по обвинению в заговорщической деятельности и подготовке государственного переворота.

На защиту Гвоздева и его соратников тут же встало руководство ЦВПК. «Как раз в тот момент, – восклицал на заседании Думы товарищ председателей ЦВПК и Московского областного ВПК А. Коновалов, – когда группа готовилась стать оплотом против опасных течений в рабочей массе, правительство разрушает эту ячейку… Удар по рабочей группе – это… удар по всей русской общественности»¹⁹.

Довольно прохладно отнеслись к аресту РГ ЦВПК меньшевики. Правда, 15 февраля 1917 г. М. Скобелев очень дипломатично заявил, что думская фракция меньшевиков «против участия в В[оенно]-Пром[ышленных] Комитетах, но протестует против насилия над Гвоздевым»²⁰. Более определённо вступился за председателя группы Г. Плеханов. 16 февраля он обратился к французским министрам-социалистам Геду и Тома с просьбой повлиять через президента Пуанкаре на Николая II и добиться освобождения этого «настоящего вождя русского пролетариата, работающего на оборону»²¹. Подавляющее же большинство меньшевиков отреагировало на это событие со злорадством и сарказмом. Их мнение выразил «сибирский циммервальдист» Владимир Войтинский. «Было много разговоров по поводу этой новости, – писал Войтинский, находившийся в момент ареста группы в ссылке в Иркутске. – Но деятельность Рабочей группы не встречала сочувствия среди политических ссыльных: в нашем кругу преобладали интернационалистские (циммервальдские) настроения, идея организации рабочих в царской России под флагом “работы на оборону” представлялась нам… ошибочной и вредной. Поэтому в аресте группы большинство склонно было видеть… не лишённое комизма крушение чересчур хитроумной тактики»²².

Однако помощи Геда и Тома в освобождении из-под ареста членов РГ ЦВПК не понадобилось. Возлагавшаяся на них Плехановым миссия была выполнена 27 февраля 1917 г. революционными солдатами Петрограда, которые ворвались в «Кресты» и освободили всех политзаключённых. Б. Богданов на улице перед тюрьмой тут же был подсажен на плечи солдат и произнёс свою первую речь в ходе Февральской революции²³. После этого руководители группы вместе с войсками и народом направились в Таврический дворец, где, среди прочих, участвовали в образовании Временного Исполнительного комитета Совета рабочих депутатов (в его состав вошли Б. Богданов и К. Гвоздев). Этот орган в качестве организационного комитета должен был созвать Петроградский Совет рабочих депутатов и, безусловно, свою задачу прекрасно выполнил²⁴.

Возвращаясь к деятельности и аресту РГ ЦВПК, следует обратить внимание и на то, что некоторые авторы указывали в своих работах на наличие прямого влияния политики группы и факта её ареста на последующие события революции. Деятельность РГ ЦВПК, утверждал Е. Маевский, «не пропала даром» и сказалась «в февральских днях, когда стихия революционного движения… влилась в то русло, на которое указывало своей годовой работой среди петроградского пролетариата рабочее представительство при ЦВПК»²⁵. А Н. Богданова предполагает даже, что именно разгром группы сыграл решающую роль в дальнейших революционных событиях. Правда, делая такое предположение, дочь Б. Богданова признаётся, что основано оно «на логике событий, а не на фактах»²⁶. Факты же её точку зрения не подтверждают. Чего стоит хотя бы тот из них, что петроградский пролетариат проигнорировал идею Рабочей группы устроить демонстрацию с антиправительственными и антивоенными лозунгами 14 февраля, в день открытия сессии Государственной думы (у Таврического дворца собралось в этот день лишь несколько сот человек); а это вполне можно расценить, как проявление его отношения к политике группы. Оставил без внимания он, впрочем, и призыв большевиков, которые, в пику «гвоздевцам», звали в своём воззвании столичных рабочих не на демонстрацию, а на стачку, не 14 февраля, а 13-го, и не к Таврическому дворцу, а на Невский проспект²⁷. Стачечное движение петроградских пролетариев, игнорируя все эти межфракционные раздоры и противоречивые воззвания, началось уже 10-го и продлилось до 15 февраля. Позже оно возобновилось в 20-х числах того же месяца, когда рабочие столицы, по собственной инициативе, взяв свою судьбу в свои руки, начали процесс Февральской революции.

Таким образом, деятельность членов РГ ЦВПК была одним из элементов назревания революционного кризиса в России в январе–феврале 1917 г. Однако переоценивать её роль в подготовке революции не приходится. Свержение самодержавия в феврале 1917 г. стало результатом параллельных действий разнородных социально-политических сил, в том числе Рабочей группы ЦВПК.

  В. М. Пронин

ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ЦАРСКОЙ СТАВКИ (24 февраля — 8 марта 1917 г.)

  «8 марта. Сегодняшний день был одним из самых тяжелых по переживаниям за весь этот период от начала революции. Сегодня Император навсегда прощался с нами перед отъездом из Могилева.     По распоряжению Начальника Штаба к 10/2 часам утра все офицеры Ставки и по одному представителю-солдату от каждого отдела и управления должны были собраться в большом зале Управления Дежурного генерала, где Государь пожелал проститься с нами.     Когда я вошел в зал Дежурства, мне резко бросилось в глаза постоянно стоявшего у стены огромного, во весь рост, портрета Государя Императора. Он был снят, и только большое пятно — более сохранившаяся покраска стены — указывало, что еще очень недавно здесь был портрет Императора Всероссийского... По чьему распоряжению он был снят — не знаю...     В зале уже было много офицеров; вскоре пришли Великие Князья Сергей Михайлович и Александр Михайлович.     Вдоль стен буквой «П» расположились офицеры в порядке отделов и управлений; на правом фланге, слева от входа, построились чины нашего управления, далее чины Упр. Деж. Генерала и остальных учр. Ставки. Направо от входа стала группа солдат и казаков — человек 20. Шли негромкие разговоры. Вскоре вошел Генерал Алексеев; поздоровавшись с Великими Князьями, Генералом Клембовским, он сделал остальным общий поклон и начал беседовать с Ген. Лукомским.     Через несколько минут Генералу Алексееву доложили, что Государь вышел из дворца.     «Ответят ли и как на приветствие Государя стоявшие вдоль лестницы солдаты?» — мелькнула у меня мысль (Государь любил здороваться с солдатами).     «Здравия желаем, Ваше Императорское Величество», — раздалось внизу.     В зале воцарилась тишина... было слышно, как Государь подымался по лестнице. Ген. Алексеев скомандовал «г.г. офицеры» и встретил Государя.     Государь несколько задержался в ухода; затем войдя в зал, поздоровался с Великими Князьями, Ген. Клембовским и сделал общий поклон офицерам; повернувшись к солдатам, поздоровался и с ними; те ответили: «здравия желаем, Ваше Императорское Величество».     Став по середине зала, лицом к стене, на которой Он уже не увидел своего портрета и, держа в обеих руках фуражку, и теребя ее, начал свою речь тихим голосом, волнуясь, делая большие паузы и как бы выжимая слова.     «Господа, мне тяжело говорить... я очень взволнован» ... — были первые слова Государя. Затем Он говорил о неисповедимых путях Господних, о Божьей воле и своем решении во имя блага Родины отречься от Престола, о необходимости продолжать дальнейшую борьбу с немцами... «Дай Вам Бог сломить врага, чтобы любимая наша Россия жила в благоденствии»... Благодарил собравшихся за совместную верную службу и желал всем так же честно служить Родине при новом Правительстве, как служили при Нем. На глазах Государя блестели слезы...     Потом он обратился к солдатам, сказав им: «передайте Вашим товарищам, что я благодарю их за службу и желаю скорой победы над врагом». Тишина стояла гробовая...     Окончив речь, Государь поклонился.     Все время стоявший сзади Его Ген. Алексеев, подошел к Нему и глубоко растроганным голосом пожелал Ему счастья в новой жизни...     Государь обнял и крепко поцеловал Ген. Алексеева.     Затем расцеловавшись с Великими Князьями (Великий Князь Сергей Михайлович горько плакал), Он подошел вплотную к стоявшим офицерам и пристально смотря в глаза, как бы стараясь запомнить лица, пожимал каждому руку.     Раздались всхлипывания, затем рыдания... истерические вскрики... Стоявший недалеко от меня Штабс-Ротмистр Муханов упал в обморок. Затем еще один за другим несколько человек...     Государь продолжал обход. Нервы у всех были напряжены до крайности. Многие из солдат также рыдали. В особенности истерически рыдал казак-конвоец с большой черной окладистой бородой...     Глубоко взволнованный всей обстановкой, Государь, не закончив обход, приостановился и резко поклонившись, направился к выходу, спустился по лестнице и прошел через сад во дворец.     Провожая глазами уходившего из зала Императора, мой взгляд упал на лежавший на столе у стены большой календарь, на котором стояли крупные цифры — 8/21. Среда.     Я подошел и сорвал этот листок на память о только что пережитом тяжелом моменте...     Этот листок хранится у меня и теперь вместе с несколькими цветными карандашами, коими Государь делал иногда отметки на карте во время оперативных докладов.     Не помню, как я возвратился в оперативное отделение; все сидели молча, уткнувшись в свои бумаги и карты.     Вскоре были поданы к дворцу автомобили. Государя ждал уже особый поезд с представителями Временного Правительства, которые должны были «сопровождать» Государя до Царского Села.     Все бывшие в комнате подошли к окну, чтобы еще раз взглянуть на уезжавшего Императора.     Ровно в 12 часов закрытый автомобиль тихо прошел через площадку мимо наших окон, увозя Государя. Многие из случайно стоявшей на тротуаре публики низко кланялись, прощаясь с Царем.     Вот автомобиль свернул направо, на Днепровский проспект... еще секунда—и он исчез за углом... И все кончено... Император навсегда покинул Ставку и Армию...»

Деникин, Юденич, Врангель. Мемуары

Сайт «Военная литература»: militera.lib.ru

Издание: Деникин, Юденич, Врангель. Мемуары. — М.-Л.: Соцэкгиз, 1931.

Книга на сайте: http://militera.lib.ru/memo/russian/sb_beloguardmemos/index.html

Дополнительная обработка: Hoaхer (hoaxer@mail.ru)

Деникин, Юденич, Врангель. Мемуары :: Деникин, Лукомский, Раковский, Воронович, Скобцов, Оболенский, Валентинов, Горн и др. / 2-е изд., составил С. А. Алексеев. — М.-Л.: Соцэкгиз, 1931. — 456 с. — Тираж 5000 экз.