4. Сюжеты бывают разные.

Ну что ж, начнём. Как и договаривались - с сюжета. Точнее - с "сюжета". Того, что абсолютное большинство читателей понимают под этим словом.

Обратимся опять к нашему источнику общей мудрости - нашему языку. Если почитать-послушать тексты, где встречается слово "сюжет", можно понять, что сюжеты бывают а) острые; б) тупые; в) нулевые (синоним - никакие). Потому что тексты называют остросюжетными, бессюжетными и просто тупыми.

Справедливости ради заметим, что это не совсем общая классификация: сюжеты типа а) и в) в тексте обнаруживают профессионалы, то есть те, кому за их разговоры о текстах что-нибудь платят. А вот сюжеты типа б) - открытие сугубо народное, и наличие такого сюжета в тексте может выявить каждый желающий, то есть попросту - любитель. Собственно, это и не особый тип вовсе, а просто оценка: "тупой сюжет" - это сюжет недостаточно острый. Замечу также, что нулевые сюжеты любители также склонны относить к тупым.

Сказанное означает, что обычным, наиболее понятным видом сюжета для читателя сегодня является сюжет острый. Все остальные сюжеты воспринимаются на его фоне как отклонение, утрата остроты. На примере острого сюжета и попробуем понять, что же это такое вообще.

Обычно полагают, что для острого сюжета необходимо большое количество событий. Точнее даже, не просто "большое количество", а "большое количество на единицу времени". В этом есть доля истины, но разве мало текстов, где события сменяют друг друга так, что следить за ними не успеваешь, а сюжет всё равно тупой? Более чем достаточно. Значит, для острого сюжета нужно что-то ещё.

Это "что-то" и составляет суть сюжета. Мы говорим "событие". А что это такое? Событие - это изменение состояния. Стоял и упал - событие. Лежал и встал - событие. Любил и разлюбил - событие. Если острый сюжет - это быстрая смена событий, то можно сказать, что это - быстрая смена состояний. Но чтобы понять, каковы эти состояния, необходимо знать, КТО в них находится. Нужны персонажи, которые в этих состояниях станут пребывать - и с которыми будут происходить события.

Так вот, любой хороший сюжет - и острый в том числе - должен включать в себя такую последовательность событий, в которых могут оказаться персонажи. Замечательные сюжеты - это последовательности, в которых персонажи не могут не оказаться. Ну, а гениальные - это последовательности, в которых персонажи оказаться не могли, но тем не менее оказались. Как в самом коротком анекдоте на русском языке. Помните его? Ну да. "Родил".

Замечу, что гениальные сюжеты оказываются очень близки сюжетам плохим, потому что в плохом сюжете персонажи тоже попадают в последовательность событий, для них невозможную. Например, когда детектив расследует убийство, уничтожая всех свидетелей по делу. Так вести себя может герой боевика - но не детектив. Однако в гениальном сюжете эта несуразица получает какое-то оправдание, так что мы верим в неизбежность именно такой последовательности событий; в плохом - автор просто не может совладать с персонажем, заставляя его делать то, что хочет сам автор.

Так вот, для острого сюжета необходимо, чтобы сменяющие друг друга события приводили персонажей от одного понятного состояния к другому. Если же состояния персонажа, по большому счёту, ничем не отличаются друг от друга, и он, допустим, тупо мочит всех подвернувшихся под руку - или наоборот, если они меняются так, что вывести одно состояние из другого невозможно, и герой от тупой мочки внезапно переходит к столь же тупому спасению всех и вся - сюжет быстро теряет свою остроту.

Разумеется, сказанным не исчерпываются правила построения острого сюжета - тут можно вспомнить и обязательные неожиданные повороты, и загадки, и незаметные вначале, но существенные второстепенные детали... Но мы пока учебника по сюжетосложению не пишем, нам надо понять лишь, что такое сюжет. Ограничимся временно таким пониманием: сюжет - это смена состояний персонажей.

Но как же быть с бессюжетными текстами? Ведь в них вроде бы нет никаких событий, а есть только чистые состояния. Хрестоматийное фетовское "Шёпот. Лёгкое дыханье. Трели соловья..." - что тут меняется? Одно сплошное "сейчас", насыщенное эмоциями, ощущениями и символами ощущений...

Но ведь в самом начале было сказано: это - нулевой сюжет. Вообще мы часто будем пользоваться этим определением - "нулевой", так что стоит сказать о нём поподробнее. Слово это ввели в филологическое употребление лингвисты, называя так формы, которые не имеют никакого материального выражения; обнаружить их можно только потому, что они отличаются отсутствием чего-то. Так, пешеходные светофоры (красный - зелёный) избыточны: они имеют один лишний сигнал, так как можно было бы обойтись только одним цветом - включено-выключено. Так вот, "выключено" - это нулевой сигнал.

Позднее идею "нулевой степени" развил французский критик Ролан Барт, который называл так выражения, которые воспринимаются как не-выражения, выражения, которые "не выражают". Каждый из нас ежедневно сталкивается с "нулевыми выражениями" - пробелами, которые стоят между словами. Сами они ничего не значат. Но как читать без них?

Так вот, нулевой сюжет - это сюжет без движения, без смены событий. Чистое соотношение персонажей. Собственно, из цепочки таких "нулевых" сюжетов можно выстроить все остальные сюжеты. Как это делается - посмотрим в следующий раз. А пока повторю: сюжеты бывают разные. К хоть какому-то представительному списку мы и близко не подошли. Но сделали важный шаг: поняли, из чего складываются сюжеты. КАК складываются - следующий вопрос.

Анализ 1. Попробуем обнаружить сюжет в таком, казалось бы, бессюжетном стихотворении, как "Жираф" Гумилёва.

ЖИРАФ

Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд, И руки особенно тонки, колени обняв. Послушай: далеко, далеко, на озере Чад Изысканный бродит жираф.

Ему грациозная стройность и нега дана, И шкуру его украшает волшебный узор, С которым равняться осмелится только луна, Дробясь и качаясь на влаге широких озер.

Вдали он подобен цветным парусам корабля, И бег его плавен, как радостный птичий полет. Я знаю, что много чудесного видит земля, Когда на закате он прячется в мраморный грот.

Я знаю веселые сказки таинственных стран Про черную деву, про страсть молодого вождя, Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман, Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.

И как я тебе расскажу про тропический сад, Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав... - Ты плачешь? Послушай... далеко, на озере Чад Изысканный бродит жираф.

Первый шаг в осмыслении сюжета - выяснение списка персонажей. В конце концов, самое техничный из родов литературы - драма - именно с такого списка и начинается.

Сразу же соблазн - включить в этот список того, кто назван в заглавии. Но спешить не стоит - будем помнить, что в пьесе "Лысая певица" нет не только певиц, но и лысых...

Поэтому список начнём составлять с первой строфы. Уже первая строка рисует достатотчно ясную ситуацию: есть "я" и "ты", расположенные достаточно близко для того, чтобы "я" мог различать чувства "ты". Близко - не только в пространстве.

Вторая строка уточняет позу "тебя" и вносит определённость в распределение ролей: "ты", скорее всего, женщина - тонкие руки и поза говорят об этом достаточно ясно.

Женщина грустит, и "я" пытается развлечь её рассказом о жирафе. Сосбтвенно, жираф - не персонаж стихотворения, а персонаж рассказа, в это стихотворение включённого. Он - не равноправный участник ситуации, а часть действия, направленного от одного персонажа к другому.

Какими же свойствами наделён жираф? "Стройность и нега", красота и удалённость - качества, ассоциируемые обычно с женщиной. Вероятно, говорящий о жирафе пытается так преодолеть то расстояние, которое разделяет "я" и "ты", увлечь женщину тем, что кажется ему "таким же, как она". И в то же время этот рассказ гораздо больше сообщает о самом рассказчике - его, как всякого романтика, привлекает далёкое больше, чем близкое, тайна больше, чем её разгадка. Он повторяет "я знаю", надеясь развеять грусть женщины - и ничего не может поделать. Она слишком "здешняя", слишком "северная", в ней нет быстроты, лёгкости, стройности и красоты далёкой Африки. Рассказ, обращённый к ней, бессильно замирает, её воображение не может нарисовать тех ярких картин, что завораживают говорящего.

Однако рассказ не проходит совсем бесследно. Грусть женщины сменяется слезами. Расстояние между "я" и "ты" растёт - ещё и потому, что говорящий не может придумать ничего лучше, чем повторить свой рассказ.

Итак, сюжет "Жирафа": грусть близкой женщины рядом с мужчиной - рассказ, который должен увлечь её и сблизить с ним - ещё бОльшая печаль, слёзы женщины - снова тот же рассказ... Как видим, это далеко не бессюжетное стихотворение. Более того, сюжетного пространства в нём оказалось достаточно для того, чтобы выстроить так называемый кольцевой сюжет - сюжет, при котором конечное состояние фактически повторяет исходное. Повторяет с некоторыми изменениями - и всё же достаточно точно, чтобы мы могли узнать повторение. Кое-кто полагает, что любой сюжет стремится к кольцу - и если он не таков, значит, мы следили за ним недостаточно долго.

Эффект кольца усиливается, если мы будем читать стихотворение "Жираф" как часть цикла "Озеро Чад" - потому что в третьем, финальном стихотворении ситуация до некоторой степени повторяется, хотя при этом роли распределены иначе:

ОЗЕРО ЧАД

На таинственном озере Чад Посреди вековых баобабов Вырезные фелуки стремят На заре величавых арабов. По лесистым его берегам И в горах, у зеленых подножий, Поклоняются страшным богам Девы-жрицы с эбеновой кожей.

Я была женой могучего вождя, Дочерью властительного Чада, Я одна во время зимнего дождя Совершала таинство обряда. Говорили - на сто миль вокруг Женщин не было меня светлее, Я браслетов не снимала с рук. И янтарь всегда висел на шее.

Белый воин был так строен, Губы красны, взор спокоен, Он был истинным вождем; И открылась в сердце дверца, А когда нам шепчет сердце, Мы не боремся, не ждем. Он сказал мне, что едва ли И во Франции видали Обольстительней меня, И как только день растает, Для двоих он оседлает Берберийского коня.

Муж мой гнался с верным луком, Пробегал лесные чащи, Перепрыгивал овраги, Плыл по сумрачным озерам И достался смертным мукам; Видел только день палящий Труп свирепого бродяги, Труп покрытого позором.

А на быстром и сильном верблюде, Утопая в ласкающей груде Шкур звериных и шелковых тканей, Уносилась я птицей на север, Я ломала мой редкостный веер, Упиваясь восторгом заране. Раздвигала я гибкие складки У моей разноцветной палатки И, смеясь, наклонялась в оконце, Я смотрела, как прыгает солнце В голубых глазах европейца.

А теперь, как мертвая смоковница, У которой листья облетели, Я ненужно-скучная любовница, Словно вещь, я брошена в Марселе. Чтоб питаться жалкими отбросами, Чтобы жить, вечернею порою Я пляшу пред пьяными матросами, И они, смеясь, владеют мною. Робкий ум мой обессилен бедами, Взор мой с каждым часом угасает... Умереть? Но там, в полях неведомых, Там мой муж, он ждет и не прощает.

Здесь "я" уже женщина - человек Африки (хотя по-прежнему связана с "зимними дождями", да ещё и "светлее всех вокруг"), и при этом она увлечена европейцем; иначе говоря, именно она - героиня романтической истории. Она увлечена чужим мужчиной - и ради него покидает мужчину своего. Она стремится в далёкую Европу - и находит там унижение и позор. Но мужчина здесь уже не "ты", а "он", к тому же раздвоился на увлекающего в неизвестную даль циника-европейца и преследующего, грозного и сильного, знающего, что такое честь и бесчестие, мужа. Здесь нет и следа того бессилия мужчины, которым было проникнуто первое стихотворение цикла; здесь женщина подчиняется - и утрачивает всё. Однако ей предстоит вернуться и возместить позор, причинённый её побегом - возвращение неизбежно, пусть не в этом мире; она его боится, но ничего не может поделать.

Как видим, и здесь побег в "прекрасное далёко" ведёт женщину к худшему состоянию - хотя она сильна и полна решимости следовать за мечтой. Для мужчины же и гибель на таком пути - не помеха в исполнении своего долга - или своих прихотей. Поэт попытался встать на место своего персонажа, говорить от его (вернее, её) лица - но в сущности изменилось очень мало. Романтика не сближает людей; возвращение к "здесь" неизбежно - и ничего хорошего не сулит.