Экология и охрана природы

Никакими ценностными категория экология не оперирует – биоценоз или биосфера данной геологической эпохи не может быть плохой или хорошей, совершенной или безобразной [1]. Это отличает экологию от охраны природы – деятельности, которая направлена на поддержание состояния природы, привычного для той или иной группы населения.

Некоторые пересечения экологических и природоохранных представлений однако есть. Так, например, биоценозы могут характеризоваться индексами разнообразия и обычно достаточно высокое разнообразие свойственно тем биоценозам, которые склонен охранять человек. Однако, например, это не относится к пустынным биоценозам, которые, безусловно, являются ценностью для обитающих в них племен. Можно говорить и о биологической оптимальности разнообразия, соответствующей устойчивому состоянию биоценоза.

Кроме этого, биоценозы могут характеризоваться эффективностью протекающих в них процессов, продуктивностью биосинтезов в них, полнотой использования имеющихся ресурсов. Тогда оказывается, что природоохранная деятельность человека часто направлена на высокопродуктивные биоценозы. Однако и здесь нет однозначности. Так, в целом человечество приспособлено к существованию в условиях ледникового периода с развитием высокопродуктивных тропических лесов только в экваториальном поясе. Распространение тропического климата на всей планете (например, вследствие парникового эффекта) обеспечит высокую продуктивность всех биоценозов, что, однако, предполагает уничтожение большей части обитаемой сущи, прежде всего в умеренном поясе, в котором сосредоточены основные центры цивилизации

Таким образом, экология и охрана природы, экологическая и природоохранная оптимальность – вещи достаточно разные [17 – 73-77; 7 – 1-16; 28 – 22-23].

Человек и Homo sapiens

Обычно указанные обозначения рассматриваются как синонимы (лишь несколько различающиеся риторически), обозначающие одни и те же понятия. Однако, они могут рассматриваться и как нетождественные. На это, например, обращает внимание и покойный Г.П. Щедровицкий в своей неопубликованной статье под названием «О функционировании человека в структуре вида Homo sapiens». При этом биологический вид Homo sapiens рассматривается как субстрат, на котором может оптимальным образом реализоваться психическая, социальная, культурная и духовная сущность человека. Но это допускает и существование каких-то неоптимальных, неполных вариантов реализаций человека на других биологических субстратах.

Во-первых, можно говорить о процессе, который следовало бы назвать деантропизацией или десапиентизацией гоминид, включая и Homo sapiens. Как ни прискорбно и ни страшно говорить об этом, но, видимо, такой процесс имеет место тогда, когда речь идет о серьезной патологии соматики Homo sapiens – генетических (прежде всего, мутагенных) и тератогенных (например, под действием алкоголя) аномалиях детенышей, например, об отсутствии у них не только мозга, но и головы, или какой-нибудь органической аномалии биохимии нервной системы. В некоторых случаях такие существа (в особенности в клинических условиях) могут достаточно долго жить. Но есть ли основания называть их людьми? Могут ли они рассчитывать на спасение души как люди? Может ли кто-нибудь стать их крестными родителями с полным исполнением своих обязательств? Все эти вопросы открыты, но, по крайней мере, в социокультурном и правовом аспекте они рассматриваться как люди не могут.

С другой стороны, можно говорить о сапиентизации негоминид. Это касается, прежде всего, млекопитающих и птиц, но также и остальных позвоночных и даже членистоногих и моллюсках (головоногих) – они поддаются дрессировке и тем самым обретают форму поведения, адекватную человеческому обществу (и даже конкретной этнической культуре).

Кроме того, можно говорить и о таких аспектах сапиентизации, как особенности поведения животных, сопровождающих человека. Так, воробьи или ласточки достаточно хорошо «знают» особенности хозяйственной деятельности человека и его повседневной жизни, а синицы даже овладевают навыком открывать тетрапаковские пакеты с молоком. Некоторые следы сапиентизации удается усмотреть и в голосовом поведении птиц-пересмешников – попугаев, скворцов.

Особым случаем являются домашние животные, которые вообще могут перенимать достаточно многие стереотипы человеческого поведения, в качестве реципиента пользоваться человеческой речью. Особо следует отметить и возможность овладения высшими гоминидами языком глухонемых с сохранением грамматических особенностей национальных языков (исследования Гарднеров).

Наконец, появляются данные о том, что не человек приручил домашних животных, а некоторые виды животных сами «пришли» к человеку, использование образа жизни которого явилось для них формой адаптивной стратегии поведения. [32]

В этом же контексте можно вспомнить и о христианских представлениях о том, что человек обязан проявлять душеспасительную активность по отношению к животным, точно также как он ответственен за их демонизацию. Весьма наглядно это проявляется в том, как характер собаки отражает характер ее хозяев, проявляясь то в особой свирепости, то в кротости животного.

Таким образом, о человеке и Homo sapiens можно и нужно говорить по-разному. Подобное различение можно сформулировать и в категориях православной традиции, воспользовавшись представлениями Св. Григория Паламы [9].

Св. Григорий Палама различал два проявления жизни – жизнь по сущности (жизнь души) и жизнь по действию. Жизнью по сущности обладают ангелы и человек, жизнь по действию имеют люди и животные, для того, чтобы «оживотворять соединенное с ними земляное тело»; ангелы же не имеют «земляного тела» и, следовательно, не имеют жизни его оживотворяющей. Схематически это можно представить следующим образом:

	животные	человек	ангелы
жизнь по сущности	-	+	+
жизнь по действию	+	+	-

Homo sapiens в этом аспекте является всего лишь одним из животных и обладает только жизнью по действию.