Особенности исследовательской работы
Эверс тщательно проанализировал памятники русской истории и дал научную
трактовку фактов, ими сообщаемых. На основании этого он пришел к выводу, что «данные
летописей, хотя и переданные спустя двести лет, не могут быть подвергнуты ни малейшему
сомнению, они согласуются с другими повествованиями из древнейшей истории народов».
Эверс сделал ряд интересных замечаний, касающихся «Русской Правды», в частности
относительно происхождения «Пространной Правды», принадлежности «Краткой Правды»
Ярославу, связав ее с новгородскими событиями 1015-1016 гг. Эверс широко использовал
иностранные источники, особенно византийские, впервые заинтересовался арабскими.
Много фактов он почерпнул из работ иностранных авторов.
Эверс отказался от морализующего, нравоучительного тона. Явления истории
происходили в определенной обстановке, подчеркивал он, и поэтому они не должны служить
назиданием настоящему.
Начало занятий Эверса русской историей по времени совпало с началом научного
творчества Карамзина, знакомство с которым оказало на ученого большое влияние. Делясь
своими впечатлениями по поводу встречи с российским историографом, Эверс в письме к
Шлецеру писал: «С Карамзиным подружился я еще больше. Он, кажется, почти приобрел
личную симпатию ко мне, что меня вдвойне радует, ибо я редко могу похвастаться таким
счастием... Мы говорим во время наших встреч о всевозможных вещах, которые относятся
не только к истории, и в большинстве случаев мы единодушны. Всегда учусь у него нашей
профессии, ни один человек не знает так много из русской истории, как он, и ни один не
станет охотнее учить меня». Однако, по сути своей, история России в трудах Эверса имела
значительные отличия от истории государства Российского в представлениях Карамзина.
Место Эверса в историографии
Труды Эверса не произвели на современников того впечатления, какое произвела
«История государства Российского». Известность его не вышла за рамки сугубо научных
кругов. Одной из причин этого был стиль и форма изложения материала: сдержанность,
стремление к научной доказательности, строгая приверженность источнику. В его работах не
встречается художественных отступлений, нравственных оценок, ярких картин исторических
событий, пространных описаний характеров князей и их походов, пересказ событий
многочисленных междоусобиц. В предисловии к одной из своих работ он так определял свое
отношение к этому: «Иные историки весьма пространно описывают государей и их походы.
Я не хотел бы им подражать». Безусловно, распространение трудов Эверса затруднялось тем,
что они были написаны на немецком языке и переводы их запаздывали. Кроме того,
109
дискуссионный характер его суждений, новизна идей требовали серьезных размышлений и
времени для усвоения.
Современники ставили в заслугу Эверсу глубокое исследование юридического быта
Древней Руси, отмечали плодотворность его работы по изучению древнейших памятников
русской истории и поиск им новых идей для объяснения прошлого России. «Эверс пишет
умно, приятно, — писал Карамзин, — читаем его с истинным удовольствием и хвалим
искренне. У него много удовлетворительных объяснений и счастливых мыслей». Но лишь
спустя десятилетия «счастливые мысли» ученого были оценены по достоинству и нашли
своих исследователей. «Основателем, отцом историко-юридической школы» называл его
один из крупнейших исследователей «Русской Правды» Н.В. Калачов. Труды Эверса, писал
он, «по части русской истории останутся навсегда незабвенными: он первый из юристов
бросил критический взгляд на древнейший быт нашего отечества, первый старался
объяснить его с естественной точки зрения, приняв для этого в основание общий ход
развития у всех народов государственного быта из патриархальных, родовых отношений;
первый, наконец, показал самый способ, как приняться с этой точки зрения за разработку
наших древнейших памятников».