для курсовой

Пышней, чем в ясный час расцвета,

Аллея пурпуром одета.

И в зыбком золоте ветвей

Еще блистает праздник лета

Волшебной прелестью своей.

И ночь, сходящую в аллею,

Сквозь эту рдяную листву,

Назвать я сумраком не смею,

Но и зарей - не назову!

Выход из традиции осуществится в творчестве другого поэта, младшего современника К. Фофанова, И. Анненского. Осенние пейзажи в его лирике многочисленны и неоднозначны. Эволюция осенней темы обнаруживается при сопоставительном анализе стихотворений 'Сентябрь', 'Конец осенней сказки' ('Тихие песни'), 'Ты опять со мной' ('Трилистник осенний' из сб. 'Кипарисовый ларец'). 'Сентябрь' Анненского ещё во многом традиционен, обращен к пушкинскому наследию:

Раззолочённые, но чахлые сады

С соблазном пурпура на медленных недугах,

И солнца поздний пыл в его коротких дугах.

Невластный вылиться в душистые плоды.

[Стихи Анненского здесь и далее цит.: Анненский 1990, с. 62]

Пушкинская скрытая антитеза 'пышное увяданье' в этом тексте намеренно обнажается, единство метафоры распадается в прямое противопоставление: сады 'раззолоченные, но чахлые'. Такой прием вводит изначальную антиномию двух семантических рядов, каждый их которых поддерживается своей системой образов. Первая смысловая линия - красота осенней природы реализуется в метафорах 'соблазн пурпура', 'желтый шёлк', 'красота утрат'. Вторая - тема смерти - более лексически и эмоционально насыщена: 'недуги' садов, 'поздний пыл' солнца, 'грубые следы', 'ложь свидания'. Метафорический образ 'черные, бездонные пруды' - имплицитная аллюзия на пропасть 'могильного зева' из 'Осени' Пушкина, на что указывает черновой вариант строки: 'и черные пруды как впадины могил'. Но если в пушкинском тексте этот образ 'грандиозно гиперболичен, но не страшен (:) Смерть естественно входит в круговращение времени, она составная часть жизни, а не её противоположность' [Чумаков 1999, с.341], то у Анненского тема смерти выдвигается на первый план как нечто всевластное.

83

Но все же смерть - не конечная точка этого стихотворения, поскольку в финале начинает звучать пушкинский мотив 'красоты утрат':

Но сердцу чудится лишь красота утрат,

Лишь упоение в завороженной силе;

И тех, которые уж лотоса вкусили,

Волнует вкрадчивый осенний аромат.

Ключевым для понимания заключительного стиха оказывается латентно присутствующий мотив творчества, реализующийся в скрытых пушкинских аллюзиях. 'Осенний аромат волнует', вызывая в памяти строки о 'лирическом волненье' из финала пушкинского отрывка, а изысканная метафора 'вкусившие лотоса' - семантически равна пушкинскому 'усыплен воображеньем'. Таким образом, в финале 'Сентября' Анненского, как и в пушкинской 'Осени', задана тема творчества, но в вариации Анненского есть свой, глубоко личный аспект.

Красота осени открывается, по Анненскому, 'вкусившим лотоса', или поэтам. В семантике лотоса автор актуализирует его древнегреческую символику как цветка, заставляющего забыть прошлое и дарующего блаженство. Мотив забвения отсылает нас к целому ряду поэтологических текстов самого Анненского. Забвение в его лирике является своего рода вариантом творческого состояния. Е. Гитин проницательно отмечает, что забвение в поэтическом мире 'Тихих песен' и 'Кипарисового ларца' - это особое состояние 'неприсутствия' лирического субъекта в мире 'биографической реальности' [Гитин 1996, с. 9]. Иными словами, Анненский видит в поэзии, несущей забвение, 'смысл и утешение нашего экзистенциального несчастья' [Верхейл 1996,с. 39].

Если 'Сентябрь' Анненского - это ещё традиционное стихотворение, наследующее одновременно пушкинскую вариацию осенней темы и ее изначальный элегический вариант, то 'Конец осенней сказки' - стихотворение уже переходного типа. С одной стороны, за сложной метафоричностью этого текста ещё ощутим пейзаж поздней осени, а с другой, становится очевидной авторская игра с условными формулами осенних текстов предшественников. К концу XIX столетия в русской поэзии сложился определенный канон в изображении осени, выработалось множество стереотипов, переходивших от поэта к поэту, например, повторяющиеся эпитеты: желтые, пожелтелые, опавшие, поблекшие, мокрые, золотые листья; багряный, пестрый, обнаженный, раздетый лес; нагие деревья. Приметы осени, перепеваемые многими стихотворцами: 'блестит на солнце паутина, кисти красные рябины, прощальный убор золотой листвы, стая журавлей, клочья серых туч, туманные, ненастные вечера; музыка осеннего дождя'. Очевидно, что эти 'приметы' к концу века стали рутинными и требовалось обновление осенней темы [Бельская 2010, с.11].

Анненский вводит в свой текст устойчивые поэтические штампы поздней осени: паутина, туман, гроздья рябины, и обыгрывает их по-своему. У поэтов XIX века паутина обязательно 'блестела' - вспомним 'Лишь

84

паутины тонкий волос / Блестит на праздной борозде' (Тютчев), 'Там тянется, блестя на солнце паутина' (Греков). У Анненского мотив блеска метафорически обозначается как 'радуг паутина', но образ продолжает жить во времени и 'радуг паутина / Почернела, порвалась' (это в равной мере можно отнести и к осени календарной, и к поэтическому штампу осени). Следующие строки 'Конца осенней сказки' обыгрывают описание 'пышного', 'пестрого' наряда осени, опять же снижая его высокую метафорику, поскольку 'В малахиты только тина / Пышно так разубралась'. Другая примета поздней осени, ставшая поэтическим стереотипом, - 'туман' приобретает у Анненского инфернальные черты: 'пар белесоватый / и ползет, и вьется ватой'. Очевидно, что автор начинает сознательно вводить в свой текст устойчивые поэтические образы осени, тем самым стихотворение становится условно пейзажным, это уже, если так можно выразиться, текст об 'осеннем тексте' русской лирики. В таком случае название 'Конец осенней сказки' намекает на закрытие классической темы осени.

Своеобразным итогом эволюции осенней темы у Анненского стало стихотворение, вошедшее в 'Кипарисовый ларец' - 'Ты опять со мной' ('Трилистник осенний'). Здесь Анненский снова обращается к 'Осени' Пушкина, но при помощи иного поэтического приема. Текст начинает строиться с сознательным использованием 'чужого слова'. В начале 'Ты опять со мной, подруга осень,/ Но сквозь сеть нагих твоих ветвей', - прямой повтор пушкинского словосочетания из первых стихов 'Осени': 'Октябрь уж наступил - уж роща отряхает / Последние листы с нагих своих ветвей'. В первой строке своего стихотворения Анненский органично сплавляет ключевые мотивы пушкинского текста. Перечислим их.

Во-первых, олицетворение 'подруга осень' отсылает к пушкинскому образу осени - 'чахоточной девы', а глубже, к образу пушкинской музы, предстающей в его лирике девой, 'подругой' [Непомнящий 1987, с. 424].

Во-вторых, особую семантическую нагрузку несет местоимение. У Пушкина осень - 'моя пора'. В местоимении 'моя' объединяются темы осени и творчества, поскольку именно осенью 'пробуждается поэзия'. У Анненского осень 'опять со мной'. Таким образом, первая строка заявляет пушкинский вариант темы осени - поры 'пробуждения поэзии'. Тема наступления 'моей' (пушкинской) осени как творческого времени подкрепляется у Анненского наречием 'опять'.

Далее Анненский использует свой излюбленный прием, сначала он вводит в сознание читателя узнаваемую поэтическую структуру, а затем 'говорит' но, и начинает опровергать текст предшественника. Союз но стоит уже в начале второй строки и последующий текст строится как последовательное снижение пушкинской осенней метафорики:

Но сквозь сеть нагих твоих ветвей

Никогда бледней не стыла просинь,

И снегов не помню я мертвей.

85

Я твоих печальнее отребий

И черней твоих не видел вод.

На твоем линяло-ветхом небе

Желтых туч томит меня развод.

Заметно нагнетание мортальных мотивов, как и в 'Конце осенней сказки': синева небес - бледная, воды - черные, снега - мертвые.

Второе четверостишие Анненский насыщает аллюзиями на знаменитую VII строфу пушкинской 'Осени'. Отметим грамматический параллелизм конструкций (мест. твой + прилагательное + существительное): у Пушкина 'твоя прощальная краса'; у Анненского 'твоих печальнее отребий'. Сходство конструкции только подчеркивает антитетичность смысла. Пушкинское 'пышное природы увяданье' предстает у Анненского как 'печальные отребья'. Такой подчеркнутый антипоэтизм выражений, между прочим, заимствован Анненским у Пушкина, только обыгран иначе. Вспомним, что у Пушкина принципиально антипоэтична весна: 'грязь, вонь - весной я болен'. Этот мотив 'болезни' отзывается у Анненского в строке 'Желтых туч томит меня развод', что одновременно отсылает и к пушкинским строкам о лете ('лето красное : нас мучишь'). Таким образом, Анненский рисует осень при помощи лексики, адресованной Пушкиным к другим, непоэтическим для него временам года. Тем самым поэт отказывает осени в её особом статусе поры вдохновения.

Осеннее небо получает в тексте эпитет 'линяло-ветхое', тоже заключающий в себе поэтологическую проблематику. Его семантика проявляется в контексте стихотворения в прозе 'Сентиментальное воспоминание'. Здесь Анненский обыгрывает традицию метафорически представлять рифму условным женским персонажем. 'Рифмы' здесь - нимфы 'с линяло-розовым кушаком на белой кисее чехлов, : в предательски желтых веснушках на тонкой петербургской коже'. Основная черта облика рифм-нимф у Анненского - бледность, истощенность. Поэтологический смысл их 'болезненности' объясняется в самом 'Сентиментальном воспоминании' - это 'банальные рифмы' и 'жалкие метафоры' [Анненский 1990, c. 215]. Таким образом, эпитет 'линялый' приобретает в контексте творчества Анненского поэтологическую семантику, он маркирует тему обветшания поэзии, поэтических образов.

Заключительные строки стихотворения 'Ты опять со мной' тоже отчетливо полемичны по отношению к финалу пушкинского текста. У Пушкина - мотив самозабвения, самоуглубления: 'забываю мир', 'сладко усыплен'; у Анненского, напротив, - беспощадная трезвость видения: 'до конца всё видеть'; у Пушкина 'и просыпается поэзия во мне'; Анненский видит 'пустыми тайны слов'.

Пушкинский отрывок заканчивается образом открытого и свободного движения, переходом сна в творческий прорыв, 'пробуждением поэзии'. У Анненского смерть становится конечной точкой стихотворения,

86

пушкинского движения жизни в поэзию не происходит. Мотив застывания усиливается, поскольку поэт и сам 'цепенеет'.

Не преминул Анненский обыграть и финальное многоточие, завершающее пушкинскую 'Осень'. В заключительном четверостишии стихотворения 'Ты опять со мной' он четыре раза использует многоточие, помещая его в конце 1,2 4 стихов и в середине 3-го. Но семантическое наполнение этого графического элемента текста у него принципиально иное. Если у Пушкина многоточие маркирует 'полную свободу ответа' (Н.Л. Степанов), 'семантический взрыв' (Ю.М. Лотман), то у Анненского оно становится знаком 'застывания', 'утраты смысла', и, вместе с тем, - смерти стиха, его угасания-обрывания. Иными словами, это можно читать как указание на литературную исчерпанность образа 'осени', долгое время вдохновлявшего поэтов-классиков.

Литература

Анненский 1990 - Анненский И.Ф. Стихотворения и трагедии. Л.: Советский писатель, 1990.

Бельская 2010 - Бельская Л.Л. Осень в русской поэзии // Русская речь. 2010. ? 6.

Вацуро 2002 - Вацуро В.Э. Лирика пушкинской поры. 'Элегическая школа'. СПб.: 'Наука', 2002.

Верхейл 1996 - Верхейл К. Трагизм в лирике Анненского // Иннокентий Анненский и русская культура ХХ века. СПб., 1996.

Гитин 1996 - Гитин В. Точка зрения как эстетическая реальность // Иннокентий Анненский и русская культура ХХ века. СПб., 1996.

Карамзин Н. М. Полн. собр. стихотворений. М.; Л., 1966.

Ермилова 1977 - Ермилова Е.В. Метафоризация мира в поэзии XX века // Контекст - 1976. М., 1977.

Непомнящий 1987 - Непомнящий В. Поэзия и судьба. М., 1987.

Поэты 1790-1810-х годов. Библиотека поэта. Большая серия. Л.: Советский писатель, 1971.

Поэты 1840-1850-х годов. Библиотека поэта. Большая серия. Л.: Советский писатель, 1972.

Поэты 1880-1890-х годов. Библиотека поэта. Большая серия. Л., Советский писатель, 1969.

К.К.Случевский. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Большая серия. Л.: Советский писатель, 1962.

Фофанов К. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Большая серия. Л.: 'Советский писатель', 1962.

87

Чумаков 1999 - Чумаков Ю.Н. Жанровая структура 'Осени' // Чумаков Ю.Н. Стихотворная поэтика Пушкина. СПб.: Государственный Пушкинский театральный центр в Санкт-Петербурге, 1999.

Эпштейн 1990 - Эпштейн М.Н. 'Природа, мир, тайник вселенной:': Система пейзажных образов в русской поэзии. М.: Высш. школа, 1990

Баратынский Осень

Речь пойдет о позднем элегическом произведении Евгения Баратынского - стихотворении «Осень» (1836-1837, 1841>), которое впервые появилось в пушкинском журнале «Современник» сразу после смерти самого Пушкина. Мимо этого текста не проходит ни один исследователь творчества Баратынского и этой эпохи в целом. В. Вацуро причислил «Осень» к произведениям, в которых, по сути, подводились итоги пушкинской литературной эпохи[2]. Ведь, как известно, Баратынский дописывал стихотворение, получив известие о смерти великого современника. Лотман замечает, что «Осень» - квинтэссенция знаменитого сборника Баратынского «Сумерки», вышедшего в 1842 году[3], а следовательно - средоточие позднего периода творчества, когда вместо ранней индивидуальной поэзии, воспринимавшейся как дневник, разговор пошел о судьбе «мыслящего человека вообще»[4]. А. Кушнер называет «Осень» «самым мрачным и трагическим стихотворением в нашей поэзии»[5].

Никто не спорит с тем, что это элегия. Но этого жанрового определения недостаточно, потому что очевидно - перед нами весьма необычное стихотворение, а не среднестатистический образец жанра. И. Альми считает, что в «Осени» Баратынский создал «новый, а возможно, даже единичный лирический жанр - форму философской исповеди»[6]. И. Семенко, автор очень интересной интерпретации этого текста, говорит, что речь идет о воссоздании поэтом медитативно-описательной элегии[7]. Весьма показательные интерпретации - одна утверждает, что Баратынским создано новое и единичное жанровое образование, другая - что им воссоздано нечто уже существовавшее в литературе. Поэт одновременно опознан как новатор и архаист.

С Н О С К И

[1] См.: Козлов В. И. Русская элегия неканонического периода: очерки типологии и истории. М.: Языки славянской культуры, 2013.

[2] См.: Вацуро В. Э. Е. А. Баратынский // История русской литературы. В 4 тт. Т. 2. Л.: Наука, 1981.

[3] Лотман Ю. М. Две «Осени» // Ю. М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. М.: Гнозис, 1994.

[4] Песков А. М. Е. А. Боратынский. Очерк жизни и творчества // Боратынский Е. А. Полн. собр. соч. и писем. Т. 1. М.: Языки славянской культуры, 2002. С. 63.

[5] Кушнер А. С. Аполлон в траве. Эссе, стихи. М.: Прогресс-Плеяда, 2005. С. 35.

[6] Альми И. Л. Сборник Е. А. Баратынского «Сумерки» как лирическое единство // Альми И. Л. О поэзии и прозе. С. 187.

Анализ стихотворения Н.М. Карамзина "Осень". Элегические стихотворения медитативного характера.

И все-таки, как представляется, наиболее интересен поэт не в любовной лирике, а в элегических стихотворениях медитативного характера (латинское meditatio – размышление). Там, где он погружается в область метафизических раздумий о жизни и смерти, о течении времени и вечном круговороте времен года в природе. "Осень"; (1789), "Выздоровление"; (1789), "Волга"; (1793), "К соловью"; (1793), "Молитва о дожде"; (1793), "К Алине. На смерть ее супруга"; (1795), "Время"; (1795), "К бедному поэту"; (1796), "Меланхолия"; (1800), "Берег"; (1802). В каждом из этих стихотворений – своя индивидуальная лирическая тональность, каждое отмечено попыткой создать эмоциональную атмосферу под стать предмету изображения.

"Осень"; повествует об увядании природы, которое происходит каждый год с неотвратимой неизбежностью. Это увядание печально, но вовсе не трагично. Потому что с той же неизбежностью "все обновится весною";. Трагична участь человека. Ведь "хладная зима"; жизни продолжает приближаться к нему и весною. Природа угасает на малое время, а человек угасает навечно.

Осень

Веют осенние ветры

В мрачной дубраве;

С шумом на землю валятся

Желтые листья.

Поле и сад опустели;

Сетуют холмы;

Пение в рощах умолкло –

Скрылися птички.

Поздние гуси станицей

К югу стремятся,

Плавным полетом несяся

В горних пределах.

Вьются седые туманы

В тихой долине;

С дымом в деревне мешаясь,

К небу восходят.

Странник, стоящий на холме,

Взором унылым

Смотрит не бледную осень,

Томно вздыхая.

Странник печальный, утешься!

Вянет природа

Только на малое время;

Все оживится,

Все обновится весною;

С гордой улыбкой

Снова природа восстанет

В брачной одежде.

Смертный, ах! вянет навеки!

Старец весною

Чувствует хладную зиму

Ветхия жизни.

В любом сентиментальном произведении обязательно просматривается личностный план повествования. Другими словами, явно или неявно, но исходной точкой изображения картин природы или переживаний человека оказывается субъективный взгляд на них автора произведения. В кульминационной строфе "Осени"; помещен образ странника (проекция автора-поэта). Он стоит на холме и печально взирает на бледные краски осени. Композиционно эта фигура разделяет стихотворение на две части. В первой части (четыре начальные строфы) живописно и конкретно выписанный осенний пейзаж. С шумом ветра, срывающего желтые листья с мрачных дубов- великанов. С опустевшими полями и садами. С устремившимися к теплому югу вереницами гусей в высоком небе. С седыми туманами, оседающими в тихой долине, что окаймляет деревенские избы. Во второй части (последние три строфы), которая следует за кульминационной пятой строфой, слово берет сам автор. Он выступает теперь на передний план, потеснив фигуру странника. Это его, авторские, медитации-размышления о несхожести участи обновляющейся и возвращающейся к полноте жизни природы и уходящих в небытие людей.

Работая над этим произведением, Карамзин составил метрическую схему стиха и поместил ее в верхней части листа над текстом. Это очень показательно. Поэт задумывался над тем, как самим ритмом строк передать сложное душевное состояние. С одной стороны, безнадежности и потому печали, а с другой, веры в жизнь, в ее обновляющие и возрождающие силы. Противоречивое, необычное ощущение, а раз так, то и стихотворная форма несколько необычна. Необычна ритмика и интонационно-мелодическое звучание стиха.

Карамзин оказался одним из первых русских поэтов, различавших стихотворство и поэзию. Первое, считал он, это – следование метру и точный подбор рифм. Второе – следование внутреннему зову души, когда сама форма стиха начинает служить "сильному и стройному воображению и необыкновенной чувствительности";. Он призывал быть "не только стихотворцем, но и Поэтом";. Основываясь в "Осени"; на заявленной метрической схеме, он тут же преобразует ее, ведомый "воображением и чувствительностью";.

Проследим за ритмической организацией "Осени";. Она не проста. Поэт соединил в одной строке два разных размера: дактиль и хорей. Составим метрическую схему. Вынесем в нее все слоги четырех строчек начальной строфы. Обозначим ударные слоги акцентным знаком "´"; (латинское accentus – ударение). И разделим каждую строку на стопы:

Что мы видим? Более протяжно звучащий дактиль (он ведь трехсложный) соединен в строке с более отрывисто и четко звучащим хореем (он двусложный да еще и завершает строку, как бы ее обрывает). Подобное сочетание настраивает читательское восприятие на нечто тревожно-беспокоящее, требующее завершения. Завершить последнюю стопу до дактиля мог бы еще один, недостающий здесь слог. Но его нет! Поэту было важно найти такой ритм, такие мелодические интонации, которые своей легкой несостыковкой поселили бы в душе читателя разноречивые чувства. Перед нами – своего рода ритмическая подсказка. Ритм помогает объединить в едином всплеске эмоций радостное воодушевление при мысли о вечном обновлении природы и печальное уныние при мысли о неизбежном "увядании"; человека.