1.3 Значение античной литературы

Значение античной литературы безгранично, как творческого источника тем и приципов художественной обработки произведений. Из античной литературы вышли писатели Средних веков, Возрождения, Нового времени. Древнеримская и древнегреческая литература испытанна не годами, а тысячелетиями. И одно это заставляет относиться к античной лирике с подобающим уважением...Античная литература, литература древних греков и римлян представляет собою специфическое единство, образуя особую ступень в развитии мировой литературы. Историческое значение античной литературы, ее роль в мировом литературном процессе заключаются, однако, не только в том, что в ней «возникли» и от нее ведут свое начало многие жанры, подвергавшиеся впоследствии значительным трансформациям в связи с потребностями позднейшего искусства; гораздо существеннее неоднократные возвращения европейской литературы к античности, как к творческому источнику, из которого черпались темы и принципы их художественной обработки. Творческое соприкосновение средневековой и новой Европы с античной литературой, вообще говоря, никогда не прекращалось, оно имеется даже в принципиально враждебной античному «язычеству» церковной литературе средних веков как в западноевропейской, так и в византийской, которые сами в значительной мере выросли из поздних форм греческой и римской литературы; следует, однако, отметить три периода в истории европейской культуры, когда это соприкосновение было особенно значительным, когда ориентация на античность являлась как бы знаменем для ведущего литературного направления. Особое выделение греко-римской античности, как специфического единства, отличного от других древних обществ, не является произвольным; свое полное научное обоснование оно получило в учении Маркса и Энгельса об «античном обществе», как особой ступени развития в истории человечества. эпическая поэма и идиллия, трагедия и комедия, ода, элегия, сатира (латинское слово) и эпиграмма, различные виды исторического повествования и ораторской речи, диалог и литературное письмо, — все это жанры, которые успели достигнуть значительного развития в античной литературе; в ней представлены и такие жанры, как новелла и роман, хотя и в менее развитых, более зачаточных формах. Античность положила также начало теории стиля и художественной литературы («риторика» и «поэтика»).

Характеристика литературного периода.

1. Архаический период - до 6 вв. до н.э. Длинный ряд веков устной словесности. Памятников, кроме «Илиады» и «Одиссеи» не сохранилось. Корни - в крито-микенской культуре. Предания, которые лежали в основе, греки знали с детства. У произведений не было автора, т.к. не было такого понятия. Автор - коллективный. Вся система ценностей была другая, ценилась традиционность, похожесть (Poetus novos - оскорбление - Цицерон - Катуллу). Произведения укладывались в гекзаметр.

Первый период, который можно назвать доклассическим или архаическим , охватывает собой длинный ряд веков устного народного творчества и заканчивается в течение первой трети 1 тысячелетия до н.э.Это творчество до нас не дошло, и о нем мы имеем некоторое представление на основании позднейшей античной литературы. Целиком до нас дошли только два памятника греческой литературы, записанные в 6 в. до н.э., но, несомненно, развивавшиеся в течение многих столетий, - это героические поэмы "Илиада" и "Одиссея" Гомера.Лирика Архилоха.Дидактический эпос (Гесиод)

Главное литературное явление первого периода — так называемые гомеровские поэмы, представляющие собою завершение длинного ряда меньших опытов легендарной поэзии, а также религиозного и бытового песнотворчества. Задолго до появления на свет Илиады и Одиссеи, древнейших памятников Г. литературы, сложились образы главных эллинских божеств и героев троянского и дотроянского времени, установились типические черты богов и полубогов, их генеалогии, образовались эпитеты, выработана была стихотворная форма, пригодная для повествования и т. д. Илиада и Одиссея вмещали в себе лишь небольшую часть сюжетов и эпизодов, обработанных раньше многими поколениями рассказчиков и певцов. К этой древнейшей поэзии греков, не исключая и гомеровских поэм, нельзя относиться так, как мы относимся обыкновенно к произведениям сознательно поэтическим. Воображать себе, будто древний поэт, полный веры в священную старину, руководствовался в своем творчестве только требованиями поэзии и именно особого вида её, в данном случае эпоса, что он только в силу этих требований изменял одно в своем материале, устранял другое, добавлял третье — значит наши собственные понятия переносить на такие времена и бытовые условия, когда они вовсе не могли иметь места. Каждый последующий певец, продолжая дело предшественников, брал от них то, что казалось ему наиболее согласным с природою божества или с характером героя; иногда певец довольствовался сопоставлением нескольких вариантов, мало смущаясь разногласиями между ними и даже не всегда их замечая. Только твердо памятуя эту историческую точку зрения, можно уберечь себя от субъективных построений и увлечений в разъяснении древнейших памятников греч. поэзии — тех увлечений, какими преисполнен так называемый гомеровский вопрос (см. Гомер).

Колыбелью греческой поэзии была богато одаренная от природы северо-восточная область Фессалии, Пиерия, или Фракия, родина муз, место деятельности мифических поэтов: Орфея,Мусея, Евмолпа, Памфоса, Фамириса. Отсюда поклонение музам распространилось к югу, на Фокиду, Беотию, Аттику. Занятие поэзией находилось здесь в связи преимущественно с культами Зевса, Диониса и Деметры. Другая группа певцов, с Оленом во главе, соединялась около Аполлона в Ликии, на Крите и в Дельфах. Кажется, служителями этого божества был изобретен героический стих, или дактилический гекзаметр.

Музыка, именно игра на форминге или кифаре, лире, поставлена в теснейшую связь с поэзией. Этот же подготовительный период характеризуется влиянием малоазийских народов, родственных эллинам, — главным образом фригийцев и ликиян. Рядом с песней, преимущественно религиозного характера, существовали с незапамятных времен более или менее занимательные рассказы о громких подвигах отдельных личностей — богатырей, вождей, правителей — и целых общин; подобные рассказы, умножаясь в числе по мере совершения новых подвигов, соединяли в себе разнородные элементы мифа и действительности, изображали богов и людей в постоянных отношениях и взаимодействии, людей наделяли сверхчеловеческими свойствами, богов низводили до уровня смертных. Если события близкие, только что совершившиеся, понимались и изображались поэтами не иначе, как в виде необычайных деяний богов или при непосредственном их участии, то давность события открывала тем больший простор для вымысла и чудесного: без этого современность и история представлялись бы древнему эллину столь же мало вразумительными и интересными, как нам подобное изображение кажется неправдоподобным и произвольным.

Гераклы, Тезеи, Язоны, Персеи, Мелеагры, Амфиараи и многие другие упоминаются в гомеровских поэмах как хорошо известные представители давнего, грандиозного прошлого, отодвинутого вдаль воспоминаниями ближайших событий, различными эпизодами ахейско-троянской войны и приключениями её героев. Троянская война как первое славное дело всейЭллады, совершившееся до так назыв. возвращения Гераклидов в Пелопоннес и до основания малоазийских колоний, стала надолго излюбленнейшим предметом рассказов и песнопений, образчиками коих могут служить песни Фемия и Демодока в Одиссее. Многочисленные, первоначально короткие песни троянского цикла вызвали в X—IX вв. до н. э. гениальную попытку создать цельные поэмы с центральным героем и событием в каждой, с небывалою дотоле обрисовкою характеров, с чрезвычайным разнообразием положений, объединяемых моральными воззрениями автора; получились древнейшие бессмертные памятники греческой и вообще европейской литературы, до наших дней неразрывно связанные с именем Гомера. Мы из Одиссеизнаем, что древний эллин любил новые песни о недавних событиях, и потому начатки троянского эпоса необходимо приурочивать ещё к собственной Элладе, более всего к Фессалии иАрголиде, родным местам первенствующих ахейских героев, и относить появление их ко времени самой войны и к непосредственно за войною следовавшему. Полного расцвета эпическая поэзия достигла, однако, лишь на малоазийском побережье, в колониях, преимущественно ионийских, хотя ионические поэты только продолжали и совершенствовали дело эолян.

Древние поэты были вместе и исполнителями своих и чужих песен, певцами (аэды), которые при исполнении пользовались аккомпанементом на форминге. На торжествах народа или правителей и вождей подобные певцы-поэты были желаннейшими и почетнейшими гостями. Удаляясь под Трою, Агамемнон доверил супругу свою домашнему певцу. Аэды были ближайшими хранителями и распространителями гомеровских поэм и иных песен. За аэдами следовали декламаторы-рапсоды, на общественных собраниях произносившие чужие песни без музыкального аккомпанемента, зато драматизировавшие свое исполнение при помощи мимики и костюмов. С первой половины VIII и до половины VI в. до н. э. ряд поэтов задавался мыслью изложить в стихотворной форме, по образцам гомеровским, весь по возможности цикл троянских сказаний. Это — поэты-циклики: Арктин, Стасин, Лесхес, Агий, Евгаммон, не обладавшие ни дарованием, ни искренним воодушевлением родоначальников эпоса. Рядом с троянским существовали и обрабатывались подобными же поэтами циклы сказаний фивских(Фиваида, Эпигоны), геракловых. Циклические поэмы, по объёму иногда превосходившие Одиссею, имели для позднейших поэтов, историков, философов, антиквариев значение и интерес сборников мифов и сказаний, пригодных для поэтических или моралистических целей.

В тесной связи с именем Гомера находятся ещё так называемые Гомеровские гимны, дошедшие до нас в виде 34 песен, неодинаковых по достоинству и объёму и разновременных по происхождению. Время образования этих песен, служивших на религиозных празднествах вступлениями к декламации гомеровских песен — VIII—V вв. до н. э. Составлялись они в кружках рапсодов. Гомеру ещё Аристотель приписывал древнейшую юмористическую поэму Маргит (глуповатый всезнайка), а Илиада вызвала на свет в сравнительно позднее время пародию под именем Война мышей и лягушек. Уже в гомеровских поэмах можно наблюдать присутствие элементов наставительного эпоса, выражение недовольства существующими отношениями и желание большей правды в людских делах. В результате такого настроения явилась поэма Работа и дни. С другой стороны, рано чувствовалась потребность в связных систематических представлениях о богах, о первоначальной истории мира и человеческих обществ, о взаимных отношениях между божествами, героями и простыми смертными. Ответом на эти запросы служила Теогония. Обе поэмы, религиозно-наставительного характера, вышли из беотийской школы певцов и принадлежали уроженцу Аскры Гесиоду. Гомер и Гезиод (Гесиод) почитались у древних греков творцами теогонии и теологии; имена их обыкновенно употреблялись рядом, нераздельно, хотя гезиодовы поэмы сложились лет сто спустя после гомеровских.

По мере того, как общественная и личная жизнь становилась разнообразнее и сложнее, особенно в богатеющих торговых колониях, нарождались и новые формы поэтического творчества. В политическом общежитии наследственная монархия уступила место олигархическому или демократическому правлению или вышедшей из борьбы партий и вначале опиравшейся на народ тирании. Поэзия много потеряла в торжественности, но не меньше выиграла в практическом, житейском значении; из вдохновенных глашатаев муз или Аполлона поэты обратились в простых смертных, выдававшихся над толпою большею отзывчивостью, мудростью практических советов или меткостью и язвительностью критики. Достаточно напомнить, что в рядах поэтов того времени почетнейшее место принадлежало великому афинскому законодателю Солону; что другой афинский гражданин, Тиртей, добывал своими песнями победы спартанцам; что Феогнид пользовался стихотворной формой для беспощадного преследования политических противников, и проч. Самая форма стихотворений — элегическое двустишие из гекзаметра и пентаметра — отличалась в сравнении с эпическим стихом краткостью и выразительностью, а ямбический размер сатирических стихотворений ещё больше сближал поэтическую речь с обыденной, разговорной. Злоба дня в её бесконечном разнообразии и волновавшие наблюдателя чувства были предметом поэтического выражения в элегиях и ямбах в течение VII и VI вв.; выработанными тогда стихотворными формами охотно пользовались, впрочем, и впоследствии. Древние элегии исполнялись под аккомпанемент флейты. Из числа элегических и ямбических поэтов Каллин, Симонид, Мимнерм, Фокилид, Ксенофан, Гиппопакт, Архилох принадлежали малоазийским городам и островам; Солон, Феогнид, Тиртей были уроженцы Аттики и Мегары. Хотя эпос и элегия развивались и не без связи с музыкою, но первое время музыка была довольно проста и монотонна; стихотворные тексты декламировались и совершенствовались независимо от музыкального аккомпанемента.

Не так было с поэзией собственно лирической, или песенной (мелической), успехи которой были подготовлены развитием музыки и которая отдельно от музыки не существовала; иногда к музыке присоединялись и ритмические движения, орхестика. Начатки лирики содержались в древнейших народных песнях, но сознательная разработка её в связи с музыкой начинается сТерпандра, лесбийца родом, который в VII веке до н. э. на карнейских и пифийских собраниях в Спарте и Дельфах выступил (с семиструнной лирой вместо первобытной четырёхструнной) как исполнитель религиозных песнопений, номов, с усовершенствованным музыкальным аккомпанементом. Он открыл гамму звуков, установил основные гармонии, лады греческой музыки и вообще положил начало систематическому музыкальному искусству. Греческая лирика делилась на собственно песню и хоровое пение (энкомии, эпиникии, пеаны, дифирамбы и проч.) и развивалась в одно время с элегией и ямбом: Терпандр предшествовал Архилоху, а в одно время с Солоном жили главные представители обоих видов лирики: Алкей, Сафо (Сапфо),Стесихор. Элегия и ямбы примыкали по языку к ионийскому эпосу, лирическая поэзия, по самой своей природе более индивидуальная, представляла бесконечное разнообразие наречий и местных говоров в теснейшей зависимости каждого поэта от его родины и места деятельности. Ионийские, эолийские, дорийские говоры были равноправны в лирике. Не меньшим разнообразием отличалось стихосложение лирических песен в зависимости от личности поэта и от тончайших оттенков выражаемого в песне настроения. Если номы и просодии Терпандра и Клонаса, исполнявшиеся под аккомпанемент кифары или флейты, пользовались размерами, ранее их вошедшими в употребление, — гекзаметром, ямбом и элегическим двустишием, то последующие лирики обнаруживали в этом отношении необычайную изобретательность и свободу творчества. Впрочем, и раньше уже, главным образом гением Архилоха, введены были в обращение, кроме гекзаметра и пентаметра, ямбы, трохеи, анапесты. Из выдающихся лириков чуть не каждый или прибавлял новые стихотворные формы, навсегда удерживавшие за собою имена творцов своих, или налагал печать собственной индивидуальности на формы уже существующие, изменяя и совершенствуя их. В отношении изобретательности всех лириков превзошёл спартанский поэт половины VII в. до н. э., Алкман, у которого впервые находим размеры ионийские и логахдические; он же первый употреблял размер, оказавшийся весьма пригодным для хвалебных стихотворений. Начинания Алкмана нашли себе продолжателя в Стесихоре из Гимеры.

В среде лириков вошло в обычай расчленение стихотворения на строфы, начало чему дано было уже элегическим двустишием: это — объединённые в своих частях группы стихов, или правильно чередующиеся, или меняющиеся в своем построении. Вообще в древнегреч. лирике различаются направления эолийское и ионийское, с одной стороны, и дорийское, с другой. Главные представители первого — Алкей, Сафо, Анакреон, второго — Алкман, Стесихор, Ибик, Симонид из Кеоса, Арион, Вакхилид, Пиндар. Только первые поэты — лирики в нашем смысле слова, выражавшие в своих произведениях личные душевные состояния; вторые, собственно греческие лирики, занимавшие в греческой жизни более почетное место, назначали свои песни прежде всего для украшения празднества прославления богов и т. п., вследствие чего содержание их произведений было более общего, нежели личного характера; не страстность, но торжественность были отличительною чертою этой дорийской поэзии. Одни песни назначались для исполнения одним голосом, в частной жизни отдельных граждан; другие были хоровые и имели значение преимущественно религиозно-общественное, исполнялись в публичных местах. Строение песен первой категории было несравненно проще; здесь допускалось непрерывное чередование отдельных стихов, или же строфы одинакового строения следовали одна за другою. Несравненно большим разнообразием отличалось строфическое строение хоровых песен, особенно со времени Стесихора, который ввёл в стихосложение чередование тройных групп — строфы, антистрофы и эпода, — соответственно движениям хора вправо, обратному влево и заключительному нахождению на месте. Хоровые песни были значительнее и по объёму. Победные песни Пиндара — на эпическом наречии, с сильною примесью доризмов, — составленные во славу победителей на четырёх общеэллинских празднествах и дошедшие до нас в числе 44, являются единственными и великолепнейшими образчиками хоровой греч. лирики. Одна из форм этой же лирики, дифирамб, послужила источником трагедии, а из шуточных хоровых песен, тоже в честь Диониса или Вакха, вышла комедия. Исконные начатки драмы, содержавшиеся в самой жизни древнего грека и особенно в культе Диониса, развились быстро до классических образцов драматической поэзии благодаря достигнутым раньше успехам лирики, в частности — дифирамба. Дифирамбическому хору дал правильную организацию Арион из Коринфа, а знаменитейшие лирики распространили дифирамбическую песню с Диониса и на другие мифические личности. Уже при Солоне, в начале VI в. до н. э., в Афинах можно было видеть первые опыты драматизирования дифирамба при помощи одного актёра, которым был сам виновник нововведения, икариец Феспид. Драматические представления (прежде трагедия, потом и комедия) заняли место наряду с дифирамбом в чествовании Диониса, и так как это были народные празднества по преимуществу, так как при важнейших из них присутствовали в большом числе и иноземцы, то государство было заинтересовано в возможно более великолепном и привлекательном исполнении их, и драматические писатели находили достаточное для себя удовлетворение и поощрение в горячем сочувствии и понимании многотысячной публики. Сооружение в Афинах каменного театра около 500 г. до н. э. было внешним выражением того, что драматические представления стали предметом государственной заботливости. Феспид, Херил, Пратина, Фриних — немногие предшественники отца трагедии, Эсхила. Глубина и разнообразие психологических наблюдений, напряженный интерес к чисто человеческим сторонам мифических и легендарных героев, старательная мотивировка их решений и столкновений, законосообразная комбинация внешних обстоятельств и душевных состояний действующих лиц — таковы черты аттической драмы, обеспечившие за нею на многие века просветительное значение. Изумительно быстрому росту драмы благоприятствовали также успехи гражданственности в Афинской республике и высокое общее развитие массы афинских граждан. Только при наличности свободных демократических учреждений стала возможною в Афинах древняя политическая комедия, вышедшая из фаллических песен и первоначально сложившаяся в дорийских Мегарах. Нравоописательная комедия, в первой поре развития также принадлежавшая дорянам, начала слагаться среди сицилийцев в VII в. до н. э.; это — старшая сестра средней и новой аттической комедии. Тому же периоду новых политических образований принадлежат первые опыты прозы историко-географической и философской, по своему содержанию тесно примыкающие к эпической поэзии и народной мифологии. Греческая историография началась с переложения в прозу поэтических сказаний в порядке хронологической последовательности и с записи достопримечательностей отдельных городов и народов. Кадм, Дионисий, Гекагей милетский, Ксанф из Лидии, Харов из Лампсака, Гелланикиз Митилены и др. были древнейшими историческими писателями. Представителями древнейшей Г. философии являются Фалес, Анаксимен, Анаксимандр (см. Греческая философия). В конце первого периода истории Г. литературы все части эллинского мира были охвачены политическим и умственным движением, а накопление богатств торговлею и промыслами и получение из Египта папируса — сравнительно дешевого писчего материала — облегчали литературную производительность городских республик и содействовали их умственному сближению. Весьма характерными выразителями той эпохи возбуждения и повсеместной напряженной деятельности были так называемые семь мудрецов (Биант, Хилон, Клеобул,Периандр, Питтак, Фалес, Солон) — рассеянные по разным городам практические деятели и учителя, которые в стихотворной, сжатой форме предлагали уроки житейской мудрости.

Первыми письменными памятниками греческой литературы являются поэмы «Илиада» и «Одиссея», автором которых античность считала полулегендарного сказителя Гомера; несомненно, однако, что эти произведения — результат длительного развития бесписьменного эпического творчества, составлявшего одну из разновидностей греческого фольклора. В самих же гомеровских поэмах содержатся указания на существование в Древней Греции различных жанров устного творчества, известных также в фольклоре других народов.

Среди картин мирной жизни, изображенных на щите гомеровского Ахилла, мы находим описание сбора винограда, происходящего в сопровождении хороводной песни и пляски под аккомпанемент форминги (струнный инструмент, похожий на лиру; «Илиада», XVIII, 567—572). Образец рабочей песни, под которую поселяне с усилиями отваливают камень от глубокой пещеры, дает Аристофан в комедии «Мир».

Сохранилась также подлинная песня мукомолок с острова Лесбоса (VI в. до н. э.), в которой упоминается имя лесбосского правителя Питтака:

Мели, мельница, мели!

Ведь молол и Питтак,

Великой Митилены повелитель.

Актуальная тематика особенно активно проникала в застольные песни — так называемые сколии, исполнявшиеся поочередно участниками пирушки. Дошедшие до нас образцы аттических сколиев содержат призывы к богам охранять от бед Афины, прославление саламинского героя-покровителя Аякса, воспоминания о храбрецах Гармодии и Аристогитоне, убивших в 514 г. до н. э. афинского тирана Гиппарха, и т. д.

Практическим потребностям повседневной жизни отвечали также пословицы, поговорки, поучительные наставления и афоризмы, часто в стихотворной форме. Родственны им были и прозаические басни, рассказываемые к случаю (сюжеты этих басен обнаруживают сходство с баснями Ближнего Востока, восходящими к шумерской словесности); позднейшая традиция называла «отцом басенного рода» полулегендарного раба-мудреца Эзопа (VI в. до н. э.), но признавала, что басни бытовали и до него. Записи «эзоповых басен» начинают делаться в V—IV в. Образцы фольклорной новеллы входят уже в «Истории» Геродота (середина V в.), а стихотворные сентенции и пословицы еще раньше послужили материалом для создания дидактического эпоса.

В Греции были широко распространены обрядовые песни, сопровождавшие праздники наступления весны и сбора урожая, посвящение юношей в разряд воинов или охотников, свадьбы, похороны и т. д. Для этих песен было характерно исполнение их определенными половозрастными группами, отражающими древнейшее разделение труда в первобытной общине (ср. игры в старинном русском свадебном обряде, где хору друзей жениха противостоял хор девушек, «защищающих» свою подругу). Так, известен краткий текст «состязания» трех хоров спартанцев: стариков, зрелых мужчин и юношей: первые вспоминали былую силу, вторые гордились своей нынешней мощью, третьи обещали стать еще сильнее в будущем. По окончании весенних и осенних полевых работ группы молодежи обходили дома односельчан, распевая песни, напоминавшие восточноевропейские колядки: исполнители требовали себе награды, а в случае отказа шутливо угрожали хозяину карой. На празднествах плодородия, символически изображавших смерть и воскресение растительного божества, звучали озорные ямбы, на свадьбе — гименеи или эпиталамии, прославлявшие жениха и невесту и желавшие им обильного потомства. Эти виды обрядового фольклора впоследствии обрабатывали греческие поэты-лирики VII—VI вв. до н. э. Специального искусства требовало исполнение погребального плача-причитания — трена (threnos). В «Илиаде» (XXIV, 719—776) подробно описывается такой обряд над телом убитого Гектора: «зачинают» плач специальные «плакальщики», им отвечают собравшиеся женщины, к которым поочередно присоединяются овдовевшая супруга, мать, невестка убитого. Погребальная заплачка впоследствии также была использована в литературе классического периода, войдя в качестве «плача» в трагедию.

С обрядовым фольклором близко соприкасались культовые гимны, исполнявшиеся хорами во время религиозных празднеств в честь различных богов: Аполлону посвящался пэан, Дионису — дифирамб, женским божествам — парфении, т. е. девичьи песни. По отдельным образцам этих жанров, получивших литературную обработку в хоровой лирике VII—V вв. до н. э., видно, что существенное место в них занимала мифологическая тематика в виде воспоминаний о легендарных подвигах самого бога или какого-нибудь героя, находящегося под его покровительством.

Еще более были насыщены мифологическим материалом героические (богатырские) сказания. Как они слагались и исполнялись, мы снова узнаем из гомеровских поэм. Мы находим здесь воспоминание о двух этапах развития эпической традиции. Песней о славе героев минувших времен услаждает свой досуг Ахилл («Илиада», IX, 186—192); наряду с этим эпос уже знает аэдов — певцов-профессионалов, владеющих специфической техникой героического повествования (Демодок — в государстве феаков, Фемий — во дворце Одиссея). Аэды могли петь о деяниях богов, но чаще — о подвигах героев, в том числе участников не так давно окончившейся Троянской войны. При этом богатырское сказание может соединяться с элементами волшебной сказки и реминисценциями из типологически более ранних слоев эпоса, впитывать в себя малые фольклорные жанры (басня, притча, назидание, пословица), которые одновременно продолжают сосуществовать вместе с ним и впоследствии также получают литературное оформление. Для последних веков родового строя ведущим становится героический эпос, черпающий для себя материал в богатом мифологическом репертуаре.

В греческой мифологии, как и во всякой другой мифологии, нашли фантастическое отражение примитивные производственные и общественные отношения раннего родового строя. Так, овладение искусством добывать и поддерживать огонь составляет основу сказания о Прометее, похищающем небесный огонь и доставляющем его людям. Чрезвычайно важный для ранней стадии развития человечества переход от матрилокального брака к патриархальной семье запечатлен в мифе об Эдипе: пока родство ведется по материнской линии, убийство сыном неизвестного ему родного отца не может считаться большим преступлением, чем убийство случайно повстречавшегося путника. В сказаниях о Персее и о странствиях Одиссея легко различаются мотивы волшебно-героической сказки, в которой герою приходится скорее хитростью, чем силой, преодолевать всевозможные препятствия для достижения цели, поставленной перед ним явным недоброжелателем в надежде на гибель героя. Освобождение же Персеем Андромеды восходит к столь же древнему мотиву сказочного сватовства, как и соединение Одиссея с Пенелопой, — к старинному фольклорному сюжету «муж на свадьбе своей жены».

Однако, если в богатырской сказке существенную роль играют всякие чудесные предметы (меч-кладенец, шапка-невидимка), заколдованные люди и животные, наконец, многочисленные добрые и злые волшебники, помогающие герою или воздвигающие на его пути различные препятствия, то в древнегреческих сказаниях герою чаще всего приходится иметь дело с такими же, как он сам, людьми, а в качестве его покровителей или прямых недругов выступают также совершенно человекоподобные боги, только изредка прибегающие к волшебству. Антропоморфизм греческой мифологии, в которой ранние стадии ее развития (в частности, териоморфная) сохранились только в виде отдельных реликтов, составляет ее важную особенность, отличающую систему греческих мифов от генетически и типологически родственных им мифологических представлений других древних народов Средиземноморья. Наряду с этим свойством греческих мифов огромные возможности для их последующего художественного осмысления создавало отсутствие в Древней Греции религиозной догматики: даже в классическую эпоху Греция оставалась разделенной на множество самостоятельных государств, и каждое из них имело свои местные культы и наиболее чтимых богов, с которыми были связаны разнообразные, часто не повторяющиеся в других государствах и вовсе не обязательные для них сказания. На протяжении всей античности в Греции не существовало канонов, предписывающих придерживаться каких-либо раз и навсегда данных представлений о происхождении, генеалогии и даже функциях многочисленных богов. Система сотворенных древним греком целиком по его «образу и подобию» богов и героев открывала самый широкий простор для ее различного осмысления и для насыщения фольклорных образов и ситуаций актуальным идеологическим содержанием.

Очень важно отметить еще одну особенность греческих мифов, отличающую их от фольклора других народов. В то время как, например, волшебная сказка сознательно избегает указания на время и место описываемых ею событий («в тридевятом царстве, в тридесятом государстве»), греческие мифы достаточно точно локализуют своих героев и располагают их в определенной хронологической последовательности: деятельность Тесея, представляющего аттический вариант культурного героя, связана с Афинами, а образ его двойника, дорийского очистителя земли от диких чудовищ, Геракла — с Аргосом; в соседних Микенах помещается род Атрея, чьими сыновьями или внуками являются верховный вождь греков под Троей Агамемнон и его брат, спартанский царь Менелай, муж прекрасной Елены. В свою очередь, сами участники Троянской войны считают себя следующим поколением после героев похода аргонавтов и «Семерых против Фив»; с этим городом неизменно ассоциируется история Эдипа. У греков классического и позднего периода достоверность сведений о Геракле, Эдипе, Менелае не вызывала ни малейшего сомнения, и еще во II в. н. э. Павсаний в своем «Описании Эллады» говорил о событиях, героями которых были Тесей, Ариадна, Орест и т. п., как о совершенно реальных фактах, точно указывая, где они происходили.

Подобная локализация объясняется тем, что уже во II тыс. до н. э. на территории Греции и многочисленных островов Эгейского моря возникла древняя культура, называемая ныне по имени двух ее крупнейших центров крито-микенской. Начатые свыше 100 лет назад немецким археологом-любителем Г. Шлиманом и продолжающиеся доныне в различных областях Греции раскопки, а также расшифрованные в 1953 г. англичанином М. Вентрисом письмена микенского периода в совокупности с другими историческими свидетельствами дают возможность восстановить в общих чертах обстановку в «доисторической» Греции.

В середине II тыс. на Крите существовало богатое и могущественное государство, располагавшее сильным флотом и сумевшее благодаря этому завязать весьма обширные связи с островами Эгейского архипелага и некоторыми центрами континентальной Греции. Примерно в XIV в. до н. э. Критское царство постигла тяжелая катастрофа, и с этого времени начался расцвет раннерабовладельческих государств в материковой Греции, среди которых наиболее значительную роль играли расположенные в северо-восточном углу Пелопоннеса Микены, давшие название всему периоду греческой истории XVI—XII вв. до н. э. Другими древнейшими центрами микенской культуры были на юго-западной окраине Пелопоннеса — Пилос, в средней Греции — Аттика и Беотия, на севере — Фессалия. Если деятельность и подвиги крупнейших героев греческих мифов связывались именно с названными центрами, то это означает, что микенская эпоха была временем возникновения основного состава древнегреческих героических сказаний: космические или растительные мифы, традиционные фольклорные ситуации оказались прикрепленными к вполне конкретным местам и стали восприниматься как часть легендарной истории. К микенской эпохе относится также формирование олимпийского пантеона, играющего столь значительную роль во всей античной литературе. Хотя в настоящее время есть основания говорить о ближневосточном влиянии на систему религиозных представлений древних греков, положение в гомеровских поэмах верховного бога Зевса, вынужденного сдерживать недовольство других строптивых богов, несомненно отражает характер власти микенского царя в окружении беспокойных полузависимых местных царьков; высокий авторитет богини-воительницы Афины восходит, вероятно, к ее культу покровительницы царских родов микенского времени, а симпатия, проявляемая Аполлоном и Афродитой к защитникам Трои, объясняется малоазийским происхождением этих божеств.

Впрочем, и сама Троянская война, послужившая основой для целого ряда эпических поэм, относится к числу мифологизированных народной фантазией исторических событий.

Микенские вожди вели весьма агрессивную внешнюю политику, направляя ее острие главным образом в сторону Малоазийского побережья; об этом свидетельствуют, в частности, египетские и хеттские документы XIV—XIII вв. до н. э., в которых встречаются названия нападавших на Малую Азию племен «ахайваша» («аххиява») и «данауна», соответствующие наименованиям греков в гомеровском эпосе — «ахейцы» и «данайцы». С другой стороны, на том месте Малоазийского побережья, которое занимает ключевую позицию на подступе к проливам, соединяющим Средиземноморье с Черным морем, уже в конце IV тыс. до н. э. было основано поселение, просуществовавшее вплоть до римского времени. В истории этого города, носившего название Трои (иначе — Илион), археологи различают ряд последовательно сменяющих друг друга слоев. Для древнегреческой мифологии особенный интерес представляют Троя II и Троя VIIа: в первой из них, погибшей ок. 2200 г. от пожара, еще Шлиман нашел множество золотых изделий, которые он принял за сокровища царя Приама; вторая, не столь богатая, была разрушена в результате военных действий тысячу лет спустя. Нападавшими являлись ахейцы (возможно, в союзе с другими государствами Малой Азии), и этот поход (или несколько кратковременных экспедиций) сохранился в памяти потомства как грандиозная многолетняя война, и на очередную разрушенную Трою были перенесены воспоминания о ее далекой богатой предшественнице. Впрочем, вскоре пришли в упадок и сами микенские государства; причиной этого послужило вражеское вторжение, которого не могли остановить мощные крепостные стены, возведенные микенскими владыками. Этническая принадлежность и дальнейшая судьба грозных пришельцев остаются до сих пор одной из загадок ранней истории Греции. Несомненно, во всяком случае, что они значительно облегчили проникновение на юг Балканского полуострова новой волны греческих племен — дорийцев.

Нашествие на южную Грецию сначала неизвестных врагов, а затем дорийцев, не затронув существенно микенских центров в Фессалии и Аттике, заставило ахейцев из Пелопоннеса искать прибежища на островах и Малоазийском побережье. Сюда принесли они воспоминания о «крепкостенных замках» и «златообильных дворцах» микенской державы, заброшенных в эпоху дорийского вторжения. Передаваясь из поколения в поколение, мифологизированная история ахейских времен и послужила основой для греческого эпоса, окончательное оформление которого произошло не ранее VIII в. до н. э. и завершило многовековой период существования устной эпической традиции, уходящей своими корнями в микенские, а подчас и домикенские времена.

Переселение дорийцев и развернувшаяся в начале I тыс. до н. э. греческая колонизация завершили процесс формирования и расселения древнегреческих племен и образования соответствующих диалектов, которые сыграли впоследствии значительную роль в дифференциации литературных жанров. Северо-восточную часть Греции (Фессалию), Беотию в Средней Греции, а также северную часть Малоазийского побережья и прилегающие острова, в том числе остров Лесбос, занимала эолийская группа*; полагают, что именно здесь возникло первоначальное ядро героического эпоса и что именно в Фессалии воспоминания о микенских царях и их державе объединились со сказаниями о местном герое Ахилле. Южнее эолийцев на побережье Малой Азии и на большинстве Кикладских островов разместились ионийцы; на ионийском диалекте (с небольшой примесью эолизмов) написаны гомеровские поэмы. Он лег также в основу декламационных жанров лирики (элегия, ямб). Разновидностью ионийского является аттический диалект — язык древних Афин и классической афинской драмы и прозы. На юге и юго-востоке Пелопоннеса, на Крите и Родосе, замыкающих бассейн Эгейского моря, и в примыкающей части Малоазийского побережья укрепились дорийцы; дорийский диалект стал одним из компонентов языка хоровой лирики. Различие между главными древнегреческими диалектами было не настолько велико, чтобы сделать невозможным языковое общение между их представителями, но придавало все же очень заметный и совершенно определенный колорит произведениям, написанным на каждом из них.

Сноски

* Эолийские диалекты вместе с аркадо-кипрским иногда объединяют в ахейскую группу, пользуясь гомеровским названием ахейцев для обозначения носителей микенской культуры, либо не затронутых дорийским переселением (Фессалия, Аркадия), либо передвинувшихся под его влиянием на побережье Малой Азии и еще дальше на восток (остров Кипр).

2. Классический или Аттический период. 5-4 вв. до н.э. Становление и расцвет греческого классического рабовладения. В связи с развитием личности появляются многочисленные формы лирики и драмы, а также богатая прозаическая литература, состоящая из произведений греческих философов и ораторов.

Второй период античной литературы - это становление и расцвет греческого классического рабовладения, занимающего собой 5-4 века до н.э. Этот период обычно называется классическим(аттическим). В связи с развитием личности появляются многочисленные формы лирики и драмы, а также богатая прозаическая литература, состоящая из произведений греческих философов и ораторов.

Началом следующего периода можно считать 478 год, когда образовался так называемый афинско-делийский союз и Афины на долгое время стали общепризнанным гегемоном значительной части Эллады. Искони в народной поэзии существовавшие зачатки драмы были обработаны в Афинах до уровня долговечнейших образцов драматического творчества. Хотя наличность высоко развитых форм эпоса и лирики сильно облегчала развитие аттической драмы, тем не менее и трагедия, и комедия были оригинальным созданием афинян, больше всего обязанным совокупности политических и культурных условий в Афинах. Из двух видов драмы трагедия по своим сюжетам тесно примыкала к народным сказаниям и мифам, а комедия черпала содержание из наблюдений над современными политическими деятелями, текущими общественными событиями, нравами и т. п. Поднимаясь над частными практическими интересами, трагедия вводила зрителей в круг интересов и понятий общего характера, религиозных, этических и общественных, воплощая их в типические образы, каждому близкие и понятные. Со стороны содержания произведения афинских трагиков были, по-видимому, только прямым продолжением Гомера и цикликов: те же освященные верою имена и взаимные отношения божеств и героев, то же почтительное обращение с мифом, та же, до Еврипида по крайней мере, искренность веры. Тем знаменательнее были новые способы обработки народных сказаний, более гармонировавшие с светским настроением общества и с успехами обобщения в сфере мысли и чувства. Уже начиная с Эсхила, господствующим предметом изображения в трагедиях, а следовательно — и симпатий зрителя, стала душевная жизнь человека с её надеждами, опасениями, страстями. Мифическая старина сохранялась только как удобная, всеми признаваемая форма, под которой слышалось биение живой действительности; легендарные личности являлись истолкователями или выразителями того, чем жили современники трагика. Никогда раньше афинская публика не подходила так близко при посредстве поэтических изображений к естественной связи причин и последствий; никогда ещё не возвещалось ей в художественных образах столько правил религии и морали. Это была философия для народа. Необычайная популярность аттической трагедии явствует, между прочим, из того, что в течение V в. до н. э. написано было для афинского театра не меньше 1000 трагедий. К сожалению, из этого громадного числа трагедий до нас дошли всего 31 — по семи от Эсхила и Софокла и 17 от Еврипида, а также одна сатирическая драма Еврипида, Циклоп. На афинском театре держался до IV в. обычай ставить трагедии группами, так называемыми тетралогиями, при чём представление трёх трагедий заключалось шаловливой пьесой наподобие нашего водевиля; хоры этих пьес состояли из сатиров, постоянных спутников Диониса, откуда и самое название сатирической драмы. От огромного числа афинских трагиков сохранились немногие имена и незначительные отрывки (классическое издание отрывков А. К. Наука совместно с П. В. Никитиным: «Fragmenta tragicor. graecorum», Лейпциг, 1889). Кроме Эсхила, Софокла и Еврипида, затмивших собою не только современных им трагиков, но и последующих, более известны Ион, Агафон, Ахей, Крития, Евфорион, Еврипид младший.

Параллельно с трагедией развивалась в Афинах комедия, перенесенная сюда из Мегар и только здесь достигшая высокой степени совершенства и огромного влияния на окружающее. Магнет, Кратин, Евполид, Кратет и др. подготовили полный расцвет аттической комедии в V в., в произведениях Аристофана, из 64 пьес которого дошли до нас 11. Наиболее характерною особенностью аристофановской комедии была парабаза, разрывавшая представление на две части. Это — песня, которую исполнял весь хор или корифей его и в которой от лица автора высказывались зрителям советы, предостережения, жалобы на литературных соперников и политическ. врагов автора, суждения о современных событиях и лицах и т. п. Политическая свобода, высокое умственное развитие граждан, а равно гений Аристофана и его предшественников преобразили грубый фарс, каким была комедия первоначально и осталась навсегда в других частях Эллады, в оригинальнейший вид драмы, совмещавший в себе черты беспощадной сатиры и памфлета, с одной стороны, истинно художественного создания — с другой. Конечно, критика аттической комедии, касалась ли она политики (Клеон), литературы (Еврипид) или философии (Сократ), была односторонняя и имела в виду вернуть доброе старое время марафономахов, вооружить общественное мнение против новаторов; поэтому значение древней комедии как источника для политической истории весьма относительное. Однако смехАристофана не останавливался ни перед чем, проникая все сферы жизни и на самом деле подрывая традиционные начала. Блудливый Зевс, обжорливый и жадный до золота Гермес, Опора и Феория в виде гетер — таковы божества в комедии Мир. Поместившееся между небом и землею птичье царство грозит отнять у богов и жертвенный дым, и любовные наслаждения(Птицы). В Дедале Зевс изображен вором и обманщиком и т. п. Рядом с Еврипидом и Агафоном упрекам Аристофана подвергался и торжественный, богобоязненный Эсхил. Последствия комедии получались далеко не те, каких, может быть, желал сам комик: не ослабляла, а скорее усиливала аттическая комедия дух сомнения и критики в современном обществе. Вопросы политические, частные и общие, социальные, литературные, педагогические, философские находили себе место в древней комедии, как можно видеть и по уцелевшим пьесам Аристофана, и обсуждались вкривь и вкось с не виданною ни раньше, ни позже свободою. Уже в числе комедий Аристофана есть несколько свободных от личных нападок (Птицы, Мир, Лисистрата, Богатство, Осы, Женское народное собрание); личная критика является в них лишь мимоходом, в виде намеков, уступая главное место сатире на целые направления в литературе и общественной жизни, а также на целые классы граждан. Так наз. средняя и новая комедия (от восстановления афинской демократии в 403 г. до александрийского периода), внешним образом отличавшаяся от аристофановской отсутствием хора, представляет собою только более постоянное и последовательное развитие тех элементов пародии на мифологические личности и на трагиков, а равно сатиры на общественные и домашние нравы, которые содержались в изобилии в самых зародышах аттической и вообще греческой комедии и в произведениях Аристофана; с другой стороны, не совсем были изгнаны из этих позднейших видов комедии и личные нападки на политических деятелей. Новая аттическая комедия нам известна почти исключительно по римским подражаниям Плавта и Теренция; у греков главный представитель её — Менандр.

Диалектика и красноречие всех видов входили существенными частями в поэтическую речь трагедии и комедии. Старание убедить противника, доказать виновность его и свою правоту составляют главную задачу драматических диалогов и многих монологов. Для житейских отношений в афинской демократии нужна была тщательно обработанная ораторская речьпрозаическая. Свободное убедительное слово было сильнейшим рычагом успеха в афинской республике и даже больше: оно было одним из действительнейших средств самозащиты в делах политических и частных. Там, где в силу закона каждый гражданин обязан был свою тяжбу вести самолично и все судопроизводство было устное, публичное, состязательное, там, где общественное значение отдельной личности и активное участие в делах родины определялись прежде всего личными дарованиями, уменьем убедить полновластное собрание народа в выгодности предлагаемых мер, — там искусство ораторской речи и возможность научиться ему становились одним из предметов первой необходимости. Афинская республика в короткий сравнительно период времени произвела на свет большое число ораторов и учителей красноречия, не превзойденных в последующие времена: Антифон, Андокид, Лисия, Исократ, Исей,Ликург, Гиперид, Демосфен и множество других. Афинская школа красноречия была создана софистами и учителями теории красноречия, уроженцами Сицилии. В произведениях знаменитых ораторов аттическая проза впервые достигла окончательного развития и с половины IV в. до н. э. поднялась на высоту литературного языка всех эллинов. Впрочем, древнейшим из уцелевших образцов аттической прозы должно считать приписываемый Ксенофонту трактат Об афинском государственном устройстве (425 до н. э.). Антифон, Лисия, Исократ дали образцы слога высокого, среднего и низкого, причём настоящим творцом эллинской литературной прозы был Исократ. Число учеников его было весьма велико; к ним принадлежали и историки-риторы IV века до н. э., Феопомп и Эфор. Но величайшим оратором Афин был Демосфен, учившийся у Исея. Вся жизнь Демосфена служит ярким свидетельством того, какою силою обладало общественное мнение в Афинах, а с другой стороны — и того, какого влияния достигал в Афинской республике гражданин, отдававшийся служению родине и достойным образом подготовивший себя к общественной деятельности.

Драматическому диалогу в поэзии соответствовала разговорная литературная проза в применении к предметам философии. Творцом её должен почитаться Сократ, а несравненным выразителем в литературе — Платон, автор многочисленных диалогов, помимо философского значения отличавшихся высокими достоинствами как произведения литературные. Отвлеченные мысли Платон нередко воплощает в художественные образы и картины. Часто разговор прерывается вдохновенным повествованием, возносящим читателя в мир высших понятий, надежд и желаний. Замечательнейшим учеником Платона был Аристотель, творец научной прозы. Продолжателем Аристотеля явился Феофраст. В IV в. до н. э. возникли наряду с прежними новые направления философской мысли — эпикуреизм и стоицизм (см. Греческая философия). Дальше от практической жизни стояла историография, которая тоже в Афинах или под афинскими влияниями обрела себе таких представителей, как Геродот, Фукидид, Ксенофонт. Первый из них (см.), уроженец дорийско-ионийского Галикарнаса, писавший ионийскою прозою, был истым афинянином по своим политическим симпатиям и личным отношениям, по основной мысли всего повествования, согласно которой спасителями Эллады от ига варваров были афиняне. Идеей непрестанного вмешательства карающего и смиряющего божества объединяется у историка разнороднейший материал, часто лишь внешним образом относящийся к главному предмету повествования — эллино-варварской борьбе. Легенде и басням отводится ещё много места. Одному только событию, притом современному, посвящен исторический труд Фукидида о Пелопоннесской войне. Уровень критики здесь несравненно выше, чем у Геродота, но место религиозной тенденции заступает художественная. Выразительнейшим признаком такой перемены служит обилие речей в Фукидидовском сочинении, которые отвечают понятию художественной правды, но не документальной, исторической. Главным фактором исторических событий и катастроф Фукидид почитает не богов, но самого человека с его характером и умом, его расчетами и ошибками. Историку приходилось бороться с несовершенствами тогдашней прозы, которыми обусловлена относительная трудность изложения. Глубокомыслием и точностью выражений искупаются стилистические недостатки. Идеал государственного деятеля для Фукидида — Перикл. Важнейший исторический труд Ксенофонта, История Эллады, посвящен главным образом времени гегемонии Спарты и Фив после Пелопонесской войны, окончившейся разорением и политическим упадком Афин. Ксенофонт как писатель принадлежит Афинам по происхождению, образованию и языку (на котором заметно влияние Исократа), но не по общественному настроению и не по личным симпатиям. Почтительный ученик Сократа, он в то же время был горячим поклонником спартанца Агесилая и идеализировал Кира (Агесилай, Киропедия). По степени достоверности и беспристрастия, по верности понимания событий он далеко уступает Фукидиду, но настолько же превосходит его как интересный рассказчик о разнороднейших предметах домашнего быта и общественных отношений, воспитания, морали и т. п. Решительно порвав узы городского, даже эллинского патриотизма, Ксенофонт охотнее шёл на службу к персидскому царевичу или спартанскому царю, чем оставался на родине, где не все отвечало его политическим идеалам и правилам поведения. В его «Киропедии» мы находим древнейший образчик романического рассказа в европейской литературе. Его «Отступление десяти тысяч» изобилует картинами и описаниями нравов полудиких народов, между прочим, некоторых частей нынешней Азиатской России.

С водворением македонского господства были закреплены и получили новую силу условия греческой образованности и литературы, слагавшиеся в этому времени под влиянием внутренних отношений в самом эллинском мире. Потребность в политич. организации более удовлетворительной и целесообразной чувствовалась и сознавалась задолго до появления на исторической сцене Филиппа и Александра. Узы городского патриотизма были разрушены успехами философской мысли и художественного творчества, торговыми и промышленными отношениями. По словам Исократа, «афиняне достигли того, что имя эллина стало даваться не за принадлежность к эллинской расе, но за умственное развитие, и должно прилагаться скорее к тем людям, которые причастны к нашей образованности, нежели к тем, которые одного с нами происхождения». Сократ учил, что человек — гражданин всего мира. Практическое влияние подобных идей и такого настроения, хотя и одностороннее, можно уже наблюдать на Ксенофонте. Чувствовалась потребность в такой политической организации, которая совместила бы в себе выгоды самой широкой областной автономии и силу национального единства. Завоеватели Эллады, как македоняне, так потом и римляне, не удовлетворили, однако, этой потребности; многое они разрушили, остальное приспособили к своим национальным интересам. Вот почему обращение Эллады в состояние, зависимое от македонских царей, от римского народа или римских императоров, не сопровождалось творческим движением в области искусства или философии, хотя все-таки эллинский гений не иссяк и в новых, менее благоприятных условиях; он утратил только прежнюю яркость и оригинальность, и производительность его ослабела. Как в македонском, так и долгое время в римском периоде произведения эллинского искусства и науки оставались главным фактором просвещения древнего мира.

3. Эллинистический период. - до завоевания Греции Римом., обычно именуемый эллинистическим, возникает на новой ступени античного рабовладения, а именно крупного рабовладения. Вместо полисов возникают огромные военно-монархические организации. Появляется и большая дифференциация субъективной жизни человека, резко отличная от простоты, непосредственности и строгости классического периода. Следовательно, этот послеклассический период занимает огромный промежуток времени - с 3 века до н.э. до 5 в.н.э. К нему относится и римская лит-ра, почему его часто и называют эллинистически-римским периодом.

Третий период античной литературы , обычно именуемый эллинистическим, возникает на новой ступени античного рабовледения, а именно крупного рабовладения. вместо небольших городов - государств классического периода, так назыв. полисов, возникают огромные военно-монархические организации, а вместе с тем появляется и большая дифференциация субъективной жизни человека, резко отличная от простоты, непосредственности и строгости классического периода.Вследствие этого эллинистический период часто трактуется как период деградации классической лит-ры , хотя необходимо помнить, что этот процесс длился весьма долго, вплоть до конца античного мира.Следовательно, этот послеклассический период занимает огромный промежуток времени - с 3 века до н.э. до 5 в.н.э. Эпическая поэма («Аполлоний Родосский»),Александрийская поэзия (Каллимах, Феокрит), Менандр –создатель эпической поэмы.Жанр литературной биографии (Плутарх) Классическая сатира (Лукиан).

К этому третьему периоду относится и римская лит-ра, почему его часто и называют эллинистически - римским периодом.Возникшая в 3 в.до н.э.(устное нар. тв-во, как и в Греции, сущ-ло задолго до этого), римская лит-ра переживает свой архаический период в первые два века своего сущ-ния.

Состояние политической зависимости от Македонии и возникновение новых центров эллинской образованности совпадают в литературе с так наз. александрийским периодом, продолжающимся приблизительно до основания Римской империи (300-30 до н. э.). Участие Лагидов в литературе, начиная с Птолемея I, основание в Александрии Музея и двух библиотек — все это определяло характер и содержание новой литературной деятельности и сменило собою те стимулы художественного и научного творчества, которые содержались в органической связи между деятельным гражданством и выразителями его нужд и стремлений. Целые отрасли литературы перестали существовать, как, наприм., политическое красноречие, политическая комедия, также трагедия; другие получили новое направление, преимущественно риторическое и стилистическое (историография, некоторые виды поэзии); третьи возникли и установились впервые, как, напр., многие научные специальные дисциплины, а в поэзии — идиллия и эротическая лирика. Умственная жизнь выражалась главным образом в собирании, классификации и изучении материала. Больше всего александрийским учёным Европа обязана тем, что сохранилось от греческой древности; вся римская наука и средневековая были не чем иным, как усвоением того, к чему в своих изысканиях пришли александрийские учёные; некоторые из нынешних научных дисциплин восходят к тому же периоду. Насколько важен этот период для европейской науки, явствует из того, например, что продолжателем Архимеда в научной механике был Галилей. Элементы Евклида представляют до настоящего времени образец руководства по геометрии, нынешняя филологическая критика многим обязана тогдашним грамматикам и проч.

В ряду научных дисциплин того времени первое место занимала филология или литературная критика. Каллимаху, Зенодоту, Аристофану, Аристарху, Дидиму принадлежат громадные заслуги по восстановлению, сохранению и объяснению древних текстов. Основателями научной географии и хронологии были Эратосфен, Аполлодор, Тимей. Историография развивалась в двояком направлении: с одной стороны, не было недостатка в попытках построить универсальную, всеобщую историю (Полибий), с другой — многочисленны были изыскания в области истории отдельных городов и стран (Филохор, Мегасфен, Манефон и др.). В риторике господствовали три школы: афинская, азиатская, родосская. Развивались и науки естественноисторические, математические, медицина. В поэзии преимущественное внимание обращалось на тщательнейшую разработку и отделку существующих форм, на внесение в область стихотворного изложения новых тем и сюжетов, дидактических, мифологических, эротических, шутливых (Каллимах, Риан, Апаллоний). Удаление поэзии от политики как бы возмещено было идиллическими картинками пастушеской и вообще простонародной жизни, исполненными художественной правды, искреннего чувства в стихотворениях Феокрита, Биона, Мосха. Кроме Александрии, важным центром литературного и вообще умственного движения была резиденция Атталидов, Пергам. Ср. Couat, «Poésie Alexandrine sous les trois premiers Ptolémées» (1882); Susemihl, «Gesch. d. gr. Litteratur in der Alexandrinerzeit» (I—II, 1891-92); Деревицкий, «О начале историко-литературных занятий в древней Греции» (Харьков, 1891).

Возникшая в 3 в.до н.э. (устное нар. тв-во, как и в Греции, сущ-ло задолго до этого), римская лит-ра переживает свой архаический период в первые два века своего сущ-ния. 1 век до н.э. обычно считается расцветом римской литературы, т.е. периодом классическим. Последние же века римской лит-ры, а именно 1-5 вв. н.э. называют послеклассическим периодом. 6 век н.э. можно считать гранью между античной и средневековой лит-рой.

Конец античности - 410 или 476 г. - год падения Римской империи.

Древние греки занимали юг балканского полуострова, острова Эгейского моря и побережье Малой Азии. Древние римляне населяли сначала небольшую территорию вокруг Рима, в средней Италии(Лациум), потом овладели всей Италией, странами средиземноморья,в том числе и Грецией, и, наконец, всеми известными тогда странами в Европе и государствами Передней Азии.Первые письменные памятники греческой литературы относятся к 8 веку до н.э. , римской лит-ры - 3 веку до.н.э.Падение Западной Римской империи и вместе с тем конец римской литературы относятся к 5 веку н.э.К тому же времени относится конец и античной греческой литературы, переходящей в дальнейшем на путь византийской культуры.Таким образом, от своего зарождения и до средневековой литературы ант. лит-ра занимает огромный период времени - около 1200 лет.

1)Трагедии (Эсхил, Софокл) 2) Комедии (Аристофан).

1 век до н.э. обычно считается расцветом римской литературы, т.е. периодом классическим. Последние же века римской лит-ры, а именно 1-5 вв. н.э. называют послеклассическим периодом. 6 век н.э. можно считать гранью между античной и средневековой лит-рой.

Характеристика Илиады

Илиа́да (др.-греч. Ἰλιάς) — эпическая поэма в 15 700 гекзаметров, приписываемая Гомеру, древнейший из сохранившихся памятников греческой литературы. Основой для неё послужили многочисленные сказания Древней Греции о подвигах древних героев. Илиада начинается с конфликта в стане осаждающих Трою ахейцев (называемых также данайцами). Царь Агамемнон похитил дочь жрецаАполлона, за что в войске ахейцев начинается мор. Ахилл выступает с критикой Агамемнона. Но тот соглашается заменить одну пленницу наБрисеиду, которая принадлежит Ахиллу. 9-ти летняя осада (I, 259) на грани срыва, но ситуацию исправляет Одиссей.

Во второй песне Гомер описывает силы противоборствующих сторон. Под предводительством Агамемнона к стенам Трои приплыл 1131 корабль, а само войско насчитывало свыше 130 тыс. солдат. Свои отряды прислали различные области Эллады: Аргос (под началом Диомеда),Аркадия (под началом Агапенора), Афины и Локрида (под предводительством Аякса Великого), Итака и Эпир (под началом Одиссея), Крит (под началом Идоменея), Лакедемон (спартанцы Менелая), Микены, Родос (под началом Тлеполема), Фессалия (мирмидоняне Ахилла), Фокида,Эвбея, Элида, Этолия и пр. На стороне троянцев под предводительством Гектора сражались ополчения дарданцев (под началом Энея),карийцев, ликийцев, меонов, мизы, пафлагонцев (под началом Пилемена), пеласгов, фракийцев и фригийцев.

Поскольку троянская война началась с похищения Елены, то в третьей песне в единоборство вступают её юридический муж Менелай с фактическим — Парисом. В поединке побеждает Меналай, однако богиня Афродита спасает Париса и раненого уносит с поля боя. Из-за того, что поединок не закончился смертью одного из соперников он считается недействительным. Война продолжается. Однако ни ахейцы, ни троянцы не могут одержать верх. Смертным помогают бессмертные боги. Ахейцам покровительствует Афина Паллада, троянцам Аполлон, Ареси Афродита. Однако пятая песнь повествует как в жестокой сече даже бессмертные Арес и Афродита получают ранения от руки ахейцаДиомеда. Видя силу Афины Паллады, предводитель троянцев Гектор возвращается в Трою и требует принести богине богатые жертвы. Заодно Гектор стыдит скрывшегося в тылу Париса и обнадеживает свою жену Андромаху.

Возвратившись на поле боя, Гектор вызывает на поединок сильнейшего из ахеян и его вызов в седьмой песне принимает Аякс Великий. Герои бьются до поздней ночи, но никто из них не может одержать верха. Тогда они братаются, обмениваются дарами и расходятся. Тем временем воля Зевса склоняется на сторону троянцев и лишь Посейдон остается им верен. Ахейское посольство отправляется к Ахиллу, чье войско бездействует из-за ссоры их предводителя с Агамемноном. Однако рассказ о бедствиях ахейцев, прижатых троянцами к морю, трогает лишьПатрокла — друга Ахилла. Контратакуя, троянцы едва не сжигают ахейский флот, но благосклонная к ахейцам богиня Гера обольщает и усыпляет своего мужа бога Зевса, чтобы спасти своих фаворитов. Видя подожженный троянцами ахейский корабль, Ахилл отправляет в бой своих солдат (2500 человек) под управлением Патрокла, однако сам уклоняется от сражения, держа гнев на Агамемнона. Однако Патрокл гибнет в битве. Сначала его в спину копьем поражает Эвфорб, а затем Гектор наносит ему смертельный удар пикой в пах. Желание отомстить за друга возвращает в игру Ахилла, который, в свою очередь, убивает Гектора, поразив его копьем в шею. В конце Илиады разворачивается тяжба за тело Гектора, которое Ахиллпервоначально отказывался выдавать отцу погибшего для погребения.

Сакральным значением в Илиаде обладает гора Олимп, на которой восседает верховный бог Зевс сын Кроноса. Его чтут как ахейцы, так и троянцы. Он возвышается над противоборствующими сторонами. У Зевса упомянут брат черновласый Посейдон, который однозначно поддерживает ахейцев (XIII, 351). У Зевса есть жена Гера (также дочь Кроноса, которая и Океана почитает отцом — XIV, 201) и божественные дети: Аполлон (обителью которого назван Пергам), Арес, светлоокая Афина Паллада, Афродита, Гефест. Гера И Афина выступают на стороне ахейцев, а Аполлон и Афродита — на стороне троянцев. Наиболее удачный — и неоднократно переиздававшийся — перевод «Илиады» в XX веке создал В. В. Вересаев. Одним из лучших переводов во всем мире считается перевод Н. И. Гнедича в XIX веке. Он был горячо приветствуем лучшими писателями, в особенности Пушкиным. Впоследствии В. Г. Белинский писал, что «постигнуть дух, божественную простоту и пластическую красоту древних греков было суждено на Руси пока только одному Гнедичу». «Илиада» в переводе Гнедича, изобилующем архаизмами, в точности передает ощущение подлинника по силе и яркой образности языка.

«Илиада» в переводе Шуйского до сих пор не издана. Пока оцифрована только «Илиада» Песнь 1 , с комментариями в переводе Шуйского.

Гомер. Илиада

----------------------------------------------------------------------------

(пер. с древнегреческого Н. Гнедича)

----------------------------------------------------------------------------

Л.И. Зайцев

ДРЕВНЕГРЕЧЕСКИЙ ГЕРОИЧЕСКИЙ ЭПОС И "ИЛИАДА" ГОМЕРА

Как мы узнали в результате многолетних раскопок, начатых в 1870 г.

Генрихом Шлиманом и законченных перед второй мировой войной американским

археологом Блегеном, примерно пять тысяч лет назад, около 3000 г. до н. э.,

на небольшом холме, расположенном в 5 - 6 километрах от южного берега

пролива Дарданеллы, недалеко от входа в пролив из Эгейского моря, впервые

поселились люди и построили крепость. Холм этот носит сейчас турецкое

название Гиссарлык. Обитатели крепости контролировали торговлю по суше из

Азии в Европу и обратно, держа в своих руках переправу через пролив.

Постепенно развивавшееся мореплавание из Эгейского в Черное море также

оказалось под контролем обитателей поселения-крепости. Множество золотых

изделий, найденных при раскопках Шлимана, говорит об огромных по тем

временам богатствах, накопленных в городе.

Около 1900 г. до н. э. холм и его окрестности захватило новое племя,

выращивавшее лошадей, которых не знали их предшественники. Новые пришельцы

строят крепость, большую по размерам и более могущественную, чем прежняя.

Около 1250 г. до н. э., если судить по археологическим данным,

поселение снова было захвачено, разрушено и сожжено, а через некоторое время

на холме селятся пришельцы из центральной Европы. Около 1100 г. до н. э.

город постиг еще один пожар, и холм делается необитаемым на несколько сот

лет.

Кто жил в этом городе, местоположение которого более всего

соответствует Илиону, или Трое, как он изображен в "Илиаде"? Как называли

этот город его жители, не оставившие каких-либо письменных памятников?

В середине II тысячелетия до н. э. земли на восток от Гиссарлыкского

холма принадлежали могущественной хеттской державе. В анналах хеттского царя

Тутхалийи IV, правившего примерно с 1250 по 1220 г. до н. э., упоминаются

две местности, очевидно находившиеся на северо-западе Малой Азии, - Вилусия

и Труиса: одно из этих названий, скорее Вилусия, вероятно, носил город на

Гиссарлыкском холме, который греки впоследствии называли Илионом (в более

древние времена Вилионом), или Троей. Из тех же хеттских анналов мы узнаем,

что Вилусия входила в воевавшую против хеттов коалицию.

Захватить столь мощно укрепленное поселение могла либо регулярная

армия, либо переселяющееся с женами и детьми воинственное племя, могущее

обосноваться вокруг города и предпринять длительную осаду. Так как, по

археологическим данным, пришельцы поселились лишь через некоторый промежуток

времени после разрушения города, вероятнее всего предположение, что его

взяло хеттское войско царя Тутхалийи IV: анналы дошли до нас не полностью, и

о захвате Вилусии могло говориться в утраченной для нас части анналов.

Среди хеттских документов, найденных при раскопках хеттской столицы

Хаттусас, обнаружен отрывок эпоса на лувийском языке, родственном хеттскому,

в котором упоминалась "крутая Вилуса". Очевидно, судьба города на крутом

холме Гиссарлык волновала народы хеттской державы, ибо только такие события

находят отражение в героическом эпосе.

Однако не меньшее впечатление судьба Вилусии произвела на появившихся

на Балканском полуострове около 1900 г. до н. э. и постепенно заселявших

острова Эгейского моря древних греков. В XV в. до н. э. они обосновались

прочно на юго-западной оконечности Малой Азии, основав город, который

позднее назывался Милетом. Вскоре должны были они познакомиться и с

Вилусией: когда в VIII в. до н. э. будет создаваться "Илиада", холм

Гиссарлык будет покрыт развалинами и Гомер сможет систематически

характеризовать троян как "конеборных", лишь опираясь на полутысячелетнюю

традицию, запомнившую, что жители Вилусии выделялись среди соседних народов

той ролью, которую у них играла лошадь. Отношения греческих племен, которые,

очевидно, именовали себя ахейцами (ахайвой), с Вилусией, видимо, не были

мирными: об этом свидетельствует само то обстоятельство, что осада Вилусии

(в языке греков Илиона) и ее взятие оказались в центре греческой эпической

традиции, ибо эта традиция, как показывает героический эпос шумеров и

германцев, тюркских народов и славян, не строит своих сюжетов из ничего,

всегда отправляясь от каких-то реально имевших место столкновений. Греки

могли предпринимать и самостоятельные военные экспедиции против

Валусии-Илиона (они едва ли могли закончиться взятием города), могли

принимать участие и в войне, которую вел против Вилусии и ее союзников

хеттский царь: хеттская держава находилась в оживленных сношениях с одним из

ахейских греческих государств, которое именуется в хеттских текстах как

Ахийава и находилось, скорее всего, на о. Родосе. Греки могли быть и в числе

тех, кто поселился на Гиссарлыкском холме после разрушения города.

Пытаться извлечь из гомеровских поэм подробности исторических событий

бесполезно; хотя героический эпос всегда отправляется от каких-то подлинных

исторических фактов (и мы это можем доказать, когда в нашем распоряжении

есть независимые свидетельства об этих событиях), эпос так трансформирует

историческую реальность в духе своей специфической поэтики, что никакая

реконструкция реальных событий на основе одного эпоса невозможна: мы не

могли бы восстановить по русским былинам даже в общих чертах события

истории Киевской Руси, если бы не знали их из летописей.

Лишь упоминание в хеттских текстах Труисы дает нам основание

предполагать, что в греческую эпическую традицию о войне и взятии Илиона -

Трои проникли также и какие-то отголоски военных событий, связанных с

городом Труисой, сколько-нибудь отчетливо заметные лишь в необъяснимом иначе

двойном названии осаждавшегося греками города - Троя - Илион.

Перейдем теперь от исторических событий к самой древнегреческой

эпической традиции. Истоки ее восходят по крайней мере к началу III

тысячелетия до н. э., ко времени, когда предки греков и других

индоевропейских народов (в том числе, по-видимому, и обитателей холма

Гиссарлык с 1900 по 1250 г. до н. э.) жили еще на их общей родине, скорее

всего в наших северопричерноморских степях. Греки, когда они появились на

Балканском полуострове в начале II тысячелетия до н. э., пели под

аккомпанемент лиры песни о славных подвигах воителей прошлых веков.

Завоевание Балканского полуострова и военные экспедиции II тысячелетия до н.

э. сделались толчком для создания новых песен, вбиравших в себя древнюю

традицию и приспосабливавших ее к новым обстоятельствам. При раскопках

Пилосского дворца, разрушенного ок. 1200 г. до н. э., обнаружена фреска,

изображающая сидящую фигуру, играющую на лире, очевидно, аккомпанируя себе,

так как сольная игра на лире не была известна греческой традиции.

Высказывались предположения, что на фреске изображено божество, но никому не

пришло бы в голову вкладывать лиру в руки божества, если бы певец,

аккомпанирующий себе на лире, не был привычной фигурой в микенском обществе.

В гробнице микенской эпохи, раскопанной в Мениди, недалеко от Афин,

обнаружены остатки шлема и двух лир; похороненный в ней человек мог быть в

чем-то похож на гомеровского воителя Ахилла, певшего, сидя у себя в шатре, о

"славных деяниях мужей" и аккомпанировавшего себе на лире.

Еще гомеровские поэмы, проникнутые духом новой эпохи, сохранят все же

как обломок праиндоевропейского примитивного героического эпоса

поразительное словосочетание "неувядающая слава", как сохранят его и

священные гимны древнеиндийской "Ригведы". В середине II тысячелетия до н.

э. в греческую эпическую традицию войдет и сохранится описание большого,

"подобного башне", щита, закрывающего воина с головы по ног; к

раннемикенской эпохе восходит и упоминаемый в "Илиаде" (Х, 261 - 271)

кожаный шлем, украшенный кабаньими клыками. В послемикенские времена таких

щитов и шлемов не было в употреблении, и Гомер мог знать о них лишь из

поэтической традиции.

Героями эпических песен в микенское время делаются цари тогдашних

государств, известных нам, как, например, Микенское и Пилосское царства,

столицы которых предстали перед нашими глазами в результате археологических

раскопок, и других, которые нам известны хуже или совсем неизвестны.

Но эпос избирателен в использовании исторических событий; из множества

военных столкновений эпохи экспедиция под Трою, видимо, уже вскоре после

самого события заняла важное место в эпической традиции, в репертуаре

певцов-аэдов. Занявшие в конце концов второе место песни о походах на город

Фивы в Средней Греции и об ужасной судьбе царя Эдипа, по-видимому, также

восходят в своих истоках к Микенской эпохе.

Вскоре после гибели Трои страшная катастрофа постигла микенский мир.

Дворцы Пилоса и Микен и Пелопоннесе были сожжены, уцелевший дворец в Тиринфе

был покинут его обитателями. Египетские и хеттские источники говорят о

нашествии доселе неведомых народов, потрясшем все восточное Средиземноморье.

В микенскую Грецию вторгаются с севера снявшиеся с места под натиском

соседей греческие племена эолийцев и дорийцев, жившие до сих пор

родоплеменным строем где-то к северу от Балканского полуострова. Наступает

эпоха послемикенского упадка. Изделия художественного ремесла становятся

грубыми, примитивными. Сложная слоговая письменность микенских дворцов, так

называемое линейное письмо Б, была забыта. Греки снова сделались

бесписьменным народом - наступает эпоха, которую принято называть "темными

веками". Жизнь греков приобретает формы, характерные для народов, живших

родоплеменным строем и разрушивших более высокую культуру, как это сделали

германцы во время великого переселения народов или предки индийцев арьи,

разрушившие в XIV - XIII вв. до н. э. протоиндийскую цивилизацию. В центре

интересов такого племени - военные экспедиции предводителей с их дружинами,

захват и дележ добычи, героическая смерть в поединке с неприятелем, слава

подвигов - при жизни и после смерти. Идеальной формой выражения идеологии

такого общества является героический эпос: ею проникнуты песни

древнеисландской "Старшей Эдды", индийская "Махабхарата", героический эпос

тюркских народов.

Греки эолийского племени, жившие первоначально севернее, усваивают

поэтическую традицию Микенской эпохи, объединяют ее со своей собственной:

язык гомеровских поэм свидетельствует о том, что поэтическая традиция

микенских времен дошла до Гомера через эолийских аэдов - творцов героических

эпических песен первых послемикенских веков.

В Х в. до н. э. эолийцы и греки ионийского племени, жившие в Греции,

видимо, уже в микенские времена, начинают колонизировать острова Эгейского

моря и северную часть западного побережья Малой Азии. В условиях тесного

контакта эолийцев и ионян эпическая традиция переходит к ионийским аэдам. Из

сплава эолийских и ионийских диалектных черт с сохранением архаизмов еще

более древних эпох складывается поэтический язык гомеровского эпоса. Язык

этот был понятен слушателям, привыкшим с детства к песням аэдов - творцов и

исполнителей греческого эпоса, хотя в жизни никто на этом языке не говорил.

Необычность языка подчеркивала необычность событий, о которых повествовали

аэды, помогала слушателям перенестись в мир героического прошлого, люди

которого представлялись намного сильнее, храбрее, во всех отношениях

значительнее нынешних. Если даже какое-то выражение оказывалось не совсем

понятным, это только поднимало авторитет аэда, который казался знающим то,

чего не знают простые люди.

Четко урегулированный стихотворный размер - гексаметр, где каждый стих

состоял из шести стоп с правильным чередованием долгих и кратких слогов,

характерным для всей древнегреческой поэзии, незатейливая торжественная

мелодия стихов, певшихся под аккомпанемент лиры, - все это еще больше

приподнимало песнь аэда над уровнем повседневного существования слушателей.

Между тем Греция постепенно выходила из состояния тяжелого

экономического упадка, политической и культурной деградации, в которые она

впала после гибели микенских царств. В Х в. до н. э. греки начинают в

заметных количествах выплавлять железо, и оно постепенно вытесняет бронзу в

качестве материала для изготовления орудий труда и оружия. Наступает подъем

земледелия, ремесла и торговли, увеличивается численность населения.

Возрождается на новой основе изобразительное искусство - вазовая живопись,

рельефы на бронзе, скульптура. Религиозные празднества и погребальные

церемонии собирают все больше людей из соседних местностей, и исполнение

эпических поэм соперничающими между собой в мастерстве аэдами становится

неотъемлемым элементом праздничных или траурных церемоний.

Наконец, около 800 г. до н. э., греки заимствуют у финикийцев и

приспосабливают к греческому языку финикийский алфавит. В течение VIII в. до

н. э. он распространяется, как об этом свидетельствуют надписи, по всему

греческому миру. Этим закончился длившийся четыре столетия период, в течение

которого послемикенские греки обходились без письменности, период

формирования древнегреческого народного героического эпоса.

И вот в то самое время, когда начавшийся подъем все ускорялся в

восходящем темпе, где-то в ионийских колониях - на островах или в Малой Азии

- традиционное искусство аэда усвоил юноша, наделенный от природы

поэтическим гением, какой не проявлялся до того и проявился с тек пор всего

несколько раз на протяжении всей истории человечества. Имя его - Гомер.

Биографические сведения о нем, дошедшие до нас от позднейших античных

авторов, противоречивы, не всегда правдоподобны, зачастую представляют собой

очевидные домыслы. Греки позднейших времен не знали даже, откуда Гомер был

родом, что нашло свое отражение в знаменитой эпиграмме, вошедшей в так

называемую "Греческую антологию".

Семь городов, пререкаясь, зовутся отчизной Гомера:

Смирна, Хиос, Колофон, Пилос, Аргос, Итака, Афины.

(пер. Л. Блуменау)

Вызывает сомнение античная традиция о слепоте Гомера: автор "Илиады" и

"Одиссеи", во всяком случае, прожил зрячим большую часть жизни, впитал в

себя яркие картины природы и бытия человека на ее фоне, побывал в гуще

сражения, лично соприкоснулся едва ли не со всеми сторонами тогдашней

жизни. Видел он своими глазами и троянскую равнину, как это явствует из ряда

деталей в описаниях "Илиады". Представление о слепом Гомере легко могло

возникнуть по аналогии со слепым аэдом феаков Демодоком в "Одиссее" (VIII,

62 слл.), которого, как и аэда Фемия ("Одиссея", I, 151 слл. и др.),

Гомер, по-видимому, наделил идеализированными чертами аэда - своего

современника, а может быть, и действительно какими-то собственными. Могли

сыграть свою роль в возникновении легенды о слепоте Гомера и слова автора

так называемого гомеровского гимна к Аполлону Делосскому (ст. 169 - 173),

назвавшего себя "слепым мужем, живущим на Хиосе": ведь в позднейшую эпоху

автором этого гимна считали Гомера.

Греки архаической эпохи, к сожалению, не проявляли интереса к личности

и к обстоятельствам жизни авторов даже таких сочинений, которые пользовались

широчайшей популярностью. Если бы живший поколением позднее или даже

младший современник Гомера Гесиод, автор поэм "Труды и дни" и "Теогония", не

вставил в "Труды и дни" некоторых сведений о самом себе, ни

эллинистические ученые, составлявшие жизнеописания поэтов классической

эпохи, ни мы не знали бы ничего определенного и о нем.

Имя "Гомер" скорее всего подлинное, хотя многие исследователи

высказывали сомнения на этот счет. Оно не принадлежит к числу греческих

имен, бывших в употреблении, греки его не понимали и всячески пытались

объяснить, толкуя его то как "заложник", то как "слепец". Едва ли кто мог

придумать такое имя для автора "Илиады" и "Одиссеи": очевидно, имя автора

стояло в заглавиях уже первых рукописей поэм. Судя по имени, гениальный поэт

мог быть даже и не греком по происхождению: в становлении и развитии

эллинской культуры сыграли важную роль многие "варвары" или "полуварвары",

усвоившие с детства греческий язык и греческую культурную традицию,- философ

Фалес Милетский, отец истории Геродот, писатель-сатирик Лукиан.

Поэмы такой длины и такой сложной структуры, как "Илиада" и "Одиссея",

не могли сохраниться в устной эпической традиции, в которой важнейшую роль

играла импровизация. Устное эпическое творчество не знает авторского права,

и аэды, которые попыталась бы воспроизводить "Илиаду" или "Одиссею" по

памяти на слух, неизбежно разрушили бы стройную композицию поэмы, пытаясь

каждый на свой лад сделать поэму лучше. То, что поэмы дошли до нас не

погибнув, может быть объяснено только тем, что они были записаны самим

поэтом или под его диктовку при помощи совсем недавно созданного греческого

алфавита. Восхищение гением Гомера привело английского филолога Уэйд-Джери

даже к предположению, что Гомер мог сам создать греческий алфавит на основе

финикийского для того, чтобы написать "Илиаду".

Гомер должен был впитать в себя с юных лет вековую и даже тысячелетнюю

традицию устного эпического творчества. У этого жанра фольклора есть свои

закономерности, более или менее общие для всех народов, которые создают

фольклорный героический эпос. Выявляются эти законы легче всего при изучении

эпического творчества народов, у которых оно еще живо, где самый процесс

творчества можно непосредственно наблюдать и исследовать. Такие наблюдения

были предприняты русским ученым В. В. Радловым в отношении эпоса тюркских

народов еще в XIX в. В нашем веке еще живое эпическое творчество народов

Югославии изучали с этой точки зрения Матиас Мурко, американцы Мильман Парри

и его ученик Альберт Лорд. Исследовалось и исследуется и эпическое

творчество других народов.

При этом выяснилось, что в фольклорном эпосе важнейшее место занимает

импровизация в процессе исполнения. Певец или сказитель никогда не повторяет

единожды созданный и раз навсегда заученный текст. Эпическая песнь в

известной мере творится заново для каждого исполнения, но для того чтобы

справиться с этой задачей, певец держит наготове у себя в памяти целый набор

эпических клише, подходящих одинаково для песней на различные сюжеты. Объем

этих клише колеблется от сочетания существительного с его постоянным

эпитетом, переходящим из песни в песнь, как "добрый молодец" или "силушка

великая" русских былин, принадлежащих к тому же жанру героического эпоса, до

целых блоков в несколько стихов, описывающих какую-то повторяющуюся

типическую ситуацию.

Фольклорный эпос обычно однолинеен в развитии повествования: события,

которые в жизни естественно происходили бы одновременно, развиваясь

параллельно, эпос изображает как происходящие последовательно. Действующие

лица всегда характеризуются однозначно положительно или отрицательно,

рисуются либо сплошной черной, либо белой красной. Характеры героев

изображаются статично, в них не видно развития, даже если цикл эпических

песней изображает судьбу героя от рождения до самой гибели.

Эту фольклорную эпическую поэтику вместе с техникой импровизации

унаследовал от своих учителей и Гомер. Так, в частности, Гомер сохраняет

фольклорную однолинейность повествования; этот принцип изображения событий

был открыт у Гомера Ф. Ф. Зелинским и был назван им "законом хронологической

несовместимости". Так, в III песни "Илиады" поэт сначала дает довольно

длинную сцену между Еленой и Парисом, спасенным Афродитой от рук Менелая, а

затем уже сообщает о том, как Менелай разыскивал Париса на поле сражения, в

то время как Менелай, естественно, должен был ринуться на поиски Париса

сразу после того, как тот исчез.

Широко использует Гомер и характерные для фольклорного эпоса и вообще

для фольклора клише. Бог Аполлон у него многократно характеризуется как

"сребролукий", а Ахилл как "быстроногий", хотя способность Ахилла быстро

бегать не играет роли в развитии действия "Илиады" и в XXII песни (ст. 136 -

203) он так и не смог догнать убегавшего от него Гектора. Небо именуется

звездным, даже когда действие происходит средь бела дня ("Илиада", VIII, 46;

XV, 371). В I песни "Илиады" в описании жертвоприношения мы читаем:

Кончив молитву, ячменем и солью осыпали жертвы.

Выи им подняли вверх, закололи. тела освежили,

Бедра немедля отсекли, обрезанным туком покрыли

Вдвое кругом и на них положили останки сырые.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Бедра сожегши они и вкусивши утроб от закланных,

Все остальное дробят на куски, прободают рожнами,

Жарят на них осторожно и, все уготовя, снимают.

Кончив заботу сию, ахеяне пир учредили;

Все пировали, никто не нуждался на пиршестве общем;

И когда питием и пищею глад утолили...

(I, 458 - 461; 464 - 469)

Во II песни (421 - 424, 427 - 432) эти стихи в греческом тексте

повторяются слово в слово.

И все же приемы индивидуальной и обусловленной ситуацией точной

характеристики героя уже проявляются отчетливо в гомеровских поэмах. Так,

эпитет "ужасный" необычен для Ахилла (он применяется чаще всего и Аяксу,

сыну Теламона), и когда мы читаем в ХХI песни "Илиады":

Царь Илиона, Приам престарелый, на башне священной

Стоя, узрел Ахиллеса ужасного: все пред героем

Трои сыны, убегая, толпилися; противоборства

Более не было...

( "Илиада", ХХI, 526 - 529),

невозможно допустить, что Ахилл назван "ужасным" случайно, а не в

соответствии со сложившейся ситуацией и как бы увиденный глазами Приама.

В самом стиле прямой речи героев Гомера заметны различия,

свидетельствующие о том, что Гомер характеризует своих героев не только тем,

что они говорят, но и тем, как они говорят. В частности, склонность

престарелого Нестора к многословию была отмечена уже в древности. Аякс, сын

Теламона, говорит не так, как Диомед.

Характеры гомеровских героев уже очень далеки от фольклорной

однозначности и прямолинейности. Гектор, главный противник Ахилла и всех

ахейцев, предстает перед нами героем, который готов погибнуть и погибает,

защищая свой город, предстает любящим мужем и отцом ("Илиада", VI, 404 -

483). Именно в уста Гектора, а не кого-либо из ахейских воителей вкладывает

Гомер слова, которые выглядят как; прочувствованная формулировка его

собственного мироощущения:

Ты не обетам богов, а ширяющим в воздухе птицам

Верить велишь? Презираю я птиц и о том не забочусь,

Вправо ли птицы несутся, к востоку денницы и солнца,

Или налево пернатые к мрачному западу мчатся.

Верить должны мы единому, Зевса великого воле,

Зевса, который и смертных и вечных богов повелитель!

Знаменье лучшее всех - за отечество храбро сражаться!

Что ты страшишься войны и опасностей ратного боя?

Ежели Трои сыны при ахейских судах мореходных

Все мы падем умерщвленные, ты умереть не страшися!

("Илиада", ХII, 237 - 246)

Но и его охватывает трепет при виде приближающегося Ахилла. Он

обращается в бегство, обегает трижды вокруг Трои, преследуемый Ахиллом, и

только обманутый Афиной, явившейся к нему в облике его брата Деифоба,

решается на роковой поединок с Ахиллом ("Илиада", ХХII, 131 - 248).

Образ главного героя "Илиады" Ахилла не только неоднозначен, но и

обнаруживает на протяжении поэмы черты развития. Ахилл, сильнейший из

сильных и храбрейший из храбрых, не выдерживает обиды, нанесенной ему

верховным предводителем ахейцев под Троей Агамемноном, отобравшим у него

любимую им пленницу Брисеиду. Разгневанный Ахилл перестает участвовать в

сражениях и через свою мать, богиню Фетиду, добивается того, что Зевс

ниспосылает ахейцам поражения, которые заставляют их раскаяться в обиде,

нанесенной самому могучему из героев. Гомер признает, что у Ахилла были все

основания для того, чтобы прийти в ярость, и все же он уже во вступлении к

"Илиаде" называет гнев Ахилла "губительным, пагубным" (I, 2: в переводе

Гнедича "грозный"), а затем шаг за шагом показывает, что поведение Ахилла

привело к гибели его лучшего друга Патрокла. (Фигура Патрокла, одна из

наиболее симпатичных в "Илиаде", является, вероятно, созданием самого

Гомера, не имевшим прототипа в эпической традиции.) Ахилл наконец

раскаивается в своем поведении. Он выступает на защиту ахейцев и убивает в

поединке Гектора. Но здесь Гомер изображает Ахилла преступившим в скорби по

Патроклу и в ненависти к Гектору божеские и человеческие законы: Ахилл

глумится над телом мертвого Гектора и собирается лишить его погребения. Лишь

в заключительной песни "Илиады" Гомер показывает Ахилла, смягченного горем

явившегося к нему отца Гектора Приама. Ахилл выдает ему для погребения тело

Гектора и сам плачет вместе с Приамом (ХХIV, 509 - 512). Тот самый Ахилл,

которого лишь вмешательство Афины удержало в I песни от нападения на

Агамемнона (188 - 221), в ХХIV, последней, сам принимает заранее меры, чтобы

не допустить вспышки гнева, которая могла бы побудить его посягнуть на

явившегося к нему просителем Приама (582 - 586).

Одним из наиболее бросающихся в глаза художественных приемов

гомеровского эпоса является изображение героев действующими не по

собственному побуждению, а получающими в важные моменты помощь и советы от

покровительствующих им богов. Так, уже в I песни "Илиады" видимая только

Ахиллу Афина по поручению Геры останавливает его в тот момент, когда он был

готов броситься с мечом на Агамемнона, и обещает Ахиллу удовлетворение за

нанесенную ему обиду (I, 193 - 218). В III песни Афродита спасает от гибели

Париса-Александра, потерпевшего поражение в поединке с Менелаем (III, 374 -

382). При этом боги всегда добиваются того, чтобы действие развивалось либо

в соответствии с уже сложившейся эпической традицией, либо в согласии с

художественным замыслом поэта, так что немецкие филологи метко

охарактеризовали эту поразительную черту гомеровского эпоса как

Gotterapparat - т. е. "аппарат богов", который поэт использует для развития

действия в нужном направлении.

Очевидно, люди догомеровской и гомеровской эпохи могли в критических

ситуациях ощущать принимаемые ими решения как результат внушения божества, а

кому-то из них казалось, что он слышал их указания или даже видел этих

богов в человеческом или в каком-либо ином облике. Однако в гомеровской

поэзии вмешательство богов в дела людей и их руководство героями явно

превратились в художественный прием, имеющий, в частности, целью приподнять

героев эпоса и их дела над обычным человеческим уровнем. Не случайно

неожиданное выступление Терсита, призвавшего воинов отправляться по домам,

мотивировано всего лишь его собственным низменным характером, а

противодействие, которое оказал ему и другим желавшим вернуться Одиссей,

мотивировано полученным им от Афины поручением ("Илиада", II, 166 - 277):

вмешательства богов Гомер удостаивает только лучших - благородных героев

знатного происхождения.

Даже саму судьбу - Мойру - ставит Гомер на службу своим художественным

задачам: он прибегает к ссылке на нее, когда не может, не вступая в

противоречие с традицией или с общим замыслом произведения, развивать

действие так, как это соответствовало бы его симпатиям или было в данный

момент художественно выигрышно. Так, явно сочувствующий Гектору в его

поединке с Ахиллом поэт заставляет сочувствовать Гектору самого Зевса (ХХII,

167 слл.) и объясняет гибель Гектора, видимо закрепленную в традиции и, во

всяком случае, необходимую в соответствии с замыслом "Илиады", решением

судьбы.

Догомеровская эпическая традиция была обширна и разнообразна. Слушатели

Гомера должны были хорошо помнить множество сказаний о богах и героях,

очевидно, чаще всего облеченных в эпическую форму. Об этом говорит то, что

Гомер часто довольствуется лишь намеками на чрезвычайно интересные

мифические эпизоды типа подвигов Геракла и конфликтов, возникавших у Зевса

с преследовавшей Геракла Герой: аудитория не простила бы Гомеру такой

скупости в изложении, если бы большинству слушателей не было хорошо

известно, о чем идет речь. Некоторые эпизоды из эпической традиции, в том

числе и не относящейся к Троянской войне, Гомер, судя по всему, использовал

в своих поэмах не только непосредственно, но и в качестве отправных пунктов

для создания аналогичных эпизодов на совсем другом материале. Так, есть

основания думать, что древнее повествование о гневе Мелеагра и об его отказе

сражаться, которое использует в своей речи, увещевая Ахилла, Феникс

("Илиада", IХ, 529 - 599), могло подать Гомеру идею поставить гнев Ахилла в

центре действия "Илиады".

Гомер мог опираться на сложившуюся эпическую традицию о Троянской войне

и должен был считаться с ней начиная с ее предыстории с похищением Елены и

кончая взятием Трои с помощью деревянного коня и возвращением ахейцев

из-под Трои. Гомер не стал в своих дошедших до нас поэмах пытаться

последовательно излагать ход войны. Он сказал свое, новое слово о походе

греков под Трою, сконцентрировав его в двух больших поэмах, каждая из

которых посвящена всего лишь одному эпизоду - ссоре Ахилла с Агамемноном и

победе его над Гектором и, соответственно, возвращению Одиссея на Итаку. Для

народного эпоса типичны либо кроткая песнь, посвященная одному эпизоду,

либо более пространное повествование, нанизывающее последовательно эпизоды.

В духе этой традиции должны были строить свои песни предшественники Гомера,

и так поступали даже его ближайшие преемники, находившиеся в общем под его

влиянием, - так называемые киклические поэты. Гениальный прием Гомера был

замечен уже в древности, и Аристотель писал в своей "Поэтике": "Думается,

что заблуждаются все поэты, которые сочиняли "Гераклеиду", "Тесеиду" и тому

подобные поэмы, - они думают, что раз Геракл был один, то и сказание [о нем]

должно быть едино. А Гомер, как и впрочем [перед другими] отличается, так и

тут, как видно, посмотрел на дело правильно, по дарованию ли своему или по

искусству: сочиняя "Одиссею", он не взял всего, что с [героем] случилось, -

и как он был ранен на Парнассе, и как он притворялся безумным во время

сборов на войну, - потому что во всем этом нет никакой необходимости или

вероятности, чтобы за одним следовало другое; [нет] он сложил "Одиссею",

равно как и "Илиаду" вокруг одного действия" (1451а, 19 - 30).

Особенно сложно в композиционном отношении построена "Одиссея":

повествование несколько раз переходит от сына Одиссея Телемаха к самому

Одиссею и обратно, пока, наконец, обе линии не объединяются в завершающей

части поэмы, изображающей расправу Одиссея над претендентами на руку

Пенелопы. При этом основная часть фантастических приключений Одиссея

излагается поэтом в виде повествования Одиссея во дворце царя феаков

Алкиноя.

Четко продумано в целом и построение "Илиады". Взрыву гнева Ахилла в I

песни симметрично соответствует умиротворение его души при свидании с

Приамом в песни завершающей. Очевидно, не случайно вскоре после завязки

действия "Илиады" и перед завершением наступают задержки развития действия:

во II песни поэт вводит длинные перечисления ахейских и троянских

предводителей, а сцене выкупа тела Гектора в конце поэмы непосредственно

предшествует прерывающий действие рассказ о состязаниях над гробом Патрокла.

Гомер в отличие от более поздних "киклических" авторов с большой

осторожностью использует грубо фантастические фольклорные мотивы. В

"Одиссее" сказочные приключения героя в неведомых странах вкладываются

поэтом в уста самого Одиссея: поэт не хочет брать на себя полную

ответственность за их реальность. В "Илиаде" ничего не говорится о

неуязвимости Ахилла, которой, по имевшим во времена Гомера хождение

рассказам, наделила его Фетида; более того, в ст. ХХI, 568 он, по-видимому,

даже полемизирует с этим представлением. В рассказе о Беллерофонте (VI, 155

- 196) обходится молчанием волшебный помощник Беллерофонта - крылатый конь

Пегас, с помощью которого Беллерофонт совершал свои подвиги и, в частности,

убил Химеру, как по догомеровским сказаниям, так и у позднейших поэтов,

например у Пиндара.

Хотя поэмы в целом построены по тщательно обдуманному плану, внимание

поэта, искусство которого сформировалось как искусство аэда-импровизатора,

всегда сосредоточено на эпизоде, который он создает в данный момент. Ему

чуждо стремление к скрупулезной последовательности повествования во всех

деталях. Так, в "Илиаде" Агамемнон, Диомед, Одиссей получают серьезные

ранения, но когда поэту нужно показать их снова на поле брани, он не

смущается тем, что им ничего не было сказано об их исцелении.

В VI песни "Илиады" (ст. 129) Диомед делает заявление, скорее всего

традиционное для героев еще догомеровского эпоса: "Я, пожалуй, не стану

сражаться с богами". Поэт здесь не видит противоречия с тем, что в

предыдущей песни он изобразил Диомеда в исключительной ситуации - ранящим с

соизволения Афины Афродиту и Ареса.

Разговор Елены с Приамом на троянской стене, когда она называет

поименно ахейских героев и рассказывает о них, а также поединок Париса с

Менелаем, изображенные в III песни, кажутся не совсем естественными на

десятом году войны: они были бы гораздо уместнее в начале осады Трои. Однако

поэт не считается с этим: эти эпизоды нужны ему для развития действия в его

поэме, и он смело вводит их, поддерживая интерес слушателя, заставляя его

все время оставаться в напряженном ожидании.

В IХ песни "Илиады" посольством к Ахиллу отправляются Феникс, Аякс, сын

Теламона, и Одиссей (стт. 168 - 169), но затем о них говорится в

двойственном числе (ст. 182 и далее), употреблявшемся в греческом языке

только по отношению к двум людям или двум предметам.

Эти и ряд других непоследовательностей в тексте "Илиады" и "Одиссеи",

не вполне однородный язык поэм объясняются, очевидно, тем, что они

складывались постепенно, на протяжении многих лет, с использованием

эпических песен предшественников Гомера, песен, восходивших к разным

ответвлениям эпической традиции.

Уже давно вызывающая недоумение исследователей Х песнь "Илиады" (так

называемая "Долония"), слабо связанная с основным содержанием и причудливо

сочетающая архаизмы с упоминанием верховой езды и с другими характерными

чертами близкой к Гомеру эпохи, очевидно, является вставкой самого Гомера в

более или менее готовый текст "Илиады". Видимо, поэт не смог удержаться от

того, чтобы сохранить от забвения песнь на троянскую тему, созданную им в

несколько иной манере, с использованием не тех песен его предшественников,

которые послужили ему основным материалом для создания "Илиады", а каких-то

других.

Герои Гомера живут в условно приподнятом эпическом мире. Характерными

чертами его художественного метода, сложившимися уже в фольклорном эпосе,

являются героизация и архаизация. Герои Гомера как подлинные эпические

герои больше всего стремятся к славе, при жизни и после смерти. Ахилл

предпочитает гибель, неизбежную вскоре после того, как он убьет Гектора,

бесславному существованию:

Я выхожу, да главы мне любезной губителя встречу,

Гектора! Смерть же принять готов я, когда ни рассудят

Здесь мне назначить ее всемогущий Кронион и боги!

Смерти не мог избежать ни Геракл, из мужей величайший,

Как ни любезен он был громоносному Зевсу Крониду;

Мощного рок одолел и вражда непреклонная Геры.

Так же и я, коль назначена доля мне равная, лягу,

Где суждено; но сияющей славы я прежде добуду!

( "Илиада", XVIII, 414 - 121)

Своему коню Ксанфу, заговорившему человеческим голосом и

предупреждающему его о грозящей ему гибели, Ахилл говорит:

Что ты, о конь мой, пророчишь мне смерть? Не твоя то забота!

Слишком я знаю и сам, что судьбой суждено мне погибнуть

Здесь, далеко от отца и от матери. Но не сойду я

С боя, доколе троян не насыщу кровавою бранью.

( "Илиада ", ХIХ, 420 - 423)

Гектор, вызывая ахейцев на поединок, предлагает в случае своей победы

выдать тело противника для погребения:

Пусть похоронят его кудреглавые мужи ахейцы

И на брегу Геллеспонта широкого холм да насыплют.

Некогда, видя его, кто-нибудь и от поздних потомков

Скажет, плывя в корабле многовеслом по черному понту:

- Вот ратоборца могила, умершего в древние веки:

В бранях его знаменитого свергнул божественный Гектор! -

Так нерожденные скажут, и слава моя не погибнет.

("Илиада", VII, 85 - 91)

Гомеровские герои постоянно пытаются превзойти друг друга в доблести. и

дважды появляющаяся в "Илиаде" формула

Тщиться других превзойти, непрестанно пылать отличиться ("Илиада", VI,

208; ХI, 783)

отчетливо передает царящий в эпосе дух героического соперничества.

Приподнимая своих героев над обычными людьми - своими современниками

или рядовыми воинами героической эпохи, Гомер, следуя эпической традиции,

изображает сражение как серию поединков (Реальная тактика боя -

массированный натиск колесниц микенской эпохи, о которой Гомер знает из

эпической традиции, или сражение в сомкнутом пешем строю, характерное для

времени Гомера, - находит отражение в "Илиаде" в основном в рассказах и

советах Нестора ("Илиада", IV, 303 - 309; ХI, 747 слл.; II, 362 - 368).

Рядовые воины не принимаются в расчет, и исход всей войны зависит от того,

будет ли сражаться Ахилл, единственный из ахейских воителей, способный

одолеть Гектора. Именно в силу этого поединок Ахилла и Гектора делается

центральным эпизодом всей войны.

Время Гомера - время распространения железа как материала для

изготовления и орудий труда, и оружия. Гомер отлично знает, какова ценность

железа для изготовления различных хозяйственных инструментов ("Илиада",

ХХIII, 826 слл.). Гомер, очевидно, сам видел, как действуют в бою стальным

мечом: бронзовым мечом невозможно так отрубить руку, как это наглядно

изображено в "Илиаде" (V, 79 - 83). Дух Ахилла ("Илиада", ХХII, 357) и

сердце Приама, решившего отправиться за телом сына в ахейский лагерь (ХХIV,

205, 521), метафорически характеризуются в "Илиаде" как железные. Пандар

стреляет стрелами с железными наконечниками ("Илиада", VII, 141), и тем не

менее на всем протяжении "Илиады" герои сражаются бронзовым оружием: такова

сила тенденции к архаизирующей идеализации.

Рыба всегда была одним из основных продуктов питания в Греции. Однако

герои Гомера едят мясо и хлеб, но не рыбу, и в "Илиаде" лишь мимоходом

упоминается ужение рыбы (ХVI, 408; ср. еще ХХIV, 80 сл.) и ловля рыб сетью

(V, 487).

Приметы современной Гомеру жизни проявляются больше всего в рассыпанных

в тексте поэм развернутых сравнениях, которые поражают разнообразием и

точностью деталей, неожиданностью ассоциаций. Упорная битва, не дающая

перевеса ни той ни другой стороне, сравнивается с весами "честной

рукодельницы", точно отвешивающей шерсть, которую она прядет, чтобы хоть

как-то прокормить себя и детей ("Илиада", ХII, 432 - 436). Воины,

сражающиеся за тело Сарпедона, сравниваются с мухами, роящимися вокруг

подойников с молоком ("Илиада", ХVI, 641 - 644). То со львом, то с ослом

сравнивается Аякс, сын Теламона:

Стал он смущенный и, щит свой назад семикожный забросив,

Вспять отступал, меж толпою враждебных, как зверь, озираясь,

Вкруг обращаяся, тихо колено коленом сменяя.

Словно как гордого льва от загона волов тяжконогих

Гонят сердитые псы и отважные мужи селяне;

Зверю они не дающие тука от стад их похитить,

Целую ночь стерегут их, а он, насладиться им жадный,

Мечется прямо, но тщетно ярится: из рук дерзновенных

С шумом летят, устремленному в сретенье, частые копья,

Главни горящие; их устрашается он и свирепый,

И со светом Зари удаляется, сердцем печальный, -

Так Теламонид, печальный душой, негодующий сильно,

Вспять отошел: о судах он ахеян тревожился страхом.

Словно осел, забредший на ниву, детей побеждает,

Медленный; много их палок на ребрах его сокрушилось;

Щиплет он, ходя, высокую пашню, а резвые дети

Палками вкруг его бьют, - но ничтожна их детская сила;

Только тогда, как насытится пашней, с трудом выгоняют, -

Так Теламонова сына, великого мужа Аякса,

Множество гордых троян и союзников их дальноземных,

Копьями в щит поражая, с побоища пламенно гнали.

("Илиада", ХI, 545 - 565)

Возвращая слушателя эпической поэмы на какое-то время в реальный мир, в

котором он живет, гомеровские сравнения силой контраста еще более

приподнимали над обыденным уровнем повествование о подвигах героев минувших

дней.

Несмотря на то что боги все время появляются в "Илиаде" и помогают

направить действие в нужную поэту сторону, по сути дела интересы и поэта, и

его героев сосредоточены на посюстороннем человеческом мире. От богов, как

они изображены в "Илиаде", очевидно в духе эпической традиции, человеку не

приходится ждать справедливости или утешения в жизненных горестях; они

поглощены своими интересами и предстают перед нами существами с нравственным

уровнем, соответствующим отнюдь не лучшим представителям человеческого рода.

(Один единственный раз говорится в "Илиаде" о том, что Зевс карает людей за

несправедливость, и при этом за неправосудие власть имущих он обрушивает

губительный ливень на весь город ("Илиада", ХV, 384 - 392)). Так, Зевс

угрожает Гере, ненавидящей троянцев, тем, что разрушит город людей, любезных

ей, и Гера предлагает ему, если он того захочет, разрушить три самых

любезных ей города - Аргос, Спарту и Микены с их ни в чем не повинными

жителями ("Илиада", IV, 30 - 54). Эпические герои, имеющие свои человеческие

недостатки, выглядят в нравственном отношении явно выше богов.

Однако современные Гомеру представления о божестве как блюстителе

нравственного порядка, которые в развернутом виде предстанут перед нами в

поэмах Гесиода, прокладывают себе дорогу и в "Илиаду", причем по большей

части в прямой речи действующих лиц. Любопытно, что боги чаще фигурируют в

таких высказываниях безымянно или под обобщенным именем Зевса. Еще большие

уступки складывающимся представлениям о божестве - поборнике справедливости

делаются в "Одиссее". Гомер даже вкладывает в уста Зевсу в самом начале

поэмы полемику с людьми, которые обвиняют богов в своих несчастьях (I, 32 -

43).

Боги Гомера бессмертны, вечно юны, лишены серьезных забот, и все

предметы обихода у них золотые. И в "Илиаде", и в "Одиссее" поэт развлекает

свою аудиторию рассказами о богах, и нередко боги выступают в ролях, каких

постыдился бы любой смертный. Так, в "Одиссее" рассказывается о том, как бог

Гефест хитро поймал на месте преступления с прелюбодеем богом Аресом свою

жену Афродиту (VIII, 266 - 366). В "Илиаде" Гера бьет по щекам свою

падчерицу Артемиду ее собственным луком (ХХI, 479 - 49б), Афродита плачет,

жалуясь на раны, которые нанес ей смертный Диомед (V, 370 - 380), а ее мать

Диона утешает ее рассказом о том, что смертные гиганты От и Эфиальт

засадили как-то в медную бочку самого бога войны Ареса, так что он едва не

погиб там (V, 383 - 391).

С полной серьезностью говорит всегда Гомер о наполовину

персонифицированной судьбе - Мойре. Над ней не властны сами боги, и в ее

руках находятся в конечном счете жизнь и смерть человека, победа и поражение

в сражении. Мойра неумолима, к ней бессмысленно обращаться с молитвами и

совершать жертвоприношения.

Как это и естественно при таких религиозных воззрениях, мрачны и

представления о загробной жизни, отражающиеся в гомеровских поэмах, они не

оставляют человеку надежды на лучшее будущее после смерти. Души умерших,

подобные теням, обитают в преисподней, в царстве Аида. Они лишены сознания и

сравниваются поэтом с летучими мышами. Только испив крови жертвенного

животного, обретают они на время сознание и память. Сам Ахилл, которого

Одиссей встречает во время своего путешествия в царство мертвых, заявляет

ему, что он лучше хотел бы быть на земле поденщиком у бедняка, чем

царствовать над тенями в подземном мире ("Одиссея", ХII, 488 - 491). Души

умерших отделены от мира живых неодолимой преградой: они не могут ни помочь

оставшимся на земле своим близким, ни причинить зло своим врагам. Но даже

этот жалкий удел бессмысленного существования в преисподней недоступен для

душ, тело которых не было погребено надлежащим образом. Душа Патрокла

просит о погребении Ахилла ("Илиада", ХХIII, 65 - 92), душа спутника Одиссея

Эльпенора обращается с аналогичной просьбой к Одиссею ("Одиссея", ХI, 51 -

80), ибо в противном случае их ждет еще более тяжкая участь - скитаться, не

находя себе даже того горестного успокоения, которое ждет их в царстве

мертвых.

Надо сказать, что как в вопросе о вмешательстве богов в земную жизнь

людей, так и в том, что касается загробной жизни, в "Одиссее" заметнее

отразились новые тенденции в верованиях греков VIII в. до н. э. Отражением

этих тенденций являются и стихи ХI, 576 - 600, где говорится, что

совершившие при жизни преступления против богов Титий и Сизиф несут

наказание в преисподней, и стихи ХI, 568 - 571, согласно которым Минос -

царь Крыта, "славный сын Зевса" - и на том свете творит суд над тенями.

Эти и другие несомненные различия между "Илиадой" и "Одиссеей" лучше

всего можно объяснить, на наш взгляд, исходя из высказывавшегося уже в

древности предположения, что Гомер создал "Илиаду" более молодым, а

"Одиссею" - ближе к старости (см., например: [Лонгин] "О возвышенном", IХ,

13). Так, персонажи "Илиады", и в частности Одиссей, неоднократно предаются

ликованию, повергнув врага (ХI, 449 - 458; ХХII, 20 - 127 и др.), а в

"Одиссее" тот же Одиссей заявляет, что такое поведение нечестиво (ХХII, 411

- 413). Опыт показывает, что мудрость такого рода и в наше время приходит к

людям лишь к концу их жизненного пути.

Успех гомеровских поэм сразу после их создания был колоссален. Уже

через несколько десятков лет после появления "Илиады" грек, имени которого

мы никогда не узнаем, очевидно сам аэд, нацарапал на своем дешевом глиняном

сосуде несколько стихотворных строк, сопоставляющих в шутливой форме этот

сосуд с кубком царя Нестора, о котором рассказывается в "Илиаде" (ср.: ХI,

618 - 644):

Это кубок Нестора, удобный для питья.

А кто из этого кубка выпьет, того тотчас же

Охватит страсть прекрасноувенчанной Афродиты.

Надпись эта едва ли имела бы смысл, если бы друзья владельца сосуда не

были уже хорошо знакомы с появившейся при жизни их поколения поэмой, хотя

автор ее жил за 2000 километров: черепок найден на другом конце греческого

мира, в только что основанной греческой колонии на острове Исхии в

Тирренском море, недалеко от нынешнего Неаполя. Трудно представить себе

более красноречивое свидетельство молниеносного проникновения гомеровских

поэм всюду, где только звучала эллинская речь.

"Илиада" и "Одиссея", исполнявшиеся устно, но распространившиеся в

письменном виде, сразу же затмили своих предшественниц. Мы даже не можем

быть уверены в том, что эти более древние поэмы были записаны: во всяком

случае, их не было в руках александрийских ученых и библиотекарей, тщательно

собиравших древнюю поэзию.

"Илиада" и "Одиссея", появившись, как Афина из головы Зевса, сразу

заняли свое место начала и источника всей греческой литературы - поэзии и

прозы, место образца и объекта подражания, то место, которое они и по сей

день занимают в европейской литературе.

Греческие дети учились читать по "Илиаде". В Греции всегда были люди,

знавшие обе поэмы Гомера наизусть. Греческий ритор конца I в. н. э. Дион

Хрисостом нашел таких людей в изобилии на краю тогдашнего цивилизованного

мира - в греческой колонии Ольвии на берегу Черного моря, недалеко от

нынешней Одессы (Дион Хрисостом, ХХХVI, 9).

Когда греки в VII в. до н. э. поселились на месте разрушенной Трои и

основали город Новый Илион, главным храмом его они сделали храм Афины,

очевидно потому, что именно храм Афины в Трое упоминается в "Илиаде" (VI,

269 - 279; 293 - 311).

Вскоре после "Илиады" и "Одиссеи" были созданы поэмы так называемого

троянского кикла, последовательно повествовавшие о троянской войне - от

свадьбы отца Ахилла Пелея и морской богини Фетиды, ссоры богинь из-за

яблока, предназначенного "наипрекраснейшей", и суда Париса, сделавшего его

супругом Елены, до взятия Трои и возвращения ахейских героев: "Киприи",

"Малая Илиада", "Эфиопида" (по имени союзника троянцев царя эфиопов

Мемнона), "Взятие Илиона" и "Возвращения". Поэмы эти опирались и на

догомеровскую эпическую традицию, и на поэмы самого Гомера, но соперничать с

Гомером их авторы не пытались и события, описанные в его поэмах, не

излагали. Поэмы эти уступали гомеровским даже по объему и, насколько мы

можем судить по незначительным сохранившимся отрывкам, были намного ниже

"Илиады" и "Одиссеи" по художественному уровню. Тем не менее греки долгое

время приписывали их Гомеру, очевидно, следуя практике приписывавших их для

большей авторитетности Гомеру рапсодов, которые исполняли их наряду с

подлинными гомеровскими.

Рапсоды не только приписали Гомеру киклические поэмы, они позволяли

себе делать вставки и в текст гомеровских поэм, вставки чаще всего

тривиальные, но иногда тенденциозные. Античная традиция сохранила нам имя

одного из таких рапсодов, особенно беззастенчиво вставлявшего в гомеровские

поэмы собственные стихи: его звали Кинеф, был он родом с о. Хиоса и жил

около 500 г. до н. э.

Тем не менее сохранялись и тексты, претерпевшие очень мало искажений.

Такие тексты, очевидно, имелись в VI в. до н. э. в распоряжении киосских

гомеридов - династии рапсодов, претендовавших на то, что они происходят от

Гомера. Мог восходить к такому тексту гомеридов и был довольно исправен

текст поэм Гомера, исполнявшийся начиная с VI в. до н. э. в Афинах на

празднестве Панафиней, хотя не исключена возможность того, что именно в этот

текст были сделаны небольшие вставки, возвеличивающие Афины и их царя

Тесея и подкреплявшие права афинян на близлежащий остров Саламин ("Илиада",

I, 265; II, 557 - 558 и др.). Как показывают орфографические особенности

папирусов и средневековых рукописей, донесших до нас текст гомеровских поэм,

этот текст восходит к папирусам VI - V вв. до н. э., написанным

примитивным древнеаттическим алфавитом, который был в употреблении только в

Афинах и в их окрестностях.

Вся древнегреческая лирическая поэзия, первые образцы которой,

записанные и дошедшие до нас, относятся к первой половине VII в. до н. э.,

полна гомеровских реминисценций. Спартанский поэт Тиртей вдохновлялся

Гомером в своих воинственных призывах и маршевых песнях. Даже Архилох,

демонстративно отвергавший закрепленные в гомеровских поэмах традиционные

ценности и традиционные формы поведения, полемизировал с Гомером,

перифразируя гомеровские выражения.

Эпизоды из "Илиады" и "Одиссеи" делаются источником сюжетов для

греческих художников. Так, роспись протоаттического сосуда начала VII в. до

н. э. с острова Эгины иллюстрирует эпизод спасения Одиссея от киклопа

Полифема под брюхом барана ("Одиссея", IX, 431 - 435), а на родосской вазе

начала VI в. до н. э. изображены Гектор и Менелай, сражающиеся над телом

Эвфорба (см.: "Илиада", ХVII, 60 - 88).

Исключительное положение гомеровских поэм в греческой культуре

сохраняется и в V - IV вв. до н. э., когда главным центром духовной жизни

становятся Афины.

Эсхил, считавший весь эпический кикл - троянский и фиванский -

творением Гомера, именовал свои трагедии "крохами от великих пиров Гомера".

Призывая греков к совместному походу на персов под руководством Филиппа

Македонского, афинский публицист Исократ ссылается на прецедент общеахейской

экспедиции под Трою, описанный в "Илиаде". Платон, восхищавшийся гением

Гомера, в то же время был возмущен легкомыслием, с которым Гомер изображал

богов, и так опасался влияния Гомера на молодые умы, что планировал

запретить поэмы Гомера в идеальном государстве, о создании которого он

мечтал (Платон. "Государство". II, 383а - 394в).

Гомеру приписывали разнообразнейшие познания во всех сторонах жизни -

от военного искусства до земледелия и искали в его произведениях советы на

любой случай, хотя ученый-энциклопедист эллинистической эпохи Эратосфен и

пытался напоминать, что главной целью Гомера было не поучение, а

развлечение.

Начиная с Аристофана ("Лягушки", 1034) Гомер постоянно именуется

"божественным". В Смирне существовал храм Гомера, и одна из медных монет,

чеканившихся городом, называлась гомерик (Страбон, ХIV, 1, 37, с. 646) . Там

рассказывали, что Гомер родился от некоего божества, танцевавшего с

музами, в то время как по другой версии отцом Гомера был бог реки Мелет.

Аргивяне приглашали Гомера наряду с Аполлоном на каждое государственное

жертвоприношение. Египетский царь Птолемей Филопатор соорудил для Гомера

храм, где его статуя была окружена изображениями семи городов, споривших за

честь быть его родиной (Элиан. "Пестрые рассказы". ХIII, 22). Апофеоз

Гомера, т. е. его обожествление, был темой знаменитого рельефа Архелая из

Приены (эллинистическая эпоха). Другой мраморный рельеф II в. до н. э.

изображает Мир и Время, увенчивающими венком Гомера как поэта для всего

человечества на все времена.

Когда в покорившем Грецию Риме под сильным влиянием греческой культуры

стала складываться своя литература, римский поэт Вергилий попытался подвести

под римскую культуру такой же уникальный фундамент, каким для греческой были

поэмы Гомера, но "Энеида" Вергилия несет на себе неизгладимый отпечаток

эпохи, в которую она была создана, и совсем не похожа по своему духу на

"Илиаду" и "Одиссею", которые Вергилий взял в качестве образца. Тем не менее

именно Вергилий оказался тем промежуточным звеном, через которое эпоха

Возрождения, не нашедшая прямого путы к Гомеру, восприняла родившуюся в

Греции VIII в. до н. э. традицию литературного героического эпоса. Возникшие

под влиянием этой традиции поэмы - "Освобожденный Иерусалим" Торквато Тассо,

"Лузиада" Камоэнса, "Потерянный рай" Мильтона - принадлежат к вершинам

мировой литературы.

Но уже древние греки, восхищавшиеся Гомером и подражавшие ему, начали

его изучать и комментировать. Уже во второй половине VI в. до н. э.

появляется специальное сочинение, посвященное истолкованию поэм Гомера, -

книга некоего Теагена из Регия. "Отец истории" Геродот, внимательно читая

Гомера, отметил некоторые противоречия между гомеровскими поэмами и

входившими в троянский кикл "Киприями" и усомнился в принадлежности "Киприй"

Гомеру (Геродот. "История". II, 116 - 117). Среди нескончаемой вереницы

греков, которые занимались в дальнейшем интерпретацией поэм Гомера,

выделяются имена философов Демокрита и Аристотеля.

Александрийские филологи эллинистической эпохи - Зенодот из Эфеса,

Аристофан из Византия и в особенности Аристарх с Самоса - собирали

методически рукописи поэм Гомера со всех концов эллинского мира и пытались

восстановить в первозданном виде гомеровский текст. Сравнивая найденные в

большом количестве в Египте папирусы Гомера III в. до н. э. с гомеровскими

текстами послеаристарховского времени, мы видим, какую грандиозную работу

проделал Аристарх. И если в интерпретации гомеровских поэм Аристарх был во

многом наивен, представляя себе, в частности, гомеровское общество по образу

и подобию царского двора эллинистической монархии, сам текст обеих поэм,

судя по всему, лишь в редких случаях отклоняется от аутентичного

гомеровского текста VIII в. до н. э. В последующие столетия восстановленный

Аристархом текст "Илиады" и "Одиссеи" тщательно переписывался, перейдя в

III- IV вв. н. э. из папирусных свитков в пергаменные кодексы. Лучшие из

этих рукописей были снабжены комментариями на полях, так называемыми

схолиями, основанными на трудах эллинистических филологов. Эти схолии,

дошедшие до нас в византийских рукописях гомеровских поэм, и сейчас во

многом помогают исследователям точнее понять поэмы.

В 1488 г., уже вскоре после изобретения книгопечатания, текст "Илиады"

и "Одиссеи" был впервые напечатан во Флоренции. За этим изданием последовали

многие другие.

Хотя уже в древности некие мало известные нам Ксенон и Гелланик (так

называемые хоридзонты, т. е. "разделители") утверждали, что Гомер не мог

создать и "Илиаду", и "Одиссею", сомнения такого рода долго не находили

отклика у исследователей древнегреческой литературы.

Лишь в 1664 г. аббат д'Обиньяк, активный участник разгоревшегося во

Франции спора о сравнительных достоинствах античной и новой литературы,

прочел речь, в которой доказывал, что Гомера вообще не существовало, а

"Илиада" и "Одиссея" являются скверными компиляциями позднейшей эпохи, но и

его выступление прошло незамеченным.

Английский филолог Ричард Бентли в 1713 г., опираясь на поздние

античные свидетельства о роли афинского тирана VI в. до н. э. Писистрата в

упорядочении текста гомеровских поэм, утверждал, что Гомер создавал

небольшие разрозненные песни, сведенные в эпические поэмы лишь много

позднее.

Однако впервые подробно развил скептический взгляд на Гомера и его

творчество лишь немецкий филолог Фридрих Август Вольф в своем вышедшем в

1795 г. "Введении к Гомеру". Вольф считал, что гомеровские поэмы в течение

нескольких веков передавались из уст в уста неграмотными певцами,

трансформировались в процессе передачи, а свой нынешний вид приобрели в

результате предпринятого в VI в. до н. э. в ходе их первой записи далеко

идущего редактирования. Книга Вольфа вызвала оживленную дискуссию о

происхождении поэм Гомера, продолжающуюся по сей день, а весь круг проблем,

связанных с авторством "Илиады" и "Одиссеи", получил название "гомеровского

вопроса". Идя по пути, указанному Вольфом, Карл Лахман в 1837 и в 1841 гг.

попытался реконструировать, опираясь на текст "Илиады", 18 песней,

созданных в разное время разными авторами, песней, из которых, по его

мнению, "Илиада" возникла. Так начались попытки анализировать процесс

формирования гомеровских поэм, и ученые, пошедшие по этому пути, получили

название аналитиков. Однако ряд исследователей продолжал отстаивать взгляд

на гомеровские поэмы как на порождение единого творческого акта их

создателя, это направление получило название унитариев. С особенной

энергией, талантом и эрудицией позицию унитариев защищали уже в начале

нашего века Карл Роте и Энгельберт Дреруп. Спор не решен окончательно и по

сей день, но многолетний опыт исследования гомеровских поэм показывает, что

унитарии правы, когда утверждают, что гомеровские поэмы, как мы их читаем

сейчас, были созданы одним или, может быть, двумя гениальными поэтами, а не

сложились механически, что подтверждают сейчас и статистические

исследования языка и стиля поэм, но идут слишком далеко, когда утверждают,

что текст поэм не дает нам возможности проникнуть в догомеровскую эпическую

традицию. Исследование того, как Гомер переработал бывшую в его распоряжении

фольклорную эпическую традицию, начал в сущности еще в 1826 г. Г. В. Нич, и

на этом пути многое уже достигнуто, в частности трудами В. Шадевальдта и И.

Какридиса, пытавшихся вскрыть предысторию сюжета "Илиады", Д. Пейджа, во

многом уточнившего характер отражения в "Илиаде" исторической обстановки.

Гомер - это начало начал всей литературы, и успехи в изучении его

творчества могут рассматриваться как символ движения вперед всей

филологической науки, а интерес к поэмам Гомера и их эмоциональное

восприятие должны рассматриваться как надежный признак здоровья всей

человеческой культуры.

Общая характеристика Одиссеи

«Одиссе́я» (др.-греч. Ὀδυσσεία) — вторая (после «Илиады») классическая поэма, приписываемая древнегреческому поэту Гомеру. Создана, вероятно, в VIII веке до н. э. или несколько позже. Рассказывает о приключениях мифического героя по имени Одиссей во время его возвращения на родину по окончании Троянской войны, а также о приключениях его жены Пенелопы, ожидавшей Одиссея на Итаке.

Как и другое знаменитое произведение Гомера, «Илиада», «Одиссея» изобилует сказочными элементами, которых здесь даже больше (встречи с циклопом Полифемом, волшебницей Киркой, богом Эолом и т. п.). Большинство приключений в поэме описывает сам Одиссей во время пира у царя Алкиноя.

Поэма, написанная гекзаметром (шестистопным дактилем), состоит из 12110 стихов. Нынешний вид — разделение на 24 песни, она приобрела в III в. до н. э., когда один из первых библиотекарей Александрийской библиотеки Зенодот Эфесский, изучив поэмы Гомера «Илиада» и «Одиссея», разделил каждую на 24 песни (рапсодии) — по числу букв греческого алфавита и обозначил каждую песнь буквами греческого алфавита (заглавными — «Илиаду», строчными— «Одиссею») Как и «Илиада», «Одиссея» также начинается с обращения — к Музе (Андра мой эннепе, муса, полютропон, Ἄνδρα μοι ἔννεπε, Μοῦσα, πολύτροπον):

Муза, скажи мне о том многоопытном муже, который,

Странствуя долго со дня, как святой Илион им разрушен,

Многих людей города посетил и обычаи видел

Несмотря на то, что сама одиссея (то есть странствия) главного героя заняли 10 лет, все события в «Одиссее» происходят в течение 40 суток. Причем главными событиями наполнено всего 9 дней. Временные рамки произведения расширяются за счет многочисленных вставных новелл.

В поэме содержится ряд астрономических указаний, которые некоторые исследователи трактуют как позволяющие определить «точное время» путешествия. Так, согласно исследованиям ученых Национальной академии наук США Одиссей вернулся домой 16 апреля 1178 года до н. э., эта дата была определена благодаря множеству упоминаний положения небесных тел (Меркурий, Луна, Венера, созвездия Волопас и Плеяды).^[1] [2]

Так же, как и в «Илиаде», композиция поэмы симметрична. Начало и конец поэмы посвящены эпизодам на Итаке, а композиционный центр отдан рассказу Одиссея о его странствиях, в которых главное место занимает спуск в Аид, непосредственно перекликающийся с «Илиадой» (беседа Одиссея с душами Ахилла и Агамемнона).

• Итака. Последние дни перед возвращением царя. Первые 4 песни поэмы, сосредотачивающие внимание на Телемахе, иногда обозначаются под названием «Телемахия», первоначально, возможно, самостоятельная поэма.

• Одиссей.

  • 5-я по 8-ю песни поэмы — последние дни из десятилетнего странствия перед возвращением Одиссея домой.

  • «Апологи» — рассказы Одиссея о приключениях (с 9-й по 12-ю песнь). Некоторые исследователи^[кто?] считают, что история странствий сложилась из двух самостоятельных некогда циклов:

    • Первый эпический цикл — рассказ о событиях в западном Средиземноморье, где героя преследовал бог Посейдон и держала в плену Калипсо.

      • Центральная история пребывания героя в загробном царстве. Соединяет оба цикла. Т. н. «nekuia» — повествование о путешествии в мир мертвых (этот литературный термин применяется также к сходному путешествию Энея в «Энеиде». Часть катабасиса).

    • Второй эпический цикл рассказывает о действиях в районе Чёрного моря, где гнев бога Гелиоса из-за убийства священных коров обрекает героя на скитания, а роль Калипсовыполняла Кирка. «Апологи» заканчиваются прибытием Одиссея на остров Калипсо (с отбытия Одиссея с этого же острова начинается 5-я песня — композиция закольцовывается, семь лет, прошедших у Калипсо, вычеркнуты).

• Итака. Окончательное прибытие мужа домой (13-23 песни) и возмездие.

  • Последняя, 24-я песня (550 строк) некоторыми учёными считается более поздним добавлением к оригинальному тексту, сделанным кем-то другим.

«Одиссея» построена на достаточно архаическом материале. Главный герой — Одиссей, у этрусков Uthsta, лат. Ulixes — старинная, повидимому ещё догреческая фигура с несколькоэллинизованным народной этимологией именем.

В поэме использованы широко распространенные фольклорные сюжеты:

• сюжет о муже, который после долгих странствий возвращается на родину неузнанным и попадает на свадьбу жены. Его опознают троекратным признакам (шрам, лук, конструкция кровати).

• сюжет о сыне, отправляющемся на поиски отца.

Почти все эпизоды странствий Одиссея имеют многочисленные сказочные параллели. Их сопоставление с родственными сказками показывает, что в поэме сказочный материал подвергся значительной переработке в рационалистическом направлении. Многие сказочные моменты сохранены лишь в рудиментарном виде. Сказка получает тенденцию превратиться в бытовую новеллу. Многие моменты, принадлежавшие в прежних вариантах развития сюжета к сверхъестественному миру, получают реалистически-описательную трактовку.

Форма рассказа от первого лица, которая используется для повествований о странствиях Одиссея — традиционна для этом жанра (ср. фольклор мореплавателей) и известна из египетской литературы начала 2-го тысячелетия (рассказ «потерпевшего кораблекрушение»). В рассказах, вложенных в уста Одиссея («апологах»), могли отложиться географические наблюдения ионийских мореплавателей. Но многочисленные попытки географической локализации странствий Одиссея не привели к однозначным и удовлетворительным результатам.

Одиссей как персонаж и приписываемые ему странствия могли быть придуманы не одновременно: многое в «Одиссее» может являться заимствованием из сказаний о других героях, например из цикла аргонавтов, на популярность которого указывается в самой «Одиссее». Во всяком случае, в тексте поэмы остались несглаженными многочисленные следы предшествующих разработок сюжета.

У исследователей распространена гипотеза Кирхгофа, что «Одиссея» является переработкой нескольких «малых эпосов» («Телемахия», «странствия», «возвращение Одиссея» и т. п.). Также правдоподобна гипотеза существования одной или нескольких «праодиссей», то есть поэм, которые содержали в себе сюжет полностью и легли в основу канонической «Одиссеи». «Унитарная» теория рассматривает поэму как целостное произведение единого автора, использовавшего многоразличные источники. Некоторые из «унитариев» поддерживают и традиционное представление о едином авторе «Илиады» и «Одиссеи» (Гомере), считая «Одиссею» лишь более поздним произведением Гомера.

[править]Главный герой

Хотя поэма — героическая, в образе главного героя героические черты — не главное. Они отступают на задний план по сравнению с такими качествами, как ум, хитрость, изобретательность и расчётливость. Основная черта Одиссея — непреодолимое желание вернуться домой, к семье.

Судя по обеим гомеровским поэмам, Одиссей — подлинно эпический герой и вместе с тем то, что называют «всесторонне развитой личностью» (πολύτροπον ἀνέρος): храбрый воин и умный военачальник, опытный разведчик, первый в кулачном бою и беге атлет, отважный мореход, искусный плотник, охотник, торговец, рачительный хозяин, сказитель. Он любящий сын, супруг и отец, но он же и любовник коварно-прекрасных нимф Кирки и Калипсо. Образ Одиссея соткан из противоречий, гипербол и гротеска. В нём на первый план выделена текучесть человеческой природы, её способность к метаморфозам в вечном поиске все новых сторон бытия. Одиссею покровительствует мудрая и воинственная Афина, а сам он подчас напоминает морского богаПротея своей способностью легко менять свой облик. На протяжении десяти лет возвращения домой он предстаёт мореплавателем, разбойником, шаманом, вызывающим души мёртвых (сцены в Аиде), жертвой кораблекрушения, нищим стариком и т. д.

Чувствуется, что герой при этом как бы «раздваивается»: он искренне переживает гибель друзей, страдания, жаждет вернуться домой, но он и наслаждается игрою жизни, легко и искусно играет роли, предлагаемые ему обстоятельствами (человека по имени «Никто» в пещере Полифема, жителя Крита, обитателя острова Сира и пр.). В его личности и судьбе сплетаются неразрывно трагическое и комическое, высокие чувства (патриотизм, почтение к богам) и житейские прозаическое. Одиссей и ведет себя подчас не лучшим образом: он жадничает, откладывает себе лучший кусок на пиру, ждёт подарков даже от Полифема, проявляет жестокость к рабам, лжёт и изворачивается ради какой-нибудь выгоды. И все же общий баланс и симпатия — в пользу Одиссея — страдальца, патриота и неутомимого путешественника, воина, мудреца, первооткрывателя новых пространств и новых возможностей человека.

Мирча Элиаде придавал мифу об Одиссее исключительное значение, что видно из его следующих слов: «Одиссей для меня — первообраз не только человека современной эпохи, но и человека грядущего, поскольку он представляет собой тип гонимого странника. Его скитания — это путь к Центру, в Итаку, то есть путь к себе. Он — опытный мореплаватель, но судьба, а другими словами, инициатические испытания, из которых он должен выйти победителем, все время вынуждают его оттягивать возвращение к своим пенатам. Миф об Одиссее, я думаю, для нас очень важен. В каждом из нас есть что-то от Одиссея, когда мы ищем самих себя, надеемся дойти до цели и тогда уж точно вновь обрести родину, свой очаг, снова найти себя. Но, как в лабиринте, в каждых скитаниях существует риск заблудиться. Если же тебе удается выйти из лабиринта, добраться до своего очага, тогда ты становишься другим».^[3]

• Антиф, съеден Полифемом

• Элпенор, заснул пьяным на крыше дворца Кирки, упал и разбился

• Перимед

• Тримед

• Эврилох, родственник Одиссея (по схолиям — муж сестры), погиб вместе с кораблем во время бури, насланной Зевсом по просьбе Гелиоса

Алкиной, царь феаков

Антифат, царь лестригонов

Арета, царица феаков

Демодок, слепой аэд в доме Алкиноя

Калипсо

Навсикая, дочь Алкиноя

Полифем, циклоп

Кирка (у Жуковского Цирцея)

[править]Тени умерших, с которыми общается Одиссей в Аиде

Одиссей спускается в подземный мир

Агамемнон

Антиклея, мать Одиссея

Антиопа, мать Зета и Амфиона, Эпикаста, мать и жена Эдипа, большое количество других прославленных женщин

Ахилл

Аякс Теламонид

Геракл (человеческая сущность — в то время, как божественная — на Олимпе)

Элпенор, спутник Одиссея

Патрокл

Тиресий

[править]Жители Итаки

Ир, нищий

Лаэрт

Ментор

Эвмей, свинопас

[править]Домочадцы Одиссея

Аргус, пес Одиссея

Евринома, ключница

Меланфий, раб, козий пастух

Меланфо, рабыня, любовница Евримаха, жениха

Пенелопа, жена Одиссея

Телемах, сын Одиссея и Пенелопы

Филойтий, коровник

Эвриклея

[править]Женихи Пенелопы

всего 116 человек, но по имени в поэме названы далеко не все

Антиной

Евримах

Еврином, сын Антифа

Леод, предсказатель

Ктесипп

Также:

Медонт, вестник

Фемий, кифаред

[править]Боги

Афина

Люди, чей образ принимает Афина:

Ментор

Мент, сын Анхиала, царь тафосцев

Ифтима, сестра Пенелопы, посещающая её в виде призрака

дочь морехода Диманта, подруга Навсикаи

девушка, несущая воду, в городе феаков

вестник царя феаков Алкиноя

пастух на Итаке

Гелиос

Гермес

Зевс

Ино, дочь Кадма, морская богиня

Посейдон

Эол

[править]Обитатели островов на пути следования Телемаха

Одиссея в Викитеке?

Одиссея на Викискладе?В Викитеке есть тексты по теме

Ὀδύσσεια

Елена

Менелай

Нестор

Писистрат — сын Нестора

Феоклимен, прорицательПоэма написана гекзаметром — традиционным размером героической поэзии. Состоит из 12110 стихов. Разделена на 24 песни (позднейшими античными издателями). По-видимому, она была сложена на малоазийском побережье Греции, заселенном ионийскими племенами (нынешняя Турция), или на одном из прилегающих островов. Вероятно, её автор был уже знаком с алфавитом, и создавал её в письменном, а не в устном виде (считают исследователи, ссылаясь на сложность её структуры). Но в ней встречаются значительные отпечатки традиционной манеры устного стихосложения, например, повторы и т. н. формульный эпический стиль, который требует употребления сложных эпитетов («быстроногий», «розовоперстая»), употребленных для метрической гладкости. Эти формулы повсеместно были в употреблении у аэдов и первых творцов письменной поэзии. Факт все же в том, впервые гомеровские поэмы в письменном виде были опубликованы в IV в. до н. э., передаваясь до этого в устном виде. Поздние источники (Цицерон, Павсаний, Элиан и др.) упоминают, что для записи поэм при Писистрате в Афинах была создана специальная комиссия. Это было событием государственного значения.

Считается, что пра-Илиады или пра-Одиссеи не было, однако перед созданием поэм существовал некий набор мифологических и героических сюжетов, песен, которые стали материалом для создателей гомеровских поэм. Кроме ранней греческой поэзии у Гомера встречаются отголоски минойской культуры, и даже связь с хеттской мифологией. Но главный материал для него — микенский период.

Язык «Илиады» и «Одиссеи» не соответствует ни одному региональному диалекту или какому-либо этапу развития греческого языка. По фонетическому облику язык Гомера ближе всего стоит к ионийскому диалекту, но демонстрирует множество архаических форм, которые напоминают о греческом языке микенской эпохи (известном благодаря табличкам с линеарным письмом В). Также часто встречаются флективные формы, никогда не употреблявшиеся одновременно в живом языке. Много элементов, свойственных эолийском диалекту, происхождение которых не выяснено.

Средневековая Европа, в V в. потерявшая знание древнегреческого языка, с «Илиадой» и «Одиссеей» знакома не была. Лишь только после падения Константинополя, в конце XV в.византийские учёные познакомили ренессансную Италию с гомеровскими произведениями (первое издание «Одиссеи» в 1488 году).

В позднейшей судьбе гомеровских поэм «Одиссея» играла значительно меньшую роль, чем «Илиада», вокруг которой главным образом и разыгрывались литературные споры об эпической поэме. Неизвестная в средние века и оказавшая воздействие на европейскую литературу лишь через посредство «Энеиды» Вергилия (мотив нисхождения в преисподнюю), «Одиссея» вызвала заметный интерес в XV—XVI века. Ганс Сакс драматизировал её в своем «Странствии Улисса», а поскольку «чудесное» входило почти обязательной составной частью в европейскую поэму, сказочно-фантастическая сторона «Одиссеи» неоднократно использовалась поэтами этого времени (Боярдо, Ариосто, Спенсер), пока идеология католической реакции не отдала и здесь предпочтения христианскому чудесному элементу (merveilleux chrétien).

Но, вообще говоря, нравоописательный («этический», по античной терминологии, в отличие от «патетической» «Илиады») характер «Одиссеи» сближал её в литературном сознании нового времени скорее с романом, чем с эпопеей. Сравнительная простота гомеровских нравов (например царевна Навсикая, стирающая белье), жанристско-идиллический интерес к простолюдину («божественный» свинопас Эвмей) и т. п. — эти «низменные» элементы (bassesse) делали «Одиссею» ещё менее приемлемой, чем «Илиада», для поэтики французского классицизма. Зато «естественность» и «невинность» нравов, изображенных в «Одиссее», вызвала восхищение теоретиков нарождающейся буржуазной литературы XVIII века (предшественником их является Фенелон как в теоретических работах, так и в моралистическом романе «Похождения Телемаха»), и материал «Одиссеи» был широко использован наряду с «Илиадой» для построения теории буржуазного эпоса (Гёте, Шиллер, Гумбольдт).

Переносное значение после этой поэмы приобрели имена собственные: одиссея, лотофаги, циклопы (латинская форма имени киклопов), Пенелопа, Цирцея (латинская форма имени Кирки),Телемах, Ментор, Сцилла и Харибда и проч.

Классическим переводом «Одиссеи» на русский стала работа В. А. Жуковского (1849), известны также переводы В.Вересаева (1953), П. А. Шуйского (1948, Свердловский Университет).

Перевод Исраэля Шамира выполнен с перевода поэмы на английский язык Лоуренсом Аравийским. Этот современный перевод лишён архаизмов и написан не гекзаметром, а прозой.^[4].

Композиция гомеровских поэм

В плане фабулы (мифологической последовательности событий) «Одиссея» соответствует «Илиаде». Но она повествует не о военных событиях, а о странствиях. Ученые называют ее: «эпическая поэма странствий». На первый план выходит судьба Одиссея – прославление ума и силы воли. «Одиссея» соответствует мифологии позднего героизма. Посвящена последним 40 дням возвращения Одиссея на родину. О том, что центром является возвращение, свидетельствует самое начало.

Композиция: сложнее «Илиады». В «Одиссее» три сюжетных линии: 1) боги-олимпийцы. Но у Одиссея есть цель и никто не может ему помешать. Одиссей выпутывается из всего сам. 2) собственно возвращение – тяжкие приключения. 3) Итака: два мотива: собственно события сватовства и тема поисков Телемахом отца. Некоторые считают, что Телемахия - это поздняя вставка.

Впервые появляется женский образ, равный мужскому – Пенелопа, многомудрая –супруга Одиссея. Пример: она прядет погребальный покров.

Поэма сложнее не только по композиции, но и сточки зрения психологической мотивации поступков.

Основной сюжет «Одиссеи» относится к широко распространенному в мировом фольклоре типу сказаний о «возвращении мужа» к моменту, когда его жена уже готова выйти замуж за другого, и расстраивает новую свадьбу.

Действие поэмы отнесено уже к 10-му году после падения Трои. Все важнейшие герои греческого стана «Илиады», живые и мертвые, выведены и в «Одиссее». Как и «Илиада», «Одиссея» была разбита античными учеными на 24 книги.

Поэма открывается, после обычного обращения к Музе, краткой характеристикой ситуации: все участники троянского похода, избегшие гибели, благополучно вернулись уже домой, один Одиссей томится в разлуке с домашними, насильно удерживаемый нимфой Калипсо. Дальнейшие подробности вложены в уста богов, обсуждающих вопрос об Одиссее на своем совете. Покровительствующая Одиссею Афина предлагает послать к Калипсо вестника богов Гермеса с приказом отпустить Одиссея, а сама отправляется на Итаку, к сыну Одиссея Телемаху. На Итаке в это время женихи, сватающиеся к Пенелопе. Афина побуждает Телемаха отправиться к вернувшимся из-под Трои Нестору и Менелаю разузнать об отце и подготовиться к отмщению женихам (кн. 1).

2-я книга дает картину народного собрания итакийцев. Телемах жалуется на женихов, но народ бессилен против знатной молодежи. Женихи требуют, чтобы Пенелопа остановила на ком-либо выбор. Попутно встает образ «разумной» Пенелопы, при помощи хитростей затягивающей согласие на брак. С помощью Афины Телемах снаряжает корабль и тайно уезжает из Итаки в Пилос к Нестору (кн. 2).

Нестор сообщает Телемаху о возвращении ахейцев из-под Трои и о гибели Агамемнона, но за дальнейшими вестями направляет его в Спарту к Менелаю, возвратившемуся домой позже других ахейских вождей (кн. 3).

Радушно принятый Менелаем и Еленой, Телемах узнает, что Одиссей в плену у Калипсо. Женихи, испуганные отъездом Телемаха, устраивают засаду, чтобы погубить его на возвратном пути (кн. 4). Вся эта часть поэмы богата бытовыми зарисовками: изображаются пиры, праздники, песнопения, застольные беседы. «Герои» предстают пред нами в мирной домашней обстановке.

Начинается новая линия ведения рассказа. Следующая часть поэмы переносит нас в область сказочного и чудесного.

В 5-й книге боги посылают Гермеса к Калипсо, остров которой изображен чертами, напоминающими греческие представления о царстве смерти (самое имя Kalypso - «покрывательница» - связано с образом смерти). Калипсо отпускает Одиссея.

Спасшись, благодаря богине Левкофеи от бури, выплывает на берег о. Схерии, где живет счастливый народ - феаки, мореплаватели, обладающие сказочными кораблями, быстрыми, «как легкие крылья иль мысли», не нуждающимися в руле и понимающими мысли своих корабельщиков. Встреча Одиссея на берегу с Навсикаей. (6 кн)

Алкиной, со своей женой Аретой, принимает странника в роскошном дворце (кн. 7) и устраивает в его честь игры и пир, где слепой певец Демодок поет о подвигах Одиссея. О. плачет. (кн. 8). Есть основания думать, что по исконному смыслу мифа феаки - корабельщики смерти, перевозчики в царство мертвых, но этот мифологический смысл в «Одиссее» уже забыт, и корабельщики смерти заменены сказочным народом, ведущих мирный и пышный образ жизни.

Рассказ Одиссея о приключениях занимает 9-12-ю книги поэмы и содержит ряд фолькл сюжетов. Первое приключение еще вполне реалистично: Одиссей со своими спутниками грабит город киконов (во Фракии), но затем буря в течение многих дней носит его корабли по волнам, и он попадает в отдаленные, чудесные страны. Сначала это - страна мирных лотофагов, «пожирателей лотоса», вкусив его, человек забывает о родине и навсегда остается собирателем лотоса. Потом Одиссей попадает в землю киклопов (циклопов), одноглазых чудовищ, где великан-людоед Полифем – О. ослепляет его.

бог ветров Эол вручил Одиссею мех с завязанными в нем неблагоприятными ветрами, но уже недалеко от родных берегов спутники Одиссея развязали мех, снова их в море. Затем они опять оказываются в стране великанов-людоедов, лестригонов, которые уничтожили все корабли О, кроме 1, кот затем пристал к острову волшебницы Кирки (Цирцеи). Кирка, как типичная фольклорная ведьма, живет в темном лесу, превращает спутников О в свиней, но О с помощью чудесного растения (Гермес помог), преодолевает чары и в течение года наслаждается любовью Кирки (кн. 10).

По указанию Кирки, он направляется в царство мертвых, для того чтобы вопросить душу знаменитого фиванского прорицателя Тиресия. Одиссей беседует со своей матерью, с боевыми товарищами, Агамемноном, Ахиллом, видит различных героев и героинь прошлого (кн. 11)

Возвращаясь из царства мертвых. Одиссей снова посещает Кирку, плывет со своим кораблем мимо смертоносных Сирен, мимо Скиллы и Харибды.

Заключительный эпизод повествования Одиссея рисует жестокость богов и их презрение к людскому горю. На о.Тринакэрии, где паслись стада бога Гелиоса (солнца), Одиссей и его спутники вынуждены были задержаться из-за ветров, закончилась еда. О. заснул, спутники убили священных животных, Зевс погубил корабли. Спасся Одиссей, выброшенный волнами на о. Огигию, где он затем находился у Калипсо (кн. 12).

Феаки, богато одарив Одиссея, отвозят его на Итаку. Царство сказки кончается. Одиссей, превращенный Афиной в нищего старика, отправляется к верному свинопасу Эвмею (кн. 13). Неузнаваемость» героя - постоянный мотив в сюжете о «возвращении мужа». Неузнанность использована для введения многочисленных эпизодических фигур и бытовых картин. Перед слушателем проходит вереница образов, друзей и врагов Одиссея, причем и те и другие изверились в возможности его возвращения.

Пребывание у Эвмея (кн. 14) - идиллическая картинка; преданный раб, честный и гостеприимный, но искушённый тяжелым жизненным опытом и несколько недоверчивый, изображен с большой любовью, хотя и не без легкой иронии. Здесь Одиссей встречается со своим сыном Телемахом. сыну открывается (кн. 15 - 16). В виде нищего бродяги является Одиссей в свой дом. «Узнание» Одиссея неоднократно подготовляется и вновь отодвигается. Лишь старая няня Эвриклея узнает Одиссея по рубцу на ноге.

Ярко изображено насильничание надменных и «буйных» женихов, которое должно повлечь за собой кару со стороны богов; знамения, сны, пророческие видения - все предвещает близкую гибель женихов (кн. 17- 20).

С 21-й книги начинается развязка. Пенелопа обещает свою руку тому, кто, согнув лук Одиссея, пропустит стрелу через двенадцать колец.

О. открывается женихам и с помощью Телемаха и Афины убивает их (кн. 22). Лишь после этого происходит «узнание» Одиссея Пенелопой (кн. 23). Завершает поэму сцена прибытия душ женихов в преисподнюю, свидание Одиссея с его отцом Лаэртом и заключение мира между Одиссеем и родственниками убитых (кн. 24).

Действие «Илиады» (т. е. поэмы об Илионе) отнесено к 10-му году Троянской войны, но ни причина войны, ни ход ее в поэме не излагаются. Сказание в целом и основные действующие фигуры предполагаются уже известными слушателю; содержанием поэмы является лишь один эпизод, в пределах которого сконцентрирован огромный материал сказаний и выведено большое количество греческих и троянских героев. «Илиада» состоит из 15 700 стихов, которые впоследствии были разбиты античными учеными на 24 книги, по числу букв греческого алфавита. Тема поэмы объявлена в первом же стихе, где певец обращается к Музе, богине песнопения:

Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына.

Ахилл (Ахиллес), сын фессалийского царя Пелея и морской богини Фетиды, храбрейший из ахейских витязей, является центральной фигурой «Илиады». Он «кратковечен», ему суждена великая слава и скорая смерть. Ахилл изображен настолько могучим героем, что троянцы не смеют выйти из стен города, пока он участвует в войне; стоит ему появиться, как все прочие герои становятся ненужными. «Гнев» Ахилла, его отказ участвовать в военных действиях, служит, таким образом, организующим моментом для всего хода действия поэмы, так как лишь бездействие Ахилла позволяет развернуть картину боев и показать весь блеск греческих и троянских витязей.

“Илиада”, военно-героическая поэма, повествует о событиях войны, вызванных ссорой храбрейшего из участников похода Ахилла, царя Фтии, с предводителем войска Агамемноном,: который отобрал у Ахилла его пленницу Брисеиду.

Оскорбленный Ахилл отказался участвовать в сражениях и вернулся к войску лишь после гибели его лучшего друга Патрокла. Мстя за смерть друга, он вступил в поединок с предводителем троянского войска Гектором, виновником смерти Патрокла, и убил его. В “Илиаде” рассказы о действиях людей на земле чередуются с изображением сцен на Олимпе, где боги, разделившиеся на две партии, решают судьбу отдельных сражений. При этом события, происходящие одновременно, излагаются как происходящие последовательно, одно за другим (так называемый закон хронологической несовместимости).

Завязкой действия “Илиады” является гнев Ахилла; события, излагаемые в поэме, вызваны этим гневом, и весь сюжет представляет собой как бы последовательное изложение фаз гнева Ахилла, хотя встречаются отклонения от основной сюжетной линии, вставные эпизоды. Кульминационный момент сюжета — поединок Ахилла с Гек-тором; развязка—возвращение Ахиллом Приаму тела убитого им Гектора. Композиция “Илиады” отличается некоторой симметричностью в соответствии с нравственными установками поэта. «Илиада» состоит из ряда эпизодов, последовательно разворачивающихся во времени и часто имеющих вполне самостоятельный и законченный характер.

В сюжетном построении наблюдается ряд противоречий и неувязок. Старая «песенная» теория, объяснявшая композиционное своеобразие «Илиады» механическим сцеплением самостоятельных «песен», в настоящее время совершенно отвергнута, как в силу того, что единство «Илиады» предполагает поэтический замысел — «автора», так и потому, что отдельные эпизоды «Илиады» отнюдь не являются «песнями». Быстрый темп рассказа варьирует с медленным «эпическим раздольем», повествование — с искусно компонованными речами и диалогами.

Сюжетный интерес к целому отступает на задний план перед рельефной отделкой части, — отсюда драматическая напряженность отдельных сцен и небрежность в мотивировке этих сцен. Речь богато расцвечена эпитетами, метафорами и «гомеровскими» сравнениями, из к-рых многие являются традиционными и восходят к глубокой древности. Троянский поход — одно из наиболее поздних событий в системе греческих мифов, и носителем памяти о прошлом, как бы живой связью различных поколений героев, является в «Илиаде» престарелый пилосский царь Нестор; в его уста вложено множество героических преданий пилосцев; встречаются упоминания и о других мифологических циклах, о «походе против Фив», о подвигах Геракла и т. п. 

Главный герой “Илиады” Ахилл самолюбив, страшен в своем гневе: личная обида заставила его пренебречь своим долгом и отказаться от участия в боях; тем не менее ему присущи нравственные понятия, которые в конце концов заставляют его искупить свою вину перед войском; гнев же его, составляющий стержень сюжета “Илиады”, разрешается великодушием.

Многие персонажи «Илиады» представляют собою древних, иногда еще догреческих богов, видоизменившихся в процессе скрещения местных культов с религией Зевса. И в самом цикле сказаний о взятии Трои («священного Илиона») и последующем несчастном возвращении греческих витязей можно усмотреть отголоски очень древних мифов. С другой стороны, ряд эпизодов «Илиады» лишь искусственно связан с Троей. Патроклия и некоторые из последующих деяний Ахилла первоначально разыгрывались не в Трое, а во Фракии; сцена «смотра со стен» была локализована повидимому в Пелопоннесе и относилась к похищению Елены Тезеем, а не Парисом. Даже троянские фигуры оказываются неожиданно связанными с греческим континентом, и гроб Гектора чтился в Фивах.

Мотивы, имеющие конструктивное значение в построении «И.» (см. ниже), повидимому тоже заимствованы из других сказаний: «гнев Ахилла» из эпоса о гневе Мелеагра, а мотив разлада Зевса и Геры — из цикла сказаний о Геракле. Когда приходит к нему старик Приам—несчастный отец, потерявший сына, и просит выдать ему тело Гектора и приносит взамен дары, раскаяние Агамемнона не смягчают его, а слезы старика смягчают; это воспевание человечности героя — одно из проявлений гомеровского гуманизма.

В поэме прославляется военная доблесть, но автор отнюдь не одобряет войну, ведущую к худшему из зол — смерти. Об этом свидетельствуют как отдельные реплики автора и его героев, так и явное сочувствие Гектору и другим защитникам Трои, которые в этой войне являются страдающей стороной.

Симпатии автора принадлежат воинам обеих враждующих стран, но агрессивность и грабительские стремления греков вызывают его осуждение. В то же время, когда нужно действовать во имя славы родины или ради близких людей, герои Гомера презирают смерть.

Жизнь в представлении гомеровских героев настолько привлекательна, что Ахилл, встреченный Одиссеем в царстве мертвых, говорит, что он предпочел бы тяжелую жизнь поденщика царствованию над душами умерших в преисподней.

Тема поэмы объявлена в первом же стихе, где певец обращается к Музе, богине песнопения: «Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына».

«Илиада» охватывает в качестве событий всего 50 дней последнего года войны. Гнев Ахилла и его последствия. «Илиада» - военно-героическая эпопея, где центральное место занимает рассказ о событиях. Аристотель писал, что Гомер гениально выбрал сюжет. Ахилл – особый герой, он заменяет собой целое войско. Задача Гомера – описать всех героев и быт, но Ахилл затмевает их. Ахилл велик, но смертен. Героизм – осознанный выбор Ахилла. Эпическая доблесть Ахилла: храбрый, сильный, бесстрашный, воинственный клич, быстрый бег.

Действие поэмы протекает в двух параллельных планах, человеческом - под Троей и божественном - на Олимпе. Троянская война разделила и богов на два лагеря, между которыми постоянно происходят грубые пререкания, изображенные не без значительной примеси комического элемента. В земном плане все определяется последствиями гнева Ахилла, в небесном – волей Зевса. Но его воля не всеобъемлюща. Зевс не может распорядиться судьбами греков и троянцев. Он использует золотые весы судьбы.

Композиция: чередование земной и небесной линии сюжета, которые к концу смешиваются. Гомер свою поэму на песни не разбивал. Впервые ее разбили александрийские ученые в 3 в до н э. Главы нумеруются по буквам греческого алфавита.

Гомер показывает, что родовая коллективность уходит в прошлое, начинает формироваться новая нравственность, где на первый план выходит представление о ценности собственной жизни.

События в «Илиаде» развиваются поступательно и последовательно.

Гомер впервые дает нам опыт сравнительной характеристики. (III песнь «Илиады»: Елена рассказывает о героях. В расспросах Приама и ответах Елены встает ряд образов -величавый Агамемнон, «многоумный» Одиссей, могучий Аякс (Аянт)) Боевые картины «Илиады» чередуются с трогательными сценами в стенах осажденной Трои и несколько комическими пререканиями на Олимпе

Длинным перечнем кораблей, племен и вождей греческого войска («каталог кораблей»), а также троянских сил, выступающих из города под предводительством своего храбрейшего витязя Гектора, сына царя Приама, заканчивается II книга.

3-я книга знакомит с виновниками войны - Парисом, Менелаем, Еленой. Парис «перед началом сражения вызывает храбрейшего из ахейцев на единоборство, но в страхе отступает перед оскорбленным мужем Елены; лишь упреки Гектора заставляют его вернуться обратно; В единоборстве Менелай уже почти оказывается победителем, но Афродита похищает Париса с поля сражения. Смотр со стены.

Центральное место в описании первого дня боя занимает 5-я книга, «подвиги Диомеда». Диомед убивает Пандара и ранит покровительствующих троянцам богов Ареса (Арея) и Афродиту. Эта книга имеет очень архаический характер и заключает в себе ряд сказочных» черт, обычно чуждых повествованию «Илиады» (мотив шапки-невидимки). Боги и люди представлены здесь сражающимися как равные.

Совершенно иной характер имеет 6-я книга, действие которой развертывается главным образом в стенах осажденной Трои. Обреченность города показана в двух сценах: шествие Троянских женщин к храму Афины-градодержицы с мольбой о спасении. Вторая - прощание Гектора с его женой Андромахой и сыном.

Безрезультатным единоборством Аякса и Гектора (кн. 7) кончается первый день боя.

С 8-й книги вступает в силу решение Зевса помогать троянцам, и они начинают одолевать ахейцев. Тогда Агамемнон снаряжает посольство к Ахиллу (9-я книга).

Особняком в общем ходе повествования «Илиады» стоит 10-я книга - рассказ о ночной экспедиции Одиссея и Диомеда в троянский стая, три которой они захватывают в плен троянского лазутчика и производят резню в лагере вновь прибывшего союзника Трои, фракийца Реса.

Книга 11-я и последующие - новые успехи троянцев. Описание боя разбито на ряд эпизодов, посвященных «подвигам» различных ахейских героев, и перемежается с действием в «олимпийском» плане, где дружественные ахейцам боги пытаются помочь им, обманув бдительность Зевса.

Особенно интересна сцена «обольщениям Зевса» в 14-й книге: Гера отвлекает Зевса с помощью любовных чар и усыпляет его.

Проснувшись, Зевс заставляет богов прекратить всякую помощь ахейцам. К концу 15-й книги положение греков почти безнадежно: они оттеснены к берегу моря, и Гектор уже готовится зажечь их корабли и отрезать таким образом путь к возвращению домой.

С 16-й книги начинается поворот в ходе событий. Ахилл дает согласие на то, чтобы его друг Патрокл одел его доспехи и отразил непосредственную опасность. Обезоруженный Аполлоном, он гибнет от руки Гектора.

Вокруг тела Патрокла возгорается ожесточенный бой, но Гектор уже завладел доспехами, и ахейцы, не надеясь отстоять тело, посылают к Ахиллу сообщить о случившемся (кн. 17).

Ахилл потрясен гибелью друга; «гнев» сменяется жаждой мести. 19-я книга приносит «отречение от гнева». Ахилл возвращается к военным действиям.

Запруженный трупами поток Ксанф тщетно убеждает Ахилла ослабить рвение и даже обрушивается на него своими волнами, но на помощь Ахиллу приходит Гефест, обратив против вод огонь (кн. 21). Наибольшей напряженности повествование достигает в 22-й книге («умерщвление Гектора»)

23-я книга, очень интересная для истории греческих религиозных представлений, посвящена похоронам Патрокла. Душа Патрокла является к Ахиллу в виде призрачной тени и требует скорейшего погребения. Описывается погребальный обряд и состязания, устроенные по этому случаю Ахиллом.

Примиряющую ноту вносит в поэму последняя, 24-я книга. Приам у ног Ахилла, и Ахилл, держа Приама за руку, - оба плачут о горестях человеческого существования. Ахилл соглашается принять выкуп и вернуть тело. Описанием погребения Гектора заканчивается «Илиада»

Одна из важнейших композиционных особенностей «Илиады» — «закон хронологической несовместимости», сформулированный Фаддем Францевичем Зелинским. Он состоит в том, что «У Гомера никогда рассказ не возвращается к точке своего отправления. Отсюда следует, что параллельные действия у Гомера изображаемы быть не могут; поэтическая техника Гомера знает только простое, линейное, а не двойное, квадратное измерение»[6]. Таким образом, иногда параллельные события изображаются как последовательные, иногда же одно из них лишь упоминается или даже замалчивается. Этим объясняются некоторые мнимые противоречия в тексте поэмы. . Композиция “Илиады” отличается некоторой симметричностью в соответствии с нравственными установками поэта. «Илиада» состоит из ряда эпизодов, последовательно разворачивающихся во времени и часто имеющих вполне самостоятельный и законченный характер.

Одна из важнейших композиционных особенностей «Илиады» — «закон хронологической несовместимости», сформулированный Фаддем Францевичем Зелинским. Он состоит в том, что «У Гомера никогда рассказ не возвращается к точке своего отправления. Отсюда следует, что параллельные действия у Гомера изображаемы быть не могут; поэтическая техника Гомера знает только простое, линейное, а не двойное, квадратное измерение»[6]. Таким образом, иногда параллельные события изображаются как последовательные, иногда же одно из них лишь упоминается или даже замалчивается. Этим объясняются некоторые мнимые противоречия в тексте поэмы. . Композиция “Илиады” отличается некоторой симметричностью в соответствии с нравственными установками поэта. «Илиада» состоит из ряда эпизодов, последовательно разворачивающихся во времени и часто имеющих вполне самостоятельный и законченный характер.

В сюжетном построении наблюдается ряд противоречий и неувязок. Старая «песенная» теория, объяснявшая композиционное своеобразие «Илиады» механическим сцеплением самостоятельных «песен», в настоящее время совершенно отвергнута, как в силу того, что единство «Илиады» предполагает поэтический замысел — «автора», так и потому, что отдельные эпизоды «Илиады» отнюдь не являются «песнями». Быстрый темп рассказа варьирует с медленным «эпическим раздольем», повествование — с искусно компонованными речами и диалогами.

«Илиада» Композиция: чередование земной и небесной линии сюжета, которые к концу смешиваются. Гомер свою поэму на песни не разбивал. Впервые ее разбили александрийские ученые в 3 в до н э. Главы нумеруются по буквам греческого алфавита.

В плане фабулы (мифологической последовательности событий) «Одиссея» соответствует «Илиаде». Но она повествует не о военных событиях, а о странствиях. Ученые называют ее: «эпическая поэма странствий». На первый план выходит судьба Одиссея – прославление ума и силы воли. «Одиссея» соответствует мифологии позднего героизма. Посвящена последним 40 дням возвращения Одиссея на родину. О том, что центром является возвращение, свидетельствует самое начало.

Композиция: сложнее «Илиады». В «Одиссее» три сюжетных линии: 1) боги-олимпийцы. Но у Одиссея есть цель и никто не может ему помешать. Одиссей выпутывается из всего сам. 2) собственно возвращение – тяжкие приключения. 3) Итака: два мотива: собственно события сватовства и тема поисков Телемахом отца. Некоторые считают, что Телемахия - это поздняя вставк

Исследователи отмечают связность произведений, последовательное развитие действия и цельные образы главных героев. Сравнивая словесное искусство Гомера с изобразительным искусством той эпохи, нередко говорят о геометрическом стиле поэм[7]. Впрочем, о единстве композиции «Илиады» и «Одиссеи» высказываются и противоположные мнения в духе аналитизма[8].

изучение памятников греческой литературы дает возможность предположить, что Гомер оказывал влияние на греческих поэтов и писателей не только в чисто информативном, но и в композиционном и поэтическом плане. С этой точки зрения особое внимание заслуживает изучение творчества Эсхила, который, если верить Афинею, сам подчеркивал свою зависимость от Гомера

Влияние Гомера заметно и в греческой лирике, и у Геродота, и у самого Платона.5) Нам трудно судить о том, сколь [10] были заинтересованы греческие философы VI—V вв., и в особенности софисты, вопросами композиции гомеровских поэм. Во всяком случае, несомненно то, что Гомер служил неизменным источником иллюстраций многих их положений. Как показывает один из фрагментов оксиринхского папируса, согласно схолиям XXI.240, у Протагора было довольно меткое замечание по поводу структуры эпизода битвы в последних, песнях «Илиады»: «Протагор говорит, что для деления битвы6) создан следующий эпизод борьбы Ксанфа со смертным, чтобы она (битва) перешла в битву богов».7) Этот фрагмент указывает на то, что Протагор интересовался построением отдельных сцен гомеровских поэм. Платон, диалоги которого донесли до нас первую систематизированную информацию о греческом философском мышлении VI—V вв., ввиду своей специфической точки зрения на поэзию и поэтов (поэзия — подражание подражания), не уделяет должного внимания вопросам поэтики гомеровского эпоса. Хотя он часто высказывает свое восхищение поэзией Гомера, но в созданной им теоретической модели государства поэтам, в том числе и Гомеру, нет места. И все-таки в диалогах Платона высказана не одна интересная мысль по поводу Гомера и его поэм. Анализ использованного Платоном богатого иллюстрированного материала указывает на то, что для него творчество Гомера ограничивалось «Илиадой» и «Одиссеей».8)

«Относительно же поэзии повествовательной и подражающей посредством гексаметра ясно, что в ней, как и в трагедиях, фабулы должно составлять драматичные, относящиеся к одному целому и законченному действию, имеющему начало, середину и конец, чтобы производить свойственное ей удовольствие, подобное единому и цельному живому [12] существу; она не должна походить на обыкновенные повествования, в которых неизбежно является не одно действие, а одно время — все, что случилось в это время с одним или многими и что имеет между собой только случайные отношения. Как, например, одновременно произошло морское сражение при Саламине и битва карфагенян в Сицилии, нисколько не ведущие к одной и той же цели, так и в последовательности времени иногда случается (одно) событие после другого, для которых нет никакой единой цели. Однако же почти большинство поэтов делают эту (ошибку). Поэтому, как мы уже сказали, Гомер и в этом отношении представляется божественным в сравнении с другими: он не замыслил сотворить (сложить) всю войну, хотя она имела начало и конец, так как (фабула) сделалась бы чересчур большой и нелегко обозримой, или, хотя и умеренных размеров, но запутанной пестрою вереницей событий. И вот, выбрав одну ее (войны, событий) часть, он воспользовался многими эпизодами из других частей,11) например, каталогом кораблей и другими эпизодами, которыми он производит членение12) поэмы. А прочие сочиняют поэмы относительно одного лица, [13] вращаются около одного времени и одного раздробленного действия, каковы творцы «Киприй» и «Малой Илиады».13)

Итак, в поэмах Гомера Аристотель видит попытку изобразить цельное событие посредством связанного с ним конкретного явления. Сгруппированные вокруг этого конкретного явления, не связанные друг с другом во времени многочисленные эпизоды воссоздают цельную картину самого события.15)

В дальнейшем мы сможем убедиться, насколько правильно определил Аристотель композиционные особенности гомеровского эпоса.

Однако сведения Аристотеля значительны и в другом отношении. Аристотель — первый дошедший до нас автор, который показал принципиальную разницу между Гомером и другими эпическими поэтами. Этому факту надо отдать должное при исследовании проблемы формирования гомеровских поэм.

Как было уже сказано, взгляд Аристотеля на органичное единство гомеровских поэм был более или менее правильно понят древнегреческими и римскими писателями и филологами.16)

С эллинистической эпохи начинается значительный перелом в изучении гомеровского эпоса. Интенсивного развития в этот период достигает филологическая наука. [15]

Перед александрийскими филологами, которые взялись за издание гомеровских поэм, встал вопрос выбора. Вероятно, в их распоряжении находилось большое количество рукописей гомеровских поэм, в которых наблюдались значительные текстуальные расхождения. В такой ситуации издателям следовало критически оценить многочисленные версии, чтобы затем иметь возможность установить текст, наиболее близкий, по их мнению, к гомеровскому варианту. Именно этим и был обусловлен критический подход александрийских филологов к отдельным частям гомеровского текста. По сей день их аргументы принимаются во внимание. Достаточно просмотреть античные схолии гомеровских поэм, чтобы стало ясным, что еще в эллинистическую эпоху Аристархом, Аристофаном Византийским и др. была поставлена под сомнение принадлежность Гомеру отдельных частей «Илиады» и «Одиссеи», которые вызывают скептицизм и у некоторых современных исследователей. Но александрийским филологам гомеровские поэмы представляются в основном едиными произведениями, созданными одним поэтом. Не смогли поколебать это мнение т. н. разъединители (χωρίζοντες) — Ксенон и Гелланик, которые уже в эллинистическую эпоху высказали мнение, что «Илиада» и «Одиссея» созданы двумя разными поэтами. Это предположение не поддержал ни один из видных филологов того времени, а Аристарх даже написал специальное исследование, чтобы опровергнуть мнение Ксенона (προς το Ξένωνος παράδοξον). Подобное же отношение к гомеровскому эпосу было в Риме, впоследствии и в Византии.17) После того, как Европа вторично открыла Гомера, как и греческую культуру вообще, «Илиада» и «Одиссея» вновь привлекли внимание образованной общественности.

Первым исследователем-гомерологом нового времени является французский писатель Франсуа Геделин, он же аббат д'Обиньяк. Основой его теории служили античные источники и, в первую очередь, сведения Цицерона (De orat. III, 34, 137) о том, что редакция Писистрата (в VI в. до н. э.) привела гомеровские поэмы в порядок и придала им данный вид. В своей работе (Conjectures académique ou dissertation sur l'Iliade), написанной в 1664 г. и изданной лишь в 1715 г., д'Обиньяк выставил серьезные аргументы против единства гомеровского эпоса. По его мнению, в «Илиаде» нет ни единого плана, ни единой темы, ни соответствующего вступления или концовки. К тому же поэма перегружена длинными и утомительными речами, батальными сценами. Но наряду с [16] этим д'Обиньяк не мог не заметить всей прелести подлинной поэзии, для объяснения которой он предлагает следующую теорию: сначала существовали многочисленные, независимые друг от друга малые стихи или песни, которые сами по себе были едиными. Эти произведения принадлежали разным, нередко довольно талантливым певцам. В результате деятельности редакции Писистрата эти песни были объединены в поэмы; в этом процессе пришлось создать дополнительные части, которые по своим художественным качествам во многом уступали т. н. прапесням. Д'Обиньяк не исключал возможности того, что подобную работу мог проделать и полулегендарный Ликург двумя столетиями раньше до Писистрата. Что же касается самого Гомера, то, по мнению д'Обиньяка, это имя обозначало целую группу «слепых поэтов», создателей ранних песен, а не конкретную личность.

Близкое к этому мнение высказал итальянец Джамбатист Вико. Не лишены интереса и мнения некоторых других писателей и ученых того же периода, однако перечень всех их завел бы нас слишком далеко.

Несмотря на то, что порой вся эта интерпретация гомеровского текста и древних сведений была ошибочна и тенденциозна, можно с уверенностью сказать, что именно она подготовила основу подлинно филологическому изучению гомеровского эпоса.18)

Тщательное изучение гомеровского эпоса в новой Европе, можно сказать, начинается с немецкого ученого Ф. А. Вольфа, который в 1795 году напечатал свою знаменитую «Prolegomena ad Homerum», оказавшую большое влияние на развитие всей последующей гомерологии. Вольф не считал возможным окончательное формирование поэм до деятельности комиссии Писистрата и утверждал наличие в них эпических частей, созданных поэтами разных эпох, в том числе и самим Гомером. Будучи блестящим для своего времени филологом, Вольф прекрасно понимал мощь и силу гомеровских поэм, и весьма убедительно доказывал, что создать подобные поэмы нельзя было без использования письменности. Во времена Вольфа деятельность Гомера относили к периоду не позднее X—IX вв. до н. э., а древнейшие греческие надписи датировались лишь VII в. до н. э. Следовательно, в противовес весьма распространенному мнению, «Илиада» и «Одиссея» не могли быть созданы в эпоху Гомера. Вольф писал: «Весь наш вопрос исторический и критический, он вытекает из фактов, а не из желаний...» «...Искусствам любовь, но уважение — истории». И действительно, «заслуга Вольфа состояла в том, что он [17] вывел Гомера из сферы поверхностных спекуляций и утвердил его историческое изучение на прочной почве и основе».19) Сколь велико было влияние Вольфа в Европе, станет понятным, если принять во внимание то обстоятельство, что до Вольфа никто специально не пытался доказать единство гомеровских поэм, ибо мнение общественности о поэмах и их авторе было в основном столь единодушным, что не возникала такая необходимость. Но когда в Европе настало время переоценки общепринятых истин, то дух эпохи нашел свое выражение в начинании Вольфа. На протяжении не одного десятка лет ученые тщательно и с увлечением искали языковые и смысловые расхождения в гомеровских поэмах и накопили такое их множество, что была потеряна всякая надежда на возрождение единого Гомера. Сторонники единства ввиду своих непоследовательных аргументов на протяжении довольно длительного периода выглядели слишком бледными. Не смогли внести перелома в гомерологию ни Фр. Шиллер, ни И. В. Гёте, ни Фр. Гегель своей искренней верой в единство поэм, ни В. Ницш, Ф. Ф. Соколов, Т. В. Аллен, Э. Дреруп и другие довольно вескими унитаристическими наблюдениями.

С течением времени теория Вольфа видоизменилась, но каждый ее последователь, верный аналитической основе, исключал как единство «Илиады» и «Одиссеи», так и их принадлежность одному и тому же поэту. Эта точка зрения подкреплялась и «теорией песен» К. Лахманна, который в «Илиаде» видел объединение самостоятельных отдельных песен; и «теорией распространения» Г. Германна, согласно которой поэмы сформировались путем постепенного распространения «пра-Илиады» и «пра-Одиссеи», теорией его последователя Дж. Грота, который «пра-Илиадой» считал поэму о гневе Ахилла — «Ахиллеиду», а известную нам «Илиаду» — результатом внесения в «Ахиллеиду» отдельных песен; а также более или менее значительными теориями Фика, Кирхгофа, Лифа, Марри и других. Нужно отметить, что теория А. Кирхгофа о построении «Одиссеи» с некоторым видоизменением и по сей день пользуется успехом у аналитиков. По Кирхгофу, сначала «Одиссея» состояла лишь из отдельных частей I и V песен, из VI-IX, из частей XI и XIII, т. е. из истории возвращения Одиссея. Позднее другой поэт добавил часть XIII, XIV песнь и XVI-XXIII.296 (это место Аристарх считает концом собственно «Одиссеи») и распространил странствия Одиссея, что сохранилось в более или менее неизменном виде в IX-XII. Вслед за этим некий «обработчик» (Bearbeiter) добавил [18] Телемахию (I-IV) полностью, XV песнь, конец XXIII и XXIV песнь целиком.20)

В начале века всю эту работу блестяще обобщил У. Виламовиц-Мёллендорф, который обосновал почти каждую теорию аналитиков и представил «Илиаду» как единство различных по характеру и времени возникновения эпических единиц — малых песен, малых поэм, из которых возникла «пра-Илиада», и вставленных в нее дополнительно отдельных песен. Виламовиц не исключал существования Гомера, так как, по его мнению, «одно бесспорно. Действительно должен был жить в одно время некий поэт Гомер, творчество которого произвело такое большое впечатление на людей, что ему приписали «Илиаду», «Фиваиду», а затем почти все значительные эпические произведения. Он должен был действительно что-то сделать, чтобы довести людей до этого».21) Именно этому поэту Гомеру и приписывает Виламовиц формирование основной части «Илиады». Правда, он использовал разные поэтические произведения и фрагменты, но главная заслуга в создании поэмы принадлежит Гомеру.

По словам Виламовица, «свое произведение он создал не простым склеиванием и складыванием частей; поэма отлично построена, несмотря на то, что многие места принадлежат другим и чувствуется разница в стиле, подобно тому как колонны раннехристианских базилик были привезены из разных старых построений, и поэтому местами возникала потребность в дополнительных частях».22) Эта древняя поэма должно быть сохранилась в I-VII, XI-XVII, XXI-XXIII песнях современной «Илиады». Она имела, очевидно, свою концовку, которая утеряна. После этого поэма претерпела определенные изменения, например: финальную сцену, в которой была описана гибель Ахилла, некий поэт заменил отправлением Приама к Ахиллу и их примирением (XXIV) и, наконец,, еще один поэт внес дополнительно две самостоятельные поэмы — «Посольство Агамемнона к Ахиллу» (IX) и «Долонию» (X) и создал им специальную подготовительную часть (VIII).23) Еще раньше Виламовиц высказал свое мнение о построении «Одиссеи», что фактически являлось блестящим развитием теории Кирхгофа.24) Но позднее он несколько усложнил и видоизменил свой взгляд на «Одиссею».25) Но и здесь Виламовиц не изменил своей основной концепции, что современная [19] «Одиссея» является плодом деформации ранее существовавшей единой поэмы. В своих исследованиях Виламовиц обобщил все то, что, по его мнению, указывало на участие в формировании поэм разных поэтов, будь то текстологические или языково-стилистические расхождения. Следовательно, он сформулировал свои аналитические принципы и фактически показал все возможности анализа. Но в то же время Виламовиц на основе остроумного и глубокого филологического анализа выявил композиционное единство поэм. Этим самым он наметил новый путь унитаристам — доказать единство поэм посредством детального филологического анализа.

Именно с этого времени, наряду с участившимися экспериментами аналитиков, все больше внимания стали привлекать и труды сторонников единства гомеровского эпоса. Хотя еще в 1934 г. Дж. Марри заявлял: «Не осталось ни одного унитариста, кроме Дрерупа», но это замечание не соответствовало истине, так как вслед за значительными унитаристическими исследованиями Э. Дрерупа26) в 1930 году вышла в свет не менее интересная работа С. М. Боуры,27) которая представляла заслуживающие внимания аргументы в защиту единства гомеровского эпоса.28)

Но подлинный перелом в гомерологии вызвала знаменитая книга В. Шадевальдта об «Илиаде»29) (1938). На основе анализа отдельных мест и отдельных песен Шадевальдт установил одну весьма значительную закономерность — даже самые отдаленные друг от друга места «Илиады» органически взаимосвязаны между собой и без учета одного трудно понять другое. Более того, в каждой песни «Илиады» завершается и вместе с тем подготавливается то, чем эта песнь связана с другой. И лишь X песнь — «Долония» стоит особняком. XI песнь Шадевальдт считает объединяющей все нити действия: «XI песнь «Илиады» в том виде, в каком она дошла до нас, является узловой во всей поэме. Отсюда мы можем созерцать конец. Отсюда же мы можем узреть и начало. Эта песнь — начало нового дня, начало новых кровавых битв. Здесь прокладывают пути все великие замыслы поэмы».30)

Подобная трактовка поэмы пролила свет на многие необъясненные до той поры особенности «Илиады». Этим В. Шадевальдт почти исключил деятельность интерполяторов и различных поэтов в формировании «Илиады», исключив и [20] возможность участия компилятора, ибо в противном случае была бы необъяснимой столь органичная взаимосвязь между отдельными частями поэмы. Эту связь чувствовал и Гёте. В 1827 году в письме к Эккерманну он писал: «Вольф разрушил Гомера, но ничего не смог поделать со стихом, так как у этого стиха необычайная сила, подобно героям «Валгаллы», которые утром разрубают друг друга на части, а к обеду воскресшие вновь садятся за стол». Доказав на основе детального анализа органичную связь между отдельными частями поэмы, Шадевальдт в то же время показывает, сколь органично эти части сливаются с целым, с общей архитектоникой поэмы. Принципы построения действия и представления явлений и героев «Илиады», по Шадевальдту, весьма напоминают принципы классической греческой драмы.

Так как вопрос об единстве поэмы стал вполне реальным, то столь же реальным стал и вопрос об ее авторстве. Автором поэмы В. Шадевальдту представляется Гомер, однако не все в ней он считает плодом поэтической фантазии певца. Он учитывает те ранние эпические формы и уходящие в прошлое традиции, которые пришлось переработать Гомеру согласно своей поэтической концепции. Тайна величия Гомера — в конкретной исторической основе. Он (Гомер) находится на распутье развивающегося великого будущего и еще живого великого прошлого. Начало и конец воплотились в одном; он представляет древних героев с исключительным почтением и в это же время вкладывает в них новое значение, соответственно идеалам народа, стоящего на пути омоложения».31) Работа В. Шадевальдта изменила соотношение сил в гомерологии. После паузы, вызванной Второй мировой войной, появляется множество исследований, которые еще больше убеждают нас в композиционном единстве «Илиады». Но, наряду с этими, вновь встречаются и работы аналитического толка. Следует отметить, что Шадевальдт и многие современные исследователи не считают «Одиссею» столь органически единой поэмой, как «Илиаду». В наши дни эти поэмы рассматриваются обычно в определенном отрыве друг от друга.

Для большей ясности при исследовании проблем единства гомеровского эпоса мы воспользуемся этим же принципом. [20]