Жижек С. Возвышенный объект идеологии. – М.: «Художественный журнал», 1999. – 236 с.

Глава 5. Субъект реального

«Метаязыка не существует»

Те кто считают Лакана «постструктуралистом», совершенно упускают из виду тот радикальный разрыв, который отделяет его от поля «постструк­турализма». Даже одно и то же утверждение, встречаемое в обоих этих по­лях, оказывается принадлежащим совершенно разным измерениям – на­пример, утверждение «метаязыка не существует». Это предположение яв­ляется общим местом и в лакановском психоанализе, и постструктурализме (Деррида), и даже в современной герменевтике (Гадамер). Однако ча­сто не замечают, что лакановская трактовка этого положения совершен­но не совпадает ни с постструктуралистской, ни с герменевтической.

Постструктурализм утверждает, что текст всегда «задается» своим соб­ственным комментарием: интерпретация литературного текста и его «предмет», «объект» принадлежат одному и тому же плану. Следовательно, интерпретация включена в литературный корпус: не существует «чистых» литературных объектов, которые не содержали бы элемента интерпрета­ции, некой дистанции относительно своего непосредственного значения. В постструктурализме классическая оппозиция между текстом как объек­том и его внешними интерпретациями заменяется представлением о кон­тинууме бесконечного литературного текста, который всегда уже являет­ся своей собственной интерпретацией, то есть дистанцирован сам от се­бя. Поэтому основной постструктуралистской процедурой оказывается не только поиск в чисто литературном тексте теоретических рефлексий о своем собственном устройстве, но и истолкование любого теоретического текста как «литературного». А точнее – заключение в скобки его претензий на истинность и демонстрация текстуальных механизмов, производящих «эффект истинности». Как уже заметил Хабермас, для постструктурализма характерна своего рода универсальная эстетизация, посредством которой «истина» в конце концов редуцируется к одному из стилевых эффектов дискурсивного выражения.

В противоположность этим ницшевским коннотациям постструктурализма в произведениях Лакана ссылок на Ницше почти нет. Лакан всегда стаивал на том, что психоанализ – это опыт истины, и утверждение (→ стр. 156) Лакана «истина структурирована как фикция» не имеет совершенно ничего общего с постструктуралистским сведением этого измерения к текстово­му «эффекту истинности». На самом деле открыл дорогу «деконструктивистской» поэтике не кто иной, как Клод Леви-Стросс, несмотря на то, что именно он жестоко критиковал «моду на постструктурализм», – имен­но он доказывал, что теоретическая интерпретация мифов является еще одной версией самих этих мифов. Например, он рассматривал фрейдов­скую теорию эдипова комплекса как просто еще одну вариацию мифа об Эдипе.

В постструктурализме метонимия получает очевидный логический приоритет над метафорой. Метафорический «разрез» рассматривается как нечто обреченное на неудачу, как безуспешная попытка стабилизиро­вать, канализировать или же ограничить метонимическое рассеивание движения текста. А с этой точки зрения настойчивость Лакана в утвер­ждении приоритета метафоры над метонимией, его указание на то, что метонимическое скольжение всегда должно быть поддержано метафори­ческим «разрезом», – все это истолковывается постструктуралистами как свидетельство принадлежности его теории к «метафизике присутствия». Постструктуралисты видят в лакановской теории point de capiton, фалли­ческого означающего как означающего нехватки, просто еще одну по­пытку борьбы с «диссеминацией», «рассеиванием» текстуальных процес­сов. Разве эта теория не является, говорят они, попыткой локализовать не­хватку в единичном означающем, в Нечто – пусть даже и в означающем самой нехватки? Деррида неоднократно упрекал Лакана за парадоксаль­ный жест сведения нехватки к ее указанию на саму себя. Лакановская тео­рия понимается как локализация нехватки в некоторой точке исключе­ния, обеспечивающей устойчивость всех других элементов самим фактом того, что нехватка связана с «символической кастрацией», а фаллос опре­деляется как ее означающее.

Даже при первом, «наивном» ознакомлении с позицией постструкту­рализма трудно избежать ощущения, что в ее критике Лакана слишком легко сходятся концы с концами. Постструктурализм постоянно повторя­ет, что не существует совершенно не-метафизических текстов. С одной стороны, невозможно выйти из метафизической традиции, просто от­странившись от нее, поместив себя вовне, поскольку язык, который мы вынуждены использовать, целиком пропитан метафизикой. Однако, с другой стороны, любой текст, даже метафизический, содержит разрывы, демонстрирующие бреши в стене метафизики, такие точки, в которых текстуальные процессы разрушают то, что «автор» намеревался сказать. Не слишком ли удобна такая позиция? И даже более того – сама точка зре­ния деконструктивизма, базирующаяся на уверенности, что «метаязыка не существует», что ни одно высказывание никогда не говорит именно то, что собиралось выговорить, что процесс высказывания неизбежно (→ стр. 157) разрушает высказывание, разве эта позиция не является метаязыковой в своем самом чистом, самом радикальном выражении?

Разве можно не заметить, что упорство, с которым постструктурали­сты настаивают на том, что любой текст, включая их собственные, пре­дельно двусмыслен, обречен на «рассеивание» интертекстуальными про­цессами, что это упорство является знаком настойчивого «отрицания» (в смысле фрейдовского Verneinung)? Достаточно очевидным подтвержде­нием того, что как раз то место, с которого говорят они сами, и является защищенным, не затронутым децентрирующими текстуальными процес­сами? Вот почему поэтика постструктурализма в конечном счете являет­ся показной. Все попытки писать «поэтично», продемонстрировать, что все наши тексты находятся в децентрированной системе текстуальных процессов и что эти процессы неизбежно разрушают то, что мы «намере­вались сказать»; все попытки избежать чисто теоретических форм выра­жения мысли и применять риторические приемы, присущие в основном литературе, – все это призвано скрыть тот раздражающий факт, что в ос­новании постструктуралистских построений находится жесткая теорети­ческая конструкция, которая с полным правом может быть определена как чисто метаязыковая.

Основным предположением постструктурализма является следующее: классическое сведение риторических приемов к внешним средствам вы­ражения, никак не связанным с планом содержания, является иллюзор­ным; то, что принято называть стилистическими приемами текста, всегда предопределяет само его «внутреннее» понятийное содержание. Может даже показаться, что сама поэтика постструктуралистского письма – не­прерывное ироническое самокомментирование и самоотстранение, по­стоянное развенчивание буквального смысла – создана исключительно для демонстрации своих главных теоретических предпосылок. Именно поэтому эффектом постструктуралистских комментариев зачастую ока­зывается «дурная бесконечность» в гегелевском смысле: бесконечное ква­зипоэтическое обыгрывание некоторого числа теоретических установок, обыгрывание, не дающее ничего нового. Отсюда вытекает, что проблема деконструктивизма не в том, что он отвергает строгие теоретические ос­нования и ограничивается вязким поэтизированием, а, напротив, в том, что его позиция слишком «теоретична» (в том смысле, в котором теория исключает измерение истины, то есть оказывается равнодушна к месту, с которого мы говорим).