1.7. Современные теории привязанности
Теория привязанности Джона Боулби вплоть до настоящего времени вызывает массу откликов у исследователей и практических психологов. Некоторые из них идут по пути развития и дифференциации классического понятия привязанности, другие – ищут точки соприкосновения теории привязанности с другими направлениями психологии, третьи изучают физиологическую основу поведения привязанности в рамках междисциплинарных исследований.
Формирование привязанности со стороны родителей
Привязанность характеризуются наличием нормальнойсвязи между ребенком и тем, кто за ним ухаживает. В возрасте года можно отметить наибольшую интенсивность чувства привязанности ребенка к родителям. В дальнейшем «напряженность» привязанности уменьшается, что происходит приблизительно к 1,5-2 годам.
Как уже упоминалось, Джон Боулби, считал, что привязанность – это тесное взаимодействие между двумя людьми, характеризующееся взаимными положительными эмоциями и стремлением к сохранению близости. Годовалый младенец демонстрирует свою привязанность, не позволяя матери удаляться от себя. Если попытаться сравнить раннюю привязанность с более зрелым поведением, то можно найти немало примеров других привязанностей. Старшие дети, подростки и взрослые не будут хватать своих близких за одежду и кричать, как это делают младенцы. Однако очевидна аналогия между тесной связью младенца с матерью, детской или подростковой дружбой и эмоциональным отношением к супругам или возлюбленным в зрелые года.
Что же считать точкой отсчета для чувства привязанности? По-видимому, речь должна идти о самом раннем периоде развития ребенка – его внутриутробном существовании. Дело в том, что большинство родителей демонстрируют готовность к привязанности задолго до рождения ребенка. Будущие мать и отец строят планы в отношении ребенка, подбирают ему или ей имя и, собственно, начинают испытывать определенные чувства к еще не родившемуся ребенку (Самоукина Н.В., 2000; Смирнова Е.О., Быкова М.В., 2000). В этом плане нельзя недооценивать визиты к врачу, который с помощью стетоскопа прослушивает сердцебиение плода, производит УЗИ-обследование, впервые сообщая о возможном поле ребенка, его состоянии здоровья.
Петер Фонаджи (1991) нашел, что рабочие модели матерей о взаимодействии привязанности существуют до рождения ребенка и в 75% случаев совпадают с типом привязанности, формирующимся позже. Кроме того, отношения супругов в браке существенно влияют на качество привязанности. Показано, что родители, которые несчастливы в браке к моменту рождения ребенка, являются менее чувствительными к потребностям ребенка, имеют неверное представление о родительских ролях в воспитании и устанавливают ненадежные связи со своими детьми не только в младенческом, но и в школьном возрасте. Эти родители гораздо чаще, чем родители, которые счастливы в браке, описывают своих детей как детей с «трудностями темперамента». Если же ребенок на самом деле имеет повышенную возбудимость, то такой младенец действительно чаще имеет несинхронные взаимодействия со своими «несчастливыми» родителями (И. Бельски, 1981). Кроме того, сам характер брачных отношений (зарегистрированный брак, гражданский брак, родители в разводе) влияет на приобретение ребенком надежного типа привязанности (С. Соломон, К. Джордж., 1999).
Третьим фактором формирования привязанности со стороны родителей является контакт с младенцем в первые часы его жизни. Предпочтение новорожденного матерью - возможно первые ступеньки формирующейся привязанности, подтверждены в опытах по узнаванию своего ребенка только что родившими женщинами при прикосновении к ограниченной зоне обратной стороны ладони младенца в ситуации выбора. При этом глаза и нос женщины закрывались специальными ватными тампонами. Выяснилось, что в среднем 69% матерей узнали своих детей посредством тактильного ощупывания, без доступа другой информации, если они предварительно провели с ребенком не менее одного часа (M. Кейтс, П. Лапидот, Р. Бронер, A. Эйдельман, 1992). Опыты на узнавание своего ребенка по запаху также дали положительный результат. Не исключено, что такое биологическое предпочтение (ощущение «своего, родного») лежит в основе готовности поддержать, желанию проявлять положительные чувства в отношении ребенка.
Становление привязанностей – процесс поступательный и следующим этапом на этом пути является синхронизация при взаимодействии с ребенком. Один из примеров – это раннее взаимодействие «лицо к лицу», в котором существуют периоды внимания или интереса и периоды невнимания, «равнодушия». В первом периоде и мать и ребенок улыбаются, смотрят друг другу в глаза, во втором быстро становятся безразличными друг к другу и предпочитают уклоняться от взаимодействия. Многие исследователи полагают, что этот цикл синхронизации очень важен в установлении коммуникации, обозначают его как «еле уловимые танцы, балет» (А. ДеКаспер, В. Файфер, 1980). Если родитель успешно привлекает внимание ребенка во время первого цикла и ограничивает стимуляцию во время второго, он или она, по-видимому, разовьют правильный порядок синхронизации. Поскольку и родитель и младенец имеют достаточно времени для взаимодействия друг с другом, они обучаются тому, что каждый из них предпочитает, и как управлять его вниманием. Младенец и взрослый с каждым днем совершенствуют стереотипы общения и становятся «идеальными партнерами», их взаимодействие становится все более адекватным для каждого и превращается во взаимную привязанность (Р. Изабелла, 1993). Из таких материнских качеств как: (1) способность побуждать ребенка к игре, (2) эмоциональная доступность, (3) стимуляция познавательной деятельности, (4) гибкость в стиле воспитания, некоторыми авторами выделяется эмоциональная доступность, способность разделять регулятора синхронизации и формирования привязанности (M. Сильвен, 1996).
На самом деле обрести привязанность к младенцу не всегда является простым делом. Ряд матерей и отцов испытывают значительные трудности в понимании своих детей. Родители иногда имеют черты личности или страдают заболеваниями, которые серьезно осложняют установление близкого эмоционального контакта с младенцами. Во многих исследованиях показано, что ненадежные привязанности у младенцев формируются, если основному опекуну (в случае отсутствия матери – отец, бабушка) поставлен диагноз депрессивного состояния.
Другая категория родителей, которые имеют проблемы с установлением надежных привязанностей – родители, использующие насилие в качестве основного воспитательного метода. Такие взрослые в присутствии посторонних обычно утверждают, что никогда не делают детям ничего плохого. Однако, когда их дети раздражены или слишком медлительны, эти родители не только не могут обуздать свои эмоции, но и становятся склонными к жестокости.
Наконец, некоторые родители не способны любить своих детей потому, что беременность была не запланирована, а их дети не желанны. В исследовании Лангмейер и Матейчек (1984) сравнивались привязанности матерей с желанной и нежеланной беременностью. Дело в том, что в Чехословакии для прерывания беременности было необходимо разрешение с обязательной мотивировкой причины аборта. Оказалось, что матери детей раннего возраста, бравшие разрешение на аборт в связи с нежеланной беременностью, были чаще надежно привязанными к своим детям по сравнению с такой же по возрасту, социальному и материальному положению группой матерей, которые не запрашивали разрешение на аборт. Несмотря на то, что желанные и нежеланные дети были физически здоровы после рождения, в 9-ти летнем возрасте нежеланные дети чаще госпитализировались в больницы, хуже успевали в школе, имели нестабильные семьи, были более раздражительными, чем дети, желанные для родителей. В другой работе показано, люди, рожденные от нежеланных беременностей, являются достаточно компенсированными в браке, работе, но более часто ищут помощи по поводу психологических расстройств. В продолжение темы, затронутой Матейчек, исследования последних лет свидетельствуют, что матери, которые вынуждены ухаживать за несколькими маленькими детьми не склонны, а может быть не способны разделить свое внимание и дать его больше новому ребенку, особенно если за ним тяжело ухаживать (например, он имеет перинатальное поражение мозга). Кроме того, известно, что чем больше детей имеет женщина, тем больше у нее возникает негативизм в отношении новых детей, поскольку она вынуждена думать об ухудшении положения старших детей (Д. Шаффер, 1996).
Роль ребенка в формировании привязанности
Достаточно давно было обращено внимание на то, что младенческие черты лица являются милыми и приятными для взрослых людей (Лоренц К., 1943). В последнее время показано, что взрослые считают рисунки младенческого лица и младенческого профиля милее, чем рисунки лица детей четырехлетнего возраста. Старшие мальчики и девочки также реагировали положительно на младенческие черты лица, но интерес девочек к младенцам усиливался после начала месячных (Д. Шаффер, 1996). Более того, матери младенцев с привлекательными чертами лица считают своих детей чувствительнее к их изменениям поведения, по сравнению с внешне обычными детьми того же возраста (Р. Барден и др., 1989). Вполне вероятно, что «непривлекательное» лицо ребенка выглядит старше, чем привлекательное лицо. Следовательно, младенческие черты лица могут служить избирательным стимулом для привлечения внимания взрослого, что способствует становлению родительско-детской привязанности.
Другое обстоятельство, влияющее на формирование привязанности, связано с рефлекторным поведением новорожденных, которое интерпретируется родителями как знак общения. Так, улыбка, которая вначале адресована ко всем стимулам, со временем становится особым сигналом для взрослых, означающим, например, что ребенок описался. Даже плач, который имеет интонацию раздражения, недовольства, может способствовать развитию привязанности. По мнению Джона Боулби, крик – это сигнал дистресса, который избирательно направлен на тех, кто ухаживает за младенцем. Чувствительные родители, которые успешно отвечают на все знаки младенца, становятся первыми, кому адресованы положительные ответы ребенка.
Третий фактор, по-видимому, имеющий значение в самом начале развития привязанности, это – предпочтение ряда биологических показателей матери со стороны ребенка в первые дни и недели жизни.
Уже неоднократно упоминалось, что за рубежом и в нашей стране было показано, что дети первых дней жизни реагируют на запах молока своей матери и предпочитают его другим запахам. Хорошо известны факты предпочтения младенцем первых дней жизни голоса своей матери голосам других людей и окружающим звукам. Более того, было показано, что ребенок дольше фиксирует взгляд и совершает поворот головы на больший угол при предъявлении различных рисунков с лицом, кукол при исследовании зрительного предпочтения у новорожденных в первые два часа жизни. При этом дети отдают предпочтение стимулам с движущимися элементами и живым лицам по сравнению с изображением лица. Обнаружено также, что новорожденные чаще фиксируют взгляд на лице матери, чем на лицах других детей.
Были прослежены некоторые варианты предпочтения объектов с лицом и живых лиц вплоть до 8-9 месячного возраста ребенка. Было показано, что в ситуации выбора между куклой и лицом матери существует определенная закономерность: у новорожденных в возрасте от 7 до 23 дней отмечалось предпочтение лица матери, у детей более старшего возраста наблюдается предпочтение игрушки с лицом, которое постепенно, начиная с 7 месяцев, вновь сменяется устойчивым предпочтением лица матери (Батуев А.С., Кощавцев А.Г., Соболева М.В., 1995; 1996).
Имеющиеся факты, собственные экспериментальные результаты позволяют выдвинуть гипотезу о наличии двух наиболее отчетливо выраженных периодов проявления предпочтения матери со стороны младенца - в первые дни (а может быть и часы жизни) ребенка, и в 8-9 месяцев. Первый период связан с запаховым, зрительным стимулами матери. В основе второго периода лежат, по-видимому, как биологические, так и уже более сложные эволюционные и психологические механизмы, такие как уверенность в защищенности, страх, то есть, формирующаяся система материнско-детских отношений.
Варианты родительско-детской привязанности
Образование привязанности имеет важное последствие – она способствует развитию исследовательского поведения. Мэри Инсфорд показала (1979), что наличие привязанности к определенному взрослому ведет к использованию этого человека в качестве безопасной базы для исследования. Там, где находится этот взрослый – это то спокойное место, куда всегда можно вернуться. В течение нескольких недель после формирования своих начальных привязанностей многие дети становятся привязанными к другим людям (отцы, братья и сестры, бабушки и дедушки). В возрасте 1,5 лет очень мало детей привязаны только к одному человеку, чаще их пять или больше. Считается, что младенцы, которые имеют множественные привязанности, имеют и иерархию объектов привязанностей, то есть каждый взрослый из этого списка является более предпочтительным в определенной ситуации. Дальнейшие исследования показали, что, действительно, эти взрослые «служат» ребенку для разных функций. Например, большинство младенцев предпочитают компанию матери, если они напуганы или расстроены. Однако отцов они предпочитают чаще в качестве товарищей по игре.
Большинство исследований, касающихся множественных привязанностей, сконцентрированы на семье младенца. Чаще всего описывают материнско-детские отношения, реже отношения с отцами и другими членами семьи. Однако ряд авторов считают, что отношения между младенцами и опекунами не родителями могут быть подлинно отношениями привязанности (К.Хауэс и др., 1990, 1992). Эти специалисты показали, что дети раннего возраста могут устанавливать отношения привязанности с различными людьми, которые ухаживают за ними на регулярной основе в течение длительного времени. В некоторых случаях младенцы развивают большее предпочтение к воспитателям из дневного центра ухода (аналог яслей), чем к взрослым из семьи. Чувствительность и уровень вовлеченности воспитателей в проблемы детей, по-видимому, связаны с надежностью привязанности между опекунами и младенцами.
Роль отцов в развитии привязанности
Длительное время отцы рассматривались как биологически необходимые субъекты, но играющие минимальную роль в эмоциональном и социальном развитии младенцев. В традициях некоторых народов отцов даже не допускали к детям вплоть до достижения ими годовалого возраста (русская крестьянская община). В этом плане верно то, что большинство отцов действительно проводят с младенцем времени меньше, чем мать. Однако, с другой стороны, показано, что отцы проводят в общении со своими 9-ти месячными детьми ежедневно в среднем около часа. Если они еще и счастливы в браке, то оказывается, что отцы являются в высокой степени вовлеченными в заботу о младенцах и часто занимают более активную позицию, чем мать. Продемонстрировано, что значительная часть младенцев формирует к отцам надежные привязанности, если отцы имеют позитивное отношение к родительским обязанностям и не только проводят определенное время с детьми, но и являются чувствительными опекунами.
Какие же родительские обязанности у отцов и как их сравнивать с ролью матери? Специалисты по «отцовству» нашли, что матери и отцы стремятся играть разные роли в жизни младенца (M. Ламб, И. Компос, 1981). Матери чаще предпочитают держать своих детей на руках, играть с ними в привычные игры, успокаивать их при беспокойстве и удовлетворять их естественные потребности. Отцы в большей степени предпочитают физическую игровую стимуляцию и вовлечение детей в новые и необычные игры. Если матерей младенцы выбирают, когда им страшно или они расстроены, отцов они предпочитают в качестве участников игры.
Однако роль участника игры не единственная из многих обязанностей современного мужчины. Многие из отцов достигают высоких результатов в повседневном уходе, включая смену пеленок, кормление, успокоение и т.д., становясь, таким образом, родителем, способным взять на себя функции матери. Другие предпочитают быть безопасной базой для исследовательской деятельности младенца.
Известно, что большинство детей формирует надежную привязанность к матерям. Если же ребенок формирует ненадежную привязанность к матери, то роль отца возрастает. Так, М. Майн и Д. Вестон (1981) в своей работе использовали ситуацию с незнакомцем, чтобы измерить качество привязанности у 44 младенцев в отношениях с отцом и матерью. Оказалось, что 12 младенцев были надежно привязанными к обоим родителям, 11 были надежно привязанными к матери и ненадежно к отцам, 10 – ненадежно привязанными к матерям и надежно к отцам и 11 были ненадежно привязанными как к матери, так и к отцу.
Авторы решили проверить, что дает надежная привязанность к одному родителю и ненадежная к другому в плане общения со взрослыми. Они использовали свои четыре группы младенцев в ситуации взаимодействия с дружественно настроенным незнакомцем (клоун). Было выделено два преимущественных вида поведения детей в общении с клоуном. Первый вариант, когда младенцы устанавливали позитивное взаимодействие с клоуном, был обозначен как социальная коммуникабельность. Второй, когда дети расстраивались, кричали, падали на пол, был обозначен как вариант социального конфликта.
Дети, которые были надежно привязанными к обоим родителям, являлись более социально коммуникабельными и менее конфликтными. Очень важно, что младенцы, которые были надежно привязанными к одному родителю, были настроены намного дружелюбнее к клоуну и демонстрировали меньший социальный конфликт, чем те дети, которые имели ненадежный стиль привязанности к обоим родителям. Таким образом, это исследование иллюстрирует важную роль отцов в социальном и эмоциональном развитии младенца. Младенцы являются социально контактными не только, когда они надежно привязаны к обоим родителям, но и когда они надежно привязаны к отцу, что может предотвратить некоторые невротические расстройства. Например, у таких детей реже развиваются истерические реакции по сравнению с детьми, которые ненадежно привязаны к своим матерям.
Динамическая теория привязанности
Херд и Лейк (1997, 2001) на основе теории привязанности Боулби создали свою разработку, назвав ее теорией динамики привязанности и совместного интереса. Под «совместным интересом» здесь понимается широкий ряд явлений – от «объединенного внимания» матери и младенца до общих ценностей у подростков и взрослых. Эта теория применима к практике работы с детьми, имеющими серьезные нарушения привязанности и межличностных отношений с родными или воспитателями. Теория привязанности часто критиковалась за сравнительную узость, неспособность объяснить сложные меж- и внутриличностные проявления, такие как креативность или сексуальность. Из работ Боулби не вполне понятно место широких социальных отношений ребенка – с расширенной семьей, со сверстниками, с социумом – в развитии привязанности (Льюис, 1997).
Поэтому Херд и Лейк (1997, 2001) попытались заполнить указанные пробелы, описав пять взаимосвязанных поведенческих систем. Все эти системы инстинктивны, внутренне мотивированы, активизируются определенными стимулами и разворачиваются в сфере межличностных отношений:
Родительская система, включающая взгляды Боулби на поведение заботы. Херд и Лейк расширили ее, включив подсистему, заставляющую родителей постепенно подкреплять и развивать автономию и исследовательскую активность ребенка, и назвав ее компонентом роста и развития (обучающим аспектом заботы);
Система потребности в объекте привязанности по Болуби;
Исследовательская система, включающая помимо лиц, заботящихся о ребенке, общие интересы со сверстниками как в детстве, так и во взрослом возрасте;
Аффективная (сексуальная) система, развивающаяся в общении со сврестниками;
Система самозащиты, которая активизируется, когда возникает страх отвержения, стыда или жесткого обращения или когда объект привязанности кажется недостаточно заботливым и способным защитить.
Например, если сам родитель имеет опыт ненадежной привязанности, у него повышена активность системы самозащиты при низкой активности исследовательской системы. Поэтому потребность ребенка в нем как в объекте привязанности может ошибочно расцениваться как угроза благополучию родителя, что приводит к еще большему усилению самозащиты и угнетению родительской системы (Херд и Лейк, 1999). Такая модель объясняет передачу паттернов жестокого и пренебрежительного обращения с ребенком из поколения в поколение.
По Боулби, психотерапевтическая работа со взрослыми должна быть построена так, чтобы новые здоровые отношения с терапевтом положительно влияли на модели привязанности, которые клиент вынес из прошлого опыта. С точки зрения Херда и Лейка, целью психотерапии является восстановление гармоничного и согласованного функционирования всех пяти систем.
Теория привязанности и системная семейная терапия
Эрдман и Каффери (2003) утверждают, что «для тех из нас, кто постоянно занимается практикой, привязанности указывает на истоки всех отношений… теория семейных систем описывает структуру отношений, в которые мы вовлекаемся в дальнейшей жизни». Ключевой момент обеих теорий – это «понятие связи, которое само по себе требует взаимодействия как минимум двух партнеров, которые побуждают к действию и останавливают друг друга в затейливом «танце», постепенно адаптируясь к нему.
Связи имеют следующую структуру, учитывающую аспекты обеих теорий:
Надежная привязанность со способностью к автономии и адаптивная семейная система;
Избегающая привязанность и разобщенная семейная система;
Амбивалентная привязанность и запутанная семейная система.
Учет положение обеих теорий хорошо зарекомендовал себя в практике, особенно в работе с людьми, пережившими травму, а также в психологическом сопровождении возрастных кризисов и переходных моментов жизни.
Семейная нарративная терапия привязанности
Основной инструмент семейной нарративной теории привязанности – это истории, которые родители (чаще речь идет о приемных родителях) рассказывают своему ребенку, пройдя специальное обучение у терапевта. Дж. Мэй (2005) сформулировала 4 основных типа историй, которые последовательно помогают ребенку создать новую привязанность.
История-утверждение: рассказ от первого лица о том, что заслуживает каждый ребенок с момента зачатия – о том, какого быть желанным, любимым, окруженным заботой. Эта история не должна подменять собой реальную историю ребенка, но она способствует развитию положительного отношения к себе и другим. Родители делятся чувствами, мыслями и мечтами о том, каким было бы рождение и раннее детство ребенка, если бы он родился в их семье. История-утверждение полезен и самим родителям: они представляют и переживают опыт ухода за беспомощным младенцем, что помогает отвлечься от плохого поведения ребенка в настоящем и осознать путь воспитания, который привел бы к благополучию в тех сферах, которые в реальной жизни оказались проблемными. Сами дети часто говорят: «Да, именно это мне нужно!»
История о развитии продолжает темы любви и заботы, начатые в истории-утверждении, а также сообщает ребенку о том, как на разных возрастных этапах дети адаптируются к сложным ситуациям и учатся бороться с трудностями. Это помогает ребенку осознать свои возможности и научиться ценить приобретенное с возрастом, а не использовать регрессивное поведение. История-утверждение и история о развитии рассказываются от первого лица.
История о травме, в отличие от первых двух, направлена не на установление привязанности, а на преодоление травматического опыта прошлого. Она рассказывается от третьего лица о герое-протагонисте, который «давным-давно жил-был» в такой же ситуации, как сам ребенок. Рассказывая ее, родитель демонстрирует ребенку свое эмпатическое понимание его чувств, переживаний, воспоминаний и намерений. Также история о травме помогает ребенку преодолеть идеи самообвинения («мама стала пить, потому что я плохо себя вел») и отделить проблему от самого ребенка.
Истории о ребенке, который справился с проблемами и добился успеха, рассказываются от третьего лица и помогают ребенку справиться с каждодневными трудностями, которые могут поначалу казаться сложными.
Фонаджи с соавторами (1996) считают, что многие дети, подвергшиеся жестокому обращению, отрицают возможность обсуждать мотивы и намерения своих родителей, чтобы избежать мыслей о том, что родители сознательно хотели причинить ему вред. В таком случае рефлексивный диалог с приемными родителями о том, какие мысли и чувства вызывают то ли иное поведение людей, помогает развитию чувства безопасности и надежной привязанности. В ходе совместного рассказывания историй возникает взаимная «подстройка» родителя и ребенка, что и является основой формирования привязанности.
Ряд исследований (Зваан, Радвански, 1998) показали, что переживания в процессе рассказа значимой для человека истории ни в чем не уступают переживаниям участника или свидетеля реальных событий. Для этого рассказчик должен идентифицироваться с протагонистом (главным героем), чтобы содержание истории разворачивалось для него «здесь и сейчас». Такая практика позволяет «путешествовать» в прошлое и будущее. Слушание и обсуждение рассказов о своей жизни и жизни детей, похожих на него, помогает ребенку осмыслить свой жизненный опыт, даже негативные его аспекты. Развивая умение обсуждать свои мысли и чувства с родителями, ребенок постепенно интериоризирует такие сложные понятия, как добро, сострадание, рефлексия; учится децентрации; становится на позицию автора собственной истории, которому «никогда не поздно иметь счастливое детство» и который способен планировать будущее.
Практика показала, что способность родителей помочь своему ребенку в развитии надежной привязанности при помощи историй не связана с интеллектом и образованием родителей, а также с наличием у них позитивного детского опыта. Успех зависел от способности родителя принять тот факт, что нарушения поведения у ребенка обусловлены его тяжелым опытом, а не присущи ему изначально, и, вместо поведенческих проблем, сфокусировать внимание на отношениях любви, заботы и защиты. Важную роль играет также признание терапевтом собственной компетентности родителя.
Хотя нарративная терапия Майкла Уайта и Дэвида Эпстона (1990) и семейная нарративная терапия привязанности имеют некоторые общие техники и теоретические основания, существует ряд серьезных различий между ними. Например, хотя семейная нарративная терапия привязанности служит для перевода внимания ребенка с негативных моделей отношений и поведения на ресурсные, подобно технике пересказа в нарративной терапии, семейная нарративная терапия привязанности использует истории, специально направленные на коррекцию негативных аспектов состояния ребенка, тогда как нарративная терапия видит целью пересказа скорее непредвзятое совместное исследование возможностей.
Дело в том, что нарративная терапия – это постмодернистская, социально-конструктивистская практика, ставящая под сомнение «конечные истины» и поддерживающая процесс заинтересованного поиска (White & Epston, 1990). Семейная нарративная терапия привязанности напротив, основывается на убежденности в неизменной врожденной потребности ребенка в отношениях привязанности. Именно поэтому терапия ставит четко фиксированные цели, выводимые из классической теории привязанности и исследований о связи между опытом привязанности в раннем детстве и особенностями осмысления этого опыта в рассказах о нем.
В то же время семейная нарративная терапия привязанности отличается от большинства других подходов, направленных на коррекцию нарушений привязанности, многие из которых включают в себя открытое отреагирование стыда и гнева, а также принудительный холдинг (удерживание ребенка в объятиях) (Дозер, 2003).
Теория привязанности и нейрофизиологические исследования
Е. Слоан с соавторами (2007) в клинике нарушений сна провели исследование связи нарушений привязанности у взрослых и аномалий альфа-ритмов сна. В модели привязанности у взрослых Бартоломея надежной привязанности соответствует сочетание сравнительно низкой тревожности и низкого избегания привязанности. В зависимости от используемых методик, от 50% до 60% взрослых считаются имеющими надежную привязанность, характеризующуюся гибким балансом между стремлением к автономии и близости. Примерно также распространены различные типы ненадежной привязанности, характеризующиеся высокой тревожностью в отношении эмоциональных связей, высоким уровнем их избегания или сочетанием этих трудностей. Из участия в исследовании были исключены испытуемые, имеющие высокие уровни тревожности или депрессии, не относящиеся к отношениям привязанности.
Аномалии альфа-ритмов сна возникают в основном при хроническом болевом синдроме, но встречаются и у соматически здоровых людей. Ненадежная привязанность связана с подверженностью стрессу и чрезмерно высоким уровнем активности коры мозга (hyperarousal), поэтому нарушения альфа-ритмов в этом случае является чрезмерно выраженной реакцией на целый ряд негативных стимулов. Возможно, сепарационная тревога, выражающая страх быть покинутым, не только мешает успокоиться наяву, но и не дает полноценно отрегулировать уровень возбуждения при отходе ко сну. С эволюционной точки зрения, для сна человеку требуется знать, что его окружение останется неизменно безопасным и что те, кто заботится о нем, будут присутствовать рядом. Обычные механизмы обеспечения близости к объекту привязанности – слежение, плач, следование – не доступны во сне, что может приводить к повышению активности коры мозга в период сна.