II. Экстремисты и умеренные

 

Сколь бы убедительными или неубедительными ни были рассмотренные выше аргументы против диады «правые и левые», представляется, что подкрепить это отрицание мог бы установленный (а в последние годы как нельзя более очевидный) факт, который, как и любой факт, убедительнее всех, даже самых тонких рассуждений: перемещение какого-нибудь автора (из тех, с оглядкой на которого строят свою жизнь, кого причисляют к узкому кругу «учителей мысли») из правых в левые или наоборот, добровольно произведенное его последователями. Достаточно будет вспомнить самые нашумевшие случаи. Ницше, вдохновителя нацизма (то, что это вдохновение обязано своим возникновением неверной интерпретации или, как полагаю я, лишь одной из возможных интерпретаций, - проблема, которая нас сейчас не должна волновать), сейчас зачастую ставят рядом с Марксом как отца новых левых; Карла Шмитта, который на протяжении некоторого периода был не только вдохновителем, но и теоретическим проводником нацистского государства, по крайней мере, в Италии заново открыли и воздали ему почести прежде всего левые ученые, поскольку во время великого спора о конституционном праве в Веймарскую эпоху он был оппонентом главного тогдашнего теоретика демократии Ханса Келсена; Хайдеггера, чье сочувствие нацизму неоднократно и обильно документально засвидетельствовано, хотя его обожатели (как правые, так и левые) всегда стараются опровергнуть или затушевать этот факт, теперь назначают интерпретатором нашего времени не только в Италии, но и, прежде всего, во Франции философы, которые считают себя левыми. И наоборот, как прекрасно известно, некоторые теоретики неофашистской правой осуществили попытку (откровенно говоря, довольно мимолетную и несерьезную) присвоить себе мысли Антонио Грамши, в такой степени, что в кругах, которые пытались придать правой мысли новые очертания и новое достоинство, было в ходу философское течение, которое назвали «правым грамшизмом».

Хотя они стали особенно очевидными теперь, в годы кризиса традиционных идеологий и, как следствие, понятийной путаницы, подозрительно противоречивые интерпретации одного и того же автора сами по себе не новы: самый знаменитый прецедент, который может прекрасно прояснить кажущееся противоречие, - это Жорж Сорель. Политические функция и роль автора «Размышлений о насилии» состояли в том, что он был идеологом левых движений. От него пошло движение итальянского революционного синдикализма, которому на короткий срок была уготована слава в судьбе социализма в нашей стране; в последние годы он вдруг превратился в почитателя одновременно Муссолини и Ленина, а многие из его итальянских последователей влились в фашизм; два его известнейших итальянских почитателя, Парето и Кроче, были убежденными консерваторами, в отношении которых, невзирая на то что в разное время на них навешивали самые различные ярлыки, никому никогда не придет в голову применить термин «левые деятели». Я уже упоминал о движении консервативной революции. Сам Гитлер в статье в «Der Völkische Beobachter» от 6 июня 1936 года определил себя как «самого консервативного революционера в мире». Менее известно, что в своей речи в итальянском парламенте Альфредо Рокко[3] попросил «простить ему причуду» и разрешить быть «революционером-консерватором» (но Рокко этими вводными словами дал понять, что он прекрасно отдает себе отчет в парадоксальности своего высказывания).

Прежде всего эти два последних примера революционеров-консерваторов, но также и пример Сореля - консерватора-революционера, позволяют нам заподозрить, что сосуществование в одном и том же человеке правой и левой позиций (декларированных им самим или отмеченных посмертной интерпретацией) - еще один камень в огород принятой оппозиции. Здесь обнаруживается совершенно новая проблема, на которой стоит остановиться специально. При внимательном рассмотрении то, что объединяет революцию и контрреволюцию, не зависит от принадлежности к двум противоположным лагерям, которые традиционно называются «правым» и «левым». Если бы это было так, правы были бы те, кто полагают, что с диадой пора распрощаться, поскольку она больше не работает как разграничение культурно и политически противоположных позиций. Истина в другом: то общее, что есть у революционных и контрреволюционных авторов, - это принадлежность, в рамках соответствующего лагеря, к экстремистскому крылу, противостоящему крылу умеренному. Оппозиция экстремизм-умеренность не совпадает с оппозицией правые-левые, поскольку, как мы увидим, сама подчиняется в политическом универсуме критерию противопоставления, отличному от разграничения «правые-левые».

В первом приближении видно, что оппозиция экстремизм-умеренность имеет очень мало отношения к природе исповедуемых идей, но касается их радикализации и, следовательно, различных стратегий воплощения их на практике. Таким образом объясняется, почему революционеры (левые) и контрреволюционеры (правые) могут обращаться к авторитету одних и тех же авторов: они важны для них не постольку, поскольку являются правыми или левыми, но поскольку являются экстремистами соответственно правого или левого толка и тем самым отличаются от умеренных, как правых, так и левых. Если справедливо, что критерий, который управляет разделением на правое и левое, отличается от того, который отвечает за разделение между экстремистами и умеренными, из этого следует, что противоположные идеологии могут иметь точки схождения и пересечения в своих крайних проявлениях, хотя и не утрачивают явного различия в программах и конечных целях, от которых единственно и зависит их нахождение в том или ином лагере. Лудовико Джеймонат[4], который всегда заявлял, что он экстремист (левый), даже по случаю так называемого нового основания Итальянской коммунистической партии, собрав под одной обложкой ряд своих политических статей, озаглавил сборник «Против умеренности»[5]: умеренный блок, по его суждению, - тот, который возник после Освобождения и существует до сих пор, и включает в себя так называемый блок антифашистских партий в борьбе за конституцию, в который входят и коммунисты и христианские демократы, которые отреклись от революционной трансформации государства, доставшегося им в наследство от фашизма, и удовлетворились демократией. В журнале крайне правых «Elementi» неофашист Солина написал: «Драма сегодняшнего дня носит имя умеренности. Наш главный враг - это умеренные. Умеренный - естественный демократ».

Уже из этих двух цитат вполне отчетливо видно, что левого и правого экстремиста объединяет антидемократизм (общая ненависть, если не общая любовь). Итак, антидемократизм объединяет их не по той роли, которую они играют в политическом лагере, но постольку, поскольку в этих лагерях они представляют крайности. Крайности соприкасаются. […]