2.1 Купец как представитель власти в сказке «Новинка-диковинка, или Невиданное чудо, неслыханное диво»

21 марта 1832 года В.И. Даль определен ординатором Санкт-Петербургского военного госпиталя. За плечами — писательский дебют в ноябрьском номере «Московского телеграфа» за 1830 год, где напечатана повесть «Цыганка» — первый и весьма успешный шаг В.И. Даля в большую литературу. Библиограф писателя, Порудоминский В.И. с грустью отмечает, что это событие прошло незаметно, тогда как в произведении уже заложены «еще не проросшие, в семечке еще — те черты литературного дарования, которые принесли известность и писателю Далю, и писателю Луганскому, как бы он ни подписывался» [35]. Повесть изобилует этнографией и бытописанием, много в ней обычаев и нравов колоритного для русского человека народа. Однако в то же время выходят знаменитые «Повести Белкина», и читатель, позабыв обо всем на свете, в очередной раз увлекается Пушкиным.

2.1.1 Сказки о купцах в творчестве в.И.Даля 1830-х гг.

Спустя два года, Даль решается снова опубликовать свои труды. Теперь это объемистая книга в двести одну страницу, подписанная неожиданным псевдонимом Казак Луганский. Ее название по-старинному длинно: «Русские сказки, из предания народного изустного на грамоту гражданскую переложенные, к быту житейскому приноровленные и поговорками ходячими разукрашенные казаком Владимиром Луганским. Пяток первый». В книге пять сказок, отсюда в названии — разговорное «пяток», иначе — счетная единица, равная пяти одинаковым предметам [53].

Но и Пушкин продолжает писать. Из-под его пера постепенно выходит Мария Троекурова, влюбленная в загадочного учителя француза, в столе припрятаны «Сказка о попе и о работнике его Балде», и начатая «Сказка о медведихе», как раз печатается «Сказка о царе Салтане». Сможет ли Даль встать наравне с великим писателем?

Первое знакомство двух талантов пришлось именно на 1832 год, когда Даль уже напечатал «Русские сказки…». Нашумевший выход первого большого издания в свет и стал поводом для встречи. Как известно, в «Сказках» чиновники усмотрели много провокационного по отношению к власти и, в следствие этого, арестовали автора на несколько месяцев. Его освобождению поспособствовал Жуковский, который, по словам биографа писателя В. И. Порудоминского, знал о предстоящем переполохе еще до начала печати. Пушкина заинтересовала эта история и он с интересом встретил молодого писателя [35].

Судьбоносное рандеву произошло в доме Жадимирского на углу Гороховой и Большой Морской, куда совсем недавно переселился свет русской поэзии вместе с молодой женой. Владимир Порудоминский в книге «Даль» постарался реконструировать встречу в деталях: «Главный разговор и начался скорее всего с «Первого пятка»: человек, вступивший на литературное поприще, пришел услышать мнение старшего и признанного собрата; да и повод трудно найти удобнее, чтобы начать разговор. — Сказка сказкой, — говорил Пушкин, перелистывая «Пяток первый» Казака Луганского, — а язык наш сам по себе… В сказках «Первого пятка» он именно то увидел, что Даль хотел показать, — образцы народных сокровищ. — Что за роскошь, что за смысл, какой толк в каждой поговорке нашей! Что за золото!.. Открывал книгу с начала, с конца, где придется. Радостно посмеиваясь, перебирал вслух низанные Далем ожерелки из чудесных слов и пословиц. Приговаривал, смеясь: «Очень хорошо»; иные отчеркивал острым и крепким ногтем. Вдруг замолчал, захлопнул книгу, положил ее на подлокотник; откинулся на диване, разбросав руки, — одна на подлокотнике, другая вдоль спинки. Глядя мимо Даля, залетел куда-то мыслью. — Однако, надо нам выучиться говорить по-русски и не в сказке…» [35].

Пушкин сразу понял главную цель и желание Даля — возвеличивание живого народного языка. «Сказки» изобилуют поговорками и пословицами, присказками и фразеологизмами — обороты буквально нанизаны друг на друга, словно ожерелье. Языковой колорит здесь явно преобладает над смыслом, а произведение по сути — сборник русского народного говора. Продолжая мысль Пушкина, язык «сам по себе», он существует здесь как отдельный вид искусства, затмевая собой сюжетную организацию. И главное чувство, которое остается после прочтения Далевых сказок — это восхищение многообразием и точностью русского языка. Не сказки по себе были важны автору, а русское слово, жанр сказки — всего лишь предлог познакомить земляков с народным говором, которому открыт вольный разгул и широкий простор в народной сказке. Именно с этого момента, считает биограф В.И. Даля, перед писателем отчетливо проявилась главная задача его жизни — создание Толкового словаря живого великорусского языка, в котором будут собраны более 1000 диалектизмов. «Пушкин живо интересовался изучением народного языка, и это их сблизило. За словарь свой Даль принялся по настоянию Пушкина» [35].

Бытует мнение, что под влиянием первых сказок Казака Луганского, была написана замечательная сказка «О рыбаке и золотой рыбке», которую поэт потом подарил Владимиру Ивановичу в рукописном варианте с надписью «Твоя от твоих! Сказочнику казаку Луганскому — сказочник Александр Пушкин». Рукопись датирована «14 окт. 1833. Болдино». Но Л. Н. Майков в своей статье «Пушкин и Даль» из книги «Пушкин» (СПб. 1899, стр. 415) не соглашается с этим утверждением, считая его лишь предположением [30].

В любом случае, творческая связь двух великих дарований очевидна, писатели очень быстро стали друзьями и единомышленниками (Даль будет последним, кто видел Пушкина живым). Взаимовлияние их произведений так же имеет место быть.

«Пяток первый» включает в себя вступление и пять сказок:

1. Вступление.

2. О Иване молодом Сержанте удалой голове, спроста без прозвища, без роду без племени.

3. Сказка о Шемякином суде и о воеводстве его и о прочем; была когда-то быль, а ныне сказка буднишняя.

4. Сказка о Рогволоде и Могучане царевичах, равно и о третьем единоутробном их брате, о славных подвигах и деяниях их, и о новом Княжестве и Княжении.

5. Новинка-диковинка или невиданное чудо, неслыханное диво.

6. Сказка о похождениях чёрта-послушника Сидора Поликарповича, на море и на суше, о неудачных соблазнительных попытках его, и об окончательной пристройке его, по части письменной.

Каждая сказка посвящена друзьям, близким и знакомым В.И. Даля. Произведения похожи друг на друга и несут несложную мораль. «Вот вам сказка гладка; смекай, у кого есть догадка» — так можно обозначить суть каждой из них.

Цензура легко пропустила книгу в печать, и друзья Даля радовались, что печатается она именно с таким содержанием. А ведь в нее могла попасть и сказка «Сила Калиныч, душа горемычная, или Русский солдат ни в аду, ни в раю», который бьет и святых, и грешных. «Была б тогда возня еще и с попами», пишет Владимир Порудоминский, вспоминая об аресте писателя [35].

В статье «Жанровые модификации прозаических сказок В.И. Даля» Н.Л. Юган пишет о жанровом новаторстве Даля в области сказки. Он считает, что «можно выделить такую модификацию жанра, как новеллистическая (или авантюрная) сказка («Новинка-диковинка», «О Шемякином суде», «Про жида и про цыгана», «О воре и бурой корове» и другие)». Кроме того, исследователь акцентирует внимание на преимуществе произведений «с юмористическим и сатирическим пафосом, тяготеющие к такому специфическому типу повествования, как «рассказ скомороха». Соответственно, он выделяет такую жанровую модификацию, как сатирико-юмористическая сказка («О Шемякином суде», «Новинка-диковинка», «О похождениях черта-послушника.» и другие) [42].

Произведения имеют фольклорно-мифологическую основу, истоки которой находятся в устном народном творчестве. По типологии сказочного сюжета сказки «Пятока первого» можно разделить на три жанровые разновидности: волшебную, о животных и социально-бытовую. Последний вид — доминирующий. Иногда происходит смешение волшебного и социально-бытового с опорой на авантюрно-приключенческие элементы, например, сказка «Новинка-диковинка или невиданное чудо, неслыханное диво». Жанровое содержание этой сказки — изображение повседневности, общественных и семейных отношений. Герои преимущественно из демократической среды, в образах которых отражены общественно-исторические, национальные и моральные качества. Остановимся подробнее на данном произведении.

На поминках по смерти одного волжского 90-летнего казака Федосея, слывшего знахарем, гости рассказывают небывалые истории. Первая вступает кума Соломонида, которая вспоминает как покойник стал знахарем. Во время страшной бури Федосей настроил мальчишку кинуть нож в самую середину вихря, который, по поверью, был символом венчания ведьмы. На утро нож оказался в крови, а дома в деревне переломаны. За это старика отрешили от церкви. Он решил отомстить, и родилась у поселянки дочь-ведьма с мышиным хвостом, которая так обольстила Федосея, что тот взял ее в жены.

Затем кум Ивлич продолжил байку и поведал, как покойник тем ножом избавил селенье от чумы. Сват Демьян похвастался собственной колдовской силой и рассказал, что однажды отрубил дворовой собаке лапу, а на следующее утро одна бабка проснулась с единственной рукой.

Слепой старик на полатях стращал народ, что свету конец, и скоро преставление будет, но Господь помилует лишь староверов, с чем слушающие стали спорить. Тут слово берет рассказчик и начинает историю о неслыханном чуде, которое привез заморский купец Макафлор молодой супруге Макароне. Эта история самая длинная из всех. Во-первых, сложно было посвататься с девушкой, которая была охотницей до всяческих новинок. Проблему эту решил верный спутник купца Мирошка дурачок, он предложил девушке обручальное кольцо и обрисовал семейное будущее. Во-вторых, привезенное из-за морей чудо сыграло с красавицей злую шутку. Это был гусь, который сам залезал в печь и жарился, когда его об этом просили. Затем из костей он снова становился собой. Но однажды он не подчинился Макароне и изобличил ее в измене мужу. На что слушатели делают такой вывод: «Жене верь покуда подле боку, жена без мужа и вдовы хуже, а за море поехал, так домашнее прогулял и поминай как звали!» В каждой из историй речь идет о чуде, только чудеса эти различны.

По традиции, в сказке присутствуют тройные повторы действий (три свахи едут за невесткой, три раза прильнули к волшебному гусю сначала Макарона, затем ее гость, а потом и приказчики).

Сказка характеризуется традиционными формулами присказки, зачина, повествования и концовки. Часто присказка бывает не связана с фабулой сказки и нужна для того, чтобы показать мастерство сказочника, подготовить аудиторию к слушанию сказки. Так и в «Новинке диковинке» мы видим долгое вступление из множества пословиц и поговорок («Диво — белый воробей; чудо, — высевки в решете: дыр много, а выскочить некуда; чудо чудное, диво дивное, черная коровка, да белое молочко!.. Не подбивайтеся под нашего брата, грамотеи велемудрые, соглядатаи, мытари, оценщики, браковщики, орехогрызы неутомимые! Гладки взятки с нас, как с козла, ни шерсти, ни молока! Не насупливайте бровей, как нагорелые свечи, не глядите на меня комом, глядите россыпью, не молвьте торопом, молвьте исподволь!» [10]). Заметно, что присказки стоят беспорядочно и никак не связаны друг с другом, а лишь показывают обширный словарный запас рассказчика.

За присказкой идет зачин, который своей неопределенностью снимает вопрос о достоверности событий: указано примерное место и примерное время действия («В некотором царстве, за тридевять земель в Загишпанском государстве, жил, проживал и обретался купец, по имени Макафлор» [10]). «Загишпанское» у Даля то же, что «за тридевять земель» у других авторов. В «Словаре русского языка» Лопатина за 2012 год «гишпанский» значится как устаревшая и шутливая форма слова «испанский» [51]. Следовательно, «загишпанский» будет еще дальше, чем сама Испания.

После зачина — повествовательная часть. Чаще всего событие повторяется три раза, но В.И. Даль расширяет произведение в этом месте: четыре истории из уст гостей и последняя, завершающая часть, от самого рассказчика, которая существует как бы отдельно от общей канвы (поминок Федосея) и сюжетно ничем с ней не связана. Получается сказка в сказке. Следуя традиции, автор использует и элемент пророческого сна, от которого отталкивается действие: «(Макарона) объявила, что следуя внушению одного пророческого сна, не иначе пойдет за мужчину, как если он обяжется доставить ей новинку и диковинку, до которых она искони́ страстная охотница, то и предстоит ныне честному и достопочтенному искателю её, разрешить сие затруднение» [10].

Таким образом, образ купца в сказках В.И. Даля 1830-х гг. создается с явной ориентацией на фольклорную традицию. Как и в русских народных сказках он показывается как представитель власти. Его власть подчеркивается владением чудесной диковинкой.