2.Церковная реформа Петра Первого.
Церковная реформа принадлежит к важнейшим преобразованиям Петра I. Смерть патриарха Адриана в 1700 г. дала повод известному прибыльщику А. А. Курбатову обратиться к Петру, находившемуся в это время у стен Нарвы, с посланием, содержавшим два мудрых совета. Он рекомендовал царю "до времени обождать" с избранием нового патриарха, а также учредить "расправный приказ особливый для сбора податей в казну, чтобы они не погибли в прихотях владетелей". Руководителем нового приказа Курбатов рекомендовал назначить боярина И. А. Мусина-Пушкина. Царь внял обоим советам: вместо избираемого собором патриарха он назначил рязанского митрополита Стефана Яворского местоблюстителем патриаршего престола. Воспользовался Петр и советом назначить руководителем Монастырского приказа Мусина-Пушкина.
Принятие царем советов прибыльщика станет понятным, если вспомним дело патриарха Никона, а также напомним о деятельности главных пастырей, занимавших патриаршество после его низложения. Из четырех патриархов, возглавлявших православную церковь в 1667 - 1700 гг. только два последних оставили след в истории церкви.
Как ни парадоксально выглядит оценка деятельности патриархов Иоакима (1674 - 1690) и Адриана (1690 - 1700), но оба они хотя и участвовали в низложении Никона, придерживались тех же взглядов, что и опальный патриарх. Так, Иоаким настойчиво добивался ликвидации Монастырского приказа и передачи администрации, суда и финансов в руки духовенства и в конечном счете достиг своего - в 1677 г. Монастырский приказ был упразднен и мирские чиновники более не выполняли административных, финансовых и судебных функций в вотчинах духовных помещиков. В завещании, составленном Иоакимом в 1690 г., патриарх заклинал царя не знаться с "богомерзкими" иноверцами, с "латины, лютеры, кальвины" и не прельщаться "непотребными" иноземными порядками. Бритье бороды он объявляет "елинским блудничеством, гнусным обычаем". За это велит наказывать отлучением от церкви. Патриарх Адриан не скрывал теократических взглядов и, подобно Никону, отдавал предпочтение духовной власти над светской: "Царство убо власть имать точию на земли... Священство же власть иметь и на земли и на небеси".
Итак, борьба светской власти за примат над духовной началась не при Петре, а задолго до него, учреждение Монастырского приказа придумано не Петром, а за полстолетия до него. Царь-реформатор придал этой борьбе присущий его интеллекту широкий размах, а в самой борьбе он занял не оборонительные, как его отец при Никоне, а наступательные позиции.
Новые подходы к решению проблемы объяснялись, с одной стороны, ускоренным движением политического строя к абсолютизму, по своей природе не терпящим рядом с собой равной ему власти, а с другой - четким пониманием того, что "лютеры и кальвины" обладали передовой культурой, необходимыми знаниями, опытом промышленного строительства, организации армии и флота. Если руководствоваться заветами патриарха Иоакима, то надо было обречь страну на косность и отсталость, наложить запрет на заимствование всего передового, что могло проникнуть в Россию с "богопротивного" Запада и в конечном счете отказаться от преобразований.
Петру надобен был не противник преобразовательных планов, а активный помощник, целиком разделявший его намерения. Такого помощника он среди духовных иерархов не обнаружил, и потому, чтобы не обрести второго Никона, решил вместо избрания патриарха назначить местоблюстителя патриаршего престола. Выбор пал на Стефана Яворского, проникновенная проповедь которого на похоронах боярина Шеина обратила внимание царя. Эта речь и решила карьеру сына мелкого украинского шляхтича, в течение года проделавшего путь от настоятеля монастыря до рязанского митрополита и, наконец, высшего церковного иерарха.
Петр, умевший угадывать таланты у своих помощников, на этот раз ошибся. Хотя Стефан Яворский не отваживался на открытое осуждение преобразований, но несомненно был тайным их недоброжелателем и иногда позволял себе высказывать суждения, не вызывавшие одобрения царя. Так, местоблюститель не одобрял насильственное пострижение первой супруги Петра Евдокии Лопухиной, его женитьбы на безродной Екатерине. Но особенно обострились отношения между царем и местоблюстителем в 1712 г., когда Стефан Яворский в день ангела царевича Алексея назвал его "единой надеждой России" и обрушился на введенный Петром институт фискалов.
Стефан Яворский был прав, когда выступил против безнаказанности фискалов за неправый донос. По его мнению, фискал, не доказавший вины, должен подлежать такому же наказанию, которому мог быть подвергнут обвиняемый. Проповедь вызвала гнев царя. Он запретил местоблюстителю произносить проповеди в своем присутствии и потребовал от него письменного объяснения.
Одновременно с учреждением должности местоблюстителя был круто изменен уклад жизни черного духовенства. Монахам было запрещено держать в кельях чернила и бумагу, ограничивался переход их из одного монастыря в другой. Но главное новшество состояло в том, что Монастырский приказ взял на учет владения монастырей и духовных владык и поделил их на две категории: доходы с одних, так называемых определенных, шли на удовлетворение нужд монастыря из расчета на каждого монашествующего, независимо от чина, по 10 руб. и 10 четвертей хлеба в год; другие вотчины, "заопределенные", управлялись чиновниками, назначаемыми Монастырским приказом. Все доходы с этих вотчин поступали в казну. За первые 11 лет своего существования Монастырский приказ перечислил в государственный фонд свыше 1 млн. руб.
У царя сложилось устойчиво негативное отношение к монашествующим. В указе от 30 декабря 1701 г. он ставил в пример древних монахов, которые "сами себе трудолюбными своими руками пищу промышляли и, общежительно живяше, и многих нищих от своих рук питали". Нынешние же монахи, рассуждал царь, "сами чуждые труды поедоша, и начальные монахи во многие роскоши впадоша". Спустя 23 года царь высказывал те же мысли: большая часть монахов "тунеядцы суть", ибо ведут праздную жизнь ("корень всему злу праздность"), заботятся только о себе, в то время как до пострижения они были "троеданниками: то есть дому своему, государству и помещику".
Эти высказывания царя наводят на мысль о его безверии или отсутствии у него твердой религиозности. Подобное суждение ошибочно - Петра с детских лет обучали церковному благочестию, он усвоил порядок церковной службы, участвовал во всех церковных церемониях и оставался до конца дней своих глубоко верующим человеком, полагая, что все доброе, выражавшееся, например, в победах на театре войны, и злое, происходившее от грехопадений, как, например, трагедия на Пруте, не что иное как Божье благоволение.
Истоки негативного отношения к монашеству восходят к представлениям Петра о роли своей и своих подданных в государстве. Он, царь, слуга государства, монарх, олицетворявший государство, ему служат подданные. В предшествующих столетиях служба монашествующих состояла в замаливании грехов, их называли царскими богомольцами. Петр считал, что такой службы теперь недостаточно. "А что, говорят, молятся, то и все молятся... что же прибыль обществу от сего? Поистину токмо старая пословица: ни Богу, ни людям, понеже большая часть бегут (в монастыри. - Н. П.) от податей и от лепости, дабы даром хлеб есть".
Петр возложил на монастыри новые обязанности. Одна из них, филантропическая, состояла в предоставлении приюта больным, старикам, увечным. Нужда в подобных услугах в годы Северной войны возросла во много крат в связи с увеличением числа раненых и увечных. Другая обязанность просветительская: они должны были превратиться в очаги распространения грамотности, стать учредителями школ. Наконец, третья обязанность, связанная с пополнением бюджета государства доходами с монастырских вотчин, выполнялась лишь два десятилетия: "заопределенные" вотчины, управляемые Монастырским приказом, были напрочь разорены управителями и Петр в 1721 г. вернул их монастырям.
Петру все же удалось обрести среди духовенства подлинного сторонника преобразований и надежного соратника в их осуществлении - Феофана Прокоповича.
Таланты Прокоповича Петр использовал, чтобы, во-первых, оправдать свое решение о лишении сына Алексея права наследовать престол и, во-вторых, в обосновании преимуществ коллегиальной системы над единоличным управлением. Но главный вклад Прокоповича в преобразовательные начинания Петра состоял в обосновании беспочвенности теократических притязаний духовенства и несостоятельности никонианской идеи преимущества духовной власти над светской.
Прокопович утверждал, что священство всего-навсего "иный чин есть в народе, а не иное государство", что у духовной и светской власти государь и патриарх представлен одним лицом - императором. С идеей примата светской власти над духовной и ненадобности патриаршества тесно перекликается система доказательств преимущества коллегиального управления над единоличным. Все эти вопросы тщательно разработаны Феофаном в одном из его главных сочинений - регламенте Духовной коллегии. Этот документ обозначил сущность церковной реформы: главой церкви объявлялся монарх, а управление церковными делами поручалось таким же чиновникам, находившимся на государственной службе и получавшим жалованье, как и чиновники, заседавшие в Сенате и коллегиях. Различие состояло в том, что в Духовной коллегии, вскоре переименованной в Святейший Синод, заседали чиновники, облаченные в рясы. Контроль государственной власти за деятельностью Синода осуществлял обер-прокурор, светское лицо, объявленное инструкцией таким же "оком государевым", как генерал-прокурор Сената. Полная зависимость Синода от государства выражалась не только в получаемом жалованье, но и в принимаемой его членами присяге. Синодалы присягали на верность царствующей фамилии, обязывались блюсти государственный интерес, а самого монарха почитать высшим судьей в духовных делах. На священнослужителей возлагались и полицейские функции - разрешалось пренебрегать тайной исповеди и доносить властям в тех случаях, когда исповедовавшийся замышлял что-либо против существовавших порядков.
Церковная реформа устраивала далеко не все духовенство - церковь как носительница консервативного начала подверглась внедрению крутых новшеств, но Петр вместе с Прокоповичем осуществил реформу так, что ни у одного из иерархов не возникло возражений: все 87 духовных лиц прикусили язык и безропотно подписали Духовный регламент.
Частичной секуляризацией владений духовных феодалов и превращением церкви в послушное орудие государственной власти не исчерпывается содержание церковной реформы. Третьим ее следствием надлежит считать некоторую "секуляризацию мысли", проникновение светской идеологии в общественную жизнь. Свидетельством частичного освобождения общественной мысли от церковной идеологии является отказ правительства от средневековых преследований "еретиков". На смену слепой непримиримости к инаковерующим пришло некоторое ослабление религиозных гонений, известная веротерпимость. Костер и ссылка, тюремное заключение и содержание в яме перестали быть единственными средствами зашиты православия. Руководствуясь практическими интересами, правительство отказалось от жестокого преследования старообрядцев. Указ 1716 г. разрешал записываться в раскол "без всякого сомнения", но за эту милость с лиц, придерживавшихся старых обрядов, налоги взыскивались в двойном размере. Кроме того старообрядцев принудили носить иной, чем у остального населения, головной убор - его украшали рога. Сторонников старой веры лишали также некоторых гражданских прав, предоставляемых посадскому населению: участия в выборах и права занимать выборные должности.
Еще одна особенность церковной политики Петра I состояла в провозглашении манифестом 1702 г. веротерпимости, предоставлении иностранцам права беспрепятственно исповедовать свою религию и сооружать для этого храмы. Эта мера была обусловлена привлечением иностранных специалистов на русскую службу.
3. В истории церкви при Екатерине II произошло два знаменательных события: секуляризация владений духовенства и связанное с нею дело Арсения Мацеевича, а также провозглашение веротерпимости, прекращение политики насильственной христианизации и преследования инаковерующих.
Выше отмечалось обещание Екатерины, данное при вступлении на престол, не покушаться на владения церкви. Это был тактический шаг императрицы, рассчитанный на умиротворение духовенства, если не явно, то скрытно враждебно воспринявшего манифест Петра III о секуляризации, и противоречивший убеждениям ученицы Вольтера. Как только Екатерина почувствовала неспособность духовенства серьезно сопротивляться секуляризационным планам, она создала комиссию из светских и духовных лиц, которой было поручено решить вопрос о судьбах церковного землевладения. Императрица даже заготовила эмоционально насыщенную обличительную речь перед членами Синода, заканчивавшуюся словами: "Не умедлите же возвратить моей короне то, что вы похитили у нее незаметно, постепенно". Надобность в патетической речи отпала, синодалы проявили покорность и послушание. Единственным иерархом, осмелившимся открыто поднять голос против секуляризации, был ростовский митрополит Арсений Мацеевич.
Мацеевич принадлежал к числу подвижников типа патриарха Никона и протопопа Аввакума. Их сближали фанатизм, несгибаемая воля в борьбе за свои идеи и неумение соразмерять свои силы и возможности с силами противоборствующей стороны. Более того, упорство Арсения выглядело более безрассудным и обреченным, чем, например, Никона: тогда светская власть лишь двигалась к абсолютизму, теперь абсолютная монархия утвердилась и окрепла; тогда существовало патриаршество, теперь церковными делами командовал послушный светской власти Синод, низведенный до обычного правительственного учреждения; тогда события приобрели значение трагедии и имели огромный резонанс не только внутри страны, но и за ее пределами, теперь они выглядели фарсом, по крайней мере им пыталась придать такой характер императрица, и оставили малозаметный след в истории.
Непокорный нрав Арсений проявил еще при Елизавете Петровне, но тогда все ему сходило с рук, - императрица относилась к нему снисходительно и даже благосклонно. Не встречая поддержки Синода и Коллегии экономии, Арсений решил уйти на покой, но Елизавета отказала ему в просьбе.
При вступлении на престол Екатерины Арсений воспрянул духом и всерьез принял обещание императрицы не отбирать имения у духовенства, но ее практические меры вскоре развеяли радужные надежды ростовского митрополита. Когда ему стало известно предложение комиссии о проведении секуляризации, он очертя голову ринулся защищать церковное землевладение и в феврале 1763 г. в ростовском соборе совершил вызывающий обряд отлучения не только тех, кто встанет на церкви Божии, но и их крамольных советников. Проклятию подлежали также все, кто покушался на церковные имения.
6 марта Мацеевич отправил Синоду доношение с напоминанием об обещании императрицы поднять скипетр в защиту "нашего православного закона". Заявлением, что даже при татарском иге церковное землевладение оставалось неприкосновенным, Арсений бросил вызов как духовной, так и светской власти. Протестовал ростовский митрополит и против навязываемой государством обязанности монастырей содержать "всякие науки": философию, богословие, астрономию, математику. Он соглашался лишь на то, чтобы монастыри содержали начальные школы.
Синод направил императрице доклад с осуждением доношения Арсения. "Оно клонится, - написано в докладе, - к оскорблению ее императорского величества, за что Арсений подлежит великому осуждению". Екатерина хотя и обнаружила в докладе Синода "превратные и возмутительные толкования Священного Писания" Арсением, а также его "посягательство на спокойствие подданных", но, стремясь прослыть гуманной и проявляя милосердие, поручила определить наказание Синоду. Тот без промедления распорядился доставить Арсения в Москву, где состоялся суд над ним. Приговор отличался жестокостью: "архиерейства и клобука его лишить и сослать в отдаленный монастырь под крепкое смотрение и ни бумаги, ни чернил не давать там". Милосердие Екатерины состояло в том, что она сохранила за Арсением монашеский чин, что освобождало его от суда гражданского и возможных истязаний.
После церемонии лишения сана Арсения в простой монашеской одежде усадили в колымагу, державшую путь сначала в Ферапонтов, а затем в более отдаленный Корельский монастырь Архангелогородской губернии.
Пребывание в монастыре на скудной монашеской пище и суровом режиме, когда его принуждали мыть полы, носить воду, колоть дрова и разрешали прогулки в сопровождении четырех солдат, не лучшим образом повлияло на строптивый характер Мацеевича - вместо смирения он проявлял непослушание, в особенности после того, как до него донеслись слухи о Манифесте о секуляризации, обнародованном 19 февраля 1764 г., и гибели Иоанна Антоновича, о котором он говорил, что "невинно... смерть принял".
Крамольные слова Мацеевича долгое время оставались без последствий, пока в 1767 г. на него не настрочил донос пьяница протодиакон Иосиф Лебедев. В Архангелогородской канцелярии началось следствие, непосредственное наблюдение за которым императрица поручила генерал-прокурору А. А. Вяземскому. Сама она живо интересовалась ходом следствия и в конечном счете определила меру наказания опальному митрополиту: Арсения лишили монашеского звания, тайно переправили в Ревель, где содержали в каземате под охраной солдат, не знавших русского языка. Императрица изобрела для него и новое имя - отныне он стал называться не Арсением Мацеевичем, а Андреем Вралем (умер в 1772 г.).
Справедливо ли считать протест Арсения серьезной угрозой светской власти, и должна ли была Екатерина предпринять решительные меры, чтобы пресечь нависшую опасность? Сорвать секуляризационные планы императрицы Арсений не мог, и это она прекрасно понимала. И если Екатерина уготовила бунтарю суровую кару, то эта акция ее имела скорее всего личную подоплеку - нескрываемую враждебность: невоздержанный на язык Арсений позволил себе резко и нелестно отозваться об императрице и этот отзыв оказался ей известен. Напомним, обрушившиеся на Арсения кары осуществлялись в годы, когда императрица сочиняла свой "Наказ" и созывала Уложенную комиссию. Идеи "Наказа" резко контрастировали с жестокостью императрицы по отношению к Мацеевичу. Необъяснимо поведение императрицы еще и потому, что Арсений до 1767 г. наивно полагал, что ей неведомы подлинные его доводы против секуляризации, что она пользовалась донесениями Синода и вельмож, намеренно искажавших его мысли. Стоит императрице почитать его подлинные донесения, как она проникнется его, Мацеевича, идеями и отменит секуляризацию.
Реализация Манифеста 26 февраля 1764 г. о секуляризации церковных владений имела два важных последствия. Манифест окончательно решил вековой спор о судьбах церковных вотчин в пользу светской власти, в казну перешло от церковных учреждений 910 866 душ м. п. Установленный полуторарублевый оброк с бывших монастырских крестьян, получивших название экономических, обеспечивал поступление в казну 1 366 тыс. ежегодного оброка (1764 1768), из которых только треть отпускалась на содержание монастырей и церквей, 250 тыс. расходовались на госпитали и богадельни, а остальные деньги (свыше 644 тыс. руб.) пополнили бюджет государства. В 1780-х годах оброчная сумма достигала 3 млн., а вместе с другими хозяйственными доходами - 4 млн. руб., из которых на содержание духовенства тратилось только полмиллиона, а семь восьмых дохода поступало государству.
Отныне каждый монастырь имел утвержденные правительством штаты монашествующих и начальных лиц, на содержание которых отпускалась строго установленная сумма. Духовенство, таким образом, оказалось в полной зависимости от государства как в экономическом, так и в административном отношении.
Другим следствием секуляризации явилось улучшение положения бывших монастырских крестьян. Работа на монастырской барщине была заменена денежным оброком, что в меньшей мере регламентировало хозяйственную деятельность крестьян. Экономические крестьяне помимо ранее обрабатываемых ими площадей получили в пользование часть монастырских земель. Наконец, экономические крестьяне освободились от вотчинной юрисдикции: суда монастырских властей, истязаний и т. д.
В соответствии с идеями Просвещения Екатерина придерживалась по отношению к инаковерующим политики веротерпимости. При набожной Елизавете Петровне со старообрядцев продолжали взимать в двойном размере подушную подать, предпринимались попытки вернуть их в лоно истинного православия, отлучали от церкви. Старообрядцы отвечали на преследования акциями самосожжения - гарями, а также бегством либо в глухие места, либо за пределы страны. Петр III разрешил старообрядцам свободное богослужение. Веротерпимость Екатерины II простиралась дальше веротерпимости супруга. В 1763 г. она упразднила Раскольническую контору, учрежденную в 1725 г. для сбора двойной подушной подати, и налога с бород. От двойной подушной освобождались с 1764 г. старообрядцы, не чуравшиеся "таинств церковных от православных священников".
Терпимое отношение правительства к старообрядцам способствовало экономическому процветанию старообрядческих центров в Стародубе, Керженце и др., где появились богатые купцы. Московские купцы-старообрядцы в начале 70-х годов XVIII в. создали Рогожскую и Преображенскую общины организации, владевшие крупными капиталами и постепенно подчинившие своему влиянию старообрядческие общины на окраинах России.
Веротерпимость проявлялась в прекращении ущемления прав мусульман. Тем из них, кто принял православие, более не предоставлялось преимуществ при наследовании собственности, татарам Екатерина разрешила сооружать мечети и открывать медресе, готовившие кадры мусульманского духовенства.
4.Конфессиональная политика при Александре Первом и Николае Первом.
Конфессиональная политика Александра I и Николая I менялась в соответствии с изменением их внутриполитического курса. В начале царствования Александра I были сделаны существенные послабления: прекратились гонения на старообрядцев и представителей других сект, если в их учениях и действиях не было явного неповиновения "установленной власти", довольно широкой свободой пользовались в России католичество и другие конфессии.
В 1803 г. был снят запрет на учреждение и деятельность масонских лож. Это было время увлечения масонством. Масонами были все члены Негласного комитета, многие генералы и министры, даже брат царя Константин Павлович. В первой четверти XIX в. в России было до 200 масонских лож, в которых числилось до 5 тыс. членов. Масоны интересовались всецело нравственно-религиозными вопросами, не преследовали никаких политических целей, вполне лояльно относились к правительству. В стихах и духовных песнопениях они воспевали императора Александра I, его портреты ставили на почетном месте в залах заседаний своих лож. Но уже с 1810 г. за ними был установлен систематический негласный надзор полиции: в каждую ложу был внедрен полицейский агент.
Военные потрясения 1812 г. усилили мистические настроения среди русского дворянства. Захватили они и Александра I. Он принимает разного рода "пророков" и "пророчиц", покровительствует духовным собраниям, приближает к себе воинствующего мракобеса и фанатика архимандрита Фотия, берет под свое покровительство основанное в 1812 г. русское отделение Библейского общества.
Николай I, в отличие от своего старшего брата, не увлекался мистикой, не вдавался в тонкости богословия и в делах Русской православной церкви был прагматичен. Его конфессиональная политика соединяла предоставление православной церкви ряда льгот и материальной поддержки с жесткими мерами наведения в управлении церковью "должного порядка и дисциплины", что в конечном счете выразилось в еще большем подчинении ее светской власти. Он лично занимался делами православной церкви: устанавливал штаты священнослужителей, определял их материальное положение, разрабатывал в деталях круг компетенции органов церковного управления.
При Николае I существенно увеличиваются государственные расходы на нужды православной церкви. Ассигнования Синоду увеличены вдвое (с 1,7 млн. до 4,1 млн. руб. серебром в год). Введено жалованье приходскому духовенству. Кроме того, ежегодно отпускалось до 500 тыс. руб. на "вспомогательные оклады" наиболее бедным причтам. В 1829 г. было решено "соединить все бедные и малые приходы друг с другом для составления более крупных и достаточных".
Принимались меры к повышению престижа православной церкви и нравственного уровня духовенства. С 1826 г. вводится практика строгих наказаний тех священников, которые порочат свой сан. В 1831 г. приказано брать "в военную службу церковнослужителей, не подающих надежды к исправлению, а также и детей духовенства ненадежного поведения". Введена паспортная система для духовных лиц - "к отвращению праздношатательства воспитанников духовных учебных заведений и безместных священно- и церковнослужителей". Затруднялся выход из духовного звания.Подверглось изменениям управление церковью. Коллегия синодальных архиереев фактически превратилась в безгласный орган при обер-прокуроре, власть которого значительно усиливалась. Синод, подобно министерствам, был разделен на департаменты. Обер-прокурор Синода на правах министра в 1835 г. введен в состав Комитета министров. В 1836 г. Николай I назначил обер-прокурором Синода Н. А. Протасова, гусарского генерала, который, как жаловались члены Синода, "сонмом архиерейским, как эскадроном на ученьи, командовал".
При Николае I епархиальное начальство поставлено было в двойное подчинение - Синоду, а точнее, его обер-прокурору, и губернаторам, для чего былие изменены границы епархий таким образом, чтобы они совпадали с губернскими. Вследствие этого в полтора раза увеличилось и число епархий. Епархиальные архиереи фактически превращались в помощников губернаторов по церковным делам. За "благонадежностью" архиереев следило III отделение. Тем самым достигались еще большая бюрократизация управления церковью и подчинение церкви светской власти.
Николай I отрицательно относился к проявлениям религиозного фанатизма и обскурантизма, но не терпел и "вольномыслия" в вопросах веры, а также любых посягательств на православную церковь, подрыв ее позиций. Особенно его беспокоили различные религиозные секты и течения, не признававшие официального православия. Как раз "отпадение от православия в раскол" заметно усилилось в 20 - 30-х годах XIX в. По официальным данным, в то время насчитывалось "отпавших от православия" до 2 млн. человек. В действительности не признававших официального православия было более 10 млн. - примерно пятая часть жителей России, исповедующих христианство. Николай I рассматривал "переход в раскол" как опасный не только в религиозном, но и в политическом отношении, ибо это подготавливало умы к осознанию возможности неповиновения властям и давало ему идеологическое оправдание. Ряд конфессий (духоборы, молокане, хлысты, странники, субботники и пр.) открыто не признавали не только официальное православие, но и светскую власть. Они рассматривались как "вреднейшие", а их наставники как опасные государственные преступники.
В 1825, 1831 и в 1853 гг. учреждались специальные секретные комитеты по выработке наиболее эффективных мер борьбы с "расколом". В 21 губернии, наиболее "зараженных расколом", в 1837 г. учреждены "раскольничьи комитеты". Борьба с "расколом" являлась одной из задач Министерства внутренних дел и III отделения. В губернии, особенно "подверженные расколу", назначались специальные комиссии, облеченные чрезвычайными полномочиями "для обращения раскольников в лоно православия". "Отпадших от православия" насильно "перекрещивали", наиболее упорных отправляли "для исправления" в монастыри или в ссылку под полицейский и духовный надзор.
Массированное наступление на "раскол" было проведено в связи с указом 1853 г. об уничтожении раскольничьих скитов и молелен в заволжском Нижегородском крае, по р. Иргизу в Саратовской губернии, в Стародубье Черниговской и в архангельском Поморье. С помощью воинских отрядов полиция закрывала старообрядческие скиты и храмы, старообрядцев принуждали посещать православные храмы, "распространителей лжеучений" - наставников ловили, били кнутом, клеймили и ссылали на каторгу.
В итоге за 25 лет применения этих мер по борьбе с "расколом" формально, по официальным отчетам, "возвращено в лоно православия" 2268 тыс. человек. Однако в подавляющем числе они продолжали придерживаться "старой веры". Практика воочию показала, что никакие суровые меры не могли достигнуть желаемой цели. Преследуемые откупались крупными взятками, что легко было сделать при всеобщей продажности чиновников и полиции, "боровшихся с расколом". Чиновники рассматривали "раскольничьи дела" как самую прибыльную для себя "статью дохода". В своих отчетах они писали об "искоренении раскола", который, однако, не только не "искоренялся", но даже получал свое дальнейшее распространение.
25 марта 1839 г. был издан указ "О слиянии греко-униатской церкви с православием". Полтора миллиона униатов 1800 церковных приходов Литвы, Белоруссии и Правобережной Украины отныне объявлялись "воссоединенными" с Русской православной церковью. Заключенная в 1596 г. в г. Бресте церковная уния, по которой епархии Русской православной церкви белорусов и украинцев признавали главой римского папу, но сохраняли православную обрядность и богослужение на церковнославянском языке, была объявлена упраздненной. Однако этот акт русского правительства встретил упорное сопротивление со стороны униатских священников и их паствы, для которой уния стала уже "верой их отцов и дедов". В знак протеста униаты собирались около своих церквей, не допуская в них православных священников. В помощь последним призывалась полиция, а в случае особого упорства униатских прихожан и воинские команды, применявшие телесные наказания.
Как видим, все эти меры в отношении к религиозному "диссидентству" проводились не по инициативе Русской православной церкви, хотя и в ее интересах, но светской власти, действовавшей административно-полицейскими методами, а православная церковь, будучи в полном подчинении у светской власти, сама являлась жертвой ее произвола.
Было бы неверным сводить деятельность Русской православной церкви к тому, что она лишь прислуживала самодержавию, молилась за царя и воспитывала своих духовных чад в духе преданности и покорности властям. Диапазон деятельности церкви даже в условиях почти полного подчинения ее светской власти и постоянного контроля с ее стороны был широк и давал многие позитивные результаты. Бесспорна большая роль церкви в нравственном воспитании народа. Не только проповеди, но и сама торжественная обстановка богослужения в храме оказывали сильное воздействие на умы и чувства верующих. При слабой государственной системе начального образования на селе приходское духовенство учило крестьян элементарой грамотности. Священник, дьячок, псаломщик за медные гроши, а то и за плату натурой обучали крестьянских детей чтению, письму и счету. С 30-х годов XIX в. было положено начало и созданию церковно-приходских школ на селе. При болезнях и невзгодах крестьянин обращался за помощью и советами к своему приходскому священнику. Значительна была и благотворительность церкви. Следует отметить также, что лица из духовной среды, кончившие духовные академии и университеты, преподавали в гимназиях, становились врачами, служили в государственных учреждениях. Духовное сословие дало стране немало замечательных деятелей науки, литературы и искусства.