8. Смысл любви

Любовь - это единственный способ постижения другого человеческого существа во всей глубине его личности. Никто не может полностью понять самую сущность другого человеческого существа до тех пор, пока он не полюбит его. Посредством духовного акта любви он обретает способность видеть сущностные черты и свойства любимого человека; и даже более того, он начинает видеть то, что потенциально содержится в нем, то, что еще не реализовано, но должно быть реализовано. Кроме того, своей любовью любящая личность делает возможным для любимого человека актуализировать эти возможности. Помогая ему осознать, чем он может быть и чем он должен стать, он делает возможным их осуществление.

В логотерапии любовь не интерпретируется как просто эпифеномен сексуального влечения в смысле так называемой сублимации. Любовь - такой же первичный феномен, как и секс. Вполне нормально, если секс является способом выражения любви. Секс оправдан и санкционирован при условии и лишь до тех пор, пока он является выразителем любви. То есть любовь понимается не как просто побочный эффект секса, но, напротив, секс понимается как выражение переживания, называемого любовью.

Третий способ отыскания смысла жизни состоит в переживании страдания.

9. Смысл страдания

В тех случаях, когда человек сталкивается с невыносимой и неизбежной ситуацией, когда он имеет дело с судьбой, которую невозможно изменить, например с неизлечимой болезнью, такой как, скажем, неоперабельный рак, именно тогда человеку дается последний шанс осуществить высшую ценность, реализовать самый глубокий смысл, смысл страдания. Ибо самое важное - это позиция, которую мы принимаем по отношению к страданию, позиция, при которой мы берем на себя это страдание.

Позвольте мне привести поясняющий пример. Однажды пожилой практикующий врач консультировался у меня по поводу тяжелой депрессии. Он не мог пережить потерю своей жены, которая умерла два года назад и которую он любил больше всего на свете. Но как я мог ему помочь? Что должен был ему сказать? Я отказался от каких-либо разговоров и вместо этого задал ему вопрос: «Скажите, доктор, что было бы, если бы вы умерли первым, а ваша жена пережила бы вас?». - «О! - сказал он, - для нее это было бы ужасно; как сильно она бы страдала!». На что я сказал: «Видите, доктор, какими страданиями ей это бы обошлось, и именно вы были бы причиной этих страданий; но теперь вам приходится оплачивать это, остававшись в живых и оплакивая ее». Он не сказал больше ни слова, лишь пожал мне руку и тихо покинул мой кабинет. Страдание каким-то образом перестает быть страданием, после того как оно обретает смысл, такой, например, как смысл жертвенности.

Разумеется, это не было терапией в собственном смысле слова, так как, во-первых, его отчаяние не было болезнью, и, во-вторых, я не мог изменить его судьбу, возвратить ему его супругу. Но в тот момент я сумел так изменить его отношение к его неотвратимой судьбе, что с этого времени он мог, по крайней мере, видеть смысл в своем страдании. Один из основных принципов логотерапии состоит в том, что главным стремлением человека является не получение удовольствия или избегание страдания, но, скорее, поиск смысла. Вот почему человек готов даже страдать, при условии, разумеется, что его страдание имеет смысл.

Нет нужды говорить, что страдание не будет иметь смысла, если оно не абсолютно неизбежно, например рак, который может быть вылечен хирургическим путем, не должен приниматься пациентом как его крест, который он должен нести. Это было бы мазохизмом скорее, нежели героизмом. Но если доктор не может ни вылечить болезнь, ни принести облегчение больному снятием его боли, он должен задействовать ею способность реализовать смысл его страдания. Традиционная психотерапия ориентировалась на восстановление способности человека трудиться и радоваться жизни; логотерапия принимает эти задачи, но идет дальше, восстанавливая способность страдать, если это необходимо, посредством отыскания смысла даже в страдании.

В этом контексте Эдит Вейскопф-Джельсон¹ утверждает в своей статье по логотерапии, что «наша современная философия психогигиены акцентирует идею, что люди должны быть счастливы, что несчастье является симптомом дезадаптации. Такая ценностная система может быть ответственна за тот факт, что бремя неизбежного несчастья усиливается чувством несчастья от того, что ты несчастен». А в другой работе² она выражает надежду, что логотерапия «может помочь противодействовать некоторым нездоровым тенденциям в современной культуре США, где неизлечимо больному дается слишком мало возможности быть гордым своим страданием и считать его скорее облагораживающим, нежели принижающим», так что «он не только несчастен, но еще и стыдится того, что несчастен».

Бывают ситуации, когда человек лишен возможности выполнять работу или радоваться жизни; страдание, которого нет возможности избежать, нельзя исключить. В мужественном принятии такого страдания жизнь обретает и сохраняет смысл до конца. Иными словами, смысл жизни безусловен, ибо включает даже потенциальный смысл страдания.

Позвольте мне рассказать о том, что было, может быть, самым глубоким моим переживанием в концентрационном лагере. Шансы выжить в лагере были не более чем один к двадцати, как можно легко проверить точной статистикой. Спасти рукопись моей первой книги, которую я прятал под одеждой, когда прибыл в Освенцим, представлялось невозможным. Таким образом, я должен был пережить потерю моего духовного детища. И в тот момент мне казалось, что ничего и никого не останется в этой жизни после меня: ни естественного, ни духовного дитя! Так я столкнулся с вопросом, не была ли моя жизнь в этих обстоятельствах окончательно лишена всякого смысла?

Я не знал, что ответ на этот вопрос, которым я ужасно мучился, уже заготовлен для меня, и что скоро я его получу. Случилось так, что мне пришлось поменяться одеждой с заключенным, который сразу после прибытия в Освенцим был отправлен в газовую камеру. Вместо моей рукописи я нашел в кармане вновь приобретенного пальто всего лишь одну страницу, вырванную из еврейского молитвенника, где была главная еврейская молитва «Shema Gisrael». Как мог я истолковать такую «случайность» иначе, чем призыв жить моими мыслями, вместо того чтобы просто заносить их на бумагу?

Несколько позже, я помню, мне казалось, что я умру в скором будущем. В этой критической ситуации, однако, мои заботы отличались от забот большинства моих товарищей. Они задавались вопросом: «Переживем ли мы лагерь? Потому что если нет, то все эти страдания не имеют смысла». Меня же осаждал вопрос: «Имеют ли смысл все эти страдания, эта смерть вокруг нас? Потому что если нет, тогда в конечном счете нет смысла в выживании; потому что жизнь, смысл которой зависит от того, удастся избежать смерти или нет, вообще не стоит того, чтобы жить».

--------------------------------- ¹E. Weisskopf-Joelson. Some Comments on Viennese School of Psychiatry //J. Abnorm. Soc. Psychol. 1955. Vol. 51. P. 701).

² E. Weisskopf-Joelson. Logotherapy and Existential Analysis // Acta psychother. 1958. Vol. 6. P. 193-204.