7. Конструктивизм как традиция изучения мировой политики

Конструктивизм как методологический подход

Конструктивизм является сегодня одним из методологических подходов, объединивших ряд идей таких направлений в изучении политики и управления, как новый институционализм, когнитивистика, теория автопоейтических систем, интерпретативизм, идеи постмодернизма и др. В целом можно говорить о том, что на его становление и развитие повлияли философия коммунитаризма, коммуникативная теория и концепция общества знаний. Марта Финнемор и Кетрин Сиккинк пишут о следующих конкретных теориях, которые так или иначе проработаны конструктивистами: фукианский анализ власти и дискурса, теории агентств и культуры, идеи самопрезентации в публичной жизни, понятие «безопасных коммун» Дейча, идеи организационного поведения и теория социальных движений, теория коммуникативного действия Хабермаса, теория переговоров и др. [Finnemore, Sikkink 2001: 394]. Суть конструктивистского подхода состоит в том, что в нем общественные отношения, выраженные в нормах, конституциях, денежной форме обмена, власти, культурных традициях и др. являются конструктами «интерсубъективных» верований, разделяемых идей и мнений. Факторы человеческого сознания являются значимым элементом формирования интересов и направленности общественной деятельности в целом. Как подчеркивал Александр Уенд применительно к изучению международных отношений, «социальные структуры включают материальные ресурсы наподобие золота и танков. В противоположность десоциализированному взгляду неореалистов на такие способности конструктивисты утверждают, что материальные ресурсы имеют значение для человеческого действия единственно через структуры совместного знания, в которых они выражаются… Материальные способности как таковые ничего не объясняют; их результативность определяется структурами совместного знания, которые изменяются и которые не сводятся к [этим] способностям» [Wendt 1995: 73; цит. по Dessler 1999: 126]. Конструктивистский подход выдвигается в общественной науке как против материалистического детерминизма, так и против теории рационального выбора, ставящей акцент на индивидуальной рациональной калькуляции выгод и потерь. Правда, заменяя предпосылку «человека экономического» «человеком социальным», конструктивисты в определенном смысле следуют за марксистской методологией анализа социальных отношений, акцентируя внимание не на предпосланном характере этих отношений, а на их конструировании с учетом когнитивных факторов. Как и теория рационального выбора, конструктивизм лишь моделирует социальное человеческое действие, но не указывает на его содержательные составляющие, имеющие отношение к тем или иным сферам или конкретным вопросам. Он определяет лишь некоторые исходные предпосылки анализа социального действия, будет ли оно совершаться в сфере политики, экономики, права и т.д. «При конструктивистском анализе агенты и структуры взаимно конституированы теми способами, которые объясняют, почему политический мир является таким, а не другим, но субстанциональная спецификация агентов и структур должна приходить из некоторого другого источника. Ни конструктивизм, ни теория рационального выбора не обеспечивают содержательных объяснений или прогнозов политического поведения, пока оно не будет соединено с более специфическим пониманием того, кем являются соответствующие акторы, чего они хотят, и каков контекст социальной структуры мог бы быть» [Finnemore, Sikkink 2001: 393].

В этом отношении общими предпосылками конструктивистского подхода можно выделить следующие положения:

– социальные системы могут быть объяснены в качестве социальных конструктов, возникающих в процессе социального действия;

– социальное действие не является индивидуальным актом, а представляет собой «интерсубъективную» структуру, т.е. систему взаимодействий людей;

– хотя люди посредством социального действия добиваются реализации определенных интересов и целей, однако последние не берутся в качестве само собой разумеющихся исходных оснований деятельности; интересы и цели также являются социальными конструктами;

– люди в своем взаимодействии выступают как ценностно-рациональные субъекты, ценностная структура которых определяется тем, как люди понимают тот мир, в котором они живут, а социальные факты являются выражением тех ценностей, которые совместно выбирают люди;

– люди соглашаются считать то или иное ценным в результате серии коммуникативных практик, т.е. достигнутого согласия относительно обсуждаемого предмета;

– в процессе коммуникативных практик люди обмениваются идеями и формируют совместное знание, лежащее в основании достигнутого согласия о ценностях; в этом отношении идеи имеют значение и являются конститутивными для так понятой социальной реальности.

Можно сказать, что идеи и коммуникация составляют существо конструктивистского подхода к анализу социальных фактов и процессов. Идеи не могут выполнить своей конститутивной роли без коммуникации, которая делает их совместными для людей. И в политике идеи и коммуникации являются конститутивными и находятся сегодня в центре внимания ряда исследователей. «Если мы хотим понять процесс, посредством которого нормы интернализируются, а идеи становятся консенсуальными, нам нужно оставить позади себя логику рациональных максимизирующих полезность акторов и использовать логику коммуникативного действия, – пишет Т. Риссе-Капен. – Это не означает, что идеи не могут быть использованы инструментальным способом для легитимации или делегитимации политики, мотивированной чисто материальными интересами. Тем не менее, ‘власть’ идей в таких примерах связана с их консенсуальностью. Идеи становятся консенсуальными, когда акторы начинают верить в их ценность и обоснованность. Другими словами, коммуникативные процессы являются необходимым условием того, чтобы идеи стали консенсуальными» [Risse-Kappen 1996: 70; цит. по Borras 1999: 10].

Когнитивные составляющие политического процесса довольно широко сегодня анализируются, и исследователи пытаются при этом не только определиться с предметом, но и сформулировать особые методологические подходы, которые были бы ему адекватны. В этом многообразии методологических подходов конструктивизм пытается найти свое собственное место. Отметим здесь две таких методологии – интерпретативный подход и концепцию «управленческой ментальности» (governmentality), которые хотя и согласны с конструктивизмом по ряду основополагающих принципов новых когнитивных исследований, тем не менее, во взаимодействии с ним подчеркивают его своеобразие, и наоборот.

8. Частные теории мировой политики и международных отношений

II. Частные теории международных отношений бывают межпарадигмальными и парадигмальными. К первым относятся теории, содержание которых обусловлено вопросами, в одинаковой степени представляющими интерес и для реализма, и для либерализма, и для радикализма, такими, как исследования безопасности, конфликтов и сотрудничества. Вторые более тесно “привязаны” к той или иной парадигме. К ним относятся, к примеру:  а) реалистские теории баланса сил, баланса угроз, зрелой анархии, конфликта цивилизаций;  б) либеральные теории взаимозависимости, демократического мира, гуманитарной интервенции, международных режимов; в) радикалистские теории зависимости, несимметричной взаимозависимости, антигегемонистского блока.

1.Теория баланса угроз возникла в конце 80-х годов ХХ века, когда С. Уолт предпринял попытку развить и усовершенствовать теорию баланса сил. Если теория баланса сил исходит из реакции государств на возможную разбалансировку системы МО в связи с появлением нового сильного государства или коалиции государств, то теория баланса угроз – из реакции государств на отсутствие баланса угроз. В этих случаях государства формируют союзы или увеличивают свои внутренние усилия с целью уменьшить свою уязвимость. “Это тонкое, но важное различие, - считает С. Уолт. – Теория баланса угроз улучшает теорию баланса сил с помощью предоставления большей объяснительной силы одинаково скупым положениям. Используя теорию баланса угроз, мы можем понять те события, которые нельзя объяснить, сосредоточивая внимание только на распределении совместных возможностей”. Он иллюстрировал свою теорию на примере СССР. По его мнению: - Советский Союз воспринимался большинством граничивших с ним государств как значительная угроза потому, что он был самым большим и могущественным на евразийском континенте; - советская военная доктрина акцентировала внимание на преимуществах и ценности наступления, что отчасти объяснялось невыгодным географическим положением СССР. Однако каким бы ни был мотив, эта позиция увеличивала изоляцию СССР, ибо Страна Советов воспринималась другими государствами как угроза, и способствовала сплоченности союза, который возник против него;  - известные попытки запугивания Запада со стороны И.В. Сталина и Н.С. Хрущева воспринимались Западом как осознанная агрессивность намерений, также несущих в себе угрозу. Результатом стала сплоченная стратегия Запада, направленная на изоляцию и сдерживание СССР, со всеми известными последствиями. 2. Теория “гуманитарного вмешательства” исходит из выявившегося противоречия между принципами невмешательства во внутренние дела суверенных государств и обязательства членов ООН уважать неотчуждаемые права человека. С точки зрения сторонников этой теории (Л. Эксуорси, В. Зартман, Л. Риннер и др.), глобализация мирового развития и меняющийся характер вооруженных конфликтов выдвинули в центр международных отношений права человека. Новые гражданские конфликты и массовые нарушения прав человека, рост насильственных преступлений, распространение наркотиков, терроризм, деградация окружающей среды требуют, как считает Л. Эксуорси, опровержения гипотезы, согласно которой безопасность индивидов вытекает из безопасности государства, и разработки новой стратегии, имея в виду шесть ее составляющих: - для защиты безопасности человека можно использовать и принудительные меры, как это было в Боснии и Косово; - стратегию безопасности государства и международной безопасности следует развивать, учитывая их человеческие издержки; - политика безопасности должна быть гораздо существеннее интегрирована в стратегию поддержки прав человека, демократии и развития; - поскольку проблемы, угрожающие безопасности человека, имеют транснациональную природу, только многостороннее сотрудничество позволяет всех международныхакторов позволяет найти эффективные решения в этой области; - эффективность решений зависит от оперативной координации усилий разных акторов, включая политических переговорщиков, “голубые каски”, наблюдателей за правами личности и ответственных за гуманитарную помощь; - возрастающую роль в продвижении безопасности человека должны играть неправительственные организации – организации гражданского общества. По мнению сторонников теории гуманитарного вмешательства, приоритет безопасности человека по сравнению с национальной безопасностью должен привести к выработке Советом Безопасности ООН норм, определяющих пространство и пределы права на вмешательство во внутренние дела суверенных государств.

До тех пор, пока эти нормы не выработаны, в случае, если СБ по каким-то причинам не принимает решения о гуманитарном вмешательстве, то ответственность за него могут взять на себя западные государства, располагающие для этого политической волей и необходимыми механизмами. Теория гуманитарного вмешательства, если предпринимаемые на ее основе действия не легитимизированы СБ ООН, вступает в противоречие со многими положениямимеждународного права.  3. В теории международных режимов центральное место занимает проблема международного сотрудничества. Появление новых акторов МО и их взаимодействия зачастую не связаны с существующими международными институтами и не регулируются международным правом. Поэтому в МО появляются правила, регулирующие взаимные действия как государств, так и негосударственных субъектов в сферах мировой торговли, экологии, прав человека и т.д. Международные режимы и представляют собой совокупность правил, норм, принципов и процедур принятия решений в каждой из таких сфер.  Считается, что международные режимы:  а) смягчают последствия международной анархии для государств, побуждая к децентрализованному осуществлению соглашений;  б) являются надежным средством получения более полной информации о поведении других участников режима; в) способствуют снижению издержек сотрудничества и сокращают препятствия на его пути. Чаще всего государства создают международные режимы путем соглашения о принципах, нормах и правилах, которые они намерены соблюдать при принятии решений в спорных вопросах. Государства, формируя или присоединяясь к режиму, обязуются соблюдать определенные ограничения относительно использования своих суверенных прав в обмен на то, что другие сделают то же самое. В целом теория международных режимов обогатила анализ сотрудничества государств и негосударственных акторов в рамках конкретных регионов, открыла еще один путь решения спорных международных вопросов на основе взаимных договоренностей. 4. Теория антигегемонистского блока опирается на мир-системный анализ И. Валлерстайна и теорию уровней соотношения сил, разработанную в свое время А. Грамши. Согласно теории антигегемонистского блока, в современном мире происходит углубление неравенства между теми странами и народами, которые пользуются плодами глобализации и перехода от фордизма к постфордизму в организации труда, и теми, которые испытывают на себе негативные последствия этих процессов в силу своей исключенности из мировой экономики. Полюс обездоленных представлен в этом случае теми, кто не имеет постоянной занятости, живет на социальные пособия, и т.д. Политический уровень соотношения сил рассматривает вопрос о внесении сознания в среду современных париев глобализации. Решение этой задачи, связанной с формированием антигегемонистского блока, способного противостоять узурпаторам плодов глобализации выпадает на долю тех, кто считается “органическими интеллектуалами” (А. Грамши) и способны объединить различные группы трудящихся вокруг стратегии альтернативного будущего. Наконец, еще один уровень – это соотношение военных сил с точки зрения степени моральной солидарности или разобщенности людей. Теория антигегемонистского блока исходит из убеждения, что без высокой морали масс невозможна борьба против доминирующей власти ни в национальном, ни в мировом масштабе.  Стратегия антигегемонистского блока нацеливает на борьбу против современной модели глобализации, разрушение которой откроет возможность создания альтернативной глобальной экономики, допускающей ее регулирование в интересах большинства населения земного шара и ненасильственное разрешение возникающих в этой сфере конфликтов.

8. Российская школа изучения мировой политики.

8. Концептуализация целей внешней политики А. Уолферса

Арнольд Уолферс (1892-1968) - директор Вашингтонского центра исследования внешней политики в 1950-1960-е гг., с полным основанием может считаться одним из ведущих представителей политического реализма. Последовательно отстаивая положения "классической парадигмы", он описывал международные отношения как взаимодействия государств, уподобляя их бильярдным шарам, поскольку каждое государство, по его мнению, представляет собой "замкнутую, непроницаемую и суверенную величину". В полном соответствии с позициями политического реализма он считал основным мотивом поведения государств на международной арене национальные интересы. В то же время внешняя политика различных государств не представляет собой автоматической реакции на внешние воздействия. Во-первых, она во многом зависит от психологических особенностей политических лидеров, во-вторых, все в большей степени определяется возрастающей взаимозависимостью государств. Поэтому международные отношения, которые складываются из многообразия внешних политик различных государств, не только не исключают, но и предполагают международное сотрудничество.

Три группы основных целей, которые государства преследуют на международной арене, - это развитие, безопасность и сотрудничество. Последнее понимается А. Уолферсом как необходимая для безопасности государства его национальная "самоотреченность" (по сути, добровольный отказ государства от части своего суверенитета в целях своего (и общего) выживания), направленная на достижение международной солидарности, господства закона и мира. Признавая, что сотрудничество выходит за рамки национального интереса (в понимании реалистов), Уолферс подчеркивал, что они вовсе не обязательно противоречат друг другу, поскольку "самоотреченность" согласуется с другими элементами этого интереса.

Конечно, оставаясь в рамках классической парадигмы, Уолферс, хотя и отмечает, что "черта, разделяющая дружеские и враждебные отношения, не всегда четко определена", одновременно настаивает на предпочтительности вторых как объекта научного исследования: по его мнению, внимание общественного мнения и большинства авторов фиксируется именно на враждебных отношениях стран, поскольку спокойно протекающие взаимоотношения не вызывают большого интереса. В рамках основных положений рассматриваемой парадигмы остается и понимание им сотрудничества как взаимодействия государств, рассматриваемых в качестве "организованных групп людей". Уолферс подчеркивает и то, что первостепенным видом сотрудничества остаются военные и военно-политические союзы и альянсы, заключаемые государствами в целях коллективной обороны. При этом он отвергает какую-либо возможность формирования международной системы коллективной безопасности, а тем более мирового правительства. Все это, конечно, обедняет анализ международного сотрудничества.

Однако, сводя международное сотрудничество к межгосударственным взаимодействиям, а последние - к военно-политическим объединениям, Уолферс призывал исследователей не упускать из вида и того, что в международную политику все более решительно вторгаются субстанциональные, межнациональные и наднациональные акторы, которые должны стать предметом академического анализа. Он отмечал "способность некоторых организаций действовать как национальные и транснациональные акторы", что объясняется, по его мнению, тем фактом, что люди идентифицируют себя не только с государствами-нациями, но и с другими организованными группами. Цитируемый ниже фрагмент из работы Уолферса свидетельствует также о том значении, которое автор придавал исследованию типов межгосударственного сотрудничества как адаптации (путем его расширения) содержания центральной категории "классической парадигмы" - "национальный интерес" - к намечавшимся новым реальностям международной жизни.

В наши дни проблема международного сотрудничества все более заметно перемещается с периферии в центр внимания и академических кругов, и государственных деятелей, международных организаций, руководителей крупных производственных, финансовых, информационных и иных структур и объединений. Примерно с 1980-х гг. изучение рассматриваемой проблемы выходит из тени конфликтологии и приобретает относительно самостоятельный характер. Предметом анализа становятся такие "малозначащие" с позиций прошлых лет вопросы, как внутренние причины сотрудничества, стимулирующая или препятствующая роль в его развитии международной среды, пути, ведущие к сотрудничеству, его причины и следствия, его формы и типы¹. Весьма важно, что дискуссия по проблемам международного сотрудничества все более выходит за рамки межпарадигмального спора о его возможности или невозможности в условиях анархической международной среды.

Иначе говоря, сегодня наблюдается явное повышение теоретического статуса рассматриваемой проблемы. Это связано с такими изменениями в международной среде, как возрастание экономической, финансовой и информационной взаимозависимости мира, массовый выход на мировую арену многообразных транснациональных акторов, революции в СМИ и средствах коммуникации, т.е. с изменениями, которые только намечались в период создания и выхода в свет работы А. Уолферса. В данной связи еще более примечательным становится тот факт, что многие ее положения сохраняют свое значение и в наши дни.