Введение
Социологический актуализм и концепция материалистического понимания истории
Результаты исследований позволяют говорить о существовании в современном мире по крайней мере трех типов социальности.
1)все они удерживают в единстве некоторое число индивидов,
2)распределяют по ним виды социально необходимой деятельности,
3) обеспечивают подготовку подрастающих поколений к деятельности, замену стареющих и умирающих индивидов без срыва социальной преемственности.
В общую картину индивиды допускаются лишь на правах безличных, инертных, вечных мест крепления и адресов распределения столь же вечных ролей, видов деятельности, так что картина начинает напоминать чертеж машины или рентгеновский снимок.
Чертежно-скелетное представление результата в форме объекта – неизбежное следствие методологического актуализма, который философски санкционирован Лейбницем в виде постулата: "Свойства вещей всегда и повсюду являются такими же, каковы они сейчас и здесь". Ученые-естественники – прирожденные стихийные актуалисты: в предметах их дисциплин нет ничего, противоречащего постулату Лейбница, - принципы наблюдаемости и экспериментальной верификации надежно защищают эти дисциплины от вторжения единичного, уникального, исторического, имеющего отметки в пространстве и времени. Но вот актуализм в социологии, который усиленно пропагандируется и насаждается Мертоном [85], Парсонсом [93], Сорокиным [105], есть нечто совсем иное. Для социологии постулат Лейбница может означать только одно: перевод социальной данности из статуса человеческого установления и творения в статус "естественного", не зависимого ни от человека, ни от человечества объекта. Попутно происходит и редукция познавательной позиции социолога до открывающей, и только открывающей познавательной позиции ученого-естественника. В этом смысле актуализм в социологии – теоретическое оправдание апологетики по отношению к любой социальной действительности: актуализм исключает появление критических точек зрения на изучаемую данность, будь эта данность естественной, социальной, знаковой или любой иной.
"Предмет, действительность, чувственность берется только в форме объекта" или в форме созерцания, а не как "человеческая чувственная деятельность, практика, не субъективно" "Материалистическое учение о том, что люди суть продукты обстоятельств и воспитания, что, следовательно, изменившиеся люди суть продукты иных обстоятельств и измененного воспитания.
Методологический актуализм в социологии "не отрицает" изменений в социальной структуре и даже охотно "признает" их, когда изменения уже произошли. Но актуализм отрицает за единичным, конечным, субъективным статус определителя социальных изменений. Жизнь данного поколения вводится в теоретическую картину как чистая и бесструктурная возможность изменений.
Предложенная Марксом и Энгельсом концепция материалистического понимания истории также опирается на представление социальной данности в форме объекта. В основе концепции лежит идея наследования живущим поколением "суммы обстоятельств" – творения предыдущих поколений – и преобразования этой суммы в процессе революционной практики. Эта концепция показывает, таким образом, что обстоятельства в такой же мере творят людей, в какой люди творят обстоятельства".
Именно здесь, в этом противоречивом единстве наследования. прошлого и изменения настоящего, располагается, по данным полевых исследований, эпицентр трудностей.
Основываясь на ключевых структурах распределения деятельности по индивидам и интеграции различений в целостность, можно различить три типа: а) лично-именной (охотничье, "первобытное" общество); б) профессионально-именной (традиционное земледельческое общество, "развивающееся" общество); универсально-понятийный (общество европейской культурной традиции) [41]. Не выходя за рамки концепции материалистического понимания истории и пытаясь понять, как возможны культурные типы, что именно создает и воспроизводит существенные структурные различия, мы оказываемся перед весьма ограниченным выбором возможностей. Источник типологических различений может быть локализован: либо в экологической нише – в специфических природных условиях; либо в биологических различиях людей; либо, наконец, в механизмах социального наследования. Несостоятельность первых двух вариантов более или менее очевидна.
Первый, связанный с типологическими различиями природных условий, требует со стороны природы и законов природы избирательного отношения к различным формам биологической и социальной жизни. Но у природы нет любимчиков и постылых. Она предъявляет тождественные наборы правил, ограничений, запретов ко всему живому, "позволяет" и биологическим видам, и социальным типам существовать лишь в меру их способности приспособиться.
Второй вариант – биологические различия людей, - не говоря уже об очевидном расистском смысле, что делает его наименее желательным и наиболее опасным вариантом локализации источника возникновения и воспроизводства культурных типов, отвергается сегодня множеством фактов межкультурной миграции индивидов и даже этнических групп. Так, мусульманские. и христианские группы, не теряя этнической целостности, в традиционную культуру долины Ганга.
Остается, таким образом, упомянутая Марксом на правах "материалистического учения" возможность: "Люди суть продукты обстоятельств и воспитания" [5, с. 2], т. е. социальная, а не биологическая наследственность. Однако, будь она хоть трижды социальной, наследственность остается наследственностью … если социальная наследственность исчезнет и преемственность прервется, человечеству незамедлительно придется вернуться в животное царство.
Передается ли социальность по биокоду? Из многочисленных поколений кошек, собак, свиней никому еще не удавалось пока стать человеком в полном наборе социальных функций – философом, хотя обратные метаморфозы бывали отмечены. Что социальное наследование опирается на возможности и специфику человеческого биокода, следует, видимо, признать бесспорным. Но, похоже, бесспорно и то, что как раз социальность в тонкостях ее структурно-институциональных различений не берется биокодом в том смысле, в каком биокод пчел, муравьев. Там, где начинается культурный Тип, начинается область действия какого-то другого, а именно социального кода.
Есть лишь один возможный претендент на роль, социального гена, социальной наследственной сущности – знак в его способности фиксировать и неопределенно долго хранить значение. Знак и язык совечны обществу, но если язык в основном наборе функциональных нагрузок выступает как средство общения, то знак, как правило, оказывается носителем смысла и основанием его преемственного изменения, результатом, адресом и поводом общения. Если социальное наследование определено через внебиологическое кодирование наличной суммы обстоятельств и передачу программирующей информации средствами общения, то контакт поколений, уподобление последующего поколения предшествующему возможны лишь при опоcредовании этого контакта знаком.
Так что же тогда знак? Знак приобретает тот же статус условия существования общества, что и деятельность. Без деятельности общество и живущее поколение гибнут незамедлительно по равносильным для всего живого причинам. Без знака общество гибнет как общество.
Субъект всегда "раньше" собственной деятельности, опосредованный воспитателями процесс включения индивидов в социальную деятельность приобретает отчетливую структуру последовательности: знание – индивид – деятельность. Уже здесь в последовательности "знание – индивид – деятельность" обнаруживается дополнительный субъективный определитель структуры – воспитуемый индивид. Индивид ограничен, смертен. В процессе обучения-воспитания индивиду нельзя дать больше субъективности, чем он способен взять и пронести по жизни.
Корпус знания необходимо фрагментировать.
Фрагмент знания и интерьер деятельности
Поскольку объем фрагментов лимитирован лишь трудоемкостью и сложностью входящих в него программ деятельности, в состав фрагмента программы могут входить в самых причудливых сочетаниях. Проще принять тезис о немотивированности состава фрагмента, набора входящих в него программ. Объем фрагмента лимитирован "вместимостью", состав же – дело случая.
С другой стороны, единожды возникнув в знаковом оформлении как условие обеспечения социальной преемственности в смене поколений, фрагмент знания, во-первых, диктует своему смертному носителю социально значимые виды деятельности, а во-вторых, фрагмент сам оказывается в окружении других фрагментов, испытывая давление извне - отношения целостности массива.
В рамках отношения "фрагмент знания – смертный индивид" фрагмент задает индивиду через наследуемые им программы социально значимой деятельности вполне определенный круг реалий окружения, алгоритмы воздействия. Но деятельность и репродуктивна, фрагмент знания как раз и возможен в силу ее репродуктивности, поэтому относящиеся к делу реалии – материалы, орудия, продукты – получают некоторую обобщенную характеристику, которую мы ниже будем называть. "Рабочее место" данного смертного индивида, как оно определено фрагментом знания. Границы и состав интерьера должны определяться тем минимумом, без которого зафиксированные во фрагменте виды деятельности становятся невыполнимыми. Индивид способен внести какой-то вклад в социальную наследственность, модифицировать или, как мы будем говорить ниже, "трансмутировать" ее только через унаследованный им фрагмент знания.
В подавляющем большинстве случаев у индивида нет другого пути воздействовать на общесоциальную "сумму обстоятельств", кроме как изменить унаследованный им фрагмент знания В нашем европейском типе культуры с высокой межпрофессиональной мобильностью, когда вчерашний физик или крупный специалист по теории вероятностей оказывается сегодня писателем или философ по образованию.
Можно с уверенностью сказать, что, если новация, в каком бы фрагменте она ни объявилась, задевает интеграционные отношения и угрожает им, ее шансы на признание невелики. Каждый тип по-своему ограничивает творчество, самодеятельность и изобретательность индивидов.
Социокод и виды общения
Не отменяет того факта, что наличный массив знания, в котором закодирована эта сумма обстоятельств и который расфасован тем или иным способом на посильные для индивидов фрагменты, образующие на уровне деятельности устойчивые интерьеры, сам подвержен изменениям.
Знак для нас – сущность инертная, пассивная. Знак прекрасно справляется с задачей фиксации и неопределенно долгого хранения знания. "Взбесившимися знаками" типа Творца, Бога, Закона, Истории, Логики, Науки, Интеллекта, Формулы, Тенденции и прочих самостных фантазий с большой буквы. Знак никогда не поднимался выше полезного и необходимого средства, всегда был творением человеческим для обеспечения человеческих же нужд. Человек все же всегда оговаривал свою власть над знаком.
Но при всей своей абсолютности живущее поколение людей, как и всякое другое, есть поколение людей смертных. Смертное может порождать бессмертное и вечное..
Деятельность. Аргументы в пользу такого распространения очевидны: и там и здесь мы имеем дело с определенными по субъекту и объекту актами, несущими отметки единичности, пространства и времени, и там и здесь субъектом выступает человек. Хотя эти процессы и деятельность актовы, но в процессах изменения знания акты уникальны, а в деятельности – подобны, в процессах изменения знания действует запрет на повтор-плагиат и принцип приоритета, а в деятельности – запрет на отход от нормы-образца. Поэтому ниже мы будем строго различать деятельность и общение как два существенно различных по типу, формам продукта, ориентациям вида человеческой активности, один из которых направлен на извлечение из окружения средств к жизни – деятельность, а другой – на изменение знания.
Необходимы исходные термины и концепции для целостного представления мира общения. Пока мы располагаем лишь двумя понятиями, которые бесспорно принадлежат этому миру. Это, во-первых, массив социально необходимого знания, в котором закодирована в знаковой форме и хранится наличная сумма обстоятельств. Это, во-вторых, фрагмент знания – структурный элемент массива, обеспечивающий переход знания в действие.
В массиве знания хранятся значимые для общества программы деятельности ради обеспечения преемственности социальной жизни в чреде поколений, а знак сам по себе менее всего расположен к активности. Массив обрастает институтами и механизмами передачи знания новым поколениям и отчуждения нового знания у живущего поколения. Массив расчленен на посильные для индивидов фрагменты. Вся эта совокупность институтов и механизмов очевидно не принадлежит к самому знанию, хотя по знаковому признаку столь же очевидно принадлежит к общению.
Для всей этой совокупности массива знания и непосредственно связанных с ним институтов и механизмов различного назначения мы ниже будем употреблять термин социокод, понимая под ним основную знаковую реалию культуры, удерживающую в целостности и различении фрагментированный массив знания, расчлененный на интерьеры мир деятельности и обеспечивающие институты общения.
Основным средством общения и его орудием справедливо считается язык. Социокоды других очагов культуры построены без участия таких структур высокой общности лингвистического происхождения и что языковых типов значительно больше, чем типов культуры, так что непосредственная и однозначная связь между социокодом и языком как средством и орудием общения вряд ли существует.
Мы ограничиваемся предельным минимумом видов общения, обеспечивающих функционирование социокода.
В такой минимум должны, видимо, войти обеспечение целостности и координации, обеспечение передачи фрагментов знания новым поколениям.
Коммуникация в последующем изложении – самый широкий и поэтому наиболее редко употребляемый термин, связанный с координацией деятельности тех, кто уже стал "живущим поколением", "абсолютом" всех происходящих и возможных изменений, т.е. прошел процедуру социализации, унаследовал какой-то фрагмент знания, стал полноправным членом общества. Коммуникация может быть и неформальной и формальной. Коммуникация всегда функционирует в режиме отрицательной обратной связи, т. е. возникает там и тогда, где и когда обнаруживается рассогласование между тем, как она есть, и тем, как ему должно быть с точки зрения принятой и зафиксированной в социокоде нормы. Если все идет как должно, поводы для коммуникации отсутствуют.
Как вид общения коммуникация по своей внутренней сущности нейтральна, ей безразлично, что именно закреплять и стабилизировать.
Трансляция в последующем положении будет означать общение, направленное на социализацию входящих в жизнь поколений. От коммуникации трансляцию отличает режим общения. Если основной режим коммуникации- отрицательная обратная связь, то основной режим трансляции – обучение, т. е. такая ситуация общения, в которой степень подобия сторон заведомо низка. Трансляция неизбежно ориентирована на середняка.
Трансляция также может быть формальной и неформальной. В нашем европейском типе культуры господствует формальная трансляция, что мешает нам видеть некоторые вещи в их истинном свете. Мы, например, не осознаем уже трансляционную природу семьи.
Трансляция всегда направлена от старших к младшим. Основной элемент трансляционной структуры "ученик-учитель" универсален для всех типов культуры.
Различия трансляции в разных культурах могут затрагивать и педагогическую практику.
Исторически сложившиеся каналы трансляции, а их, очевидно, столько же, сколько и фрагментов в социокоде, разбивают трансляционное общение на информационно-изолированные потоки, в каждом из которых течет свое особое, удерживаемое в рамках вместимости знание. Все типы культуры имеют институты изоляции трансляционных потоков, препятствующие проникновению информации из других потоков. Механизмы таких институтов достаточно многообразны – от бога-покровителя фрагмента до научной теории.
Трансмутация ниже будет означать все разновидности общения, в результате которого в социокоде, в одном из фрагментов и в соответствующем канале трансляции появляются новые элементы знания, или модифицируются наличные, или одновременно происходит и то и другое. Европейскому типу культуры этот тип общения известен как познание, причем познание в специфической научной форме, где извлечение нового знания об окружении (научные дисциплины) отделено от технологических его приложений, чего нет в других очагах культуры.
Основной режим трансмутации как вида общения – объяснение, которое в чем-то может напомнить обучение, но решительно отличается от него тем, во-первых, что объяснение – акт разовый, во-вторых, что трансмутационное объяснение всегда содержит уникальное и новое, известное только одному индивиду – объясняющему новатору. Это уникальное и новое ранее не объяснялось. В трансмутации новатор пытается изменить фрагмент знания, а с ним и социокод.
В этом смысле роли учителя и новатора не только различны, но и противоположны, способны приходить в конфликт.
Существенной, а в современной ситуации и весьма неприятной чертой трансмутации является производность ее канонов, форм завершенного продукта, институтов, механизмов от исторически сложившихся и функционирующих каналов трансляции, например, редакция физического журнала, защищая свой фрагмент наличного и возможного знания от внешних вторжений, вернет автору или отправит в редакционную корзину любую статью по биологии. Привязанность трансмутации к наличным каналам трансляции, поскольку только воздействие на эти каналы дает возможность социализировать продукты познавательных усилий индивидов, лежит в основе эффектов "культурной несовместимости", ощущается сегодня как насущная и актуальная проблема "развивающихся" стран традиционной культуры.
Но было бы ошибкой считать, что "культурная несовместимость" как побочный эффект привязанности трансмутации к наличным трансляционным каналам является проблемой только для развивающихся стран. Не в меньшей степени это и проблема "развитых" стран, поскольку те трудности, которые мы встречаем сегодня в попытках освоить научными методами междисциплинарную и комплексную проблематику.