11. Какие средства изображения характеров использует н.С. Лесков в рассказе «Леди Макбет Мценского уезда»?

(приведен подробный разбор, рассчитанный монологом на 10 минут, так что не жалуйтесь, что много буковок – для вашего же блага все)

Концепция очерка н.С. Лескова "Леди Макбет Мценского уезда"

Сюжет очерка Н. Лескова «Леди Макбет Мценского уезда» необычен для русской литературы. Героиня – Катерина Измайлова, молодая замужняя купчиха, как будто без особой на то причины вступает на путь убийства и затягивает в своё чёрное дело Сергея, человека, казалось бы, постороннего. Но судьба, волею автора, наказывает русскую леди Макбет, давая, впрочем, шанс выжить ее подельнику.

Есть много родов любви: любовь к Отечеству, к отцу-матери, к небесным силам, любовь к делу. Николай Лесков, как мне думается, художественно исследует такой феномен, как любовь-страсть женщины, природу этой страсти, природу её носителя и последствия такой любви.

Исходя из темы писательского исследования, последовательно выясним следующие важные моменты построения и развития сюжета:

1. Почему носителем любви-страсти Н. Лесков сделал именно женщину, а не мужчину (вспомним, к примеру, Дон-Жуана).

2. Чем отличается любовь как страсть от любви-чувства?

3. Почему героиня – купчиха, а не дворянка, не крестьянка и даже не мещанка?

4. Почему этот род любви сопровождается убийствами. Сюжет строится по законам жизни или читатель имеет дело с капризом авторской фантазии, произволом?

5. Героиня пришла к гибели. Есть ли в финале искусственность или необходимость ситуации, которой честно следует автор?

 

Иными словами, мы ставим скромную задачу выяснить, насколько поэтика произведения: композиция, система образов, символика деталей, портреты героев, пейзаж и даже имена – помогают читателю понять авторский замысел.

Итак, в России, в купеческой среде, за высокими заборами идёт своим чередом жизнь. В обыденном и размеренном течении такого существования случаются свои бури, кипят шекспировские страсти.

«На шестую весну Катерины Львовниного замужества у Измайловых прорвало мельничную плотину... Прорва учинилась огромная: вода ушла под нижний лежень холостой скрыни, и захватить её скорой рукой никак не удавалось».

Энергично, со второй главы, Н. Лесков «закручивает» сюжет. И читатель сразу может отметить два момента в построении сюжета: река прорвала плотину и «ушла под нижний лежень холостой скрыни».

Внимательный читатель обратит внимание на символическое наполнение деталей, которые выделяет сам автор. «Холостая скрыня» - это намёк на бездетную жизнь Катерины Измайловой. Шесть лет семейной жизни не обрадовали Измайловых детьми. Сама «она маялась дома по целым дням одна-оденёшенька... Зевала-зевала, ни о чем определённом не думая...»

И вдруг эту тихую, даже скучную жизнь, как плотину, прорывает река. Река – это символ жизни, но в данном контексте это и символ любви-страсти – подвала, «скрыни» чувств. Такая страсть подобна реке, она стихийна и разумом не управляется. Катерина Львовна влюбилась в приказчика практически от него делать и потому, что в доме «одним командиром» - мужем – стало меньше.

Проводником любви-страсти автор делает Катерину Львовну, существо, лишенное духовности, культуры. Всмотримся в портрет героини.

«Катерина Львовна не родилась красавицей, но была по наружности женщина очень приятная. Ей от роду шел всего 24-ый год; росту она была невысокого, но стройная, шея точно из мрамора выточенная, плечи круглые, грудь крепкая, носик прямой, тоненький, глаза чёрные, живые, белый высокий лоб и чёрные, аж досиня, чёрные волосы».

Заметим, что в портрете больше внешних черт. Про цвет волос дважды сказано «чёрные» - намек  на чёрную душу и дела, которые будет делать Катерина. Прилагательные: невысокий, стройный, выточенный; круглые, крепкие; прямой, высокий – обозначают как будто бы скульптуру, пластику, в которых внешний вид является средством выражением внутреннего.

Хочется и можно сравнить портрет Катерины Львовны с портретом Груши из «Очарованного странника». «Взмахнула она ресничищами… и точно они сами по себе живые и, как птицы какие, шевелятся… и заметил, что… во всей в ней точно гневом дунуло. ...Вот она, - думаю, - где настоящая красота, что природы совершенство называется»…

Вроде тоже внешность описывает писатель, но впечатление совершенно другое, и соглашаешься с автором, что Груша – воплощение настоящей красоты, а последняя немыслима без духовного наполнения.

Итак, тело, плоть, внешняя оболочка Катерины была хороша, а что же душа героини?

О душе женщины Н. Лесков рассказывает косвенно, через сюжетные повороты.

Сергей взвесил Катерину на весах. - Диковина. - Чему ж ты дивуешься?

- Да что в вас потянуло три пуда [48 кг]. Вас, я так рассуждаю, целый день на руках носить надо и то не уморишься, а только за удовольствие это будешь... чувствовать».

Телом легка – душой тяжела.

Сергею парирует один из мужичков: - Не так ты, молодец, рассуждаешь... Что есть такое в нас тяжесть? Разве тело наше тянет? Тело наше, милый человек, на весу ничего не значит: сила наша, сила тянет – не тело».

А что это за сила, которая тянет, если не душа? Душа и есть.

Другим символом души Катерины является ее дом. Внимательный читатель замечает, что в доме закрываются ставни, зашториваются комнаты. Приведем примеры.

«Везде чисто, везде тихо и пусто... Нигде по дому ни звука живого, ни голоса человеческого». «На дворе поле обеда стоял пёклый жар, и проворная муха несносно докучала. Катерина Львовна закрыла окно  в спальне ставнями и еще шерстяным платком его изнутри завесила».

В купеческом доме много дверей, то есть внутреннее пространства раздроблено, оно не имеет цельности. Если бы туда и залетела, образно говоря, какая-нибудь духовная сущность, то ей не нашлось бы места, чтобы обосноваться на постоянное место жительства.

Действие повести практически не выходит за пределы дома. Если Катерина и выходит в сад, то чтобы чай попить, то есть доставить удовольствие желудку, телу.

Но пейзажная зарисовка все же присутствует. «Овраг, под забором заколотил соловей, жирная лошадь томно вздохнула, пронеслась веселая стая собак и исчезла в безобразной, черной тени полуразвалившихся, старых соляных магазинов». Писатель улыбается – собаки веселы, очевидно, потому, что у них была «свадьба» - намек на самые ближайшие события очерка.

Заметим, что приведённый нами пейзаж конкретен и материален, как сама Катерина. Но другие пейзажные зарисовки по-другому характеризуют героиню. Оказывается, природа как средство выражения внутреннего состояния купчихи может быть очень духовна, подчеркивая контраст бездуховной, но внешне живой женщины.

«Лунный свет, пробиваясь сквозь листья и цветы яблони, самыми причудливыми, светлыми пятнышками разбегался во всей фигуре Катерины Львовны». Легонький теплый ветерочек (ветер, ветерок, ветерочек) чуть пошевеливал сонные листья и разносил тонкий аромат цветущих трав и деревьев... Золотая ночь! Тишина, свет, аромат и благотворная, оживляющая теплота…»

«Неживой» пейзаж изображается как некое живое существо: писатель как бы «включает» у читателей и зрение («лунный», «причудливые», «светлые»), и осязание («теплый ветерочек»), и обоняние («аромат»). Такого богатства духовной сущности у Катерины Львовны мы так и сможем увидеть.

Поэтому ясно, почему случилась беда; как не случайна оказалась и беда на плотине. Подобная «прорва» учинилась и в чувствах Измайловой.

«Развернулась она вдруг во всю ширь своей проснувшейся натуры и такая стала решительная, что и унять ее нельзя». «Он [Сергей] влюбил ее в себя до того, что меры ее преданности ему не было никакой. Она обезумела [как река] от своего счастья: кровь ее кипела, и она не могла более ничего слушать...». Читаешь про реакцию Катерины на пришедшую любовь, а видишь, как река прорывает плотину и, завихряясь бурунами, стремительно несется вниз, и, кажется, ничто не в силах остановить эту разбушевавшуюся стихию.

Уже на пароме начинается последний этап трагедии. Вот как пишет Н. Лесков о состоянии героини: «Обиде этой уже не было меры, не было меры и чувству злобы, закипевшей в это мгновение в душе Катерины Львовны». Как будто девятиметровая волна поднялась – и все будет сметено. Действительно, много раз писатель показывал читателю, что Катерина действует  как разрушительная стихия, разумом не управляемая. Где был разум женщины, когда она, не мешкая ни минуты, не думая о последствиях решительного поступка, вывела к мужу Сергея? Где было ее сознание, когда она быстро решала вопрос об убийстве и свекра, и племянника, и мужа, и Сонетки? Разум покинул Измайлову и в финальной сцене, когда она учинила на пароме драку с полюбовницей Сергея, не думая, что она находится на зыбкой «почве»  и что кругом холодная речная бездна.

Символом этой страсти является веревка. Причем образ веревки проходит через весь очерк, превращаясь то в безобидный поясок, то меняя лицо на коварный ощер змеи-удавки. Вот лики веревки.

1. - Ну-с, позвольте ручку. Катерина Львовна смутилась, но протянула руку. - Ой, пусти кольцо: больно! – вскрикнула Катерина Львовна, когда Сергей сжал в своей руке её руку… .

2. Сергей спустил цепных собак.

3. Месяц во сне (= младенец).

4. Зиновий Борисович: Откуда этот шнурочек? Катерина: В саду… нашла да юбку себе подвязывала.

5. По виску и щеке Зиновия Борисовича тоненьким шнурочком бежала алая кровь.

6. Когда (после убийства Зиновия Борисовича) они вернулись в спальню, тонкая румяная полоска зари прорезывалась на востоке и, золотя легонько одетые цветом яблони, заглядывала сквозь зелёные палки садовой решетки в комнату Катерины Львовны.

7. Сергей ходил, замотав горло пунсовым платком.

8. Фамилия племянника – Федор Лямин.

9. Катерина сговаривает Сергея на убийство Феди. Реакция Сергея: из глаз в глаза у них замелькала словно какая сеть молниеносная.

10. Светлая полоска между ставнями, куда подглядывали идущие на всенощную мужики.

11. Ты целуй меня, чтоб вот с этой яблони, что над нами, молодой цвет на землю посыпался, - шептала Катерина Львовна, обвиваясь около любовника.

12. Сергея плетьми наказали.

13.  Надежды Катерины Львовны ее не обманули: тяжело окованный цепями, клейменый Сергей вышел в одной с нею кучке за острожные ворота.

14.  Но Сонетка была совсем в другом роде. Об этой говорили: Вьюн…

15. Чулки со стрелками.

16. Имя Сергея – серёжка, кольцо.

17. Свитая веревка, которой каторжники били Катерину Львовну.

18.  Погода все разыгрывалась. Из серых облаков… стал падать мокрыми хлопьями снег… . Наконец показалась темная свинцовая полоса, другого конца ее не рассмотришь. Это полоса – Волга.

19. Дорога, по которой шли каторжники, это тоже аллегория веревки, которая тугим кольцом закручивается вокруг судьбы русского человека.

20.  Но в это время из другой волны почти по пояс поднялась над волною Катерина Львовна, бросилась на Сонетку, как сильная щука на мягкоперую плотицу, и обе более уже не показались.

Как не дивиться разнообразию обликов веревки, которые подмечает писатель?

Эта веревка приобретает зловещий символ, отвечающий замыслу автора, - облик змеи.

Зиновий Борисович делает замечание невестке и произносит слова: «Ты что, змея, делаешь?» «Подлым змеем» назвала Катерина Сергея. При этом, конечно, вспоминается библейский Змей-искуситель. Любовь «черной змеёй сосет» сердце Катерины. Как не вспомнить и Клеопатру?

Когда людей обуревает любовь-страсть, то она, по мнению создателя очерка, не в ладу с головой, совестью. В этой любви нет ничего человеческого. Поэтому везде в тексте содержатся намеки на то, что перед нами не люди вовсе, а животные.

Дворовые шутку шутили: кухарку Аксинью назвала «свиньей» и стали взвешивать на весовом коромысле. Образ «свиньи»-«борова» аукнется в имени свекра – Бориса Тимофеевича. Но если Аксинью «вешали» ради шутки, то Борис Тимофеевич будет принесен в жертву, аки свинья, - серьезно и страшно.

В снах Катерины живут коты. Кот первого сна – это явно Сергей. Кот был ласков и мурлыкал. Второй кот – это уже сам свёкор. Отчество Тимофеевич вызывает ассоциацию с другим «отчеством», если так можно сказать. Котов часто называют очень похоже: кот – котофеевич. Наверное, свекор тоже грешил в молодости, но в старости он сыграл другую роль, о которой мы уже сказали.

«Нежась и потягиваясь», лежала в роскошной позе Катерина Львовна, приглашая Сергея для любовных игрищ. Ну кто же любит нежиться и потягиваться, как не кошка?

Не случайно короткую летнюю ночь Лесков заканчивает особым звуковым сопровождением: «с кухонной крыши раздался пронзительный кошачий дуэт». Катерина и Сергей могут обижаться на автора, но их отношения названы не союзом любящих сердец, а более низко – «кошачьим дуэтом».

«Катерина Львовна быстро спрыгнула в одной рубашке... Сергей не шмыгнул по столбу вниз, а приютился под лубком на галереечке». Глаголы ассоциативно связаны с поведением кошаков. 

Сцена убийства – это и вовсе напоминает игры в кошки-мышки. Только страшные игры, где жертве не удастся вырваться из когтей зверя. Не случайно писатель отдает Сергею такую реплику: стоптанный Сонеткин башмак милее ее [Катерины] рожи, «кошки эдакой ободранной».

Добавим к найденным деталям еще две. О красавице Фионе автор говорит, что она была нрава «мягкого и ленивого». И далее: «Фиона была русская простота, которой даже лень сказать кому-нибудь: поди прочь». Кому, как не кошке, так говорят?

Если Катерине и Сергею отданы роли кошек и котов, то Зиновий Борисович, муж Катерины, напомнит читателю рабочую лошадь. «Сергею слышно, как ... он умывается, фыркает и брызжет во все стороны водою...»

Почему Н. Лесков из всех домашних животных использует именно образ кошки? Вспоминаются картины Бориса Кустодиева. На одной из них купчиха пьет чай, разделяя вечернюю трапезу с кошкой. Кошка – домашнее животное, она «живет сама по себе», она есть символ сытой жизни, благополучия, достатка. Но, с другой стороны, кошка – лютый зверь, она охотница и своей жертвы никогда не упустит, как это и продемонстрировала Катерина Измайлова. Н. Лесков предлагает читателю прочувствовать, что любовь-страсть – это и не любовь вовсе. Любовь – это, можно сказать, проявление чувств, а чувства, как уверяют психологи, воспитываются, облагораживаются воспитанием и всевозможными табу. А любовь-страсть затрагивает в человеке только эмоции, которые первичнее чувств, физиологичны. Эмоции испытывает весь природный мир; даже растения реагируют на «плохое» или «хорошее», не говоря уже о поведении высших животных. Но Н. Лесков не навязывает своей позиции читателям, он поступает мудрее и, как художник, делает это очень точно. Он предлагает подумать над репликами героев, над особенностями совершаемых ими поступков.

Например, в уста Сергея автор вкладывает такие слова, обращенные к Катерине: «Всем твоим белым телом владею», будто белой сытной булкой владеет. Любовники все больше лежат, чем общаются по-людски. Вспомним общение Анны Сергеевны Одинцовой и Евгения Базарова. Они разговаривают о цели и смысле жизни, они вместе ботанизируют. Катя Одинцова и Аркадий Кирсанов тоже находят темы для взаимообщения  и, стало быть, для духовного, человеческого, общения. Мелодия Моцарта, которую играла девушка, о многом сказала влюбленному в нее молодому человеку. Сергей же, в поисках зацепки для общения, спросил о книге. Вроде бы найдена духовная причина для общения, но желание Сергея не было поддержано Измайловой. Да и представить себе невозможно, чтобы «кошка с котом» говорили о горнем.

Еще один духовный урок дарит своим читателям Н. Лесков: мужчине страсть прощается, а женщине нет. В толпе каторжан «Сергей почему-то возбуждал гораздо более общего сочувствия, чем Катерина Львовна. Измазанный и окровавленный, он падал, сходя с черного эшафота...» Вот так, не больше и не меньше, «эшафотом» названа любовная страсть разбушевавшейся женщины, не одухотворенной ценностями жизни.

Прочитав грустную повесть, читатель ставит перед собой последний вопрос: как такое вообще могло случиться? Какие причины способствовали появлению такого феномена как преступная любовь? Необходимо найти ответ, поскольку книги раньше, чем сама жизнь способны дать правильный ответ.

Действие очерка происходит на фоне России XIX века. Первое обвинение купеческому быту. «Скука непомерная в запертом купеческом терему с высокими заборами и спущенными цепными собаками не раз наводила на молодую купчиху тоску, доходящую до одури». Не случайно Сергей заметил: «Вы у нас теперь как канарейка в клетке».

 

Женщины, рожденные и воспитанные в дворянской среде, должны были по своему социальному положению заниматься собой, самообразованием, изучать языки, искусство, женские ремесла, должны были музицировать с тем, чтобы потом передать свой опыт детям. По-хорошему, они должны были бы преподавать в школах и прививать хорошие манеры детям, выросшим в социально неблагополучных условиях.

Крестьянские женщины смотрели за большим хозяйством, сами много работали в поле, учили своих детей трудовым и жизненным навыкам, необходимым для жизни.

Мещанки, городские женщины, служили где-нибудь, а вечер могли посвятить либо своему досугу, либо семье, церкви.

Можно вспомнить другой вариант – модель жизни западных женщин, жен фермеров. Вспомним Скарлетт О’ Хару. Она была активна, общественно полезна. Места для скуки в ее жизни не было. Катерина Измайлова, возможно, тоже могла помогать мужу, но это не было принято в тогдашнем купеческом быту. Да и Отечество не предоставляло экономических возможностей для привлечения женщин для совместной работы. Детей Катерине ни бог, ни автор не дали. Отсюда смертельная скука и попытка как-то развеять эту самую скуку. От скуки Евгений Онегин проводит восемь бесплодных лет в свете. От этой же скуки мечется Печорин, разбивая свою судьбу и судьбы людей, попавшихся на его пути.

То есть Н. Лесков выносит обвинение скучной, пошлой, бесчеловечной русской действительности. Сердце читателя, как и сердце писателя, буквально обливается кровью, когда глаза читают следующие строки:

«Безотраднейшая картина: горсть людей, оторванных от света и лишенных всякой тени надежд  на лучшее будущее, тонет в холодной черной грязи грунтовой дороги. Кругом всё до ужаса безобразно: бесконечная грязь, серое небо, обезлиственные, мокрые ракиты… Ветер то стонет, то злится, то воет и ревет... В этих адских, душу раздирающих звуках, которые довершают весь ужас картины, звучат советы жены библейского Иова: «Прокляни день твоего рождения и умри».

Кто не хочет вслушиваться в эти слова, кого мысль о смерти и в этом печальном положении не льстит, а пугает, тому надо стараться заглушить эти воющие голоса чем-нибудь да еще более безобразным. Это прекрасно понимает простой человек: он спускает тогда на волю всю свою звериную простоту, начинает глушить, издеваться над собою, над людьми, над чувством. Не особо нежный, он становится зло сугубо».

 

«Зло сугубо» становится и женщина, лишенная возможности совершенствовать себя, найти смысл в своей жизни. Эту проблему отметили и другие русские писатели Можно вспомнить стихотворение Ф. Тютчева «Русской женщине»:

Вдали от солнца и природы, Вдали от света и искусства, Вдали от жизни и любви Мелькнут твои младые годы, Живые померкнут чувства, Мечты развеются твои...

И жизнь твоя пройдет незрима, В краю безлюдном, безымянном, На незамеченной земле, - Как исчезает облак дыма На небе тусклом и туманном, В осенней беспредельной мгле...

Безрадостная картина. Неужели нельзя уйти от скуки жизни? Неужели придется мстить этой жизни за то, что она не дала нам шанса увидеть мир цветным и многообразным, если мы не родились в семье именитого и родовитого, например, князя Николая Болконского?

Закрываешь книгу, и магия живого общения с художником продолжает действовать. Как бы лично я поступила на месте Катерины Измайловой?.. Не кидать же в топку своих страстей всех, кто живет рядом. Это путь, разрушающий человека. Вина на эпохе и стране лежит, и немалая, но остается еще и сам человек – кузнец своей судьбы. Примером тому служат биографии людей, оставшихся в памяти народа, людей, которые взрастили в себе дух, который помог им не только сопротивляться «свинцовой пошлости жизни», но жить плодотворно и все-таки стать победителем.

Это великий духовный урок и писателя и человека Николая Семеновича Лескова.

11. Обосновывая выбор «рельефных» характеров в сознании масштабного эпоса, Н.С. Лесков замечал: «…Почему же лицо самого героя должно непременно стушеваться? Что это за требование? А Дон Кихот, а Телемак, а Чичиков? Почему не идти рядом и среде и герою?» Как эта установка художника воплощена в повести «Очарованный странник»? В каком отношении образ Ивана Флягина сопоставим с образным рядом, обозначенным Н.С.Лесковым? Оправдано ли присутствие в этом ряду гоголевского Чичикова?

Повесть "Очарованный странник" была, по всей вероятности, задумана после летней поездки Н. С. Лескова в 1872 году по Ладожскому озеру, давшей ему материал для последней части "Очарованного странника". В первоначальном виде под названием "Черноземный Телемак" рассказ был послан в "Русский вестник", по-видимому в начале 1873 года. 8 мая 1873 года Н. А. Любимов сообщил Лескову отказ Каткова. "Михаил Никифорович прочел "Черноземного Телемака" и после колебаний пришел к заключению, что печатать эту вещь будет неудобно. Не говоря о некоторых эпизодах, как, например, о Филарете и св. Сергии, вся вещь кажется ему скорее сырым материалом для выделки фигур, теперь весьма туманных, чем выделанным описанием чего-либо в действительности возможного и происходящего... Он советует вам подождать печатать эту вещь, самый мотив которой может по его мнению, выделаться во что-либо хорошее". В письме к Щебальскому, отвечая на его критические замечания об "Очарованном страннике", Лесков писал уже после публикации повести, имея в виду мнение редакции "Русского вестника" вообще: "Нельзя от картин требовать того, что Вы требуете. Это жанр, а жанр надо брать на одну мерку: искусен он или нет? Какие же тут проводить направления? Этак оно обратится в ярмо для искусства и удавит его, как быка давит веревка, привязанная к колесу. Потом: почему же лицо самого героя должно непременно стушевываться? Что это за требование? А Дон-Кихот, а Телемак, а Чичиков? Почему не идти рядом и среде и герою?"

Форма рассказа о приключениях "Очарованного странника" действительно напоминает и разъезды Чичикова по окрестным помещикам, и выезды Дон-Кихота в поисках соперников, и даже в какой-то мере роман Фенелона о странствованиях Телемака в поисках Одиссея. Ощутимо в "Очарованном страннике" и влияние народно-эпических русских былин. Материалом для этой повести, видимо, послужили Лескову его воспоминания и впечатления от службы в фирме Шкотт, действовавшей в Пензенской губернии. Так, например, ярмарка, на которой Иван Северьянович убил своего соперника, происходит в Пензе; о графах К. (Каменских) Лесков мог слышать еще в детстве, и т. д.

Среди разнообразных приключений Ивана Северьяновича два эпизода являются основными: плен у киргизов и история цыганки Груши и любви к ней Ивана Северьяновича. В этих эпизодах эпопеи "Очарованного странника" Лесков воскрешает темы и образы русской романтической литературы 1820-1830-х годов. Такое "воскрешение" романтики было характерным явлением в литературе начала 1870-х годов. Так, Тургенев в рассказе "Конец Чертопханова" (1872) воспроизвел основные мотивы из "Бэлы" Лермонтова: тургеневский герой, Чертопханов любит Машу, как Печорин; а своей страстная привязанностью к лошади он во многом напоминает лермонтовского Казбича. Привязанность к лошади оказывается у Чертопханова сильнее любви к цыганке.

Лесков в "Очарованном страннике" в отношениях князя и Груши воспроизводит основную психологическую коллизию той же повести Лермонтова: любовь князя и Груши проходит те же стадии, что и пылкое, но недолгое увлечение Печорина Бэлой.

"Страстью" к лошадям наполнена душа Ивана Северьяновича до тех пор, пока его не вытесняет глубокая привязанность к Груше. Сочетание этих двух чувств у Чертопханова и у Ивана Северьяновича говорит о том, что Лесков создавал своего героя с несомненной оглядкой на тургеневский персонаж, а князь у Лескова является очень сниженным, прозаическим вариантом лермонтовского Печорина.

Другой значительный эпизод "Очарованного странника" также возрождает одну из наиболее распространенных в романтической литературе 1820-1830-х годов тему - тему "пленника". После "Кавказского пленника" Пушкина русская литература была наводнена десятками различных "пленников". Среди них выделился и сюжет "киргизского пленника", разработанный в поэме Н. Муравьева (1828) и в романе Ф. Булгарина "Петр Выжигин" (1831). Воскрешая эту тему ("плен у киргизов") в рассказе о странствованиях Ивана Северьяновича, Лесков имел перед глазами пример Л. Н. Толстого, в 1872 году напечатавшего рассказ "Кавказский пленник", в котором высокая романтическая тема изложена языком человека из народа.

Такая художественная перекличка Лескова с Лермонтовым, Тургеневым и Толстым не могла быть случайным явлением в его творчестве. Она - свидетельство того, что Лесков как художник чувствовал себя в силах браться за разработку тем, уже затронутых его великими предшественниками и современниками.

Лесков в "Очарованном страннике" (Иван Северьянович у киргизов), взял ту же ситуацию, что и Толстой, но если у Толстого человек из народа является только рассказчиком, то у Лескова рассказчик из народа становится и действующим лицом. Романтическая тема "плена" у Лескова изображена реалистически, дана в восприятии Ивана Северьяновича и рассказана его языком. При этом она проникнута истинной поэзией (описание степи, воспоминания о родной деревне), естественно сочетающейся с суровой простотой самого рассказа.

Художественное новаторство Лескова в "Очарованном страннике" не было оценено критикой: повесть осталась незамеченной, а то, что было в ней своеобразного, вызвало только удивление. В этом смысле характерна позднейшая статья Н. К. Михайловского: "В смысле богатства фабулы это, может быть, самое замечательное из произведений Лескова, но в нем же особенно бросается в глаза отсутствие какого бы то ни было центра, так что и фабулы в нем, собственно говоря, нет, а есть целый ряд фабул, нанизанных как бусы на нитку, и каждая бусинка сама по себе и может быть очень удобно вынута, заменена другою, а можно и еще сколько угодно бусин нанизать на ту же нитку".