§ 3. Место и роль классов и социальных групп в политике

10.3.1. Особенности социальной структуры

Помимо государства люди входят (независимо от своей воли) в определенные общности, находя себя в них, или же (по своему желанию) вступа­ют в те или иные объединения. К первым относятся нации, различные этнические группы, классы. Ко вто­рым — партии, союзы, блоки, различные группы давле­ния, коллективы и т.д. Все они тем или иным образом включаются в систему политических отноше­ний и, естественно, в систему субъектов политики.

Наряду с индивидуальными субъектами в политике действуют социальные (совокупные) субъекты, цели и действия которых отражают коллективное сознание индивидов, объединенных на основе исторически сложившихся устойчивых общественных связей. Группы, будучи основным субъектом политики, обладают особенностью сложным и спе­цифическим образом включаться в конкурентные отношения по поводу социального представительства в государственной власти. В целом понятие «группа» фиксирует сход­ство людей, как по врожденным, так и по приобретаемым в процессе жизни признакам. При этом, обладая однотипными чертами и качествами с другими людьми, каждый человек одновременно принадлежит к разным социальным группам.

В то же время для человека характерна ка­кая-либо наиболее существенная групповая принадлежность, выра­жающая его основные интересы и ценности, отношение к жизни. Деятельность социального субъекта является объединенным результатом взаимодействия составляющих его индивидуальных субъектов и отличается от простой суммы их персональных качеств. При этом коллективное сознание того или иного социального субъекта может противостоять личностному сознанию индивидов, представленных в той или иной общности, и вынужденных считаться с совместно выработанными ценностями.

Люди, живя и воспринимая действительность в соответствии с этими групповыми нормами и стандартами, вступают в определен­ные конфликтные отношения с представителями других общностей, групп, имеющих иные потребности, взгляды на жизнь, возможности и ресурсы. Эти межгрупповые отношения, выражая различия между людьми по тем или иным признакам, фиксируют тот уровень обще­ственной дифференциации, которая сложилась в каждом конкрет­ном обществе. Как показывает опыт, именно переплетение интере­сов групп, их различные связи и взаимоотношения оказывают суще­ственное воздействие на содержание политических процессов.

Однако не все конфликтные отношения между группами могут проявляться в политической сфере и оказывать влияние на институты власти. Далеко не каждая группа стремится использовать политичес­кие средства для решения своих проблем, предпочитая строить свои отношения с оппонентами на идеях сотрудничества, взаимопонима­ния или заключения различного рода договоров и сделок. В ряде слу­чаев стремление включиться в политику для защиты своих интересов сочетается у некоторых групп с неспособностью использовать инсти­туты государственной власти для укрепления своей целостности, за­воевания новых ресурсов или достижения более высокого обществен­ного положения.

В роли социальных субъектов политики могут выступать классы и социальные группы, когда они оказываются в противостоянии с другими общностями или же во взаимодействии с некоторыми из них, но в конфликте или сотрудничестве с существующей политической властью. Суть политики, выражающаяся в самых различных направ­лениях, сводится, следовательно, к стремлению отдельных клас­сов и групп сформировать все общество в соответствии со своими интересами.

Вместе с тем, социальная группа с политической точки зре­ния – это потенциальный субъект отношений в сфере государ­ственной власти. Становление ее реальным, действующим субъектом политических отношений, практически использующим свои ресурсы в целях изменения характера функционирования государственной вла­сти и управления, представляет собой длительный и сложный про­цесс, который зависит от многих внутренних и внешних для группы причин.

Поскольку место различных классов и социальных слоев в системе общественного разделения труда и, прежде всего, в отно­шениях собственности неодинаково, поэтому различна и их со­циальная, а следовательно, и политическая субъектность. Одни из них, экономически господствующие, могут стать субъектом государственной власти и организовать всю систему политичес­кой надстройки или ее основу. Другие — подневольные — тако­го уровня субъектности не достигают.

Как известно, в любом классовом обществе наряду с двумя основными классами имеются и второстепенные большие и малые общественные группы. Кроме того, каждая страна, независимо от конкретной социально-классовой структуры, — это и целост­ное общество: народ, нации, этносы и т.д.

Политическая субъектность общества, народа, нации, этно­сов является, безусловно, так же как и политическая субъектность основных классов, окон­чательной, первичной и основной, ибо сами они не могут воз­никать, функционировать и развиваться иначе, как только в целостном общественном организме - обществе, частями которого они являются. А всякое целое, как известно, не сводит­ся только к сумме его составляющих, а характеризуется новы­ми качествами и свойствами интегративности, не присущими в полной мере частям и элементам, но возникающими в результате их взаимодействия в определен­ной системе связей.

От выше представленной существенно отличается политическая субъектность неосновных общественных групп:

1. эта субъектность не самостоятельная, не самопроизвольная, а производная и служебная в отношении основных общественных классов и общества (она исторически и социально ограничена субъектностью последних или, напротив, чаще всего ими инспирируется);

2. эта субъектность «генетически» вто­рична по отношению к общественным движениям основных об­щественных групп (общественные движения являются выра­жением потенциальной политической субъектности данных групп, но реально именно они создают эту субъектность);

3. это политическая субъектность, имеющая функци­ональную ценность как в отношении действий общественных организаций (они формируют чувство связи, осознание идентичности, учат взаимодействию), так и в отношении их фун­кциональной и социальной субъектности (организации могут быть эффективными субъектами общественных процессов только как субъекты политики, когда сфера их специфи­ческой практики касается полного выявления классовых и социально-прослоечных интересов);

4. это политическая субъектность, имеющая спе­цифический способ своего проявления в политической практи­ке (неосновные общественные группы не выступают вполне самостоятельными субъектами).

Означает ли все это, что неосновные общественные группы как политические субъекты не могут играть существенную роль в сфере политики? Безусловно, нет. Речь идет лишь о том, что

• они играют эту роль преимущественно как соучастники, соискатели и соинициаторы действий политической власти; но соисполнение и общая ответственность за эти действия не могут быть пассивными, не могут означать только покорного согласия с тем, что делает власть;

• неосновные, в том числе и маргинальные социальные груп­пы, могут реально укрепить или разложить политические отно­шения основных «формационных» классов и слоев, замедлить или ускорить процесс роста их политической субъектности;

• в истории нередки случаи, когда маргинальными по свое­му удельному весу и реальной роли в политике оказывались ос­новные классы, т.е. дающие данному обществу «формационную окраску» (это особенно наглядно проявляется в бурно нара­стающем сегодня, в условиях НТР, изменении субъектов поли­тической жизни в развитых и развивающихся странах).

Большие общественные группы и движения, с точ­ки зрения уровня организации, сознания и самосознания, воз­действия на другие группы и общество в целом, представляют собой различные уровни развития, а тем самым и соответствующие уровни политической субъектности.

Суммируя вышесказанное, можно сделать вывод: большие общественные груп­пы и движения как субъекты интересов, определяющих содер­жание политических действий, являются в этом смысле «окон­чательными субъектами» политики или, иными словами, «субъек­тами политики в последней инстанции». В этом смысле данные политические структуры выступают так же, как «первичные» и «потенциальные» субъекты, поскольку становятся ими только после соответствующей организации в целое.

Большие общественные группы и движения на определенном этапе своего развития, а следовательно, и своей политической субъектности создают собственные объединения, организации и их инстанции, задача которых — репрезентация и эффективная деятельность в интересах названных образований. В этом смыс­ле организации больших общественных групп и движений вы­ступают инспираторами, организаторами и исполнителями поли­тических действий и в силу этого становятся субъектами всей совокупности политических действий в интересах своих поли­тических структур.

Наблюдающаяся в демократических индустриально развитых странах мира тенденция роста социальной мобильности, расши­рения возможностей повышения статуса для представителей раз­личных групп общества сочетается с сохранением в них устойчи­вого группового социально-экономического и политического не­равенства. Субординацию основных общественных групп, их де­ление на высшие и низшие с точки зрения обладания важнейши­ми общественными и, прежде всего, социально-экономическими ресурсами (богатство, доход, престиж, образование) отражает понятие «социальный класс».

Современные трактовки классов и их политической значи­мости достаточно разнообразны, порою произвольны и не всегда отличают класс от других страт общества. Некоторые авторы, (например, Г. Моска [103], Р. Михельс [101] и другие), исходя из идеи при­оритетной значимости политических различий в социальном структурировании общества, используют понятие «политичес­кий класс» («класс управляющих»), которым обозначают класс, выделяющийся на основе обладания властью. Однако в этом случае речь идет уже не о социальных классах, а о политичес­ких элитах. О социальных же классах «можно говорить лишь в том случае, когда экономическое положение групп связывается с характерными условиями и стилем жизни, с социальными и политическими установками людей. При этом важную роль играют также такие факторы, как уровень образования, «культурный капитал» (Бурдье [28]) и образец «социальной мобильности и иммобильности поколений.

Социальные классы обычно выделяются среди других страт на основе их экономического положения, устойчивости социаль­ного положения их представителей, затрудненности социальной мобильности, перехода из низшего класса в высший, а также многочисленности их представителей. Все это обусловливает их существенное, а иногда и определяющее воздействие на политику. Рассматривая разнообразные определения классов, можно выделить три главных подхода к их трактовке: марксистский (К. Маркс), веберовский (М. Вебер) и стратификационный (функцио­нальный) (Т. Парсонс, У. Уорнер и др.). Из всех этих подходов наибольшее влияние на политическую мысль и политическую историю XX в. оказала марксистская теория классов, придающая им приоритетную значимость в детерминации политических процессов и политического строя.

10.3.2. Марксистская трактовка политической роли классов

С точки зрения марксизма любое об­щество, основанное на господстве частной собственности, состоит из классов — «больших групп людей, различающихся по их месту в исторически определенной системе общественного производства, по их отношению (большей частью закрепленному и оформленному в законах) к средствам производства, по их роли в общественной организации труда, а следовательно, по способам получения и размерам той доли общественного богатства, которой они располагают». Одни классы бла­годаря своему экономическому положению могут присваивать труд других классов. По К. Марксу, основными социальными субъектами политической жизни являются общественные классы [92,93]. Борьба классов – это основное содержание политической жизни, средство решения всех наиболее важных жизненных проблем.

Капиталистическое общество делится на два основных анта­гонистических класса: класс собственников — буржуазию и класс наемных рабочих — пролетариат. Все другие группы (землевла­дельцы, ремесленники, крестьяне, интеллигенция, служащие и т.д.), так или иначе, примыкают к основным классам. Класс, вла­деющий средствами производства, является и политически гос­подствующим, руководит государством. Интересы основных классов несовместимы, антагонистичны. Осознание своего положения в обществе приводит к формированию у рабочих классового сознания и к развитию классовой борьбы, высшей формой кото­рой является борьба за государственную власть — борьба полити­ческая. Последняя в ходе обострения противоречий капитализма и роста классовой борьбы трудящихся завершается социалисти­ческой революцией, в результате которой рабочий класс устанав­ливает свое политическое господство и использует его для стро­ительства бесклассового самоуправляющегося общества — ком­мунизма.

10.3.3. Антагонистические классы и современность

В конце XIX -первой половине XX в. историческая практика, как пишет В.П. Пугачев, давала известные подтверждения марксист­ской концепции политической роли классов. В то время на исто­рическую арену вышли массовые политические партии рабочего класса, в России и некоторых других странах мира под классовы­ми лозунгами прошли революции, главной движущей силой ко­торых, однако, были скорее руководимые компартиями военные, маргиналы и низшие слои общества в целом, чем рабочий класс [128 -122].

По мере развития капиталистического общества, повышения благосостояния и расширения социальных прав трудящихся и всего населения, политическая практика стала все больше расходиться с классовой теорией марксизма. Большинство рабочих не под­держали классовые партии, звавшие к насильственной револю­ционной борьбе против капитала, встали на путь социал-реформизма и социального партнерства или проявляли политическую индифферентность. Эта тенденция сохраняется и ныне. В Великобритании, например, в последние десятилетия пример­но одна треть рабочих на выборах отдает свои голоса партии консерваторов, традиционно являющейся партией крупного капитала. По результатам эмпирических исследований, в ФРГ лишь 10% населения считает принадлежность к социальному классу в его марксистском понимании важнейшим фактором общественной дифференциации, причем рабочие составляют среди них лишь 5%, чиновники — 3, служащие — 15, предпри­ниматели — 18%.

В 1980-90-х гг. в странах командного социализма рабочие также не проявили классовой сознательности и не выступили в поддержку социалистического строя и «своей» власти, не стала исключением и «Родина мирового пролетариата» - СССР. Более того, в некоторых странах, прежде всего, в Польше, организованное рабочее движение выступило основным политическим оппонентом коммунистических режимов и главной силой в борьбе за демо­кратизацию общества и формирование социально ориентирован­ной рыночной экономики.

Эти и другие подобные факты, ставящие под сомнение клас­совую теорию марксизма, получают неоднозначную интерпрета­цию среди ученых. Радикальные противники марксизма видят в них доказательство ошибочности марксистской классовой тео­рии или, по меньшей мере, ее явного несоответствия реальнос­тям современного постиндустриального общества. Сторонники же марксизма объясняют отсутствие у широких слоев рабочих классового сознания и включенности в политическую борьбу:

• формированием рабочей аристократии, которой капитал создает благоприятные жизненные условия за счет эксплуатации, прежде всего, трудящихся других стран (В.И. Ленин [82,83]);

• интегрированием рабочего класса богатых стран Запада, кроме его низших слоев и иностранных рабочих, в капиталистическую систему (Г. Маркузе [128 -123]);

• экономической стабилизацией «позднего капитализма» и со­зданием достаточно эффективной системы идеологического и политического господства капитала, обеспечивающей массовую политическую лояльность (Ю. Хабермас [151] и другие неомарксисты).

Современные неомарксисты, считая социально-экономический классовый конфликт основополагающим для современного запад­ного общества, критикуют противников классовой теории за узкий эмпиризм и функционализм, простую констатацию корреляций между объективным социально-экономическим положением и по­литическим сознанием людей, за игнорирование сложного меха­низма, опосредующего это взаимодействие. По их мнению, факто­рами, препятствующими адекватному отражению классового поло­жения в сознании и политической борьбе рабочих и других лиц наемного труда, являются рост их благосостояния и социальной обеспеченности, контролирование капиталом институтов социали­зации и создание индустрии формирования массового иллюзорного сознания с помощью системы образования, СМИ и т.д.

Что же касается пассивного восприятия рабочим классом краха коммунистических режимов в странах Восточной Европы, то со­временные сторонники марксистской классовой теории объяс­няют это

• бюрократическим перерождением социализма;

• форми­рованием нового господствующего эксплуататорского класса — номенклатуры;

• узурпацией ею государственной власти;

• дезориентацией рабочего класса;

• отказом от социалистичес­кой идеологии;

• стремлением номенклатуры превратить свое политическое господ­ство в господство экономическое.

При всей убедительности этого рода аргументации, в целом трактовка классов как главных субъектов поли­тики, а классовой борьбы как движущей силы истории в свете современного исторического опыта и эмпирических исследова­ний выглядит если не ошибочной, то, по меньшей мере, далеко расходящейся с действительностью. Ни в одной стране мира ра­бочий класс так и не смог установить свое политическое господ­ство. В развитых странах мира традиционные классовые партии либо изменили свою ориентацию, либо не пользуются поддерж­кой сколько-нибудь значительной части населения.

Это, однако, не означает, что марксистский классовый ана­лиз полностью исчерпал себя. В демократических постиндустри­альных странах классовая (в марксистском понимании) принад­лежность остается одной, хотя и не главной, социально-эконо­мической детерминантой политики. В странах же с «диким», несоциализированным капитализмом, где произвол частных собст­венников не имеет жестких государственных ограничений, клас­совые конфликты могут приобретать большую остроту и выхо­дить на передний план политической жизни. К числу таких госу­дарств принадлежит и современная Россия.

10.3.4. Трактовка классов М. Вебером

Марксистская теория классов, без сомнения, до сих пор имеет немалое влияние, но мно­гие современные ученые широко используют иные трактовки классов, их роли в политической жизни. Основополагающее зна­чение для них имеет концепция классов М. Вебера [30], который при­знавал «неизбежное существование на земле вечной борьбы лю­дей против людей» и выступал с критикой одномерности (лишь на основе отношения к собственности) и жесткого экономичес­кого детерминизма марксистского подхода к классам. Согласно М. Веберу, классы — это группы людей с примерно одинаковыми жизненными шансами, интересами и ценностными ориентациями, общность экономического положения которых отличает их друг от друга и создает возможность классовых конфликтов. Специфическими классовыми признаками, по его мнению, выступают не толь­ко контроль над средствами производства, но и над имуществом, а также профессия, квалификация и некоторые другие социаль­но-экономические признаки. К важным характеристикам клас­сов он относил также доступ к власти и политическую организо­ванность.

В работе «Экономика и общество» (1922) М. Вебер выделил три типа классов:

1. имущие, получающие доход от собственности;

2. приобретающие, доход которых определяется от продажи рабочей силы и ситуации на рынке труда;

3. социальные классы, особенностью которых является высокая внутригрупповая мобильность, легкость и типичность внутригрупповых перемещений отдельных индивидов и целых поколений.

Классами современного ему об­щества он называл:

1. рабочий класс;

2. мелкую буржуазию;

3. не имеющую собственности интеллигенцию и специалистов;

4. класс собственников и лиц, привилегированных в силу высокого образования.

Современные последователи М. Вебера выделяют два новых класса:

1. работники сферы услуг;

2. лица, живущие за счет государственных пособий (пенсионеры, студенты и т.п.).

Проблема классов не получила у М. Вебера детальной разработки (а некоторые ее аспекты были лишь намечены и по­-разному интерпретируются в современной науке). Вместе с тем, его подход к классам преодолевает жесткий экономический детерминизм теории классов К. Маркса, позволяет учитывать различные стороны положения класса в обществе, аккумулируемые в его жизненных возможностях и интересах. Многомерность такого подхода к классам повышает применимость этого понятия к сложному, плю­ралистическому обществу наших дней.

На веберовском понима­нии классов базируются преобладающие в науке современные трактовки, в частности, конфликтная концепция классов немецкого социолога Р. Дарендорфа [49,50,51,52,53]. Он рассматривает экономические классы в марксистском понимании лишь как их частный случай и выделяет классы, прежде всего, в зависимости от их обладания (или необладания) властью и авторитетом. В силу различного положения в системе власти классы выступают потенциальным источником общественных конфликтов. В це­лом же «класс — это категория, которая используется при ана­лизе динамики социального конфликта и его структурных кор­ней, и именно этим он может быть четко отделен от слоя как категории, используемой для описания иерархических систем в текущий момент». Не претендуя на универсальность, трактовка классов Р. Дарендорфом ориентирует на выявление и анализ по­тенциальных политических конфликтов.

10.3.5. Функциональный подход к классам

Анализ, в котором класс рассматривается как основной субъект политической деятельности уже в начале XX в. был подвергнут критике. Американский политолог А. Бентли [68] указал, что понятие «класс» — это слишком большая  общность. Вместо классов в качестве субъектов политики он предложил социальную группу, которую он назвал «группа интересов». Таким образом был найден иной, более узкий, эмпирический субъект  политики, определенная часть, слой, фракция класса.

Ныне в современной западной, особенно американской, социологии широко распространена трактовка классов в русле стратификационной теории, т.е. как одной из основных общественных страт. В рамках этого подхода центральное место занимает функциональная (статусная) концепция классов, соглас­но которой классы — это группы людей примерно одинакового социального статуса, определяемого величиной дохода, престиж­ностью профессии, уровнем образования, доступом к власти. Эти статусные параметры проявляются в политическом поведении, чувстве коллективной идентичности, сознании и образе жизни класса.

По мнению исследователей, классовое деление функционально, полезно для обще­ства. В нем всегда существует дефицит талантов и заинтересо­ванность в распределении социальных позиций, должностей в соответствии со способностями индивидов. Классовое деление помогает реализовать эту социальную потребность. Оно с помощью растущего по мере продвижения по социальной лест­нице материального и идеального (престиж, общественное при­знание и уважение) вознаграждения, стимулирует активность и соревновательность индивидов за более высокие позиции в со­циальной иерархии. Классовая дифференциация способствует занятию наиболее важных для общества постов самыми талантливыми и подготов­ленными к соответствующей деятельности людьми. Функциональ­ная классовая структура, согласно сторонникам данного подхода к классам, необходима для нормального развития общества, поэ­тому всякие попытки ликвидации классов и социального нера­венства противоестественны и дисфункциональны. Исходя из этого, главной задачей политики в современном обществе при­знается обеспечение открытости классовых позиций для каждого человека, создание для всех примерно равных стартовых возмож­ностей.

Результаты эмпирических исследований в значительной мере расходятся с важнейшими положениями функциональной тео­рии классов. Прежде всего, они свидетельствуют о том, что во многих областях общественной жизни (статусных иерархиях) не существует ни открытой соревновательности за занятие высоких позиций, ни рационального распределения вознаграждений в соответствии со значимостью профессии и (или) поста. Более того, как показывает повседневная практика, определяющее влияние на распределение вознаграждений зачастую оказывают традиции, идеологические и политические факторы, в том числе полити­ческая организованность и активность той или иной профессио­нальной группы.

 Политология использует понятие социальной группы в более узком значении, трактуя ее как носителя властных свойств и устремлений, как субъекта силы, влияния, способного воздействовать на принятие политических решений в свою пользу.  Политическая жизнь в соответствии с этой теорией приобретает характер борьбы социальных интересов.  

10.3.6. Разновидности концепции среднего класса

В русле функционального подхода к классам возникла весьма распростра­ненная в современной политической мысли теория среднего (или нового среднего) класса (X. Шельский [128 -127], Р. Арон [7], Д. Белл [14,15,16,17,18] и др.), который характеризуется различными авторами в качестве разделяющего, промежуточного по отношению либо к буржуазии и пролетариату, либо (что обычно связано с первым) к высшему и низшему классам. Сред­ний класс рассматривается сторонниками этой теории как глав­ная социальная база и опора демократии. В силу своего положе­ния в обществе он заинтересован в политической стабильности, высоко почитает ценности свободы и прав человека, склонен к компромиссам и примирению политических крайностей, облада­ет умеренностью политических требований, относительно высо­кой компетентностью и активностью при принятии электораль­ных и других политических решений. В то же время, как отмеча­ет С. Липсет [87], нисходящие слои среднего класса служат благопри­ятной питательной почвой для экстремистских движений, осо­бенно фашистского и правоэкстремистского толка.

Теории среднего класса явились отражением

• количественно­го роста в странах Запада служащих, интеллигенции, менедже­ров;

• сохранения значительной численности мелких предприни­мателей;

• повышения социальной защищенности и уровня обра­зования рабочих и ряда других групп;

• сближения дохо­дов, уровня потребления и образа жизни широких слоев населе­ния.

По мнению последователей теории среднего класса, данный процесс привел к устранению традиционных классовых различий между буржуазией и пролетариатом и образованию новой соци­альной группы, охватывающей и ценностно объединяющей боль­шинство населения индустриально развитых стран, — она-то и составляет средний класс. К нему относятся индивиды, обладаю­щие близким уровнем дохода, образования, престижности про­фессии, образа жизни и идентифицирующие себя с этой группой общества. По результатам опросов, в странах Запада свыше по­ловины населения (до 70-80%) причисляют себя к среднему клас­су. Формирование среднего класса обеспечивает обществу высокий уровень социальной однородности, сглаживает или вовсе уст­раняет классовые конфликты, помогает сближению позиций пар­тий, профсоюзов и т.д.

По существу, средний класс состав­ляет экономическую основу стран данного типа. Характерно, что его позитивную роль еще в древности отмечал Платон [116], который полагал, что «среднее сословие» призвано, прежде всего, экономически обеспечивать содержание основных клас­сов общества – как управляющих государством, так и воинов.

В настоящее время в состав среднего класса входит часть соб­ственников и хорошо оплачиваемые профессионалы в различных отрас­лях экономики. Это те экономически независимые, с достаточно вы­сокими стандартами потребления люди, которые относительно сво­бодно выбирают сферу приложения своих сил и не расходуют свою энергию на добывание «куска хлеба». Напротив, это те, кто занима­ется самостоятельным и во многом творческим трудом, обладающим для них большим внутренним смыслом. Положение среднего класса характеризуется и определенной не­равновесностью, промежуточностью, предполагающей, что принад­лежащие к нему люди обладают статусом, размещающимся между высшими и низшими слоями населения.

Не все процессы формирования и функционирования среднего класса имеют политически нейтральный характер. Полити­ческим значением обладают и проблемы, связанные с поиском ра­бочих мест людьми, получившими добротное образование. Вызывает отдельные политические колебания и переход населения из среднего в более низкие слои общества, т.е. судьба людей, которые уже вкуси­ли «хорошую жизнь», но не смогли удержаться на завоеванных пози­циях. Это нередко сопровождается возникновением массовых стрес­сов и разочарований, вызывающих определенные изменения в поли­тической атмосфере общества. Отражая реальный процесс сглаживания социального нера­венства и сближения статусных позиций широких слоев населе­ния индустриально развитых стран, формирование среднего класса не отменяет существования традиционных классовых и страти­фикационных различий, которые нередко имеют большую поли­тическую значимость, чем принадлежность индивидов к средне­му классу.

Высокоразвитые индустриальные общества отнюдь не бесконфликтны. Социальные противоречия, вызванные безработи­цей, перестройкой экономических отношений, национальными и ра­совыми проблемами, способствуют возникновению подчас доволь­но острых политических противоречий. В то же время наличие такого мощного социального стабилизатора, каким является средний класс, господство разделяемых подавляющим большинством общества идеалов и ценностей, доминирование законов и уважение традиций ог­раничивают уровень политических притязаний различных групп и слоев отдельными поправками к политическому курсу режимов. По­литические требования групп не подрывают стабильности существу­ющего строя, а смены кабинетов министров, парламентов, правя­щих партий осуществляются при незыблемой власти закона.

В противоположность этой группе стран, в государствах, осуществляющих переходные преобразования, возникающие там соци­альные противоречия групп вызывают значительно более острые по­литические последствия.

В целом же классовый анализ в его основных проявле­ниях, дополняемый и обогащаемый стратификационными мето­дами исследования, позволяет раскрыть социальные истоки по­литики, ее наиболее мощные и обычно скрытые движущие силы, дает возможность обнаружить тенденции и перспективы полити­ческих изменений.

10.3.7. Нации в политическом измерении

10.3.7.1. Основные подходы в трактовке наций

Специфическим субъектом политики, придающим процессам форми­рования и распределения государ­ственной власти исключительную сложность и своеобычность, является нация. Связанные с нею образы Отечества, Родины, патриотизма присутствуют сегодня в требованиях всех партий, инициируя существенные изменения в полити­ческих процессах. В то же время, как показал опыт, характер формулируемых в данном аспекте целей, а также осознание способов их достижения непосредственно зависят от понимания на­ции как специфической общественной группы.

Исторически термин «нация» ис­пользовался еще в Древнем Риме для обозначения небольших народ­ностей. При этом он применялся наряду с термином греческого про­исхождения «этнос», обозначавшим племя (общность людей), объединенных родством, внешним сходством, языком и территорией. Впоследствии «нация» в основном стала употребляться для характе­ристики результата слияния нескольких этносов, произошедшего в результате миграции, захвата территорий или объединения земель. Но такой подход к трактовке термина «нация» не остался единствен­ным, сохранив и в теоретическом, и в практическом отношении многозначность его употребления. В разных ситуациях термин «на­ция» может означать и этническую общность, и все население государства, а в английском языке он может еще и характеризовать госу­дарство. Это привело к тому, что в трудах некоторых современных научных школ и даже международных документах по­нятия «нация» и «этнос» используются как синонимы.

Современное понимание нации сложилось в конце XVIII в. в связи с получившим политическое значение во времена Великой Французской революции требованием государствен­ного суверенитета и начавшимся процессом формирования национального самосознания. Революционеры называли себя патриотами, и с тех пор слово «родина» стало символом нации, кото­рая стала непосредственно связываться с государственностью и граж­данской идентичностью. Это особое проявление чувства общности, возникшее в раннебуржуазную эпоху, впоследствии обогащалось но­выми смыслами под влиянием процессов формирования национальных государств, национально-освободительной борьбы и распада колониальной системы, перекройки границ в расселении этносов на раз­ных континентах.

Одновременно с развитием теоретических представлений, признающих нацию в качестве специфического и весьма важного политического актора, в научной мысли сложилась и традиция ис­толкования ее как порождения обыденного сознания, не только не проясняющего, но и запутывающего анализ реальных политических процессов. Например, К. Поппер [126] полагал, что «нации, расы, лингви­стические группы» представляют собой «чистый вымысел», не име­ющий научного и политического значения. Его последователи, в ча­стности К. Вердери [32], также считают, что использование этого поня­тия в научном анализе весьма затруднительно. Такого же мнения придерживается и группа российских ученых (В. Тишков [133 -117], А. Здравомыслов [59]), отрицающих реальное существование нации и рассматри­вающих это понятие в качестве метафорического отображения этно­культурной реальности.

Однако для людей, участвующих в диалоге с властью, принадлежность к такого рода объединениям, служит основой для выдвиже­ния реальных требований к государству, нередко ведущих к измене­нию форм правления и организации совместной жизни граждан, к переселению крупных слоев населения и другим масштабным поли­тическим последствиям. Поэтому вряд ли можно говорить о вирту­альном характере национальных групп.

Несмотря на обилие теоретических трактовок нации в социаль­но-политической мысли, в настоящее время можно говорить о бе­зусловном преобладании двух основных теоретических подходов к ее пониманию – конструктивистском и примордиалистском.

10.3.7.2. Конструктивистское понимание нации

Приверженцы конструктивистского направления рассматривают нацию в качестве результата целенаправлен­ной осознанной деятельности того или иного субъекта. В этом смысле нация трактуется либо как «воображаемая общность» (Б. Андерсон [6]), либо как итог деятельности интеллектуальной элиты, создающей образы национальной солидарности (К. Касьянова [71]), либо как след­ствие культивируемой властями общегосударственной солидарности (В. Розенбаум [128 -306]).

Наиболее видный представитель этого подхода Э. Гелнер [35] полагает, что в качестве основного продуцирующего нацию субъекта выступает государство как таковое. Только твердо признав устанавливаемые им «определенные общие права и обязанности по отношению друг к дру­гу <…>группы людей становятся нацией». Поэтому именно сознатель­ные действия госструктур по формированию национальных движений и рождают нации. Его единомышленник Э. Хобсбаум [154] также указывает на центральную роль в процессе формирования наций механизмов мо­билизации государственными элитами этнических чувств своих граждан и переноса этнической идентичности на уровень государства.

Таким образом, в данном случае политическая деятельность, на­правленная на защиту воображаемой нации, признается главным фактором, созидающим нацию как определенную общность. Признает­ся, что на формирование этой группы государство влияет больше, чем биологическая или какая-либо иная предопределенность. Но в то же время утверждается и то, что такая конструирующая деятельность государства должна сочетаться с наличием доброй воли граждан, а так­же с наличием необходимых предпосылок, в частности, определен­ного уровня культурной общности и образованно­сти общества.

По сути дела, исторически данное понимание национальной об­щности, которое предполагает объединение людей, проживающих на всей территории государства, коренится в практических образцах так называемой французской (западной) модели образования нации. Со­зданный в XVIII-XIX вв. во Франции образец гражданского общества исторически предопределил первое понимание нации как определен­ной формы согражданства, включающей всех проживающих на опре­деленной территории людей и не зависящей от употребляемого ими языка, цвета кожи и религиозных убеждений. Такое либеральное по­нимание нации ориентировано на определенное идеологическое род­ство и политический выбор граждан, которые наряду с государствен­ными институтами выступали как механизмы поощрения групповой солидарности и интеграции общества. В силу этого в основание наци­ональных интересов закладывались главным образом материальные интересы, требующие точной и рациональной оценки. В целом же та­ким пониманием нации утверждалась формула «один народ – одна территория – одно государство», которая послужила первичным ори­ентиром формирования национальных государств в Европе XIX веке.

10.3.7.3. Примордиалистские трактовки нации

Другой образец идеи и практики фор­мирования нации, «немецкий», ис­ходил из ее признания в качестве органической общности, спаянной общей для людей культурой. При таком понимании и способе национального строительства особое значение при­обретали этногенетические факторы, и, прежде всего, язык, традиции и обычаи, акцентирующие внимание на общности происхождения людей, факторах кровного родства и духовной солидарности данной группы населения. В свою очередь, это неизменно стимулировало появление трудно рационализируемых интересов, активизировало у людей иррациональные эмоции и чувства, в которых слышался «го­лос крови», «зов предков» и т.п.

На основе этой исторической и духовной практики сложился примордиалистский подход, согласно которому нация есть объективно сложившаяся общность (группа) людей, которая облада­ет вполне определенными интересами и существование которой не зависит от чьих-либо сознательных действий. В этом смысле нация стала определяться в основном через совокупность тех или иных черт, раскрывающих ее природу и сущность. Наиболее показательной является трактовка нации известным немецким ученым конца XIX в. О. Бауэром [107]. С его точки зрения, нация есть группа, для которой характерна «общность территории, происхождения, языка, нравов и обычаев, переживаний и исторического прошлого, законов и религии». «Нация, – писал он, – это вся совокупность людей, связанных в общность характера на почве общности судьбы».

В дальнейшем в рамках примордиалистского подхода возникло немало различных концепций, в которых был не только предложен свой набор свойств, присущих национальным группам, но и выдви­нуты более оригинальные идеи. Так, социобиологические трактовки (В. Рейнпольдс, В. Фалгер, Я. Вин [133 -119]), развивавшие также расистские идеи Ж. де Гобино [40], X. Мейнерс [133 -119] и др., делали акцент на расовой при­надлежности людей, факторах их кровнородственной близости, на­стаивали на естественно-генетическом характере происхождения на­ции. Признававшиеся унаследованными человеком от рождения те или иные взгляды и стереотипы понима­лись как неизменяемые со временем и сохраняющими либо комплиментарное, либо негативное отношение к представителям других на­ций.

Русский ученый Л. Гумилев [43] предложил рассматривать этнические (национальные) движения (общности) с точки зрения наличия в них двух форм движения. Одна из них, биологическая, включала в себя воздействия географического ландшафта, культурных факторов, взаимоотношений с соседями и т.п. Другая, социальная, предпола­гала наличие особого источника развития, так называемой «пассионарности», концентрирующей напряженность человеческой энергии и проявляющейся в поведении конкретных людей, задающих тон и направление развития данной общности.

Особая позиция сложилась в марксизме, интерпретировавшем нацию как специфическую общность, обладавшую вторичным по от­ношению к классам значением, а национальный вопрос представ­лявшем в качестве составной части классовой борьбы в период капи­тализма. Отмечая значение интегрирующих нацию определенных эко­номических отношений, объединяющих ее представителей, а также присущего им литературного языка и известных духовных традиций, приверженцы этой концепции важную роль отводили государственно оформленной территории. В результате такого подхода место той или иной нации в жизни общества определялось в зависимости от степени ее политического самоопределения. Соответственно нацио­нальные группы подразделялись на те, которые способны к государ­ственной организации (собственно нации), и те, которые еще не готовы к такого рода организации совместной жизни (народности). Поскольку на практике степень зрелости национальных и этничес­ких общностей определялась высшей политической организацией рабочего класса – коммунистической партией, то в обществе, по сути, устанавливалась субъективная иерархия наций, которая усиливала социальное неравенство и закрепляла негласное лидер­ство людей одного происхождения над другими.

Авторами культуро­логического подхода (М. Вебер [30], Дж. Бренд [128 -299]), рассматривавшими на­цию как анонимное сообщество людей, принадлежащих к одной куль­туре, предложены прямо противоположные идеи. Современный сторонник данной идеи норвежский ученый Ф. Барт [13] считает, что этничность (в данном случае как одно из проявлений нации) представляет собой форму организации культурных отличий, которые являются своеобразными «маркерами», отмечающими ее (эт­ничности) принципиальные черты. Последние же, по его мнению, сложились под влиянием традиций, исторических, экономических и других факторов. Осознание этой совокупности черт проявляется в понимании людьми своей национальной идентичности, т.е. в при­знании персональной значимости своей принадлежности к этому груп­повому объединению.

При таком понимании консолидация нации происходила по мере овладения и осознания людьми групповых ценностей в качестве ве­дущих ориентиров, систематизирующих их видение мира. Признание главенства языка как важнейшего носителя и условия приобщения людей к культурным ценностям, а также приоритета естественно осваиваемых людьми необходимых для жизни ценностей сочеталось с отрицанием доминирующего влияния территории, на которой про­живали носители данных ценностей, на содержание культурных мо­тиваций, традиций, жизненных стереотипов людей. В этом смысле предполагалось, что представители различных этносов, освоив­ших и руководствующихся этой же системой ценностей, мо­гут рассматриваться как представители одной нации.

Теоретические различия конструктивистских и примордиалистских подходов в известной степени сложились сугубо исторически. Первые, так называемые большие, европейские нации, формиро­вавшиеся в эпоху складывания капиталистических отношений, в зна­чительной степени опирались на естественные механизмы интегра­ции, действовавшие на основе не только культурных, но и террито­риальных, а также экономических факторов. В более поздний период, когда уже сформировался определенный опыт строительства наций, когда были продемонстрированы образцы их функционирования в рамках тех или иных государств, такие механизмы интеграции обще­ства стали использоваться и в тех странах, которые еще только начи­нали решать задачи укрепления своей целостности, улаживать терри­ториальные споры и т.д.

В этом смысле создание наций стали рассматривать и как реали­зацию определенных политических проектов, ориентированных на сознательное конструирование подобных общностей и инициируе­мых правящими или иными кругами политической элиты. Причем такие процессы шли не только в XIX в., но продолжаются и в конце XX столетия. Например, в процессе образования новых государств на территории СССР и в ряде стран Средней Азии, которых «обрекли» на независи­мость в Беловежской Пуще (месте подписания Договора об образо­вании СНГ в составе России, Белоруссии и Украины), уже после получения ими государственного суверенитета начались процессы ис­кусственного создания национальных идеологий, институтов и норм. Такой тип формирования нации стал необходимым усло­вием сплочения этих стран и народов.

Таким образом, не только примордиализм, базирующийся на кон­статации объективных факторов внутренней сплоченности наций, но и конструктивизм представляет собой вполне реалистическую фор­мулу теоретического истолкования процесса формирования наций, особенно в современных условиях.

Практическое политическое значение этих трактовок наций выражается, прежде всего, в том, что предложенные ими идеи создают различные концептуальные рам­ки для формулировки требований к государственной власти от име­ни национальных групп, выделяют важнейшие механизмы формиро­вания и развития наций, урегулирования межнациональных отноше­ний. Так, конструктивистские подходы делают основной упор на возможностях государства, партий, движений и располагаемых ими ресурсах. В рамках объективистских идей акцентируются иные цели и приоритеты. Например, социобиологические подходы, базирующиеся на идеях психопатического превосходства крови, неизбежно предоп­ределяют этногегемонистскую систему политических требований, выражающих превосходство одной нации над другой, желание абсолютного господства на соответствующей тер­ритории, стремление к утверждению стиля жизни той или иной группы за счет другой и т.д.

Как показала практика строительства соци­ализма в странах бывшего социалистического лагеря, использовавшаяся трак­товка национального вопроса способствовала крайней политизации процесса образования и развития наций, который постоянно соче­тался с политикой государственного террора по отношению к наро­дам, заподозренным «в связях с врагом» или в недостаточной лояльно­сти к властям, с массовыми переселениями народов и даже геноцидом граждан определенной национальности.

В то же время принципы культурологического подхода, базирую­щиеся на идее экстерриториальности, генетически отвергают требо­вания типа «отдайте нашу землю» или «русским – русское государ­ство», поскольку приобщение к любым «русским», «немецким», «турецким» и прочим цементирующим нацию ценностям не зависит от территории, где проживают люди, и не предполагает какой-либо ангажированности политических структур. В этом смысле данные по­ложения являются теми идейными предпосылками, которые наибо­лее пластично обеспечивают исторический характер формирования наций, их стихийную эволюцию, включающую как сближение, так и дистанцирование подобных групп друг от друга в силу сходства или различий их обычаев, религиозных убеждений, языков и т.д. В то же время ориентация лишь на сугубо культурные ценности в ряде случа­ев граничит с апологией космополитизма.