25. Наполеон 3 и свобода печати (органический декрет и другие законы в области печати)

Последовательное сокрушение различных флангов оппозиции во время его президентства дало возможность Наполеону совершить свой coup-d'Etat, почти не встретив сопротивления. Вспыхнувшие кое-где, в особенности в провинции, восстания были подавлены им быстро и беспощадно. Франция была у его ног, – он мог сковать ее какими угодно цепями; часто она сама, в лице буржуазии, протягивала для этого свои руки, благодаря тирана за его деспотизм. И зазнавшийся деспот мог через два года с некоторым правом говорить одному английскому дипломату: «Зачем мне расширять свободу страны?.. Она большего не желает, а представители ее (в законодательном корпусе) и от этого готовы отказаться».

Отказывались представители перепуганной буржуазии и от доставшейся с таким трудом свободы печати, лишь бы Наполеон «спас» общество от уже несуществовавшей опасности. И Наполеон стал спасать...

Почти сейчас же после переворота печати наносится первый решительный удар: декретом 31 декабря 1851 г. все правонарушения, совершаемые путем печати, отнимались от суда присяжных и передавались ведению лишенных самостоятельности коронных судей трибуналов исправительной полиции. Но это был только еще первый шаг; за ним вскоре последовал другой. В выработанной «по поручению народа» и опубликованной 14 января 1852 г. конституции не было уже ни слова о свободе печати, которую «в принципе» провозглашали все конституции и все законы о печати со времени низвержения первой империи.

Оставалось на место отмененной (фактически еще в конце 1848 г., а формально в начале 1852 г.) свободы печати поставить более или менее организованный произвол; эту задачу и выполнили декреты 17 и 23 февраля, которые регулировали положение печати во Франции вплоть до 1868 г. и из которых первый известен в истории под названием Органического декрета.

Органической декрет прежде всего отменял свободу основания периодических органов печати; отныне ни один политический орган не мог быть создан без предварительного разрешения правительства, и последнее в своих действиях в этом отношении никому никаким отчетом не было обязано; равным образом, требовалось разрешение правительства на всякое изменение в личном составе ответственных редакторов, собственников, администраторов и жеранов каждого политического издания. В этом отношении установлен был, следовательно, полный произвол администрации.

Затем уничтожена была одна из основных гарантий независимости печати: все правонарушения, совершаемые путем ее, отнимались (на этот раз окончательно) у суда присяжных и передавались ведению судов исправительной полиции. Чтобы еще более стеснить при этом положение оппозиционной печати, декрет постановлял, что штрафы, к которым присуждаются газеты, должны уплачиваться в трехдневный срок или вноситься в виде залога в случае перенесения дела в кассационный суд.

Но самым крупным нововведением Органического декрета, которое с полным правом можно назвать la grande pensée du règne в области законодательства о печати, было введение системы «предостережений». Руэр не сразу пришел к этому «открытию», – рассказывает Авенель в уже не раз цитированной нами работе. Сперва в правительственных сферах думали «собрать, координировать и кодифицировать» все законы о печати, чтобы из сшитых кусков составить достаточно крепкую узду. Эта кодификационная работа была поручена Руэру. Но будущему вице-императору прежние законы не нравились: ими, как показал опыт, нельзя было сковать печать в прошедшем, – почему же их применение будет более успешным в будущем? Когда работа Руэра обсуждалась министрами, министр юстиции предложил восстановить предварительную цензуру для политической печати. Но Руэр нашел и это слишком vieux jeu и предложил «комбинацию, при которой ответственные редактора изданий, формально сохраняя право говорить что угодно, фактически являлись бы своими собственными цензорами, действующими под постоянной угрозой последовательных предостережений, из которых третье влекло бы за собой приостановку органа. Таким образом, ничто не подвергалось предварительной цензуре, но все находилось под строгим наблюдением самих писателей, ибо безопасность газеты становилась уздой, сдерживавшей смелость журналиста». «Эта мера, – говорит один публицист по этому поводу, – до такой степени соответствовала духу лицемерно-насильственного режима Наполеона, что автора ее обнимали и поздравляли члены государственного совета, ее одобрил глава государства, она послужила главной основой Органического декрета» и т.д.

На основании этого декрета газета прекращала свое существование после одного осуждения за преступление (crime), совершенное путем печати, или же после двукратного осуждения за проступки (délits) и правонарушения (contraventions), совершенные на расстоянии двух лет. Но правительство оставляло за собой право приостановить или даже совершенно прекратить существование издания в течение двух месяцев, протекших и после первого осуждения за проступок или правонарушение. Газета могла быть приостановлена (на срок, не превышающий двух месяцев) и простым постановлением министра, даже если она и не подвергалась осуждению, а после двух мотивированных предостережений.

Наконец, газета могла быть совершенно закрыта либо после одной приостановки – по судебному решению или по административному постановлению, либо просто в интересах общественной безопасности; в последнем случае необходим был специальный декрет президента республики, опубликованный в «Bulletin des Lois».

Уже это беглое изложение Органического декрета показывает, что каждый последующий параграф расширял произвол администрации и уничтожал даже тень гарантий (необходимость судебного постановления и т.п.), которая заключалась в предыдущих параграфах; так, последний параграф давал право правительству закрыть газету безо всяких оснований, простой ссылкой на то, что мера эта была принята «в интересах общественной безопасности» (mesure de sûreté générale).

Чтобы исчерпать все постановления Органического декрета, отметим, что залог и штемпельный сбор были сохранены, что запрещено было печатать самостоятельные отчеты о заседаниях законодательного корпуса, о которых дозволялось помещать лишь коротенькие официальные отчеты, составляемые секретарями последнего; что о заседаниях сената дозволялось лишь перепечатывать статьи и заметки из правительственного «Moniteur»; что запрещено было печатать какие бы то ни было отчеты о судебных прениях по делам о печати, по которым можно было помещать лишь одни приговоры, и т.д.

Но законы, имеющие более или менее политический характер, можно в достаточной степени оценить лишь в зависимости от того, в какой мере они применяются на практике; тем более это верно по отношению к такому политическому par excellence закону, как закон о печати. С этой точки зрения приобретает интерес циркуляр министра полиции (известного Мона) от 30 марта 1852 г., в котором интерпретировался «дух закона» и объявлялись намерения правительства. «Действуя таким образом, – заявлял министр полиции, – правительство дало удовлетворение требованиям честных людей и оно обнаружило строгость лишь по отношению к тем, кто желает превратить прессу в орудие для разрушения общественного строя. Общественное мнение было ему благодарно за то, что оно не отступило пред трудностями задачи и что оно стало выше традиций и предрассудков ложного либерализма... Вы будете помнить, что администрация изменила бы тем интересам, которые поставлены под ее охрану, если бы она обнаруживала снисходительность и мягкость, которых не было ни в мысли, ни в намерении законодателя. Считаю лишним больше настаивать на этом».

И действительно, «настаивать» больше не нужно было. Центральная власть в столице, префекты в провинции не «обнаруживали» ни малейшей «снисходительности» или «мягкости», и через несколько лет один беспристрастный английский орган мог следующим образом характеризовать положение французского общества вообще и литературы – в частности: «На всей поверхности земного шара нет ничего подобного тому деспотизму, который тяготеет над Францией, и тому унижению, в которое погружена эта страна. Права народа находятся под каблуками Наполеона, имя которого – синоним угнетения и тирании... Литературные таланты преследуются, как преступление; умы заключены в оковы. Никто не смеет разинуть рот на улице, в обществе, в прессе...»

Разумеется, этот диктаторский режим убил большинство политических газет, и в столице вскоре осталось только 11 органов, которые, по направлению своему, распределялись следующим образом: 1 официальный, 3 официозных, 1 клерикально-правительственный, 3 монархических, 1 умеренно-оппозиционный («Journal des Débats»), два демократических («La Presse» и «Le Siècle»). Что касается официальной и официозной печати, то, по свидетельству самих ее вождей (см., например, «Souvenirs du second Empire» Гранье де Кассаньяка), она составлялась почти под диктовку приближенных Наполеона, и деятели ее были настолько довольны своим положением, что восхваляли режим, как самый лучший и свободный. Для этой печати предварительная цензура практиковалась, следовательно, в самом худшем виде своем. Но предварительная цензура существовала в действительности и для оппозиционной печати, даже самой умеренной, несмотря на то, что система предостережений была придумана Руэром именно для того, чтобы не нужно было прибегнуть к формальному восстановлению ненавистной всем предварительной цензуры. Вот что рассказывает по этому поводу один из тогдашних сотрудников «Journal des Débats»: «Нужно просмотреть коллекцию («Journal des Débats») за эту эпоху, чтобы видеть, в каком положении мы находились. Газеты, не находившиеся на стороне новой власти, должны были довольствоваться печатанием официальных воззваний, декретов и официальных протоколов. Они обязаны были каждый вечер посылать в министерство внутренних дел корректуру завтрашнего номера. Это была предварительная цензура во всем своем блеске. И вот мы стали рассуждать об иностранной политике, о чужих делах. Потом мы изобрели маленький ежедневный бюллетень, безобидное резюме текущих новостей, мелкая рыбешка, которая стала крупной к тому времени, когда мы снова могли заговорить человеческим языком».

Как применялись драконовские постановления Органического Декрета в первую половину царствования Наполеона, рассказывает подробно Леон Вентэн в своей книге «La liberté de la presse». Предостережение, приостановки и даже закрытия сыпались на газеты по самым неожиданным поводам. В течение, например, четырнадцати месяцев пребывания Мона в должности министра полиции было дано газетам девяносто одно предостережение, несмотря на фактическое существование предварительной цензуры и на строгое цензирование газет их ответственными редакторами, а также и собственниками газет и содержателями типографий, в которых они печатались, потому что и тем, и другим грозил огромный материальный ущерб. Предостережения давались по политическим причинам, – за то, например, что Наполеон I был назван «миссионером революции» (хотя в свое время сам он гордился этим названием); но нередко случалось, что та или другая газета получала предостережение за не совсем лестный отзыв о талантах какой-нибудь звезды балета; одна газета получила даже предостережение за «вольные мысли» по вопросу о химических удобрениях («Journal de Loudéac» в департаменте Côtes-du-Nord), a другая за не менее опасное вольнодумство по такому важному государственному вопросу, как распределение пастбищ на Корсике (L'Observateur de la Corse), ибо, – сказано было в тексте предостережения, – «эта полемика может вызвать недовольство в одном классе граждан».

Другим средством против вольнодумства газет, средством, которым правительство пользовалось очень часто, были так называемые официальные сообщения (communiqués). Эти сообщения должны были печататься впереди других статей, причем редакции не имели права ничем отмечать, что это есть официальное сообщение, а не их собственные статьи, даже если в этих «сообщениях» развивались взгляды, которые резко противоречили собственным взглядам редакции.

Положение печати временно еще более ухудшилось после покушения Орсини (1858). Даже так называемая оппозиционная пресса стала пресмыкаться. Один только «Journal des Débats» хранил полное молчание, за что правительственная печать объявила его соумышленником итальянского патриота. Реакция чувствовала себя настолько господином положения, что стала придумывать самые дикие планы. Так, одни предлагали приводить к специальной политической присяге всех редакторов, собственников и жеранов периодических органов печати; другие опасались даже таких «присяжных журналистов» и потому требовали закрытия всех газет, за исключением одного только правительственного «Moniteur». Правительство, однако, так далеко не пошло, но все-таки воспользовалось случаем, чтобы закрыть несколько неприятных ему газет; в длинном докладе министра внутренних дел, предшествовавшем декрету о закрытии и служившем как бы мотивировкой последнего, можно было найти только одну фразу, которую можно было бы признать некоторой причиной этой жестокой меры: «это будет предостережением для других», – заявлял министр.

Так как политика столь усердно преследовалась в печати, то, естественно, постепенно стала создаваться так называемая «литературная» пресса, в которой литературой занимались, впрочем, очень мало, зато много места уделялось сплетням, скабрезным анекдотам и пр. «То было время расцвета «хроники», то фривольной, то скандальной, то подслушивающей за дверьми, то прокрадывающейся в передние и даже в будуары, чтобы потом удовлетворять извращенное любопытство своих читателей». Этого рода «пресса» пользовалась особой симпатией правительства, которое освободило ее от всякой цензуры, как и от штемпельного сбора, благодаря чему она могла широко распространяться по всей стране. И если таким газетам приходилось иногда иметь дело с правосудием, то отнюдь не за политическое вольнодумство, а за слишком откровенное описание нравов светского и придворного общества второй империи. Вкусам и запросам этого-то общества и отвечала подобная пресса, которую «необходимо было читать, чтобы быть au courant того, что говорилось и делалось в элегантных салонах, чтобы знать, какие новые костюмы появлялись в Булонском лесу, что происходило на сенсационных premières в театрах, на придворных балах, на охотах в Компьень и в Фонтэнебло»...

  

Небывалый промышленный расцвет 1850-х годов, успехи Наполеона в области международной политики, продолжающееся недоверие друг к другу различных партий, последовательно павших в период, предшествовавший государственному перевороту, – все это придавало империи вид прочного режима, которому, казалось, долго не могло угрожать никакой опасности. Вся крупная и средняя буржуазия, довольная блестящим расцветом промышленности и торговли, приписывала это не кому иному, как Наполеону, которому она, сверх того, была признательна и за то, что он спас ее от надвигавшегося за февральской революцией кошмара; довольна была и значительная часть мелкой буржуазии, в особенности в столице, потому что «шел commerce», потому что в Париже празднества сменялись празднествами, отчего «commerce» шел еще лучше. Рабочие получали хорошую заработную плату и, кроме того, относились с полным недоверием к радикалам и республиканцам, которые в страшные июньские дни отдали их в жертву реакции. В оппозиции оставались, таким образом, небольшие группы республиканцев – с одной стороны, легитимистов и орлеанистов – с другой, группы, наиболее деятельные члены которых находились за границей или в ссылке, или под тесным надзором полиции, лишенные массы, лишенные последователей, а потому способные в лучшем случае лишь на заговоры, которые один за другим легко раскрывались полицией.

Но вот начался хлопчатобумажный кризис, промышленный расцвет заменился «заминкой», «commerce» перестал «идти», стало расти число безработных рабочих, – и всеобщее довольство сменилось всеобщим недовольством, сперва глухим и смутным, а потом все более резким и сознательным. Против Наполеона еще не было определенной политической силы, но многие симптомы заставляли думать, что сознание такой силы – вопрос близкого будущего. Император понял, что лучше заблаговременно сделать некоторые уступки возникающей оппозиции, но у деспотических режимов в таких случаях именно на уступки не хватает ни силы, ни умения, – им кажется, что уступками они обнаружат малодушие и бессилие, между тем как опыт показывает, что, наоборот, лишь уверенная в себе власть в состоянии делать своевременные и необходимые уступки «духу времени», выражающемуся в требованиях оппозиции.

Так было и в этот раз с правительством Наполеона III. Разрешив сенату и законодательному корпусу вотировать ежегодно адрес в ответ на тронную речь императора и постановив, что отныне в «Journal Officiel» будут печататься стенографические отчеты заседаний обеих палат (причем частным газетам разрешалось только либо воспроизводить целиком стенографический отчет, либо печатать официальные протоколы, составляемые под руководством президентов обеих палат), что представляло собою первый шаг к восстановлению парламентского режима, Наполеон исчерпал все «либеральные усилия», на которые он сейчас был способен. Разумеется, эти ничтожные подачки никого удовлетворить не могли. В законодательном корпусе постепенно образовалась «третья партия» – между правой, сторонницей status quo, и непримиримой левой, требовавшей республики, которая все настойчивее требовала ряда либеральных реформ. Рабочий класс, который, под влиянием продолжавшегося промышленного кризиса, все более волновался и организовывался пока еще только на почве чисто профессиональных требований, постепенно примирялся с радикалами и буржуазными республиканцами, что обнаружилось в целом ряде уличных демонстраций, на которых выступали рядом учащаяся молодежь, рабочие и некоторые деятели 1840-х и 1850-х годов. Это примирение сказалось в особенности на выборах 1863 г., когда в Париже прошел весь лист оппозиции, а в провинции избрано было около 45 депутатов «третьей партии». В прессе стали слышаться независимые голоса, не робевшие, несмотря на жестокие преследования. Во всем видно было, что власть начинает теряться, а оппозиция становится все прочнее, все решительнее, и, несмотря на это, правительство не могло не разрешать новых оппозиционных газет, в то же время всячески преследуя существующие.

Но я пишу не политическую историю второй империи и потому не буду останавливаться на подробностях загоревшейся борьбы. Известно, что Наполеон, все более теряя почву под ногами, решил сделать империю «конституционной» и «либеральной». Первым шагом его в этом смысле был его известный манифест от 19 января 1867 г., в котором он, среди других обещаний, заявил, что необходимо «уничтожить дискреционную власть правительства» в области печати, изъять печать из-под административных воздействий и передать рассмотрение всех правонарушений в области печати трибуналам исправительной полиции. Итак, то, что считалось проявлением крайней реакции во время обеих реставраций и июльской монархии, служило торжественным предзнаменованием либерализма в конце второй империи!

Но даже и эта ничтожная реформа встретила жестокую оппозицию среди депутатов правой, которые желали показать себя plus impérialistes que l'empereur lui-mĸme, и понадобилось полтора года, чтобы обещание Наполеона было осуществлено в форме действующего закона (1 июля 1868 г.). А между тем новый закон, в сущности, сохранял в силе весь прежний режим печати, изменив его лишь в двух – правда, довольно существенных – пунктах: отменялось предварительное разрешение правительства на создание новых политических органов и вводился суд исправительной полиции в тех случаях, в которых раньше распоряжался административный произвол.

Главным нововведением была, конечно, отмена предварительного разрешения, которой оппозиция широко воспользовалась: менее чем за год после издания нового закона создано было в одном только Париже сто сорок новых газет. Но зато и правительство жестоко применяло к оппозиционной печати все предписания закона: в течение семи лишь месяцев после его издания трибуналы исправительной полиции вынесли газетам 64 обвинительных приговора в общей сложности на 66 месяцев тюремного заключения и свыше 120000 франков штрафа.

Среди вновь созданных газет особенно громкой известностью пользовалась «La Lanterne» Анри Рошфора. Это была, в сущности, не газета и не журнал, а ряд злых памфлетов, в которых высмеивались не только министры и власть имущие, но и сам император. Были газеты, составлявшиеся несравненно более талантливо и содержательно, были и революционные памфлеты, более талантливые, проникнутые куда более глубоким пониманием политического положения и требований момента, но одни издавались за границей и проникали в страну в небольшом числе, а другие говорили эзоповским языком и лишь в исключительных случаях позволяли себе атаковать того или другого приближенного императора. Рошфор же дерзал и, борясь сам с режимом, показывал всем, что с ним бороться можно, что люди уже борются. И маленький красный журнальчик, не блиставший особенно ни формой, ни содержанием, до того переполненный одними лишь мелкими анекдотами, что в настоящее время скучно прочесть подряд две его страницы, в то время, по свидетельству историка, прямо изменил политическое положение: борьба стала открытой, резкой, прямой. Известно, что, после нескольких номеров, Рошфор был приговорен к 13 месяцам тюремного заключения и 10000 франкам штрафа. Рошфор бежал в Бельгию, где продолжал издавать свои еженедельные памфлеты, которые пользовались таким огромным успехом среди всех слоев населения, что тайная перевозка их в страну и тайное распространение стало весьма прибыльным делом.

Жестокую борьбу с правительством вели также «L'Electeur», в котором работали, главным образом, Жюль Фавр и Жюль Ферри; «Le Réveil» Дельклюза, Ранка и др.; «Le Rappel» Виктора Гюго, его сыновей и ближайших друзей и, наконец, «La Marseillaise» после возвращения Рошфора и избрания его депутатом. Разумеется, правительство усиливало жестокости, но и тон оппозиционной прессы становился все более резким и решительным, причем от явно революционной печати иногда не отставали и более умеренные органы, как «Le Temps». «Le Siècle», «Le Journal de Paris» и др. Так было, например, в известном деле с подпиской на памятник убитому на баррикаде во время государственного переворота Луи-Бонапарта Бодену.

Но своего апогея борьба печати против бонапартовского режима достигла после предательского убийства Пьером Бонапартом присланного к нему секундантом молодого журналиста, Виктора Нуара. На следующий день после этого убийства в «Marseillaise» появилась, за подписью Анри Рошфора, заметка-воззвание, в которой, между прочим, было сказано: «Я имел слабость думать, что какой-нибудь Бонапарт может быть чем-нибудь другим, кроме как убийцей. Я смел воображать, что лояльная дуэль возможна в этой семье, в которой убийство и западня в традиции и обычае... Вот уже восемнадцать лет, как Франция находится в окровавленных руках этих бандитов... Французский народ, неужели же ты в самом деле не находишь, что пора положить этому конец?» Правительство стало, понятно, еще более преследовать журналистов. Не только Рошфор, но и все сотрудники его газеты были арестованы, один за другим, после чего сама газета прекратила свое существование; другие газеты конфисковывались с первого же своего номера; тюрьма Сент-Пелажи, в которой обыкновенно содержались журналисты и политические преступники, была переполнена; процессы сменялись процессами, в особенности в течение февраля, марта, апреля и мая 1870 года...

«Когда отношения между правительством и прессой, – говорит по этому поводу историк второй империи Таксиль Делор, – доходят до такого положения, что критика вырождается в провокацию, а законное возмездие превращается в жестокое преследование, почти всегда происходит так, что пресса крепнет в борьбе, между тем как правительство, как бы оно ни было сильно, слабеет. Впрочем, газеты доходят до такой степени резкости, какую можно было видеть в конце империи, лишь тогда, когда их подталкивает политическое положение страны».

Последнюю крупную услугу оказала печать в деле борьбы с режимом Бонапарта во время плебисцита 1870 г. Хотя Наполеон получил огромное число голосов, но именно благодаря энергичной агитации, в которой пресса принимала живое участие, императорский режим не получил той моральной поддержки, которую он ожидал от плебисцита. И он ринулся в военную авантюру, которая привела к революции 4 сентября, заслуженно названной некоторыми историками «революцией презрения» (Révolution du mépris)...

26. Парижская Коммуна и печать Наполеоном III были все недовольны, и он решил, что война все исправит (гений). В июле 1870 началась франко-прусская война. Под Седаном франц. армия потерпела ужасное поражение. Наполеон 3 сдал без боя 83-тыс. армию. Возмущенные парижане вышли на улицы. Восстание переросло в революцию, в результате которой была свергнута Вторая империя и провозглашена Третья республика. В Париже установилась власть рабочих и солдат Национальной гвардии – Парижская Коммуна. Первыми действиями ЦК Национальной гвардии были захват легитимистской Фигаро и бонапартистской Голуа. Эти репрессивные действия по отношению к двум крупным парижским консервативным газетам новая власть объясняла стремлением защитить республику и демократию. Облик прессы Парижской Коммуны определили два демократических и радикально-республиканских издания, выступивших на стороне коммунаров: газета талантливого писателя и известного общественного деятеля Жюля Валлеса «Кри дю Пёпль» (Глас народа) и газета Феликса Пиа «Ванжёр» (Мститель). В Кри дю пёпль Валлес обличал финансовую плутократию, требовал переустройства общества на справедливых началах, поддерживал забастовки рабочих, выступал против колониальных авантюр французского правительства. Он был членом Парижской Коммуны и считал себя свободным солдатом без номера на фуражке. Валлес, будучи сторонником абсолютной и неограниченной свободы прессы, протестовал против запрещения властями Коммуны «Голуа» и «Фигаро». В газетах Коммуны печатались не только воззвания, публицистические статьи, постановления ЦК Национальной гвардии, а художественные произведения: многочисленные сатирические и юмористические стихотворения, пародии, шутливые или эпиграммы. 20 апреля газета «Журналь оффисьель» публикует один из основных программных документов Парижской Коммуны — декларацию к французскому народу, в которой подчеркивалось, что Коммуна не хочет «разрушить единство Франции», а добивается лишь уничтожения , бюрократизма, эксплуатации, ажиотажа, монополий, привилегий — всего того, чему пролетариат обязан своим рабством, а родина — своими бедствиями и страданиями». Верные идеалам свободы, коммунары провозглашали в первом номере Журналь оффисьель: «Республиканские власти столицы хотят заставить уважать свободу печати так же, как и все другие свободы. Они надеются, что все газеты поймут, что их главная обязанность заключается в безусловном уважении Республики, в правде, справедливости и искренности, которые будут поставлены под полную защиту». Далеко не все республиканские газеты поддержали коммунаров. 21 марта 1871 г. 28 республиканских газет публикуют обращение к избирателям, которые должны были избрать парижскую городскую управу, не приходить на выборы. В ответ на подобный демарш на следующий день в «Журналь офисьель» появляется предупреждение Центрального Комитета Национальной гвардии, в котором говорилось, что хотя ЦК и уважает свободу прессы, он намерен заставить уважать решения представителей парижан. За предупреждением последовали гонения на прессу. 4 апреля 1871 г. были запрещены три парижские газеты. 18 апреля закрыты еще четыре периодических издания. Через несколько дней на заседании ЦК Национальной гвардии один из его членов заявил: «Во время войны достаточно иметь лишь одну газету — Журналь офисьель. Журналь офисьель, стала официальным печатным органом Парижской Коммуны. В газете сотрудничали многие известные писатели, художники, политики: Эдуард Порталис, Жан-Батист Клеман, Гюстав Курбе, Эдуард Вайак, Шарль Лонге. Каждый номер состоял из двух частей: официальной и неофициальной. В официальной части печатались манифесты, воззвания Центрального комитета, декреты, постановления, приказы и т. д. Неофициальная часть содержала статьи политического и полемического характера, новости из-за границы, информацию из провинций, парижскую хронику, информацию о материалах, напечатанных в других газетах, и выдержки из них. Когда версальцы входили в Париж в мае 1871 г., в Журналь офисьель, было опубликовано воззвакие Комитета общественного спасения, призывавшее парижан с оружием в руках защищать республику, Коммуну и свободу. 28 мая 1871 г., после недели баррикадных боев, Парижская Коммуна была разгромлена, начались белый террор, жестокие преследования и казни коммунаров. 31 октября 1871 г. газета «Раппель», публикует открытое письмо В. Гюго из эмиграции, в котором он призывал к амнистии коммунаров. Правительство Тьера не вняло призыву великого писателя: комиссия выносила один смертный приговор за другим. Республиканская пресса выступила с критикой Комиссии. Тогда правительство запросило у палаты депутатов разрешение подвергнуть наказанию строптивые газеты. Разрешение было получено. Главный редактор газеты «Права человека» Жюль Гед был приговорен к 8 месяцам тюрьмы и штрафу в 2000 франков. На каторжные работы были сосланы многие журналисты и литераторы, бывшие члены Парижской Коммуны или поддержавшие ее (Рошфор, Бланки, Луиза Мишель и др.). Кратко: Наполеоном 3 были все недовольны, и он решил, что война все исправит (гений). В июле 1870 началась франко-прусская война. Под Седаном франц. армия потерпела ужасное поражение. Наполеон 3 сдал без боя 83-тыс. армию. Возмущенные парижане вышли на улицы. Восстание переросло в революцию, в результате которой была свергнута Вторая империя и провозглашена Третья республика. В Париже установилась власть рабочих и солдат Национальной гвардии – Парижская Коммуна. Первыми действиями ЦК Национальной гвардии были захват легитимистской Фигаро и бонапартистской Голуа. Эти репрессивные действия по отношению к двум крупным парижским консервативным газетам новая власть объясняла стремлением защитить республику и демократию. Облик прессы Парижской Коммуны определили два демократических и радикально-республиканских издания, выступивших а стороне коммунаров: газета талантливого писателя и известного общественного деятеля Жюля Валлеса «Кри дю Пёпль» (Глас народа) и газета Феликса Пиа «Ванжёр» (Мститель). В Кри дю пёпль Валлес обличал финансовую плутократию, требовал переустройства общества на справедливых началах, поддерживал забастовки рабочих, выступал против колониальных авантюр французского правительства. Верные идеалам свободы, коммунары провозглашали в первом номере Журналь оффисьель: «Республиканские власти столицы хотят заставить уважать свободу печати так же, как и все другие свободы. Они надеются, что все газеты поймут, что их главная обязанность заключается в безусловном уважении Республики, в правде, справедливости и искренности, которые будут поставлены под полную защиту». Далеко не все республиканские газеты поддержали коммунаров. 21 марта 1871 г. 28 республиканских газет публикуют обращение к избирателям, которые должны были избрать парижскую городскую управу, не приходить на выборы. В ответ на подобный демарш на следующий день в «Журналь офисьель» появляется предупреждение Центрального Комитета Национальной гвардии, в котором говорилось, что хотя ЦК и уважает свободу прессы, он намерен заставить уважать решения представителей парижан. За предупреждением последовали гонения на прессу. 4 апреля 1871 г. были запрещены три парижские газеты. 18 апреля закрыты еще четыре периодических издания. Через несколько дней на заседании ЦК Национальной гвардии один из его членов заявил: «Во время войны достаточно иметь лишь одну газету — Журналь офисьель. Журналь офисьель, стала официальным печатным органом Парижской Коммуны. В газете сотрудничали многие известные писатели, художники, политики: Эдуард Порталис, Жан-Батист Клеман, Гюстав Курбе, Эдуард Вайак, Шарль Лонге. Каждый номер состоял из двух частей: официальной и неофициальной. В официальной части печатались манифесты, воззвания Центрального комитета, декреты, постановления, приказы и т. д. Неофициальная часть содержала статьи политического и полемического характера, новости из-за границы, информацию из провинций, парижскую хронику, информацию о материалах, напечатанных в других газетах, и выдержки из них. Когда версальцы входили в Париж в мае 1871 г., в Журналь офисьель, было опубликовано воззвание Комитета общественного спасения, призывавшее парижан с оружием в руках защищать республику, Коммуну и свободу. После разгрома Коммуны 28 мая 1871 г., после недели баррикадных боев, начались белый террор, жестокие преследования и казни коммунаров. Реакционная буржуазная пресса возвращается в Париж.

27. закон о печати 1881 года – путь к свободе французской печати.

Монархическая реакция была, наконец, окончательно сокрушена. Республика восторжествовала. Одним из первых ее начинаний в области законодательства было решение кодифицировать все законы о печати, рассеянные в самых различных законодательных актах, в одном законе, который окончательно освятил бы полную свободу печати. Эта подготовительная работа длилась почти три года и закончилась изданием закона 29 июля 1881 г., который один историк справедливо называет «настоящим памятником в честь свободы печати» и который, с некоторыми изменениями, до настоящего времени регулирует положение печати во Франции. Мы изложим здесь главные статьи этого закона, относящиеся к периодической печати.

Основой закона 29 июля является полное устранение всяких предварительных мероприятий, так или иначе ограничивающих публичное выражение мнения в какой угодно форме (за исключением театральной сцены, которая регулируется особыми правилами) – в форме ли книги, газеты, журнала, афиши, гравюры и пр., и пр. Закон лишь регулирует, нисколько не ограничивая ее, эту свободу выражения и сообщения обществу своего мнения.

Регламентация типографского дела и книгоиздательства занимает всего 4 коротеньких параграфа и может быть резюмирована в нескольких словах: типографское дело и книгоиздательство свободны, на каждой, выпущенной в свет печатной вещи должны быть помечены имя и местожительство типографа; два экземпляра ее должны быть представлены для национальных коллекций.

Несколько сложнее глава, касающаяся специально периодической печати, но и она состоит всего из десятка необыкновенно ясно и точно составленных статей. «Всякая газета или другое периодическое издание могут быть издаваемы без предварительного разрешения и без всякого залога, после заявления, предписываемого статьей 7-й», – сказано в 1-м параграфе этой главы (1-й параграф, статья 5). А эта 7-я статья предписывает, что перед тем, как приступить к изданию газеты, издатель должен представить прокурору республики заявление, в котором должны быть указаны: название газеты, срок ее выхода, имя и адрес типографа, имя и адрес жерана, который обязательно должен быть в каждой газете. Коли мы прибавим к этому, что при выпуске каждого номера газеты или другого периодического издания должны быть представлены два подписанные жераном экземпляра прокурору республики и в министерство внутренних дел (в провинции и в городах, где нет прокуроров, – в местную мэрию), то мы исчерпаем все формальности, которые должны быть соблюдены лицом или группой лиц, желающих создать орган, чтобы высказывать свои мнения о каких им угодно вопросах текущей жизни и сообщать эти мнения своим согражданам, причем никто не имеет права ставить им в этом отношении и какие бы то ни было препятствия. Но, предоставляя такую широкую свободу публицистам, закон обязан оградить интересы граждан, которые при этом могут страдать. Поэтому каждое лицо, названное или указанное в данной газете, имеет право ответить, и редакция обязана напечатать его ответ не позже, чем через три дня, на том же месте и тем же шрифтом, где и каким напечатана была вызвавшая его статья. Редакция также обязана напечатать во главе издания, в ближайшем номере, поправку всякого агента публичной власти по поводу действий по его должности, эта поправка не может превышать двойного размера статьи, на которую она отвечает. Переходя к карательной стороне закона 29 июля 1881 г., необходимо отметить прежде всего, как самое важное его нововведение, что для французского законодателя совершенно не существует «преступных мнений», т.е. именно того, на почве чего могут создаваться так называемые «procès de tendance». Французский закон не карает так называемых «нападок» на основы государственного строя: на конституцию, на принцип народного суверенитета, на всеобщее избирательное право; он не карает «нападок» на существующие законы, на свободу религии, на семью, на собственность; он не знает преступления, называемого «возбуждением к ненависти и к презрению правительства» или «оскорблением публичной или религиозной морали». Когда обсуждались соответствующие статьи закона, некоторые республиканцы требовали, чтобы закон карал всякое нападение на принцип республики и ее основы; республика, говорили они, не может позволить, чтобы ее могли безнаказанно оскорблять, она имеет право жить и, следовательно, имеет право заставить уважать себя; разрешением нападать на республику и оскорблять ее подготовят лишь ее падение и т.д. Победа досталась противникам этих опасений, среди которых первое место занимали Мадье де Монжо и Клемансо. «Республика, – возражали они, – может жить только свободой и должна научиться верить в свои силы. В стране, которая действительно хочет сама управлять собой, право критики и обсуждения действий правительства должно быть полным и ненарушимым. Конечно, было бы желательно, чтобы республику нельзя было оскорблять. Но так как нет никакой возможности точно определить, когда критика становится оскорбительной, указать, где кончается обсуждение и где начинается нападение, то приходится по необходимости установить или безнаказанность оскорбления, или правительственный произвол. Еще старик Ройе-Коллар сказал, что в области законодательства о печати «нет выхода между следующими двумя положениями: безнаказанность и произвол». Монархическое правительство может выбрать произвол, но правительство республиканское должно высказаться за безнаказанность... Впрочем, правительству, основанному на всеобщем избирательном праве, нечего опасаться этой безнаказанности, – оно, прежде всего, должно полагаться на общественное мнение, которое, конечно, лучше всего отомстит за наносимые ему оскорбления. К тому же разве опыт не показал, что карательные законы никогда не были в состоянии спасти правительства, которые не были достаточно сильны, чтобы допускать всякую критику и презирать всякие оскорбления, а карательные законы не были ли бы еще более гибельны для республики, чем для всякого другого правительства?» – И к чести французского законодателя 1881 г. нужно отметить, что между произволом и безнаказанностью он предпочел выбрать последнее.

И теперь, после двадцатилетней практики неограниченной свободы критики, «нападений», «оскорблений» и пр. – приходится ли сожалеть об этом решении законодателя? На этот вопрос необходимо, без всякого колебания, ответить отрицательно. Что касается положительной стороны, положительного влияния неограниченной свободы печати, то вряд ли есть какая-нибудь надобность в настоящее время доказывать, что в этом отношении режим 1881 г. оказал неисчислимые услуги как государству в целом, так и частным интересам граждан; к тому же об этом мы будем отчасти говорить в последней главе нашего очерка. Но близорукие наблюдатели французской общественной жизни обыкновенно забывают положительное влияние неограниченной свободы критики и видят только те злоупотребления этой неограниченной свободой, образцы которых каждый день приносят нам «Libre Parole» Дрюмона, «L'Intransigeant» Рошфора, «L'Autorité» Кассаньяка и т.п. Да, конечно, известная часть печати, все более и более принижаясь и приспособляясь к грубым вкусам читателей, переходит легко от «нападений» на учреждения к нападкам на личности, их представляющие, и с течением времени «специализируется» именно на этом. Но разве кто-нибудь хоть на одну секунду поверит «Intransigeant» Рошфора, когда он утверждает, что Вальдек-Руссо давно продался Англии или Германии, что Камилль Пельтан подделывает чужие подписи на векселях, или Кассаньяку, когда он злобно заявляет, что «шлюху» («la gueuse» – так Кассаньяк неизменно называет республику на своем галантном аристократическом языке) держат в своих руках (т.е. стоят во главе правительства) беглые каторжники, отцеубийцы, поджигатели и т.д., что Жюль Гед или Поль Лафорг закоренелые преступники, достойные виселицы, или шантажисту Дрюмону, когда он чернит и грязнит все, что попадается ему под руку?!.. Нет, политически воспитанная публика знает цену этим людям и их «литературе», и если в толпе находятся еще, к сожалению, легковерные люди, способные поверить какому-нибудь Жюде, Дрюмону, Рошфору, то только свободой можно бороться против такого злоупотребления свободой, только свобода, по выражению одного французского историка, может залечивать раны, причиняемые свободой. Здесь как нельзя более верно приведенное выше положение Ройе-Коллара: законодательство в области печати должно выбирать между безнаказанностью и произволом. Попробуйте заставить замолчать каким-нибудь законом перечисленных выше «журналистов», – и другие, пользуясь вашим законом, зажмут рот убежденным писателям, для которых публицистика есть служение обществу. Но зачем же, может спросить читатель, позволять таким борзописцам клеветать? Конечно, очень легко было бы привлечь к ответственности и добиться осуждения Рошфора или Дрюмона, когда они заявляют, например, что Вальдек-Руссо продался Англии за сто тысяч франков или что Камилль Пельтан торгует фальшивыми векселями, но это значило бы унижать себя и унижать республиканское правительство, а главное – это значило бы создавать прецедент, которым другое, более реакционное правительство будет пользоваться для преследования своих политических врагов. И во Франции настолько считаются с последним соображением, что присяжные заседатели лишь в очень редких случаях выносят обвинительные вердикты привлекаемым правительством к суду журналистам. Поэтому и правительства решаются на судебное преследование лишь крайне редко, когда оно вызывается политической необходимостью; они знают, что атмосфера судебных преследований крайне неблагоприятна для их собственного существования, потому что ничто так не возбуждает и так не раздражает общественное мнение, как частые политические процессы. Только свободой можно бороться со злоупотреблением свободой в области печати, – в этом опыт истории одинаково убедил, кажется, все политические партии во Франции.

Вернемся, однако, к закону 29 июля 1881 г. Отметим прежде всего, статью 23 (глава IV, §1), по которой караются, как соучастники преступления, те, кто путем речей в публичных собраниях или путем публичного распространения письменных или печатных произведений прямо призывал виновника указанного преступления (убийство, грабеж или преступление против безопасности государства) к его совершению и если этот призыв вызвал его совершение; в такой же мере карается виновный, если призыв не возымел своего действия. Карается также оскорбление иностранных государей, их дипломатических представителей, президента республики, диффамация и оскорбление частных лиц и пр.

Если прибавим, что с этого момента каждый гражданин мог стать публичным продавцом или разносчиком газет, сделав о том простое заявление в префектуре или в мэрии, то мы исчерпаем все главные предписания этого важнейшего законодательного акта начала третьей республики.

  

Быть может, лучшим доказательством целесообразности закона 29 июля 1881 г. служит то, что ни формально, ни – особенно – на практике он почти не подвергался изменениям за все время своего существования, а за это время Франции пришлось пережить ряд острых общественно-политических столкновений (буланжизм, дело Дрейфуса и пр.), сопровождавшихся значительной перегруппировкой общественно-политических сил (разрыв между радикалами и оппортунистами, сближение последних с клерикально-монархической партией, сближение радикалов с появлявшейся на политической арене новой партией – социалистической), когда сменявшие друг друга министерства могли, в пылу борьбы, пожелать изменить закон о печати, чтобы, подобно прежним режимам, сделать ее орудием господства и преследования враждебных направлений.

Изменения, которые были внесены в закон 29 июля, в сущности, имели мало отношения к печати в собственном смысле слова, а поскольку они такое отношение действительно имели, они почти не применялись, ибо применения их (в особенности во время пребывания у власти реакционного министерства Мелина) всегда крайне враждебно встречались общественным мнением. Что же касается многочисленных предложений об ограничении в некоторых отношениях собственно свободы печати, предложений, которые почти каждый год вносились реакционерами то в палате депутатов, то в сенате, – то парламент принципиально отвергал их, иногда даже не желая входить в их обсуждение по существу.

Первое изменение, внесенное в закон 1881 г., было направлено против порнографической печати. Особенное развитие получила эта специальная «пресса» во время второй империи, которая, как мы видели в предыдущей главе, специально к ней благоволила. Удешевление бумаги и усовершенствование типографской техники дало еще больший толчок развитию порнографических газет. Появились предприниматели, для которых эта специальная пресса стала чрезвычайно выгодным делом. Особенный урожай был на нее в 1880 г., когда чуть не каждый месяц возникали все новые и новые «иллюстрированные» издания, специальная откровенность которых стала переходить всякие границы. Несмотря на то, что французы излишней pruderie никогда не грешили, прокурорский надзор, по жалобам многих читателей, решил привлекать такие «газеты» к судебной ответственности. Некоторые из них были в течение нескольких месяцев осуждены по 6–8 раз. В общем, за 4–5 месяцев «фабриканты порнографических газет» были приговорены почти к десятилетнему тюремному заключению и к уплате свыше 10000 франков штрафа. Но зато, по расчету Авенеля, они в этой «кампании» «заработали» свыше трехсот тысяч франков, с которыми они и уехали за границу, чтобы избавиться от тюрьмы и штрафов.

Законодатель 1881 г. позабыл подчинить достаточно строгой регламентации эту своеобразную печать, и едва только этот закон был опубликован, как посыпался новый дождь порнографических изданий. Тогда министр юстиции предложил выделить из специального закона 1881 г. так называемые «оскорбления добрых нравов», в какой бы форме они ни были произведены, и подвергнуть их действию общего уголовного права. Парламент, однако, отказался сделать, вслед за министром, такое обобщение, которое могло стеснить свободу печати, и остановился на следующем решении: оставив в компетенции закона о печати «оскорбления добрым нравам», производимые путем книг, афиш, рисунков, гравюр, живописи и изображений, он подверг действию общего уголовного права такие «оскорбления», производимые всяким другим путем. Истинная литература и истинное искусство, таким образом, нисколько не стеснены (закон 1881 г. дает им в этом отношении достаточно гарантий), а фабриканты порнографических изданий выделяются из семьи литераторов и художников и караются, как уголовные преступники.

В течение последующих десяти лет (указанный сейчас закон издан был 2 августа 1882 г.) парламент неизменно отвергал все предложения, клонившиеся к изменению режима печати. Понадобилось возрождение анархизма, в начале 1890-х годов ознаменовавшееся рядом бессмысленно-жестоких преступлений (вплоть до взрывов в частных домах, в ресторанах, переполненных пришедшей отдохнуть и развлечься публикой), с одной стороны, и воцарение реакции, вызванной разрывом между радикалами и оппортунистами и сближением последних с монархистами – с другой, чтобы палата депутатов согласилась изменить в некоторых пунктах режим печати. Я говорю о законах 12 декабря 1893 г. и особенно 28 июля 1894 г., известных под названием «разбойничьих законов» («lois scélérates»). Уже самое название их показывает, что законы эти встретили и в парламенте, и в стране ожесточенную оппозицию. И действительно, тогда все думали, что воцарявшаяся реакция желает, под предлогом борьбы с анархизмом, держать в своих руках всю оппозиционную печать и уничтожить, таким образом, главное орудие общественного контроля над ним. Быть может или, лучше сказать, весьма вероятно, что она прекрасно знала, что восстановит этим против себя все общественное мнение и сделает невозможным самое существование свое.

В общем, новые законы, направленные, по смыслу своего текста, против анархистов, дают право правительству в некоторых случаях подвергать привлекаемых к суду журналистов предварительному заключению, подвергать предварительной конфискации инкриминируемые произведения печати и, сверх того, усиливают наказания за известные преступления.

Но – повторяем – «разбойничьи законы», можно сказать, совсем не применяются на практике: за десять лет их существования они были частью применены всего 2–3 раза, да и то в самых исключительных случаях. Неограниченная свобода печати вошла в число тех учреждений во Франции, которые не оспариваются больше даже реакцией, необходимость которых сознается всей массой народной, и поэтому всякая попытка ограничить эту свободу встретила бы единодушный отпор всего населения, ибо, говоря словами Чернышевского, «если публика многочисленна и проникнута живыми стремлениями, нет в мире силы, которая могла бы остановить развитие печати, нет затруднений, которые не были бы побеждены требованиями общества». И – думается нам – в этих словах русского писателя заключается главный вывод, который можно сделать из рассказанной на предыдущих страницах истории французского законодательства о печати.

28. Эмиль де Жирарден и становление массовой прессы во Франции Июльская революция 1830 г. знаменовала собой победу буржуазии над дворянством. Луи-Филипп, этот король-буржуа находившийся во главе «акционерной компании», грабившей Францию, очень скоро сделался постоянным персонажем газетных карикатур и анекдотов, появляясь то в образе разжиревшего буржуа, то в облике глупого и толстого карнавального быка. Реакцией правительства был резкий поворот в сторону репрессивных мер. Если через неделю после Июльского восстания были освобождены журналисты, осужденные ранее за «политические преступления в печати», то еще через два месяца, в ноябре 1830 г. вышел закон, который гласил: «Всякое выступление против королевской чести и правового порядка трона будет караться тюремным заключением от З-х месяцев до 5-ти лет и штрафу от 300 до 6000 франков. Следующий закон, от 14 декабря 1830 г. обязывал управляющего газетой располагать полной залоговой суммой, записанной на его собственное, частное имя. Однако к этому времени рост числа газет и их тиража, вызванный революционным подъемом, уже успел вселить в журналистов веру в свои силы. Всего при Июльской монархии выходило около 700 газет и журналов — вдвое больше, чем при Реставрации, а их тираж вырос более чем на треть. Они довольно резко выступали против действий правительства и тут же становились жертвами репрессивных законов. В этих условиях большие возможности для оказания влияния на прессу получают биржевики. Через них правительство подкупало ту прессу, которая вела себя достаточно осторожно, чтобы не быть запрещенной. Постоянные правительственные субсидии получала, например, «Журналь де деба — орган буржуазии, а позднее и сохранявшая видимость независимости «Пресс» Эмиля Жирардена. Можно сказать, что технические и экономические масштабы прессы не соответствовали той роли, которую она призвана была играть в политической борьбе, к которой нарастающий интерес проявлял все более широкий круг граждан Франции. Пресса нуждалась в реформе и она получила ее, вполне в духе своего времени: в первую очередь это была финансовая реформа и автором ее был человек своего времени. Эмиль де Жирарден был порождением мира финансистов и деловых людей, не обрёмененных тяжестью политических принципов. В основе его плана лежал расчет. Газета приносит убытки, потому что расходы на каждый ее экземпляр превышают его розничную цену. Надо превратить газету в такое предприятие, которое, увеличивая объем продукции, снижало бы ее себестоимость. Из своего издательского опыта Жирарден уже знал, что число способных и желающих читать газету значительно превышает число способных купить ее. Снизив цену на подписку, можно расширить круг читателей и следовательно увеличить тираж. Однако тот же опыт показывал, что увеличение тиража в настоящих условиях может быть лишь ограниченным и пока не в состоянии покрыть всех издержек на издание газеты. Самой крупной статьей расходов был налог, так называемый гербовый сбор, составлявший более их половины. Поэтому, представляя в 1831 г. свой план главе правительства Казимиру Перье, Жирарден включил в него пункт об отмене налогов на газеты. На первый взгляд ею просьба выглядела наивной: слишком хорошо было известно, в каких отношениях находились правительство и печать, и трудно было ожидать, что правительство захочет облегчить положение газет, столь яростно его атаковавших. Однако Жирарден и здесь предложил свое успокоительное объяснение: правительству не следует опасаться появления новых газет, так как чем их будет больше, тем меньше будет влияние каждой из них в отдельности, ибо они нейтрализуют друг друга в конкурентной борьбе. Этот его довод не показался Перье убедительным, и Жирарден находит другой выход: часть расходов должна быть покрыта прибылью от платных объявлений. Помещение в газете таких объявлений практиковалось уже давно, но, чтобы плата за них была достаточной надо было заинтересовать клиентов более широкой аудиторией. А исходной точкой реформы Жирардена было увеличение тиража за счет снижения цены за подписку на газету. Так оформлялась идеи «дешевой газеты», но эта идея не была чисто умозрительной. Независимо отличных взглядов и убеждений Жирардена, его план объективно должен был строиться на необходимости «демократизации» читающей публики. И к этой необходимости он пришел в процессе своей издательской деятельности. Начав в 1828 г со скромного литературного еженедельника «Волер», двадцатидвухлетний Эмиль, внебрачный сын графа де Жирардена, развивает успех в 1829 г, основав как для двора, так и для простонародья журнал «Мод», где можно было видеть имена Жорж Санд, А. Дюма, Эжена Сю, Бальзака, но в основном заполненный рекомендациями по части моды. Первой его попыткой обратиться к более широкой аудитории и действовать в «духе времени» становится газета «Гард насьональ», которую он намеревался в интересах Июльской монархии сделать «связующей четыре миллиона граждан — элиту нации». Попытка была неудачной, но урок не прошел даром. Несколько приземлив полет своих притязаний, но в том же стремлении к завоеванию читателей, Жирарден основывает в 1831 г. еженедельный «Журналь де конэссанс ютиль», где за 4 франка в год (вместо обычных 15-ти) он на 32 страницах предоставлял «полезные знания» по вопросам политики, сельского хозяйства и торговли своим читателям, которым он таким образом намеревался одновременно разъяснять «их долг, право и выгоду». Как сразу выяснилось, необходимый читатель имелся. Менее чем через год журнал имел 132 тысячи подписчиков. Вдохновленный успехом, он выпускает «Альманак де Франс» за 1832 год тиражом 1 млн 300 тыс. Между тем, в 1836 г. он приступает к реализации своего главного, давно вынашиваемого плана: 1 июля выходит в свет первый номер ежедневной газеты «Пресс», годовая подписка на которую —40 франков — вдвое ниже, чем у всех других газет. Уверенность, с которой действовал Жирарден, нашла отражение в рекламном проспекте, выпущенном за месяц до выхода первого номера «Пресса. Досгигнув через шесть месяцев 10 тыс. подписчиков, «Пресс» выдвигается в первый ряд ежедневных газет... Вызов звучал и в программе «Пресс»: «Страсти, выгода, амбиция, ненависть, предубеждения, иллюзии, ложные теории и напрасные страхи — все это уже долгое время является предметом обычной эксплуатации, в отличие от нашей «Пресс» со стороны существующих газет, чтобы можно было пытаться сделать в этом отношении больше или лучше». Его главной задачей было представить свою газету в качестве органа, стоящего над другими изданиями. Первые же номера его новой газеты вызвали сразу буквально взрыв негодования, особенно если учесть, что успех «Пресс» грозил подорвать позиции конкурирующих газет, типа он «превращает высокую миссию журналиста в простую функцию торговца новостями». А ведь на первый взгляд содержание «Пресс» мало чем отличалось от ежедневного рациона ее конкурентов: передовая, отчет о парламентских дебатах, обзор печати, зарубежные новости и Внутренние события во Франции, фельетоны — романы с продолжением, периодические рубрики по вопросам литературы, живописи, экономики, разумеется, платные объявления. В чем действительно Жирарден старался превзойти других, так это в подборе литературных сотрудников. Гюго, Готье, Бальзак, Дюма, Планш, Скриб печатались с первых же номеров. В первые шесть месяцев число подписчиков достигло 10 тысяч, а вскоре и 20-ти. И все-таки в действиях Жирардена оказался один просчет. Дешевая газета и в самом деле приобрела широкий круг читателей, но ставка на нейтрального читателя оказалась ошибочной, да и сама нейтральность газеты, чаще всего оборачивалась консерватизмом. Другая газета, в точности следуя плану Жирардена, но четко придерживаясь оппозиции и антиклерикализма более отвечала настроениям широкой публики, которая все более чувствовала себя не просто читателем, но и участником происходящих событий, поэтому ее тираж обогнал Пресс на 15 тыс! Речь идет о газете Сьекль (по фр. это век), которую делал бывший компаньон Ж, Дютак. Общий тираж ежедневных газет Парижа все вырастал, спасибо Ж! В целом можно сказать, что идеи Жирардена не получили в период июльской монархии своего полного воплощения. НО пресса стала более популярной, она расширила круг читателей, но еще не стала массовой. Даже главный пункт его программы — платные объявления — еще не стали той рекламой, которая в последствии будет определять жизнеспособность газетного механизма. Однако с точки зрения самой журналистики, его пресса породила нововведение, которое сразу получило широкое распространение в газетах. Романы с продолжениями, называемые фельетонами, отныне становятся одной из привлекательных сторон ежедневной и другой периодики. Огромные очереди выстраивались у витрины редакции, чтобы, не теряя ни минуты, прочитать продолжение «Парижских тайн», публиковавшихся в 147 номерах «Журналь де деба». Известен случай, когда Эжен Сю, заключенный на две недели в тюрьму, был освобожден по распоряжению высших властей уже через сутки, так как отказывался писать продолжения «Парижских тайн» до выхода из тюрьмы. Кратко: рост числа газет и их тиража, вызванный революционным подъемом, уже успел вселить в журналистов веру в свои силы. Всего при Июльской монархии выходило около 700 газет и журналов — вдвое больше, чем при Реставрации, а их тираж вырос более чем на треть. Они довольно резко выступали против действий правительства и тут же становились жертвами репрессивных законов. Можно сказать, что технические и экономические масштабы прессы не соответствовали той роли, которую она призвана была играть в политической борьбе, к которой нарастающий интерес проявлял все более широкий круг граждан Франции. Пресса нуждалась в реформе и она получила ее, вполне в духе своего времени: в первую очередь это была финансовая реформа и автором ее был человек своего времени. Эмиль де Жирарден был порождением мира финансистов и деловых людей, не обрёмененных тяжестью политических принципов. В основе его плана лежал расчет. Газета приносит убытки, потому что расходы на каждый ее экземпляр превышают его розничную цену. Надо превратить газету в такое предприятие, которое, увеличивая объем продукции, снижало бы ее себестоимость. Из своего издательского опыта Жирарден уже знал, что число способных и желающих читать газету значительно превышает число способных купить ее. Снизив цену на подписку, можно расширить круг читателей и следовательно увеличить тираж. Однако тот же опыт показывал, что увеличение тиража в настоящих условиях может быть лишь ограниченным и пока не в состоянии покрыть всех издержек на издание газеты. Самой крупной статьей расходов был налог, так называемый гербовый сбор, составлявший более их половины. Поэтому, представляя в 1831 г. свой план главе правительства Казимиру Перье, Жирарден включил в него пункт об отмене налогов на газеты. На первый взгляд ею просьба выглядела наивной: слишком хорошо было известно, в каких отношениях находились правительство и печать, и трудно было ожидать, что правительство захочет облегчить положение газет, столь яростно его атаковавших. Однако Ж и здесь предложил свое успокоительное объяснение: правительству не следует опасаться появления новых газет, так как чем их будет больше, тем меньше будет влияние каждой из них в отдельности, ибо они нейтрализуют друг друга в конкурентной борьбе. Этот его довод не показался Перье убедительным, и Ж находит другой выход: часть расходов должна быть покрыта прибылью от платных объявлений. Помещение в газете таких объявлений практиковалось уже давно, но, чтобы плата за них была достаточной надо было заинтересовать клиентов более широкой аудиторией. А исходной точкой реформы Ж было увеличение тиража за счет снижения цены за подписку на газету. в 1836 г. он приступает к реализации своего главного, давно вынашиваемого плана: 1 июля выходит в свет первый номер ежедневной газеты «Пресс», годовая подписка на которую —40 франков — вдвое ниже, чем у всех других газет. Уверенность, с которой действовал Жирарден, нашла отражение в рекламном проспекте, выпущенном за месяц до выхода первого номера «Пресса. Достигнув через шесть месяцев 10 тыс. подписчиков, «Пресс» выдвигается в первый ряд ежедневных газет... И все-таки в действиях Ж оказался один просчет. Дешевая газета и в самом деле приобрела широкий круг читателей, но ставка на нейтрального читателя оказалась ошибочной, да и сама нейтральность газеты, чаще всего оборачивалась консерватизмом. Другая газета (Сьекль), в точности следуя плану Ж, но четко придерживаясь оппозиции и антиклерикализма более отвечала настроениям широкой публики, которая все более чувствовала себя не просто читателем, но и участником происходящих событий, поэтому ее тираж обогнал Пресс на 15 тыс. ГЛАВНОЕ, что было умно в расчетах Ж – были романы с продолжение, фельетоны.

33. К.Маркс и эволюция лозунга свободы печати Други, на консультации Шелятина сказала, что билеты 18, 19 и 20 – разговор по «Дебатам» Маркса; соответственно, просто необходимо прочитать текст – без этого никуда. Я нашла на сайте приемлемый пересказ «Дебатов» - на всякий случай. Плюс капелька истории и слов Шелястиной. Радикальный характер приобрели выступления М. на страницах «Рейнской газеты» («Rheinische Zeitung»), издававшейся в Кельне оппозиционными кругами прусской буржуазии. В мае 1842 М. опубликовал здесь первую статью, а с 15 октября стал одним из редакторов газеты. Основной работой Маркса на тему свободы печати является статья “Дебаты шестого рейнского ландтага”, которая была опубликована. В этой статье Маркс приводит своего рода протокол заседания ландтага, на котором обсуждался вопрос о свободе печати в Рейнской провинции Пруссии. И, анализируя выступления ораторов, Маркс делает определенные выводы и в итоге приходит к провозглашению своей политической программы по данному вопросу. Работа начинается с того, что Маркс опровергает точку зрения прусской газеты “Staats-Zeitung”, (“Штатс-Цайтунг”) которая уверяет, что современная прусская пресса совершенно свободна и государство вовсе не влияет на формирование общественного сознания. Маркс с этим совершенно не согласен и считает, что все, о чем пишет “Staats-Zeitung” не более чем ее невинное заблуждение, вызванное полным незнанием действительности. Далее Маркс начинает разбирать само заседание ландтага. Все выступающие в парламенте делятся на противников и сторонников свободы печати. Но с самого начала Маркс дает понять, что принципиальной разницы между этими группировками нет. В этом Маркс видит главную проблему, по которой свобода печати не существует в Пруссии на должном уровне. Корень зла заключается в том, что власть предержащие, коими являются депутаты сословного собрания, не нуждаются в этой свободе, не осознают того, что она необходима обществу: они никогда не знали свободу печати как насущную потребность. А происходит это по тому, что все они находятся еще в слишком сильной связи с прежними порядками, не могут оторваться от прошлого, когда узурпаторство и цензуру все воспринимали как должное.  Маркс считает, что сам факт существования цезуры опровергает свободу печати. Она противоестественна печати вообще. Цензура не может быть благодатной почвой для духовного развития общества и не может быть свойственна той или иной стране в силу особенностей ее национального развития.. Он соглашается с тем, что печать фиксирует все грехи народа и текущего времени, но это, по мнению Маркса, простительно, в отличие от преступлений цензуры, которые она совершает против нации, заглушая ее свободный голос. Затем он заявляет что свобода, над которой хоть в какой то мере осуществляется контроль, тоже не может считаться настоящей свободой. Если ландтаг будет решать, что публиковать можно, а что нельзя, то это будет таким же ограничением, как цензура. Во всем этом Маркс усматривает притеснение прав народа теми, кто стоит во главе государства, то есть господствующим классом.   Что касается различия между хорошей и дурной печатью, то Маркс полагает, что это разделение опять-таки выгодно противникам свободной печати. Они считают, что дурная печать - это печать, которая обращена к человеческим страстям, то есть способна пробуждать только темные силы в обществе; хорошая же печать - это печать, которая призвана сдерживать и укреплять это общество. Но по Марксу такое разделение - лишь предлог для существования ограничений свободы печати. В этом случае цензоры будут апеллировать к тезису о незрелости и несовершенстве человеческой природы, которую нужно держать в узде, чтобы не дать ей самовыражаться на страницах дурных газет. А так называемая хорошая печать в этом случае будет находиться под каблуком у власти. Эта подцензурная печать, которая со смирением подчиняется произволу властей, бесхарактерна и лицемерна. Она не отвечает своему прямому назначению. Такая печать просто помогает властям удерживать народ в узде.  Свобода печати, по Марксу, есть всегда. Но весь вопрос заключается в том, является ли она всеобщим достоянием? В странах, где господствует цензура, этой свободой могут пользоваться лишь избранные, а именно - правительство. Свобода же печати является одной из составляющих свободы вообще!!! Отсутствие свободы, по Марксу, - смертельная опасность для человека. Но с другой стороны, чем больше преград устанавливается на пути истинных мыслей, тем более основательными и отточенными они становятся, и рано или поздно выходят наружу, то есть на страницы печатных изданий (ср. с “Арепагитикой” Мильтона). Затем Маркс сравнивает закон о печати с законом о цензуре. Закон о печати карает злоупотребление свободой, он выражает право. Закон о цензуре - карает свободу как некоторое злоупотребление, он выражает бесправие. В конце Маркс, вновь вслед за Мильтоном, заключает, что закон о цензуре не возможен, так как он призван карать не проступки, а мнения, которые нельзя уничтожить. Свобода печати не должна превращаться в свободу промысла. Печать становится промыслом тогда, когда авторы произведений делают ее простым материальным средством. Смысл их работы сводится исключительно к зарабатыванию денег, причем только на чем-то одном. При этом писатели не ставят перед собой каких-либо высоких целей, не ощущают своей ответственности перед страной и народом. Утилитарный подход к печати уничтожает какую-либо истинную идейную направленность. К тому же при промысловой свободе, наиболее компетентные в той или иной сфере авторы становятся официально признанными и получают своего рода монополию на печатное слово. Такая свобода, по мнению Маркса, заслуживает цензуры. Маркс провозгласил принципиально новую составляющую лозунга свободы печати, а именно необходимость принятия закона о печати!!! Он считает, что в процессе развития каждого общества наступает такой момент, когда оно созревает для радикальных изменений в той или иной сфере своей жизни. И тогда тот пробел, который существовал до этого, необходимо заполнить соответствующим нововведением. Маркс полагает, что общество Германии на данный момент как раз готово для таких изменений, а именно для принятия закона о печати. Свобода, по Марксу, - высшая ценность - и за нее нужно сражаться не только копьями, но и топорами. Вообще о теории Маркса: в основе теории Маркса лежит революционно-классовая борьба. Маркс ратует за то, чтобы на смену капитализму пришел социализм, причем это должно произойти революционным путем. Пролетариат, по его мнению – самый прогрессивный класс общества. Поэтому, что касается свободы печати: свободным может быть лишь журналист, который стоит на этих позициях. "Новая рейнская газета"  Вступление (чуток об истории): в 1848 году по Западной Европе прокатилась революционная волна (февраль – революция во Франции, народное восстание в Милане; март – Венгрия, Вена, Берлин). До этого пресса Германии не имела свободы печати и вообще никакой свободы, но во время мартовской революции главный душитель свободы прессы в Европе, канцлер Меттерних, был вынужден уйти в отставку и покинуть Австрию. И европейская печать поспешила воспользоваться новой политической ситуацией, чтобы сбросить цензурные кандалы и сделать глоток свободы. Произошел подъем немецкой прессы, 3 марта 1848 каждому княжеству разрешено по своему усмотрению отменять цензуру и объявлять о свободе прессы, произошли некоторые послабления, которые привели к появлению многочисленных новых периодических изданий. В послемартовский период газеты перестали довольствоваться скромной ролью «вестника происшествий», они сделались «выразителями и распространителями общественного мнения… и носителями определенного политического миросозерцания – выразителями политических партий» (Саламон, Всеобщая история прессы). Основная часть: Ежедневная революционно-демократическая газета «Нойе Райнише цайтунг» («Новая Рейнская газета») Карла Маркса, выходившая в Кёльне в 1848-1849 годах, занимает особое место в немецкой политической журналистике послемартовского периода, она сыграла выдающуюся роль в сплочении всех демократических сил. Она быстро завоевала себе признание и за рубежом. Её страницы стали трибуной не только для немецкого, но и для европейского пролетариата. В состав редакционного комитета «Новой Рейнской газеты» вошли Фридрих Энгельс, талантливые немецкие поэты Георг Веерт и Фердинанд Фрейлиграт и др. Энгельс руководил всеми иностранными отделами газеты, курировал ее внешнеполитическую стратегию, военные вопросы. Георг Веерт возглавлял отдел фельетонов и сам часто писал острые политические фельетоны. Фейлинграт публиковал на страницах газеты свою политическую лирику. Политическая программа: “Единая, неделимая, демократическая немецкая республика и война с Россией”. Важнейшим пунктом политической программы газеты было объединение Германии как необходимая предпосылка ее быстрого социально-экономического и культурного развития на демократической основе. «Новая рейнская газета» выступала за такой вариант объединения, который обеспечил бы демократическое развитие Германии. Идеологи газеты отвергали идею объединения Германии как под прусским, так и под австрийским началом. Они видели Германию единой демократической республикой, каковой она сможет стать лишь после распада Пруссии и Австрии. (“Уничтожение прусского государства, распад австрийского, действительное объединение Германии как республики, - только такой могла быть наша революционная программа… и осуществить её можно было посредством войны с Россией”). Газета боролась с двумя лагерями мелкобуржуазной демократии: с северогерманским (желавшем демократического императора) и с южногерманским (за федеративную республику). В своей внешнеполитической стратегии газета выступала с резкой критикой монархической Англии, юнкерской Пруссии и царской России как оплота европейской абсолютистско-феодальной реакции. На страницах газеты были представлены различные жанры: статья, информационная заметка, рецензия, корреспонденция, фельетон, обзор печати. Часто авторами статей, международных обзоров и литературных рецензий выступали Маркс и Энгельс. Из крупных работ на страницах «Новой рейнской газеты» были опубликованы «Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 г.» Маркса и «Крестьянская война в Германии» Энгельса. «Новая рейнская газета» регулярно печатала материалы о рабочем движении в Германии и революционном и рабочем движении в других странах (например, она приветствовала июньское восстание парижских рабочих и с негодованием писала о жестоком его подавлении генералом Кавеньяком). Газета неизменно выступала за свободу прессы, в поддержку преследуемых демократических изданий и их журналистов. Она раскритиковала закон о печати, подготовленный одним из руководителей правительства Ганземаном. Проект предусматривал, по существу, восстановление цензуры для демократической прессы, усиление репрессивных мер против оппозиционных газет и журналов. Вместе в тем одним из важнейших направлений деятельности «Новой рейнской газеты» была критика охранительной, консервативной и реакционной немецкой прессы. В отделе «Тупость немецких газет» давалась подборка, часто даже без комментариев, цитат из разных газет, представляющая собрание стилистических «перлов» и откровенных глупостей. Особенно доставалось газете «Крестовая рыцарша», о которой «Новай рейнская» писала, что ее делали «провалившиеся на экзаменах студенты, неудачливые лейтенанты». “У нас были одни только презренные противники, и мы относились ко всем им, без исключения, с крайним презрением”. Издевались над всеми: над монархией, дворянством, мартовскими министрами, Франкфуртским и Берлинским собраниями. Разоблачали слабость, нерешительность, бесполезность собраний, с их пустыми речами и резолюциями. Из-за резкого тона статей 19 мая 1849 «Новая рейнская газета» была закрыта по приказу прусских властей, последовал приказ о высылке Маркса из Пруссии как иностранца. Весь текст последнего номера газеты был напечатан красной краской. Газету открывало стихотворение Фрейлиграта «Прощальное слово «Новой рейнской газеты»»: «…И час пробьет, и, воскреснув, тогда / Вернусь к вам живая опять я». «Новая рейнская» стала массовой народной газетой революционно-демократического характера, выработавшей свой стиль, отличительными чертами которого были ясность и сжатость изложения в сочетании с публицистической страстностью, иронией, сарказмом и другими приемами сатирического изображения своих политических противников. Маркс продолжил свою публицистическую деятельность в качестве лондонского корреспондента американской газеты «Нью-Йорк дейли трибьюн» и многих других изданий.

. К.Маркс "Заметки о новейшей прусской цензурной инструкции" Образцом ранней публицистика К. Маркса может служить «Заметки о новейшей прусской цензурной инструкции» (1843) первая публицистическая работа Маркса, написанная в 1842 г. Поводом к ее написанию служила новая цензурная инструкция прусского правительства от 24 декабря 1841 г., которая при своей внешней якобы озабоченности ограничением свободы слова, по существу, усиливала цензурный гнет на прусскую периодическую печать. В этой статье Маркс демонстрирует глубину и тонкость анализа, умение видеть явление в широком историко-культурном контексте, показывать его в развитии и присущих ему противоречиях.  «Но если цензоры вполне годились для дела, а негодным был закон, зачем в таком случае вновь призывать его на помощь для борьбы против того зла, которое он сам же и породил?» «По этому закону, а именно по статье 2-й, цензура не должна пре¬пятствовать серьёзному и скромному исследованию истины, не должна подвергать писателей неподобающим стеснениям, не должна мешать сво¬бодному обращению книг на книжном рынке». Если скромность составляет характерную особенность исследования, то это скорее признак боязни истины, чем боязни лжи. Скромность — это средство, сковывающее каждый мой шаг вперёд. Она есть предписанный свыше исследованию страх перед выводами, она — предохранительное средство против истины. Закон ставит ударение не на истине, а на скромности и серьёзности. Итак, всё здесь наводит на размышления — всё то, что говорится о серьёзности, скромности и прежде всего об истине, за неопределённой широтой которой скрывается очень определённая, очень сомнительного свойства истина…………. Я сначала хотела сделать 19 билет, но Наташа ( спасибо тебе!) напомнила, что не надо, а если что, то у нее в билете краткий пересказ есть этих заметок. . К.Маркс "Дебаты шестого рейнского ландтага" В связи со сложившейся политической ситуацией в Германии в 40х годах, появилась необходимость в издании, которое могло бы отражать интересы народа. Таким изд. стала «Рейнская газета». Первый номер вышел 1 янв. 1842г, был издан группой либеральной буржуазии. Издатели старались привлечь внимание читателя за счет публикаций известных литераторов и журналистов. В мае того же года была опубликована первая статья Карла Маркса – «Дебаты шестого рейнского ландтага о свободе печати и об опубликовании протоколов словесного собрания». Именно в этой статье Маркс рассматривает непосредственно проблему свободы печати в Германии с точки зрения отношения к ней социальных групп. В этой статье Маркс приводит своего рода протокол заседания ландтага, на котором обсуждался вопрос о свободе печати в Рейнской провинции Пруссии. И, анализируя выступления ораторов, Маркс делает определенные выводы и в итоге приходит к провозглашению своей политической программы по данному вопросу. Свою статью Карл Маркс начинает со вступления, в которой он говорит о судьбе прусской газеты «Staats-Zeitung». Маркс опровергает точку зрения прусской газеты “Staats-Zeitung”, (“Штатс-Цайтунг”) которая уверяет, что современная прусская пресса совершенно свободна и государство вовсе не влияет на формирование общественного сознания. Маркс с этим совершенно не согласен и считает, что все, о чем пишет “Staats-Zeitung” не более чем ее невинное заблуждение, вызванное полным незнанием действительности. Автор впервые поднимает вопрос о том, какую пользу приносит обществу большая свобода по отношению к цензуре. Он говорит, что «первым необходимым условием свободы является самопознание, самопознание же невозможно без признаний». Маркс говорит, что дебаты о свободе печати выделяются из всех дебатов рейнского ландтага тем, что в данном случае разница между изложением мнений противников и защитников свободы печати достаточно велика. Главная проблема защитников печати в том, что они не чувствуют, не ощущают этой свободы.  Маркс начинает разбирать само заседание ландтага. Все выступающие в парламенте делятся на противников и сторонников свободы печати. Но с самого начала Маркс дает понять, что принципиальной разницы между этими группировками нет. В этом Маркс видит главную проблему, по которой свобода печати не существует в Пруссии на должном уровне. Корень зла заключается в том, что власть предержащие, коими являются депутаты сословного собрания, не нуждаются в этой свободе, не осознают того, что она необходима обществу: они никогда не знали свободу печати как насущную потребность. А происходит это по тому, что все они находятся еще в слишком сильной связи с прежними порядками, не могут оторваться от прошлого, когда узурпаторство и цензуру все воспринимали как должное.   Маркс считает, что сам факт существования цезуры опровергает свободу печати. Она противоестественна печати вообще. Цензура не может быть благодатной почвой для духовного развития общества и не может быть свойственна той или иной стране в силу особенностей ее национального развития.. Он соглашается с тем что печать фиксирует все грехи народа и текущего времени, но это, по мнению Маркса, простительно, в отличие от преступлений цензуры, которые она совершает против нации, заглушая ее свободный голос. Затем он заявляет что свобода, над которой хоть в какой то мере осуществляется контроль, тоже не может считаться настоящей свободой. Если ландтаг будет решать, что публиковать можно, а что нельзя, то это будет таким же ограничением, как цезура. Во всем этом Маркс усматривает притеснение прав народа теми, кто стоит во главе государства, то есть господствующим классом.  Что касается различия между хорошей и дурной печатью, то Маркс полагает, что это разделение опять-таки выгодно противникам свободной печати. Они считают, что дурная печать - это печать, которая обращена к человеческим страстям, то есть способна пробуждать только темные силы в обществе; хорошая же печать - это печать, которая призвана сдерживать и укреплять это общество. Но по Марксу такое разделение - лишь предлог для существования ограничений свободы печати. В этом случае цензоры будут апеллировать к тезису о незрелости и несовершенстве человеческой природы, которую нужно держать в узде, чтобы не дать ей самовыражаться на страницах дурных газет. А так называемая хорошая печать в этом случае будет находиться под каблуком у власти. Эта подцензурная печать, которая со смирением подчиняется произволу властей, бесхарактерна и лицемерна. Она не отвечает своему прямому назначению. Такая печать просто помогает властям удерживать народ в узде.   Свобода печати, по Марксу, есть всегда. Но весь вопрос заключается в том, является ли она всеобщим достоянием? В странах, где господствует цензура, этой свободой могут пользоваться лишь избранные, а именно - правительство. Свобода же печати является одной из составляющих свободы вообще!!! Отсутствие свободы, по Марксу, - смертельная опасность для человека. Но с другой стороны, чем больше преград устанавливается на пути истинных мыслей, тем более основательными и отточенными они становятся, и рано или поздно выходят наружу, то есть на страницы печатных изданий (ср. с “Арепагитикой” Мильтона). Затем Маркс сравнивает закон о печати с законом о цензуре. Закон о печати карает злоупотребление свободой, он выражает право. Закон о цензуре - карает свободу как некоторое злоупотребление, он выражает бесправие. В конце Маркс, вновь вслед за Мильтоном, заключает, что закон о цензуре не возможен, так как он призван карать не проступки, а мнения, которые нельзя уничтожить.  Свобода печати не должна превращаться в свободу промысла. Печать становится промыслом тогда, когда авторы произведений делают ее простым материальным средством. Смысл их работы сводится исключительно к зарабатыванию денег, причем только на чем-то одном. При этом писатели не ставят перед собой каких-либо высоких целей, не ощущают своей ответственности перед страной и народом. Утилитарный подход к печати уничтожает какую-либо истинную идейную направленность. К тому же при промысловой свободе, наиболее компетентные в той или иной сфере авторы становятся официально признанными и получают своего рода монополию на печатное слово. Такая свобода, по мнению Маркса, заслуживает цензуры.  Маркс провозгласил принципиально новую составляющую лозунга свободы печати, а именно необходимость принятия закона о печати!!! Он считает, что в процессе развития каждого общества наступает такой момент, когда оно созревает для радикальных изменений в той или иной сфере своей жизни. И тогда тот пробел, который существовал до этого, необходимо заполнить соответствующим нововведением. Маркс полагает, что общество Германии на данный момент как раз готово для таких изменений, а именно для принятия закона о печати. Свобода, по Марксу, - высшая ценность - и за нее нужно сражаться не только копьями, но и топорами.

34. Политика Бисмарка в области прессы Из-за раздробленности на множество самостоятельных княжеств Германия долгое время оставалась отсталой полуфеодальной страной. Развитие печати в Германии шло медленнее, чем в передовых западноевропейских странах (Англии и Франции). Причиной этому была не только раздробленность страны, но и суровая цензура, установленная немецкими правителями еще в 18в. (а точнее, Фридрих II в 1749г.). В 1788г. Вильгельм II издал указ о том, что цензуре подлежат не только политические, но и научные периодические издания. Ситуация мало изменилась в начале 19в. В 1825г. содержание немецкой прессы было столь бедным, что читающая публика предпочитала французские газеты и журналы и охотно читала «Журналь де Деба», «Конститюсьонель», «Газет де Франс». Многочисленные цензурные ограничения привели к тому, что в 18-нач.19в. немецкая пресса довольствовалась бесстрастным изложением фактов и был весьма скупа и сдержанна в комментариях. Значительную часть материалов составляли письма, авторы которых рассказывали о каких-либо событиях. Немецкая периодика, в отличие от французской, отличалась серьезностью тона и хорошей осведомленностью в разных сферах. Надо сказать, что в конце 18в. выдвинули много идей о том, как провести реформы, улучшить условия жизни. Шиллер и Гёте считали, что «нужно пойти по пути эстетики, ибо только через красоту ведет путь к свободе». Сторонниками этой программу выступили журналы «Ди Хорен» (Шиллера) и «Ди Пропилен» (Гёте). Толчок развитию политической прессы в Германии дала Великая французская революция. Одним из первых изданий, в которых осуществился переход от литературно-художественной к политической проблематике, стал журнал «Дойче Меркур», издававшийся немецким писателем Виландом (помните, с ним еще Карамзин беседовал в «Письма русского путешественника»?). В своих статьях на политические темы Виланд приветствовал французскую революцию, требовал радикальных реформ в Германии, призывал следовать примеру Франции. Профранцузски была настроена и первая берлинская ежедневная газета «Дер Телеграф». Однако далеко не все немецкие периодические издания выступили в поддержку Франции. Издаваемая в Берлине в 1810-1811гг. вечерняя газета Генриха фон Клейста «Берлинер абендблеттер» («Берлинские вечерние листки») была органом консерваторов, выступавших против французского влияния. Тем не менее, французское влияние оказалось благотворным для немецкой журналистики. После присоединения в 1794г. левого берега Рейна к Франции произошел всплеск периодической печати, появилось много новых газет и журналов. На левом берегу Рейна была провозглашена свобода печати. С 1797г. Йоганн Фридрих Кота издает влиятельную газету «Альгемайне цайтунг» («Всеобщая газета»). С 1808г. стали издаваться литературные газета «Цайтунг фюр айнзиндлер» («Газета для отшельников») и журналы «Фебус» и «Европа». В 1810г. Наполеон завоевал Пруссию и ввел строгую цензуру для немецких газет. С 1811г. немецким периодическим изданиям было запрещено печатать политическую информацию, не опубликованную прежде в официальной парижской «Монитёр». «Кёльнише цайтунг», нарушившая этот запрет, была закрыта. С одной стороны, французское владычество на немецких территориях ускорило буржуазные преобразования в Германии, но, с другой, было тяжелым бременем для населения и ударов по национальному чувству немцев. Поэтому поражение Наполеона под Лейпцигом в 1813г. было воспринято немцами как освобождение от французского владычества и сопровождалось патриотическим подъемом. Выразителем этих настроений стала газета «Райнише Меркур» («Рейнский Меркурий»), основанная Йозефом Гёрресом. Его газета, проповедовавшая национальные чувства, стремилась пробудить патриотическое сознание и демократический дух немецкой буржуазии. Научная достоверность и точность публикаций была для нее дело второстепенным. Венский конгресс 1814-1815г. закрепил власть немецких князей и раздробленность Германии. Гёррес, разумеется, был возмущен и призывал немецких князей восстановить древнюю германскую империю. В «Райнише Меркур» он призывал к национальному возрождению Германии, развитию торговли и промышленности. Он впервые публикует передовые статьи с продолжением в нескольких номерах газеты. После него такая форма стала традиционной для немецкой периодики. Кроме того, Гёррес стремился к тесному контакту с читателем, что побуждало его придавать своим статьям разговорную форму, рассчитанную на чтение вслух. «Райнише Меркур» критиковал немецких правителей, не дававших народу политических прав, и, вследствие этого, был запрещен в Баварии и Бадене. В 1816г. указом прусского короля газета была закрыта. В 1819г. на съезде германских государей в Карлсбаде были приняты решения, направленные против того, что было названо «злоупотреблениями» свободой прессы. Под строгий контроль были поставлены университеты, без предварительной цензуры не могли печататься никакие периодические издания. В том же 1819г. в Пруссии была создана Верховная цензурная коллегия, а в 1822г. принято постановление о газетном штемпеле, без которого ни одна газета не могла выйти в свет. Все публикации должны были содержать имя издателя. Более того, газеты должны были платить цензорам. Многие журналисты эмигрировали, а те, что остались, вели борьбу с цензорами: изменяли названия газет и журналов, давали неверные адреса типографий и т.д. Начало домартовского периода (1830-1848гг.) в немецкой журналистике связано с влиянием, оказанным Июльской революцией во Франции на ситуации в Германии. В ряде государств Германского союза вспыхнули народные волнения, прошли массовые манифестации с требованиями объединения Германии, провозглашения республики. В 1832г. верховный орган Германского союза Союзный сейм принял постановление, отменяющее свободу печати. Ответом журналистов стал «Союз печати», провозгласивший главной целью борьбу за свободу печати. В 30-е гг. в Германии появляется много писателей-публицистов, проповедовавших общественно-политические идеи. Например, Георг Бюхнер выступал за уничтожение частной собственности и революционные методы борьбы. Пик борьбы двух лагерей немецкой интеллигенции: либерально-демократического и консервативного – пришелся на середину 30-х гг. Первые выпускали журналы «Аврора» и газету «Цайтунг фюр ди элегант вельт» («Газета для элегантного света»), вторые – газету «Литературблат» (Литературный листок»). Одними из самых известных журналистов 30-х гг. стали Шенкендорф, Арндт, Менцель, Бёрне. Бёрне пропагандирует национально-освободительные идеи, выступает ярым врагом Наполеона, пишет памфлеты против Менцеля, называя его «французоедом». В 30-40гг. 19в. в Германии появились первые рабочие организации. Идеологом немецкой рабочей печати становится Вильгельм Вейтлинг, издававший два журнала – «Призыв о помощи немецкой молодежи» и «Молодое поколение», в которых проповедовал идеи уравнительного коммунизма и революционные методы борьбы. В 1840г. королем Пруссии стал Фридрих Вильгельм IV, от которого ожидали либеральных реформ. Но в 1843г. он запретил «Райнише цайтунг» («Рейнская газета»), печатный орган либеральной буржуазии, выступавшей против прусской реакции и королевского произвола. Многие немецкие журналисты были вынуждены эмигрировать. Так, в 1844г., Маркс переезжает в Париж и вместе с Руге создает «Немецко-французские ежегодники». Однако именно при Фридрихе Вильгельме IV в Германии появились первые иллюстрированные журналы с карикатурами. Король отменил цензуру на изображения в печатных изданиях и в 1843г. в Лейпциге вышла первая газета с иллюстрациями – «Иллюстрирте цайтунг» («Иллюстрированная газета») под руководством Вебера, бравшего за образец английские и французские иллюстрированные газеты и журналы. Вскоре карикатуры стали средством пропаганды либеральных идей и их снова запрещают. Несмотря на это, в 1845г. Каспар Браун основал иллюстрированные юмористический журнал «Флигенде блеттер» («Летучие листки»), специализировавшийся на политической сатире. Неурожай 1847г. вызвал волну голодных бунтов и призывов к революции. Произошел раскол в среде либерально-демократической интеллигенции. Ее умеренное крыло группировалось вокруг «Дойче цайтунг», главным редактором которой был Гервинус. Левых радикалов возглавлял известный журналист Струве, призывавший через «Дойчер цушауер» («Немецкий зритель») и «Манхаймер журнал» устранить различия между сословиями, улучшить материальное положение бедных слоев общества, используя революционные методы. Революция 1848г. вызвала подъем немецкой прессы. Ассамблея немецкой Конфедерации позволила каждому княжеству по своему усмотрению отменять цензуру и объявлять о свободе прессы. В 1849г. Пруссия отменила штемпельный сбор, тормозивший развитие периодической печати, появилось множество новых изданий. Газеты стали распространителями общественного мнения, носителями определенного миросозерцания – выразителями политических партий. Идею национального единства Германии поддерживали такие либеральные газеты, как «Националь цайтунг» и «Берлинер альгемайне цайтунг». Вследствие раздробленности, в Германии большую роль играла провинциальная пресса. Например, газеты «Кёльнише цайтунг», ставшая самой читаемой в 19в. немецкой провинциальной газетой. Эта газета была органом крупной либеральной немецкой буржуазии и отличалась либеральной направленностью. Она пропогандировала идею примирения с монархией, выступала в защиту интересов народа, но «в пределах законности». Маркс критиковал высокопарный стиль журналистов этой газеты. Главным оппонентом демократической и либеральной прессы и предметом ее постоянных нападок была основанная в 1848г. газета «Нойе пройсише цайтунг» («Новая прусская газета») – монархическое издание, выражавшее интересы прусской верхушки. Инициатором основания газеты был Отто фон Бисмарк (1815-1898). Эту газету часто называли «Крестовой газетой», т.к. в заглавии был нарисован большой черно-белый крест. Лозунгом газеты были слова «Вперед! С богом, за короля и отечество». Программа газеты состояла в том, чтобы «как можно более энергично бороться с умами, зараженными бунтарскими настроениями». Особое место в немецкой политической периодике послемартовского периода занимает ежедневная революционно-демократическая газета Карла Маркса «Нойе Райнише цайтунг». До этого у Маркса уже был опыт работы в газетах и журналах. Образцом ранней публицистики Маркса может служить его статья «Заметки о новейшей прусской цензурной инструкции». Поводом стала новая цензурная инструкция прусского правительства, ограничивавшего свободу слова. Важнейшим пунктом политической программы «Нойе Райнише цайтунг» было объединение Германии как необходимая предпосылка ее быстрого социально-экономического и культурного развития на демократической основе. На страницах газеты были представлены различные жанры: статья, информационная заметка, рецензия и корреспонденция, фельетон, обзор печати. Часто авторами статей выступали Маркс и Энгельс. «Новая Рейнская газета» выступала за свободу прессы, критиковала закон о печати, выступала против консервативной и реакционной прессы. В отделе «Тупость немецких газет» давалась подборка, часто даже без комментариев, цитат из различных немецких газет, представляющая собрание стилистических «перлов» и откровенных глупостей. В 1849г. газета была закрыта, а Маркса выслали из Пруссии. «Новая рейнская газета» стала массовой народной газетой революционно-демократического характера, выработавшей свой стиль, отличительными чертами которого стали ясность и сжатость изложения материала в сочетании с публицистической страстностью, иронией, сарказмом и другими приемами сатирического изображения своих политических противников. В 1850-е гг. появляется много неполитических журналов, журналы для семейного чтения, научно-популярные журналы («Развлечения у домашнего очага», «Фамилиенфройнд» и т.д.). 6 июля 1865г. были опубликованы «Общие Союзные определения, касающиеся злоупотребления прессы». Новый закон существенно ограничивал свободу слова (куда уж больше?), вводил высокий денежный залог для издателей общественно-политических газет и журналов, систему предупреждений. Ситуация усугубилась, когда в 1862г. главой прусского правительства стал Бисмарк. Он взял курс на объединение германских государств, что ему и удалось сделать. В 1867г. усилиями Бисмарка был образован Северогерманский союз 22 немецких государств во главе с Пруссией. Окончательное формирование единой Германии завершилось в 1871г., когда после победы Пруссии во франко-прусской войне 1870г. произошло объединение северогерманских и южногерманских княжеств. 18 января 1871г. прусский король Вильгельм был провозглашен германским императором. Первым рейхсканцлером Германской империи стал Бисмарк. Как и Наполеон, он уважал прессу, но презирал журналистов. Из неподконтрольных парламенту тайных фондов Бисмарк финансировал правительственную прессу. Официальным органом стала некогда либеральная «Норддойче альгемайне цайтунг». Бисмарк курировал выработку нового законодательства о печати. 7 мая 1874г. рейхстаг принял закон о печати, предусматривавший, что издатели газет и журналов должны были предоставлять один экземпляр каждого номера своего издания в местное полицейское управление. Это требование касалось только политических изданий. Все печатные издания должны были содержать фамилию и адрес автора, издателя и владельца типографии. Вместе с тем закон 7 мая НЕ требовал предварительного разрешения властей на издание периодики; нарушения в сфере печати подлежали исключительно судебному преследованию. В конце 70-80-х гг. 19в. политика Бисмарка в области печати становилась все более репрессивной. В 1878г. он добился принятия Исключительного закона против социалистов, который предусматривал запрет периодических изданий немецких социал-демократов. Несмотря на гонения, которым подвергалась радикально настроенная оппозиционная пресса, в конце 19в. в немецкой журналистике весьма сильны позиции рабочей и коммунистической печати, что было обусловлено организованностью рабочего движения в Германии и широком распространением марксистских идей в рабочей среде. Крупнейшими периодическими изданиями, выражавшими интересы рабочих, были газета «Форвертс» («Вперед») и журнал «Нойе цайт» («Новое время»). К концу 19в. деловая, профессиональная пресса начинает составлять серьезную конкуренцию политической периодике. Специальные неполитические издания составляли в 1898г. составляли почти половину от общего количества периодических изданий в Германии. Здесь сказывается усталость публики от политики в эпоху декаданса. Краткое содержание: Раздробленность Германии -> отсталость, замедленное развитие, суровая цензура, однообразие прессы. Толчок к развитию прессы – Вел.франц.революция. Появл. политический журнал Виланда «Дойче Меркур» - выступал за фр.рев. и реформы в Германии. «Берлинер абендблеттер» - орган консерваторов. Левый берег Рейна захватывает Франция и там провозглашается свобода печати. Появл. газета «Альгемайне цатунг» («Всеобщая газета»). В 1810г. Наполеон захватил Пруссию и установил суровую цензуру. После поражения Наполеона в 1813г. – патриотический подъем в Г. -> выразитель народных интересов – газета Гёрреса «Райнише Меркур». Венский конгресс 1814-1815г. закрепляет раздробленность Г. «Райнише Меркур» критиковал немецких правителей и был закрыт. 1819г. – съезд немецкий князей в Карлсбаде – новое ограничение прессы -> создается Верховная цензурная коллегия, а также постановление о газетном штемпеле, без которого не может быть напечатано издание. Газеты должны были платить цензорам. Многие журналисты эмигрировали. Домартовский период (1830-1848гг.) – народные волнения, призывы к объединению Г. Союзный Сейм отменяет свободу печати. Журналисты в ответ создают «Союз печати», борясь за ее свободу. Борьба либерально-демократического и консервативного лагерей. Наиб. Известные журналисты – Менцель, Бёрне. 30-40гг. – появление 1х рабочих организаций. Идеолог рабочей печати – Вейтлинг. В 1840г. королем Пруссии становится Фридрих Вильгельм IV – запретил орган либеральной буржуазии «Райнише цайтунг». При нем в Г. появились 1е иллюстрированные газеты и журналы («Иллюстрирте цайтунг»). Вскоре карикатуры были запрещены. Раскол в среде интеллигенции. Либералы-демократы – «Дойче цайтунг» Гервинуса, радикалы – «Майнхаймер журнал» Струве. Революция 1848г. – подъем нем.прессы. Каждое княжество может само объявлять свободу слова и отменять цензуру. Отмена штемпельного сбора. Идея нац.единства – газеты «Националь цайтунг», «Берлинер альгемайне цайтунг». Большая роль провинциальной прессы – «Кёльнише цайтунг». Отто фон Бисмарк (1815-1898) руководил газетой «Нойе пройсише цайтунг», выр. Интересы прусской верхушки. Появл. революционно-демокр. Газета «Нойе Райнише цайтунг» К.Маркса. – за объединение Г., свободы прессы. 1850-е гг. – появл. неполитических журналов. 1865г. – новое ограничение прессы -> денежный залог для издателей.1862г. – главой прусского правительства становится Бисмарк. 1867-71гг. – объединение Г. Фридрих Вильгельм IV становится германским императором. Бисмарк финансирует проправительственные издания, офиц. Изданием становится «Норддойче альгемайне цайтунг».1874г. – Бисмарк утв. Новый закон о печати. 1 экз. каждого полит. издания отпр. В полицейское управление + фамилия и адрес автора, редактора, типографии. Но не надо предварительного разрешения на издание периодики. В 1878г. Бисмарк запрещает социалистическую прессу. К концу 19в. уменьшается интерес к политике.

35. Закон о печати 1874 г. и его значение для развития немецкой прессы.

В Германии предварительная цензура была уничтожена в 1815 году, но союзное постановление, состоявшееся 20 сентября 1819 г. на основании решения Карлсбадской конференции, восстановило предварительную цензуру во всех государствах Германского союза для всех периодических изданий и для книг размером менее 20 печатных листов. Союзный сейм очень строго следил за соблюдением этого постановления в отдельных государствах.

Революция 1848 года уничтожила цензуру в большинстве германских государств. Позже в отдельных государствах не раз делались попытки ее восстановления, но длящегося успеха они не имели, и ограничения свободы печати сводились к более или менее суровой судебной репрессии.

После создания единой германской империи конституция подчинила печать общеимперскому законодательству. 7 мая 1874 года был издан имперский закон о печати, которым были отменены местные постановления на всем протяжении германской империи, кроме Эльзас-Лотарингии, где временно были сохранены старинные французские постановления. Требование предварительного разрешения было отменено, сохранилось только правило, что на заглавном листе книги должны быть означены имя и адрес типографа и имя издателя, а для периодического издания — сверх того имя ответственного редактора (в Эльзасе требовалось предварительное разрешение на право открытия типографии).

Преступления печати были весьма разнообразны: возбуждение к неповиновению законам, призыв к совершению преступлений, разжигание взаимной классовой ненависти, опубликование государственных тайн, богохульство, клевета, оскорбление частных лиц и т. д. Привлекался к суду ответственный редактор. Суровость кар и обилие преследований привели к тому, что ответственные редакторы почти всегда бывали подставными лицами (Sitzredacteur), несмотря на то, что закон угрожал издателю 6-ю месяцами тюрьмы и 1000 марок штрафа за заведомое пользование подставным лицом как ответственным редактором. Редактор и издатель могли снять с себя ответственность и возложить ее на автора, если последний был жив и находился в Германии. Кроме наказаний, суд мог постановить и уничтожение инкриминируемого произведения; допускался предварительный его арест прокуратурой, но de facto он был почти невозможен для периодических изданий вследствие быстроты их рассылки. Право опровержения ограничено тесными размерами (не свыше размера статьи, подавшей к нему повод) и строго фактическим содержанием.

«Законом о социалистах» 1878 года, сохранявшим силу до 1890 года, были установлены дополнительные ограничения свободы печати. На местные полицейские учреждения возложена была обязанность воспрещать всякого рода произведения печати, в которых проявляются социалистические тенденции, клонящиеся к ниспровержению государственного и общественного строя и могущие угрожать общественному спокойствию.

В период времени, следовавший за революционным возбуждением 1848 года, в конституционных хартиях большинства германских государств был санкционирован принцип свободы печати; он был положен в основу отдельных законов о печати, изданных в то время. Позднее Германский Союз (в положении 1854 года) снова подверг печать целому ряду полицейских ограничений, хотя и не решился восстановить цензуру. Впрочем, это положение не было введено в Пруссии, Баварии и некоторых мелких государствах. В 1870 году, после франко-прусской войны, Северо-Германский союз превратился в Германскую Империю, причем компетенция имперского законодательства была распространена и на область печати.7 мая 1874 года был издан имперский закон о печати, который для большинства германских государств представляет значительный шаг вперед. Под режимом этого закона немецкая печать находится и» по настоящее время. Созданное этим законом положение печати в существенных чертах представляется почти тождественным с изложенными современными условиями печати во Франции. Некоторые ограничения установленной законом 1874 года свободы печати явились в так называемом «законе о социалистах» 1878 года. Он был издан вследствие крайних проявлений социалистической и анархической агитации, выразившейся, между прочим, в двукратном покушении на жизнь императора Вильгельма. Заключающиеся в нем исключительные меры должны были иметь временный характер, при чем, по наступлении срока действия этого закона, он дважды был продлен, так что сохранял силу до 1890 г., когда император Вильгельм II не признал нужным предложит рейхстагу продлить действие закона на новый срок. В числе этих исключительных мер находились, между прочим, и меры по отношению к печати. На местные полицейские учреждения возложена была обязанность воспрещать всякого рода произведения печати, в которых проявляются социалистические тенденции, клонящиеся к ниспровержению государственного и общественного строя и могущие угрожать общественному спокойствию. Воспрещение заграничных изданий поставлено было в зависимость от имперского канцлера, при чем его распоряжения были обязательны для всех государств, входящих в состав Империи.