1.Бог не опровержим наукой

~ 131 ~

Великие мыслители и столпы образованности редко оценивались их современниками по достоинству. Оценивали их разве в десятом и двадцатом поколении; при жизни же они были обречены влачить тяжёлое существование в одинокой борьбе с грубостью и невежеством.

В противоположность им, мы видим, какою популярностью и любовью общества пользуются материалистические и атеистические писатели и философы. Нравственное развитие их более подходит под развитие общества, все учения их уже и поверхностней, и потому лучше усваиваются обществом. Из них многие были люди высоко умственно развитые, обладали большой учёностью, даром слова, неотразимой логикой и уменьем излагать свои мысли просто и естественно, так что слушатель не мог не согласиться с ними. Они при жизни своей уже пожинали лавры от научных своих трудов и имели толпы последователей.

Содной стороны, надо справедливо отнестись к их полезной деятельности, ибо хотя они проповедовали и материалистические учения, но этим они возбуждали научный интерес общества и через это подготовляли его к восприятию высших истин. Неразвитое ещё общество требовало себе лёгких форм учений и пользовалось их философией, как временной и переходной формой, чтобы со временем уметь понимать великих мастеров науки.

Сдругой стороны, нетрудно видеть и их заблуждения. Многие из них решительно не могли обнять никаких отвлечённых представлений, ничего индуктивного; понятия о духовной сущности вещей и причинности были для них положительно недоступны, и вся мудрость их ограничивалось поверхностным изучением материи, её законов и видимых проявлений природы. Они в материи самой и искали причину возникновения материи; объяснения явлений искали в самих явлениях и ни за что не хотели, а лучше сказать, не могли, не были способны допустить ничего отвлечённого, скрытого и умозрительного, и вся природа, по их мнению, ограничивалась одним видимым миром.

При этом мировоззрении никакая философия не мыслима, ибо атеистической философии нет и быть не может. Сколько ни трудились люди, однако, до сих пор, никому из них ещё не удалось создать атеистической философии.

~ 132 ~

До сего времени ни одна из философских систем не могла создать такой космогонии, которая обходилась бы без чего-нибудь Всеобъемлющего, Всесозидающего, или вообще без элемента Господствующего или Первенствующего во вселенной; ни одно мировоззрение не полно и не понятно без этого «нечто». Каждый материалистический философ старался определить и выяснить это «нечто» по-своему; каждый из них, не признавая ничего отвлечённого, ничего ему неизвестного, искал его кругом себя, в своей науке, в своих знаниях, в опытности и, не находя другого исхода, ничего более подходящего, должен был остановиться на признании Бога-материи, Бога-силы, Бога-движения или чего-либо подобного, лишь бы не признать истинного Бога; каждый из них рисовал себе по-своему неверно понятого Бога в том виде, как позволяли ему ограниченные и односторонние научные убеждения его, в связи со слабым нравственным развитием души его.

Это факт, действительно достойный замечения, что всякая философская система, как бы она ни желала стать ближе к чистому атеизму, должна была всё-таки признать если не кого-нибудь, то что-нибудь за Бога.

«Если посмотреть, – говорит Ланге, – как атеист Штраус уснащивает свою вселенную, чтобы её почитать, то приходишь невольно к убеждению, что он ещё не очень удалился от почитания истинного Бога. По-видимому, остаётся только делом вкуса, чтит ли он в мужеском роде „Бога“, или в женском „природу“, или в среднем „мироздание“. Чувства те же, и даже способ представления предмета этих чувств не отличается существенно. Ведь по его теории этот Бог не личен, а в одушевлённом энтузиазме и в мироздании принимается им за лицо». (Истор. мат., т.I, стр. 466).

Чтобы лучше ознакомиться со взглядами материалистических теорий на Бога и на мир, приведём вкратце их подлинные слова, из которых мы увидим, что многие очень близко приходят к понятию об истинном и личном Боге, как Творце вселенной. А именно:

I. Эпикур почитал представление о богах, как элемент благородной человеческой сущности, а не самих богов, как внешние существа. Он почитал богов за их совершенство, что он мог делать как в случае, когда это совершенство выражается во внешних действиях, так равно и тогда, когда оно раскрывается в наших мыслях

~ 133 ~

как идеал; и это последнее, кажется, составляло его настоящую точку зрения. Душа, по его мнению, есть тонкое вещество, рассеянное по всему агрегату тела, походящее более всего на воздух с примесью тепла. Тело облекает душу и проводит в ней ощущение; через неё оно делается причастно ощущению, хотя не вполне, и теряет это ощущение, когда душа рассеивается. Когда тело разрешается, – душа должна разрешиться вместе с ним. (Ланге, т.I, стр.

79, 83).

«Эпикурейские боги совершенно похожи на человека, только имеющего невещественное тело; они обитают промежуточные пространства между отдельными мирами и наслаждаются вечным блаженством, состоящим в том, что они не заботятся ни о чём и не обращают никакого внимания на людей». (Истор. Филос. Бауера).

Он основывал существование богов на ясном, субъективном познании, которое мы имеем о них; но он учил, что безбожник не тот, кто отрицает богов, но скорее тот, который соглашается с мнением толпы о богах. На них следует смотреть, как на вечных, бессмертных существ, блаженство которых исключает всякую мысль о заботе или труде; поэтому явления природы идут в своём течении по вечным законам, и никогда на них не действуют боги, величие которых мы оскорбляем, когда предполагаем, что они заботятся о нас; но мы должны их почитать за их совершенство.

II.Лукреций Кара различал душу (пневма) и дух (нус). И то,

идругое он считает тесно соединёнными между собою составными частями человека. Как рука, нога, глаз составляют органы живого существа, так же и дух. Он отвергает воззрение, по которому душа состоит лишь в гармонии всей телесной жизни. Теплота

ижизненный воздух (которые составляют тело при смерти) образуют душу, и тончайшая самая внутренняя составная часть её, которая имеет своё местопребывание в груди и единственно чувствует, – есть дух; и душа, и дух имеют вещественную природу и состоят из мельчайших, самых круглых атомов.

Когда в воздухе разносится букет вина или запах благовонного масла, то не видно, однако, никакого уменьшения их веса. То же самое происходит с телом, когда исчезает душа. (Ланге, т.I, стр.

114).

~134 ~

III.Ксенофонт считал основою всего существующего единственное существо, называемое Богом, или – что для него всё равно – это мир. Но мир он почитал не как множество различных вещей, а как одно великое и таинственное целое.

Он признавал основными началами мира четыре элемента: землю, воду, воздух и огонь.

IV. Джон Толанд говорил, что Бог есть всё, из Которого всё рождается и к Которому всё возвращается. Его культ чтит истину, свободу и здоровье, – три высшие блага мудрого. Его святые Отцы Церкви – суть выдающиеся умы и самые лучшие писатели всех времён, в особенности классической древности; но и они также не должны представлять авторитета, который мог бы держать в оковах свободный дух человека. В сократовской Литургии предстоящий взывает: «Не клянитесь словами учителя»! И на это из собрания несётся ответ: «Ни даже словами Сократа». (Ланге, т.I. стр.

257).

V. Гессенди считал мир за устроенное в порядке целое, и спрашивается только, каким образом он устроен, а именно – одушевлён он или нет. Если понимать под душою мира Бога и утверждать только, что Бог Своею сущностью и Своим присутствием всё сохраняет, всем управляет, и, таким образом, одушевляет, – то это, конечно, можно признать.

Его учение об атомах, пустом пространстве, неделимости до бесконечности, движении атомов и т.д. вполне следует Эпикуру. Замечательно только то, что Гессенди отождествляет вес или тяжесть атомов с их внутренней естественной способностью к движению. Впрочем, он признавал, что этим движением атомы одарены Богом с самого начала.

Бог, заставивший землю и воду произвести растения и животных, сотворил определённое число атомов, чтобы они составляли семена. Затем только начался ряд творений и разрушений, который существует и до сего дня, и будет существовать потом.

«Первая причина всего есть Бог», однако всё рассуждение далее имеет дело лишь со вторичными причинами, которые ближайшим образом производят каждое частное изменение. Но принцип его должен быть необходимо телесным. В искусственных продуктах двигающее начало отлично от вещества; но в природе деятель

~ 135 ~

действует внутренне, и есть только самая деятельная и самая подвижная часть материи. Между видимыми телами одно двигается всегда другим; самодвижущееся начало – суть атомы.

Его система знает только материальную, состоящую из атомов душу, но дух должен принять на себя роль бессмертия и бестелесности. (Ланге, т.I, 207 – 210).

VI. Гоббс: «Познание Бога вообще не принадлежит науке, потому что там, где нельзя ничего придать или вычесть, прекращается мышление. Правда, связь между причиною и следствием ведёт нас к тому, чтобы принять последнее основанием всякого движения, – первичное движущее начало; но ближайшее определение его сущности остаётся чем-то совершенно немыслимым, даже противоречащим мышлению, так что действительное признание и выполнение идеи Бога должно быть предоставлено религиозной вере». (Ланге, т.I, стр. 219).

Гоббс не считает возможным отвергать чудеса, но он сравни-

вает их с пилюлями, которые надо проглатывать, но не следует жевать.

Человек, по его мнению, есть субъект ощущения, объект – предмет, который ощущается; но образы или чувственные качества, посредством которых мы воспринимаем предмет, не суть самый предмет, а некоторое изнутри нас самих происходящее движение. Следовательно, от светящихся тел не исходит никакого света, от звучащих – никакого звука, но от обоих исходят только известные формы движения. Свет и звук суть ощущения и возникают, как таковые, лишь внутри нас, – как обратное, исходящее от сердца движение. Отсюда выходит сенсуалистическое следствие, что все так называемые чувственные качества как таковые не принадлежат вещам, но возникают только в нас самих. Но рядом с этим стоит чисто материалистическое положение, что и человеческое ощущение есть не что иное, как движение частиц тела, возбуждаемое внешним движением предметов.

В отношении к рассмотрению мирового целого Гоббс придерживается исключительно познаваемых и объясняющихся по закону причинности явлений. Всё, о чём нельзя ничего знать, он предоставляет теологам. Замечательный порядок заключается ещё

~136 ~

вположении о деятельности Бога, которое, конечно, не утверждается прямо, так как оно противоречит одному из членов веры англиканской церкви, но он только намекает на него, как на возможное следствие. (Ланге, т.I, стр. 227).

VII. Де-ла-Меттри: «Для нашего спокойствия безразлично знать, есть ли Бог или Его нет, сотворил ли Он материю, или она вечна. Какое безумие мучиться о вещах, знание которых невозможно, но которые, если бы мы знали их, ничуть не сделали бы нас счастливее?»

Обессмертии Ла-Меттри трактует подобным же образом, как

опредставлении Бога, но, очевидно, он стремится представить бессмертие возможным. «И самая умная из гусениц, – говорит он,

– конечно вовсе не знает, что из неё должна выйти бабочка; мы же знаем лишь ничтожную часть природы, и так как маша материя вечна, то мы не знаем, что ещё может из неё выйти. Наше счастье зависит в этом случае от нашего незнания (?). Кто думает таким образом, тот становится мудрым и справедливым, покойным о своём жребии, а следовательно – счастливым. Он будет ожидать смерти, не страшась её и не желая».

Принципа жизни Ла-Меттри не только не находит в душе (которая для него есть лишь материальное сознание), он не находит его и в целом, но в отдельных частях. Каждое мельчайшее волокно организованного тела приводится в движение присущим ему принципом.

Человек относится к животным, как планетные часы Гюйгенса к обыкновенным часам. Как знаменитый механик Вокансон употребил для своего механического флейтиста больше колёс, чем для своей утки, так и устройство человека сложнее устройства животных. Для говорящего человека Вокансон употребил бы ещё больше колёс, и такую машину нельзя уже более считать невозможной. (Ланге, т.I, стр. 315 – 318).

VIII. Джиордано Бруно был пантеистом. Бог, по его учению, есть бесконечный разум, причина причин, источник жизни и духа, великая сила, проявление которой мы называем Вселенной. Но Бог не создал Вселенную. Он одарил её жизнью, бытием. Он Сам – Вселенная, но лишь в том смысле, в каком причина есть действие. Он заключает в Себе вселенную, порождает её, но не входит в её

~ 137 ~

границы. Он самосущ, и деятельность настолько свойственна Ему, что Он непрерывно проявляет Себя как причину всего совершающегося. Высшее Существо отличается от подчинённых ему низших существ тем, что оно абсолютно единообразно и не имеет частей. Оно есть единое целое, тождественное в самом себе и вездесущее, между тем как другие существа – суть лишь индивидуальные части, отличные от великого целого. Над видимой вселенной и кроме неё существует бесконечное невидимое, – неподвижное, неизменное Тождество, управляющее всем разнообразием. Это существо существ, единство единств – есть Бог.

Бруно утверждает, что, хотя природу нельзя представить себе отдельно от Бога, но Бога можно постигнуть отдельно от природы. Бесконечное существо есть средоточие и субстанция вселенной, оно возвышается над сущностью и субстанцией всего существую-

щего, оно – supervessentialis, supersubstantialis. Так нельзя предста-

вить себе мысль независимо от ума, но можно себе составить понятие об уме независимо от мысли. Вселенная есть мысль Божественного Ума, и – более того – бесконечная деятельность этого ума. Воображать, что мир конечен, значит ограничивать могущество Божества. «На каком основании мы можем думать, что Божественная деятельность прекращается? Можно ли утверждать, что Божественной благости, способной проявляться и изливаться бесконечно, угодно ограничивать самое себя? Вследствие чего бесконечная способность Божества окажется недействительной и будет лишена возможности создавать бесконечные миры? Наконец, что может побуждать нас искажать совершенный образ Божества, образ которого полнее отражается в бесконечном зеркале, будучи по своей природе бесконечным и необъятным?» (Истор. Филос. Льюис, т.II, стр. 41 – 42).

Таким образом, не только нет ни одной философской системы, которая могла бы опровергнуть Бога или доказать Его небытие, но нет даже ни одной, которая могла бы отрицать или отвергать Его, ибо никакая из них не может довести своих умозаключений до конца без этого высшего элемента Вселенной; но, вместе с тем, ни одна из них действительно не могла понять Его. Это понятие было всегда превыше силы человеческих способностей, а подавно выше

~ 138 ~

сил тех людей, которые никогда не развивали себя в этом направлении; знания же законов материи не могут дать ровно никаких необходимых к тому указаний.

Чтобы более наглядно убедиться в этом чрезвычайно назидательном факте полезно несколько подробнее проследить взгляды и мировоззрение представителя современного позитивизма и виновника современного материализма – Огюста Конта, и тогда увидим, до каких несообразностей и непоследовательностей может доводить человека его постоянная и усиленная умственная деятельность, если она не руководится соответственным развитием внутренних чувств, сердца и души.

Человек ходит кругом и около истины; разум и логика видят, что она находится тут где-то близко, но истина не даётся ему и ускользает в то именно время, когда он уверен, что достиг её.

Огюст Конт бесспорно был человек выдающегося ума. Он был и одним из выдающихся тружеников своего времени, и почти не было той отрасли знаний, которая не была бы ему знакома и изучена им. Он постоянно работал над науками, отдавал полную справедливость их могущественному значению в жизни, но не мог в некоторых отношениях не относиться к ним и критически. Он видел в них пробелы и беспорядок, его поражала разбросанность знаний и отсутствие в науке всякой системы и последовательности; поэтому свои труды он начал с классификации наук, отводя каждой науке её место в общей лестнице знаний сообразно той пользе, которую каждая из них должна принести.

На первую ступень он ставит математику с её тремя разветвлениями: наукой чисел, геометрией и механикой; на вторую – астрономию; на третью – физику с её пятью отделами, на четвёртую

– химию, на пятую – биологию и на шестую – социологию. Социальные науки он ставил главною целью всех знаний и все остальные науки доводил только до той степени совершенства, чтобы они приносили, по возможности, бóльшую пользу развитию социальных наук, искусству и промышленности.

Атеизм в науках он отвергал с некоторой едкостью и говорил, что гипотеза преднамеренности в творении гораздо вероятнее, чем гипотеза слепого механизма. Но догадка, обоснованная на анало-

~ 139 ~

гии, не казалось ему достаточной опорой, на которой бы могла покоиться теория в период зрелости человеческого разума. Он считал недоступным для нас всякое реальное знание относительно начал мира, а исследование об этом – превосходящим все пределы наших умственных способностей. Но допускал, что «если вселенная имела начало, то, по самим условиям случая, оно было сверхъестественным в том смысле, что законы природы не могут дать ответа касательно своего собственного происхождения».

Далее Конт «утверждает, что внутри существующего строя вселенной или, лучше сказать, той её части, которая известна нам, непосредственно определяющая причина каждого явления – всегда естественна, а не сверхъестественна. С этим, однако ж, вполне примиримо верование, что вселенная создана и сознательно управляется Разумом, лишь только мы допустим, что разумный Правитель вселенной придерживается определённых законов, которые только видоизменяются или парализуются другими законами той же самой природы, а не нарушаются ни по капризу, ни по предусмотрению. Тот, кто видит в каждом событии составной элемент непреложного порядка вещей, т.е. каждое из них считает непременным следствием какого-нибудь предшествовавшего условия или комбинации условий, тот уже вполне принимает положительный вид мысли. При этом нет дела до того, признаёт ли он или нет нечто универсально-предшествовавшее, первоначальным следствием которого была вся система мира; также мало касается нас и то, понимается ли это нечто универсально-предшествовавшее как Разум, или нет. (Джон Стюарт Милль о Конте, стр. 15 и 16).

При дальнейшем развитии своей мысли, Конт находит необходимым «к шести основным наукам своего первоначального ряда прибавить ещё седьмую под именем Науки Нравственности; она образует самую высшую ступень лестницы непосредственно вслед за социологией. При этом он замечает, что её с большей основательностью можно назвать антропологией, так как эта наука об индивидуальной природе человека, если её понимать правильно, гораздо более специальна и сложна, нежели самая социология. Ибо тут должно принимать в соображение различия в организации и темпераменте и la réaction cérébrale des viscères végétatifs, влияния которых, далеко ещё не вполне понятые, в высшей степени важны

~140 ~

виндивиде, между тем как в теории об обществе могут быть оставлены без внимания, по той причине, что, разнообразясь у различных лиц, они в громадной пропорции нейтрализуют друг друга. Такое замечание достойно лучших дней деятельности Конта. Наука же, понимаемая таким образом, служит, как говорит он, ис- тинно-научным основанием для житейского искусства, а следовательно, ставит жизнь – как философски, так и дидактически – в надлежащую связь с наукой». (Милль, стр. 169).

Логика и ум Огюста Конта не останавливаются даже на этом. Он видит и знает, что надо идти дальше – туда, куда влечёт его сила выводов и заключений. Он сводит всю свою философию на религию. При этом, конечно, слово «религия» не может быть понято в обыкновенном смысле. Он и при этом нисколько не изменяет своего чисто-отрицательного отношения, в котором всегда находился к теологии: в его религии нет Бога.

Огюст Конт дошёл путём мышления до того, что для пользы самого человека должно существовать такое воззрение или убеждение, которое бы присваивало себе власть над жизнью человека в её целости; необходимо верование, или даже ряд верований, разумно усвоенных, относительно назначения человека и его долга,

– верований, которым, по внутреннему признанию самого верующего, должны подчиняться все его действия. Сверх того, нужно существование чувства, которое было бы связано с таким верованием или могло бы быть им вызвано, – чувства, достаточно сильного, чтоб на деле доставить ему власть над действиями человека, которой оно требует себе в теории. Очень важно (однако ж не абсолютно необходимо), чтобы это чувство было сосредоточено на каком-либо конкретном объекте, если возможно, действительно существующем, хотя во всех более важных случаях представляющемся только идеально. Такой объект верующий находит в теизме и христианстве; но это условие может быть выполнено, хотя и не в такой степени, другим объектом. Ведь говорили же, что тот, кто верует в «бесконечную природу долга», есть человек религиозный, даже если он не верит ни во что другое. Конт верит в то, что разумеют под бесконечной природой долга, но обязанности, вытекающие отсюда, также как и все чувства преданности, он относит