Терин В.П.

ИНОЯЗЫЧНЫЕ СЛОВА В РОЛИ УПРАВЛЕНЧЕСКОЙ ТЕХНОЛОГИИ

«Язык – дом бытия.»

Мартин Хайдеггер

Статья построена в соответствии с восприятием, задаваемым средствами электросвязи и электронной коммуникации, что соответствует его огромному влиянию на современных читателей, хотя они до сих пор, как правило, всё еще слабо представляют себе его характер, следование которому в печатном тексте требует его мозаичной организации.

1. Часть первая, очень теоретичная и по-настоящему вступительная

Кто не знает новых, недавно появившихся в русском языке иноязычных слов! Ведь для того, чтобы встретится с ними, не надо брать в руки «Словарь иностранных слов», тем более что о большинстве из них там всё равно ничего не сказано. Есть, конечно, и другие словари, но, понимая, что у нас в стране появились огромные провалы в издательской культуре, вы, наверное, не будете удивляться, если обнаружите, что и там не то! Нет, ну зачем же словари, когда сейчас такие слова встречаются каждый день в самом непосредственном окружении каждого человека, и уже в силу этого они не могут, конечно, не только оставаться незамеченными, но и не оказывать на него большого влияния.

Как недавно мне сказал высокопоставленный сотрудник одного представляющего интересы науки госучреждения, обосновывая использование им слова «бизнес», а не «предпринимательская деятельность», «дело» и т.д.¹: «Ведь вот едешь по городу и это слово часто видишь!», за чем можно, конечно, услышать хорошо знакомое и для многих успокоительное «Будем как все!», но мне прежде всего показалось, что он (когда был, например, студентом) не читал рассуждения немецкого философа Иммануила Канта о мнении, вере и знании как трех ступенях в формировании убежденности человека в том, что он говорит истину, согласно которому мнение – это хотя и признание чего-то истинным, но в действительности оно до истины не дотягивает как субъективно, так и объективно, вера же как суждение имеет достаточное основание истинности с субъективной стороны, но недостаточно обоснованно по признаку объективности, и, наконец, знание в этом ряду означает доказательное признание истинности суждения достаточным как субъективно, так и объективно.² Поэтому, поскольку речь идет о понимании управленческой роли иноязычных слов в текущей языковой практике, знание не может не представляться самым надежным средством для этого, но при этом-то вы чуть ли не сплошь и рядом обнаруживаете, что для множества людей это совсем не так, что им зачастую гораздо ближе и понятнее требования не стремления к знанию, а согласия со своим окружением, тем более что в наши дни они чаще всего выступают в довольно мягкой и даже демократичной форме, как бы предоставляя человеку возможность выбора из того, что в социальной психологии называют «значимые другие», и указывая, тем самым, на то, что принятие им соответствия своему окружению за истину происходит скорее бессознательным, чем сознательным образом.

Первичность такого конформизма у многих выражается в том, что они, совершенно искренне отождествляя давление своего окружения с требованием объективного подхода, принимают за знание то, что в действительности им предлагается в виде мнения, то есть то, что, как это и отметил Кант, недостаточно как с субъективной, так и с объективной стороны. И обращает на себя внимание в этой связи то, что множество иноязычных слов вводятся в русский язык без всяких аргументов в виде кàлек, фактически отбрасывая проблему перевода как избыточную. Известно также, что такие кальки почти исключительно заимствуются из английского языка, и в результате складывается довольно забавная ситуация, когда, например, англичанин назовет встречу на высшем уровне по-английски, немец - по-немецки, француз, соответственно, - по-французски, а говорящий по-русски гражданин РФ сработает в этом случае под англичанина, или, точнее, наверное, будет сказать, под некоего американца, то есть возьмет, да и скажет «саммит», хотя и сделает это с хорошим русским произношением.