Грамматическое и метафорическое "я"

Ром Харре описал человеческого младенца как подмастерье "apprentice person", который должен овладеть "лингвистическими ресурсами для описания самого себя". (1985b). Таким образом , младенец находится, по большому счету, в той же позиции, что и психолог, изучающий "Я". В обоих случаях ими должна быть накоплена определенная сумма знаний о том, в каких общепринятых формах артикулируется "Я". Исследователь должен заново отрефлексировать и проговорить то, что изначально приобретается бессознательно.

Язык является медиумом этого знания как для младенца так и для ученого. Как говорит Харре, ребенок "овладевает лингвистическими ресурсами". В процессе научения ребенка грамматике и совершенствования его коммуникативных способностей формируется опыт, переживание его "Я" (self-experience). Он также научается приемлемым в разговоре способам представления себя другим. Доверие окружающих и способность убеждать других приобретаются только через использование определенных способов самоэкспрессии, и то, что в одном контексте конвенционально приемлемо, может оказаться неудовлетворительно и неэффективно в другом. Требование быть способным изъясняться и быть понятным другим поддерживает и придает импульс некоторым коммунальным организациям самовыражения (Gergen, 1987; Shotter, 1984).

Одна из наиболее привычных особенностей нашей грамматики - разделение человека на субъект и объект. Человек может говорить о себе как об "I" и как о "me". По Харре (1977), эта грамматическое свойство делает возможным наше разделение себя надвое, когда мы занимаемся интроспекцией. Это свойство языка также повлияло на то, как "Я" концептуализировалось в социальной психологии. Мы видели, что одно из центральных мест в формулировках теории ролей занимает возможность разделения "Я" на публичное и внутреннее - социальное "me" и личностное "I", второе из которых осознает и контролирует первое. Другими словами, "I" может видеть, как "me" воспринимается другими, не идентифицируясь с ним полностью. "I" всегда может создавать разные типы "me". Это, разумеется также и отправная точка для гуманистических теорий, подчеркивающих важность поиска среди всего этого множества истинного, подлинного "Я".

Харре предупреждает, что было бы ошибкой принимать этот обыденный способ рассмотрения "Я" за чистую монету и, к примеру, выстраивать философию или метафизику "Я", которая может придать "I" и "me" онтологический статус реально существующих субстанций. И было бы ошибкой следовать традиционной психологии и атрибутировать дескриптивную феноменологическую значимость возможности разделения "Я", теоретизируя, таким образом, о двойственном эго или разных уровнях сознания. "I" и "me" или подсистемы "Я", по Харре, - просто грамматические образования со свойственными им как ограничениями, так и потенциалом. Они просто отражают один из способов, которые мы можем использовать для того, чтобы рассказать о себе. […]

Итак, один из способов понять как конструируется "Я" - это изучение грамматической матрицы и обыденного использования языка. Сюда же можно добавить анализ метафор и аналогий. Шоттер (Shotter), следуя за Лакоффом и Джонсоном (Lakoff & Johnson, 1980), обратил внимание на некоторые из метафор, которые мы используем для описания разума (mind). Мы представляем себе разум как контейнер, машину, а также в пространственных терминах - когда говорим о "глубинных" уровнях сознания и "высших" психических функциях. Кроме того, одни из наиболее частых метафор в литературном и психологическом дискурсах - это структурные и архитектурные метафоры - думать о разуме как о чем-то поделенном на регионы, пространства - вполне распространенный образ мыслей. Гуманистические психологи, кроме того, часто используют метафору человека преодолевающего ментальные "барьеры". Долгую историю имеет в психологии образ "Я" как потока сознания - Уильям Джемс рассуждал о сознании как о потоке мыслей и образов.