9.2. Современные проблемы В/Д

9.2.1. Ж.-П. Сартр о возможности

В ХХ веке понятие возможности широко использовалось в экзистенциалистской философии /Хайдеггером и Сартром/. Но Хайдеггер не тематизировал его, Сартр же посвятил ему специальный раздел в своем «Бытии и ничто». Оно не рассматривается как логическая категория в сопряжении с действительностью, а выступает как онтологическое понятие, имеющее конститутивную роль в построении «феноменологической онтологии». Но концепцию Сартра полезно рассмотреть, чтобы показать, что одно дело – слово и понятие, другое – категория.

Сначала Сартр «расправляется» со Спинозой, Лейбницем и Аристотелем.

В своей критике Сартр исходит из тезиса, что «понятие возможности может рассматриваться в двух аспектах» /Сартр. Бытие и ничто. – М., 2000, с.113. Дальше в этом разделе все цитаты - по этому источнику /.

Первый аспект - субъективный, понятие возможного выражает уровень нашего знания.

«В этом случае именно свидетель выносит решение о возможном перед лицом мира», «возможность может быть дана нам перед бытием, но именно нам она дана, не являясь возможностью этого бытия» /там же/.

Например, фраза «возможно, что Пьер умер» означает, что я не знаю судьбу Пьера.

Второй аспект – объективный:

«возможность может также явиться нам как онтологическая структура реальности, тогда она принадлежит к определенным существованиям как их возможность» /с.114/.

Все это вполне традиционно. Но как Сартр использует для начала эти идеи? Он укоряет Спинозу и Лейбница в субъективизме.

Спиноза, по его мнению, рассматривает возможность только в рамках незнания. Незнание исчезает – исчезает возможность. Возможность имеет бытие как психическое, но не свойство мира. Действительно, Спиноза говорил, что «возможное и случайное /он аттестовал их вместе – А.К./ не являются состояниями вещей. … они представляют лишь недостатки нашего разума». «Вещь называется возможной, когда мы знаем ее действующую причину, но не знаем, определена ли эта причина» /Спиноза. Избранные произведения .- М, 1957, т.1, с.276/.

У Лейбница, по Сартру, возможность, – объект мысли божественного разума. Тут чувствуется стремление представить возможность объективной. Но, говорит Сартр, здесь «реальность возможного есть единственно реальность божественного мышления», и поскольку речь идет о мышлении – тоже субъективизм. Лейбниц хотел придать возможностям бытийный статус, но не сумел.

Аристотеля Сартр упрекает в мистицизме. Однако, Аристотель не был мистиком ни вообще, ни в вопросе о возможности. Но именно исходя из отрицания «аристотелевской потенции» начинается собственный взгляд Сартра на проблему:

«Бытие-в-себе не может «быть в потенции», не может «иметь потенции». В-себе есть то, что оно есть в полноте своего тождества. Туча не есть «дождь в потенции», она есть в-себе, определенное количество водяного пара, которое при данной температуре и давлении строго то, чем оно является» /с.130, курсив мой – А.К./.

В этом положении заложена суть основной концепции Сартра и ее внутренняя противоречивость. Бытие-в-себе /или просто «в-себе»/ у Сартра – это вне- и до- человеческое бытие, объективно существующее /в цитате – «туча»/. Оно не может быть в потенции /в возможности/. Идея не новая, сформулирована еще Аристотелем в его принципах «действительность первее возможности» и «вечное не может быть в возможности». Сартр тут не оригинален, хотя, возможно, ему кажется, что оригинален и «продвинулся» в сравнении с Аристотелем. Но вот следующая мысль – «в-себе не может иметь потенции» - действительно полный отход от всей традиции Аристотеля-Гегеля. Каковы аргументы Сартра? Они – в последней фразе цитаты – «туча не есть «дождь в потенции…» и далее – до конца. Почему «дождь в потенции» не нравится Сартру? Ему мнится тут некая «мистическая потенциальность», потенциальность как субстанция, существующая в туче наряду с тем, что вещественно составляет тучу /«определенное количество водяного пара»/. Но мистическую потенциальность не мыслили ни Аристотель, ни Гегель. Несуществование «чистой» возможности в рационалистическом анализе является абсолютной тривиальностью. Сартр же «борется» против этой идеи:

«Абсурдно пытаться упразднить бытие, чтобы установить возможное в его чистоте; часто упоминаемый процесс перехода от небытия к бытию через возможность, не соответствует действительности» /с.130/.

В конце этой фразы Сартр имеет в виду, что «небытие дождя» переходит к «бытию дождя» через возможность, которая как бы мистически присутствует над этим процессом, «руководя» им. И это он называет абсурдом. Это действительно абсурд, но только этого никто из классиков проблемы не утверждал. Утверждают иначе: нечто, будучи возможностью другого /будучи возможностью, а не «содержа возможность»!/ превращается в это другое, что мы эмпирически и наблюдаем. В примере Сартра это значит: водяной пар, сгущаясь, проливается дождем. Эту ситуацию мы и обозначили в словах: наличие тучи составляет возможность того, что пойдет дождь.

Для чего нужны Сартру эти рассуждения и критика классиков? Идея возможности нужна Сартру для того, чтобы обосновать взаимную включенность бытия и ничто, опосредованную человеком. Но Сартр хочет избежать субъективизма. Первые его усилия направлены именно на то, чтобы провозгласить объективный взгляд на возможность. Однако делает это он весьма странно. Подобно Канту, он отрицает понимание возможности как непротиворечивости /возможно, имея в виду Гегеля, но не называя его/. Он пишет:

«Мы … не постигаем возможное… в качестве непротиворечивой структуры, принадлежащей к нереализованному миру и находящейся вне этого мира-здесь» /там же/.

Таким образом, гегелевская формальная возможность аттестуется как представление субъективистское, что Сартра не устраивает. Его кредо звучит так:

«…возможное не может быть сведено к субъективной реальности. Оно не является также предшествующим по отношению к реальности или действительности. …оно есть конкретное свойство уже существующих действительностей», «возможность для нас появляется как свойство существующих вещей» /там же/. Ех.: возможно пойдет дождь, если есть туча. «Возможность …не может совпадать с мышлением о возможностях» / с. 131/.

Итак, возможность есть свойство вещей, объективная структура реальности.

Тем более странным кажется дальнейшее развитие темы. Сартр фиксирует /уже упоминавшееся нами/ противоречие, парадокс возможности. Говоря о «неудачной» попытке Лейбница взглянуть на возможность объективно и представить ее как существующее, Сартр вдруг заявляет, что это и невозможно:

«дать возможностям тенденцию к бытию означает, что возможное выступает уже из полного бытия и имеет тот же тип бытия, что и само бытие» /с.129/.

То есть, если возможность есть, существует, она тоже есть бытие / «имеет тот же тип бытия»/, и, следовательно, она не объяснена, не выявлена ее специфика. В чем же Сартр видит эту специфику? Его ответ странен:

«возможность приходит в мир посредством человеческой реальности» /с.130, курсив мой. А.К./.

Но что такое человеческая реальность по Сартру? Это для-себя, сознание. Не завершив экспликацию возможности как объективной структуры вещей, Сартр переходит к возможностной природе самого человека. Выдвинув дополнительную идею, что «возможность есть выбор в бытии» /с.131/, Сартр определяет человека /человеческую реальность/ как «необходимость быть своим бытием в форме выбора в своем бытии» /с.131, курсив мой. А.К./. То есть человек это «бытие, которое является своей собственной возможностью» /с.130/. «Понять возможность как возможность или быть своими собственными возможностями и есть одна и та же необходимость для бытия, которое в своем бытии является вопросом о своем бытии» /с.132. Хайдеггеровский мотив Dasein звучит здесь вполне явственно/. Бытие, которое в своем бытии является вопросом о своем бытии – это и есть человеческая реальность, человеческое бытие. И вот теперь Сартр вновь обращается к общей идее возможного:

«Возможное есть то, чего недостает Для-себя, чтобы быть собой» /с.134/.

Возможность не может существовать в мире, если она не пришла в мир через человеческую реальность. Поскольку Для-себя у Сартра есть не что иное, как сознание, оказывается, что возможное определяется через сознание, через недостающее сознанию. Конечно, тем самым отрицается принадлежность возможного сознанию, но определяется оно все-таки через сознание, не через бытие.

Сартр утверждает:

«чтобы существовало возможное, необходимо, чтобы человеческая реальность, поскольку она является сама собой, была бы чем-то другим, нежели она сама» – это элемент «ничтожения В-себе в Для-себя» /с.131/.

В этой связи Сартр характеризует возможность не как реальность, а как право на реальность. Это право есть «фундаментальная структура возможности»:

«Возможность есть тогда, когда вместо того чтобы быть тем, чем я являюсь, я выступаю в качестве права быть тем, чем я являюсь», «право отделяет меня от того, чем я имею право быть» /с.131/. Ех.: я имею право собственности только тогда, когда моя собственность оспаривается.

На основании всего сказанного Сартр вновь обращается к мысли о том, что бытие не имеет потенции:

“Если возможное может придти в мир только через бытие, которое является своей собственной возможностью, то это значит, что в-себе, будучи по природе тем, чем оно является, не может «иметь» возможное» /с.132/.

Ех.: возможность, чтобы складка на ковре остановила катящийся шар – не в ковре и не в шаре. Она появляется лишь в системе, обладающей пониманием возможности. Но это звучит слишком субъективистски –«система, которая обладает пониманием». Поэтому Сартр поясняет - это понимание – не просто в-себе, не просто в субъективном мышлении /то есть не просто в сознании/,

«оно должно совпадать с объективной структурой бытия, которое понимает возможности» /с.132/.

Здесь можно было бы поставить точку. Возможность объективна в том смысле, что она совпадает с объективной структурой человеческого бытия, то есть не с мышлением и не с пониманием в психологическом смысле слова, а с онтологической природой человеческой реальности. Пусть так. В эзистенциально-феноменологической онтологии это вполне логично. Но ясно, что возможность не есть определение вещного мира в эмпирическом смысле. И, разумеется, возможность не выступает как категория мышления. У Сартра «возможное – онтологическое понятие, необходимое для конституирования основной идеи всей концепции:

«Но как раз быть собственной возможностью, то есть определяться через нее – значит определяться той частью своего бытия, которой нет» /там же/. Итак, утверждается, что возможность это то, чего нет, человек определяется через нее, значит человек определяется через Ничто. Вот что требовалось доказать! Вот для чего потребовалось понятие возможности и его странная трактовка.

9.2.2.Общая характеристика

Онтологический аспект категории заключается в том, что рассудок относит возможное или действительное положение дел к внешнему для данного рассудка миру. Нет различия, берем ли мы рассудок как индивидуальную психологическую самость или как трансцендентальное начало. Для обыденного сознания, которое мы постоянно имеем в виду, усмотрение возможности и действительности именно в мире, а не в себе – феноменологическая норма. Правда, для обыденного сознания нет различия в идее существования и действительности. Действительность это то, что существует. При этом не замечается парадокс. Ведь возможность, как и вещь, может существовать, а может не существовать. Предикат существования может быть разумно приписан к субъекту «возможность». Получается, что когда возможность существует, она не возможность, а действительность. Гегель пытается преодолеть этот парадокс, введя понятие формальной действительности, которая тождественна возможности. Но это логично только в отношениях между понятиями, а не в объективном мире. В реальности мира, а не в мире понятий, формальной действительностью обладает сама мыслимая вещь, а не ее возможность. Поэтому парадокс не преодолен. Преодолевается же он тем, что идеи «существующее» и «действительное» не мыслятся как тождественные. Конечно, всякое действительное есть существующее. Но не всякое существующее есть действительное. Cуществующее, не мыслимое в каком-либо отношении к возможному, это просто существующее, которое нет никакой нужды аттестовать как действительное. То же самое существующее, но мыслимое в отношении к своей собственной возможности, может быть (и должно) названо действительным (действительностью). При таком понимании существующее и действительное выступают не как различные онтологические реалии, а как модальности восприятия и мышления онтологически одного и того же. Напротив, возможность и существующее, возможность и действительное – это не просто модальности схватывания бытия, как полагали Кант и Гуссерль (если объединить их позиции обобщающим термином), а обозначение различающихся реалий (хотя, конечно, и модальности схватывания, поскольку категории суть средства познания, формы мышления).

Что именно (какие «предметы») мы аттестуем как возможные либо действительные? То, что эта категория применима для аттестации явленных вещей, свойств и событий, с очевидностью ясно. Однако, читая классиков, мы видим, что у них речь идет обычно о мыслимых неинтеллигибельных вещах, причем имеются в виду именно вещи, а не свойства и не события. Поэтому возможность разговаривать о возможности последних нужно подчеркнуть.

Говоря о возможности вещи, имеют в виду возможность ее существования. Вещь из возможной становится действительной, если она начинает существовать. Но надо строго различать высказывания типа «возможно, что вещь X существует» и «существование вещи X возможно».

Высказывание первого типа – проблематическое оно характеризует не вещь X, а нашу познавательную ситуацию, так как подобное высказывание всегда имплицитно продолжено – «а может быть и нет». Поэтому оно в полном составе своего смысла не претендует на истину и не требует доказательства. Оно требует исследования, ответа на вопрос: «так существует ли?». Результатом такого исследования может быть ответ, да, существует, или нет, не существует. Отрицанием высказывания этого типа является утверждение другой возможности («Возможно, что вещь X не существует»).

Второе же высказывание – ассерторическое, оно без колебаний утверждает возможность. Поэтому оно уже в себе является ложным или истинным, и его истинность требует доказательства. Доказательство здесь должно заключаться в указании на признаки возможности. Отрицание высказывания второго типа – это утверждение невозможности («существование вещи X невозможно»).

Говоря о возможности свойств, мы обычно имеем в виду свойства будущих вещей, которых еще нет. Например, строя дом, мы задаемся вопросом, будет ли он теплым – это вопрос о возможном свойстве будущего дома. При этом сам дом существует лишь в возможности, поэтому и его будущие свойства только в возможности. Однако возможность дома как такового и возможности его свойств не совпадают полностью. Например, дом может быть построен (возможность реализовалась), но оказался холодным (возможность, чтобы он был тёплым, не реализовалась). Рассмотрим не столь обыденный пример. Пусть селекционер выводит новый сорт томата, рассчитывая, что он будет особо холодостойким. Особая холодостойкость выступает как возможное свойство будущего сорта. Но вот новый сорт получен, задуманное свойство не обнаруживается. Истолковать это можно по-разному. Или, что реализовалась часть возможного, или что реализовалась одна мыслимая возможная вещь («новый сорт»), но не реализовалась другая возможная мыслимая вещь («сорт с особой холодостойкостью»). Это ведь два различных имени и, значит, две различные идеи, две разные мыслимые вещи.

Другая сторона дела состоит в том, что свойства наличных вещей тоже наличны, но… в возможности! Они существуют как возможность их самообнаружения, проявления. Свойство не существут как некоторая сторона или, тем более, часть вещи. Оно всегда существует как способность проявить себя так–то и так-то по отношению к другому. В отношении свойство обнаруживает себя как действительность, вне отношения оно лишь способность, то есть возможность. Например, мы утверждаем, что металлы электропроводны, то есть, приписываем металлам некоторое свойство как существующее. И оно, конечно, существует, но только как возможность. Возможность превращается в действительность, когда металл подсоединяется к источникам электричества и ток по нему проходит. Электропроводность как свойство демонстрирует свою действительность. Так же и стекло актуально (действительно) прозрачно лишь тогда, когда на него падают световые лучи. Вне этого отношения прозрачность существует лишь как возможность.

Проблема возможности события. Здесь тоже не следует смешивать проблематические высказывания возможности («может быть, родится мальчик, а может быть девочка») с подлинным утверждением возможности («после вашего лечения рождение ребенка возможно»). Мыслимое событие мыслится как возможное в будущем. То есть сейчас оно возможно, его действительность мыслится в будущем. Это означает, что возможность события может связываться как с местом (что характерно для вещей), так и со временем. Мы можем мыслить событие не просто как таковое, но там-то в такое-то время. Скажем, в Сибири в зимние месяцы морозы в 50 градусов возможны.

Рассмотрение проблемы возможности вещей свойств и событий позволяет представить внутри сущего абстрактный мир возможностей. Блестящую метафорическую характеристику этого мира и его составляющих дал Р.Музиль в романе «Человек без свойств»:

«Возможность включает в себя не только мечтания слабонервных особ, но и еще не проснувшиеся намерения бога. Возможное событие или возможная истина -- это не то, что остается от реального события или реальной истины, если отнять у них их реальность, нет, в возможности … есть нечто очень божественное, огонь, полет, воля и созидание».

Приведем пример, иллюстрирующий эту художественную мысль научным фактом. Как показали экспериментальные исследования, у биологических образований бывают скрытые возможности (потенциальные свойства). Так, бактерии помещались в среду, где в качестве единственной пищи выступали углеводы, с которыми эти бактерии никогда не сталкивались и, следовательно, никогда не использовали в пищу. Соответственно, у них не было необходимых для усвоения таких углеводов ферментов. Однако, бактерии не погибли, как можно было бы ожидать. Они начали вырабатывать необходимые для расщепления этих углеводов ферменты, и усваивать пищу. То есть, такая возможность заложена не в морфологическую и даже не в физиологическую структуру бактерий, а где-то на уровне генной структуры «на всякий случай». Разве не подходит здесь образ «не проснувшихся намерений бога»?

Возможность вещи, свойства или события может существовать или не существовать. Когда мы вправе сказать, что возможность существует?

С современной точки зрения разумно в онтологическом смысле градуировать возможность более детально.