Самостоятельная церковная и светская литература

Какими же последствиями для духовной жизни русского общества сопровождалось распространение всей этой литературы? В нашем распоряжении есть данные, указывающие на то, что распространение этой литературы, внося в духовный оборот русского общества известный запас новых идей и знаний, содействовало в нем пробуждению сознательности, стремлению к осмысливанию жизни, самостоятельному умственному творчеству. И у нас на Руси появилась известная интеллигенция со вкусами к высшим вопросам жизни и с попытками к самостоятельным их решениям. Первый митрополит из русских Илларион, как было уже сказано, написал сочинение «О законе и благодати», представляющее первый русский труд по догматическому богословию. Вопросы христианской нравственности особенно заняли внимание русских книжных людей и вызвали написание целого ряда поучительных слов, например Кирилла Туровского, Луки Жидяты, преп. Феодосия Печерского, наконец, известное поучение Владимира Мономаха. Так же, как и греки, и русские книжники рассматриваемого времени стали составлять с нравоучительными целями житие русских святых. Кроме произведений упомянутого уже монаха Иакова, здесь нужно назвать: «Чтение о житии и погублению блаженную страстотерпцу Бориса и Глеба» препод. Нестора летописца, «Житие Феодосия Печерского» его же, «Сказание о св. Леонтии Ростовском и обретении его мощей» и, наконец, два собрания повестей о печерских угодниках, составленные епископом владимирским и суздальским Симоном и монахом Печерского монастыря Поликарпом и образовавшие так называемый Печерский Патерик. Изложение всемирной истории в так называемых хронографах или «временниках» вызвало и у нас на Руси желание написать «Повесть временных лет, откуда пошла есть Русская земля, кто в Киеве первое нача княжити, и откуду Русская земля стала есть». Эта повесть появилась в Киеве. Но одновременно с ней стали вестись летописные повествования в Новгороде. В XII веке и первой половине XIII уже в разных областях Русской земли: Киевской, Волынской, Суздальской, Галицкой и др. — велись летописные записи и составлялись своды, которые во главу угла ставили так называемую начальную летопись, доведенную до 1110 года игуменом Выдубецкого монастыря Сильвестром. Эта начальная летопись является чисто искусственным, ученым произведением. Составитель воспользовался для ее написания не только погодными записями событий, но и разнообразными сведениями из греческих хронографов, внес в нее некоторые отдельные повести и сказания, например, похвалу князю Владимиру и сказание о убиении Бориса и Глеба монаха Иакова, сказание об основании Печерского монастыря и первых печерских подвижниках и др.; воспользовался даже некоторыми официальными документами, вроде договоров Олега и Игоря с греками; в летописи можно заметить и разные народные предания и былины в пересказе. Весь этот материал, разнородный по содержанию и духу, составитель постарался связать известной общей идеей, так или иначе объяснить ход событий. Но это объяснение далеко от того, которое мы называем прагматическим и которое выводится из естественного хода вещей. Такого вывода ни составитель начального свода, ни его продолжатель не делали. Для них Русская земля строится Промыслом Божиим, молитвами ее угодников и добродетелями живущих русских людей. Поэтому и в своем повествовании, развертывая картину прошлого Русской земли, составители летописных сводов имели главной целью своей дать не простое удовлетворение любознательности, а житейское поучение. Все удачи, все успехи русских людей находят объяснение в их личных добродетелях — христианском благочестии, смирении, братской любви, нищелюбии, расположении к иноческому или духовному чину. Все беды, все напасти посылаются Богом для вразумления людей, для наказания и исправления: «Бог бо казнит рабы своя напастьми различными, огнем и водой, и ратью и иными различными казньми: хрестьянину бо многими напастьми внити в царство небесное». Бог не сразу наказывает людей, а посылает иногда предупреждения в виде разных знамений. Это чисто религиозное объяснение истории составляло отличительную черту и тех исторических произведений, которые перешли к нам в переводах из Греции, и которые до известной степени послужили для наших книжников образцами. Но вместе с этим такое объяснение гармонировало вполне с общим миросозерцанием русских людей, недавних христиан, незадолго перед тем язычников, которые всю свою жизнь ставили в зависимость от внешних таинственных существ, распространенных вокруг них в природе.

Подражание греческим образцам проявилось и в составлении жизненных руководств чисто практического характера. В кормчих книгах после церковных правил и законов греческих царей стали помещаться церковные уставы Владимира Святого и Ярослава. В настоящее время можно считать уже доказанным в науке, что эти уставы не подлинные узаконения князей Владимира и Ярослава, а литературные попытки кодифицировать действовавшее на Руси церковное право, причем за исходные пункты взяты были законы Владимира и Ярослава. Такими же попытками являются и обе редакции Русской Правды, краткая и полная. Мнение, что обе эти редакции являются памятниками официального законодательства, в настоящее время уже оставлено в исторической науке. Анализ содержания Русской Правды в обеих редакциях показал, что мы имеем дело с памятником, содержащим в себе не законы в их обычной формулировке, а изложение, пересказ законов и юридических обычаев, действовавших в XI и XII веках, с историческими комментариями о времени и даже поводах установления той или иной юридической нормы. Вот, например, образчики таких комментариев: «А в княжи тивуне 80 гривен; а конюх старый у стада 80 гривен, яко уставил Изяслав в своем конюхе, его же убили Дорогобудьцы». Или: «По Ярославе же паки совкупившеся сынове его: Изяслав, Святослав, Всеволод и мужи их: Коснячко, Перенег, Никифор и отложиша убиение за голову, по кунами ся выкупати; а ино все, яко же Ярослав судил, такоже и сынове его уставиша». «А се покони были вирный при Ярославе»... «Володимер Всеволодичь, по Святополце, созва дружину свою на Берес-товемь (следует перечень дружины) и уставили до третьяго реза, оже емлеть в треть куны» и т. д. Против официального происхождения Русской Правды говорит не только описательно-повествовательная форма многих ее статей, но и различные неясности, недомолвки и противоречия, содержащиеся в памятнике и произошедшие от неопытности ее составителей, которые собирали разнородный и разновременный материал. Русская Правда в краткой редакции сохранилась в Новгородской летописи. Здесь после описания под 1016 годом войны Ярослава с Святополком, бегства и смерти последнего, стоит следующий рассказ: «Ярослав иде к Кыеву, седе на столе отца своего Володимира, нача вой свои делити: старостам по 10 гривен, а смердом по гривне, и Новгородцем по десяти гривен всем, и отпусти их всех домов, и дав им правду и устав списав, глаголав тако: по сей грамоте ходите, якоже писах вам, тако же держите», а вслед за этим помещена Русская Правда краткой редакции. Но очевидно, что Русская Правда вставлена сюда составителем летописного свода, и притом не кстати, ибо в ней содержатся законы не только Ярослава, но и его сыновей. Ясное дело, что этот памятник составился отдельно и независимо от летописи. Полная редакция Русской Правды является большей частью в составе кормчих или юридических сборников, известных под именем «Мерила праведного». Здесь она представляет известную параллель греческим законам Льва Исавра, Константина Копронима и Василия Македонянина. На основании нахождения Русской Правды в составе кормчих и «Мерил праведных» в русской исторической науке высказано мнение, что этот юридический сборник возник в церковной среде и для потребностей церковного суда, которому приходилось судить мирян по нецерковным делам. Таково мнение Ключевского. Что составителями Русской Правды были духовные лица, это едва ли может подлежать сомнению. Но едва ли можно признать, что Русская Правда составлена для практических целей именно церковного суда. Русская Правда говорит все время только о княжеском суде над людьми, которые не входили в категорию церковных людей, подробно перечисляет виры, продажи, судебные уроки, или пошлины, вознаграждения потерпевшим и т. д. Если бы составители Правды имели в виду практические потребности церкви, это обстоятельство так или иначе должно было бы отразиться на самом содержании этого юридического сборника. Все эти соображения заставляют нас отвергнуть прямые практические цели за составлением Русской Правды. Это не кодекс законов и обычного права в собственном смысле, а описание юридической практики, действовавшей в то время на Руси, описание, вызванное теоретическим стремлением русских книжников придать ходившим на Руси юридическим сборникам известную полноту и законченность. В этих сборниках читатели находили церковные каноны и законы греческих царей. Но так как на Руси были свои церковные правила и свои мирские законы и обычаи, то наши книжники и стали дополнять греческие статьи кормчих и «Мерил праведных» церковными уставами князей Владимира и Ярослава и Русской Правдой («А се Правда Росьская»), Русская Правда, таким образом, является скорее памятником древнейшей юридической литературы, чем памятником древнейшего русского законодательства.