Бек о рисках

Немецкий социолог Ульрих Бек (1944 - 2015) принадлежит к тем социологам, чьи работы всегда привлекают себе внимание, вызывают вопросы и порождают споры. Бек работает профессором социологии в Мюнхенском университете и заведует кафедрой Лондонской школы экономики и политических наук. Двумя самыми важными своими работами Бек называет (2003, интервью) «Общество риска» (1986, русский перевод 2000), о которой Бек отозвался так: «Иногда я почти раздражен, насколько это все еще актуально», и «Власть и её оппоненты в эпоху глобализма» (2002, русский перевод 2007), в которой Бек попытался «заложить основы космополитической социальной науки».

Ключевой, важнейшей работой Бека является "Общество риска" (1986). По словам автора, «в основе книги лежит предположение, что мы являемся свидетелями – субъектом и объектом – разлома внутри модерна, отделяющегося от контуров классического индустриального обществе и обретающего новые очертания – очертания «общества риска». Автор ставит вопрос о том, каким образом в рамках социологического мышления можно понять и осмыслить охвативший человечество дух страха и неуверенности перед лицом будущего. Время, переживаемое человечеством сегодня, Бек сравнивает с началом 19 века: «как в 19 веке модернизация привела к распаду закосневшее в сословных устоях аграрное общество, так и теперь она размывает контуры индустриального общества, и последовательное развитие модерна рождает новые общественные конфигурации».

Разберемся с двумя понятиями, которыми пользуется Бек. Первый и второй модерн, первая и вторая современность, первая и вторая модернизация. Далее мы будем использовать для краткости понятия первого и второго модерна, подразумевая, что речь идет как о форме социальной организации общества, так и о социальном процессе развития определенных социальных форм.

Термин «первый модерн» Бек употребляет для описания общественной формы, характерной для национальных государств, в которых общество и социальные отношения организованы по территориальному принципу. Обществу, которое Бек именует первым модерном, присущи следующие основные черты:

• отождествление общества с национальным государством,

• идеал нормального общества полной занятости и нормальных трудовых отношений со стандартизированными трудовыми биографиями,

• укорененные в классовых культурах массовые партии,

• небольшие семьи с традиционным разделением труда между мужчинами и женщинами,

• доверие к науке, ее теориям и методам,

• ясные границы между природой и обществом, нами и другими, жизнью и смертью, знанием и незнанием.

В основе этой институциональной структуры лежала логика порядка и действия, - стремящаяся к достижению четко поставленных целей, логика первого модерна. Эта логика действовала в соответствии с принципом «то или иное»: мы или они, организация или рынок, семья или ее отсутствие, работа или отдых, факты или ценности, война или мир.

Институциональный порядок первого модерна характеризовался совокупностью демаркаций, стандартных форм и дистинкций. Существовало разграничение между различными формами рациональности, сферами действия и категориями, которые делали возможным социальное поведение людей в конкретных условиях. Благодаря этому в эпоху первого модерна было понятно, что является наукой, а что не является; какие явления относятся к природе, а какие – к обществу; что относится к компетенции национальных государств, а что – нет.

Второй модерн (Second modernity). Этим понятием Бек характеризует период после модерна. Переход ко второму модерну означает, что закончился этап развития промышленных национальных государств в Европе и Северной Америке, который продолжался с середины 19 века до 1960-х годов. Второй модерн есть конструкт и продукт индустриального общества. Сейчас имеет место глобализация, индивидуализация, гендерная революция, неполная занятость и глобальные риски. Политический вызов второго модерна состоит в том, что общество должно одновременно реагировать на все эти вызовы. В эпоху второго модерна принцип «или то, или другое» заменяется принципом «и то и другое»: знание и его отсутствие, природа и общество, организация и рынок, война и мир. Например, нет ясности, являются ли изменения климата следствием действий людей или они имеют природные причины. То, что было ясным и очевидным, оказалось сомнительным и неопределенным.

В сфере государственности – появление неравноценных альтернатив государственности, дифференциации государственности, - осуществляется то, что мы уже демонстрировали в других областях социальных наук. На место модели «нормальной семьи» пришла признанная плюрализация форм семейной жизни, на место образцовой монополии «нормальной работы» - (еще оспариваемая) плюрализация форм занятости. Остается открытой проблемой, как можно гарантировать стабильность и безопасность в мире плюральной государственности.

Мы переживаем смену общественных и социально-научных парадигм внутри модерна, который принуждает нас к развитию новых понятий и новых общественных и политических институтов. Эту смену Бек называет также разломом внутри модерна. Понятие постмодерна парализует необходимое напряжение понятий и исследований для определения нового глобального положения. Он остается аисторическим и закольцованным в самом себе. Поэтому Бек предпочитает использовать термин второй модерн или рефлексивный модерн.

В отличие от теоретиков франкфуртской школы Бек полагает, что успехи промышленного капитализма не привели автоматически к интеграции без надежды на какую-либо оппозицию положения статус-кво. Они спровоцировали новый кризис легитимации, в котором экологические кризисы заняли место экономических кризисов позднего капитализма. Люди всё более скептично относятся к технократической идеологии, всё более убеждаются в том, что экологические опасности являются социально конструированными, и что природные катастрофы могут быть обусловлены изменениями, вызванными деятельностью человечества. Так индустриальное общество становится рефлексивным, то есть и темой и проблемой для самого себя. Эта авто-тематизация и авто-проблематизация общества является центром теории рефлексивной модернизации Бека. Её центральная идея заключается в том, что индустриальная современность подрывает свои же системные основания, приводя к «модернизации модернизации», открывающей дорогу альтернативной экологически просвещенной модернизации.

Бек предположил, что индивиды способны посредством рефлексии дистанцироваться от традиций и ценностей индустриального модерна и постараться осмыслить свое положение и свои возможные действия. Поэтому рефлексивная модернизация предполагает рефлексивную индивидуализацию. По мере того, как формы традиционной жизни утрачивают свою принуждающую силу, индивиды обретают возможность свободно размышлять о своей жизни и о том, как ее можно изменить. Личностная идентичность становится рефлексивной операцией. В терминах классической оппозиции действия и структуры можно утверждать, что индивидуализация предполагает, что действие освобождается от структуры. Но процессы индивидуализации появляются не в пустоте. Они являются результатом радикальной трансформации культурных условий зрелого модерна – детрадиционализации, культурной глобализации, сциентизации допущений (scientificisation des comportements) и структурных условий (le marché de l’emploi, рынка должности, употребления). Последнее Бек считает основным мотором рефлексивной модернизации. Для того, чтобы занять приемлемую позицию в обществе, необходимо отныне постоянно стремится к новому знанию и образованию, конкурировать с равными себе, соглашаться на социальную и географическую мобильность. Каждый из этих факторов стимулирует способ независимой индивидуализации. Растворение коллективного сознания и солидарности не могут уже быть восполнены и в границах семьи. Рынок труда способствует падению всех оснований индустриального общества – класса, семьи, разделения труда на работе и в сексе.

Слишком часто процесс индивидуализации приравнивается к атомизации общества и аномии. Бек утверждает, что это не так. Освобожденные, но не чувствующие себя в безопасности индивиды участвуют в деятельности новых транснациональных социальных движений. Индивидуализация и ассоциация развиваются одновременно.

Ключевая проблема теории рефлексивной модернизации состоит в том, как описать новую структурную логику. Эмпирические исследования показали, что новые базовые институты не появляются «в чистом виде», а сосуществуют со старыми институтами. Новые элементы вызревают в старых формах, а устаревшие институты наполняются новым содержанием. Успешность рефлексивной модернизации зависит от того, сможет ли она решить институциональные проблемы, возникшие из-за стирания границ.

Программа эмпирических исследований рефлексивной модернизации начала осуществляться с 1999 года Немецким исследовательским обществом. В 16 исследовательских проектах анализировались: а) знание, наука и технология; б) индивиды, жизненные ситуации, жизненные стили и работа; в) экономика, политики и история. Результаты подтвердили предполагаемые изменения.

Устранение границ между научным и ненаучным знанием привело к кризису науки, превратившейся в источник неопределенности и двусмысленности.

Вторая группа исследований, посвященных труду, социальным группам и индивидам, выявила текучесть и нестабильность социальной жизни. У людей исчезла стабильная, нормальная жизнь, устойчивая семья. Границы исчезают, социальные группы перемешиваются. Индивиды создают новые типы семейных связей и часто меняют сферы занятости.

Исследования экономики, политики и истории продемонстрировали формирование транснациональных политических режимов. При этом значение и мера ответственности национальных государств резко уменьшились, изменилась структура национальных конфликтов. Стало очевидным, что общество второго модерна нельзя описывать с помощью понятий и категорий национального государства. Старые государственные институты с трудом приспосабливаются к новой ситуации всеобщей неопределенности и двусмысленности. Люди и институты часто реагируют на происходящие изменения, исходя из старой логики «то или другое». Подобный подход демонстрируют США в своей глобальной политике силового принуждения к миру.

Отказ от логики первого модерна должен происходить в ходе дискурса, в котором необходимо заново пересмотреть представления обо всех социальных институтах.

Одна из причин уменьшения значения национальных государств – появление новых глобальных технологий и производств. Связанные с ними риски порождают такие проблемы, которые можно решить только усилиями многих государств. Продолжение развития промышленности вызывает эрозию традиционных семейных ценностей, делает трудовые отношения и социальные связи более гибкими и непостоянными.

Бек и его соавтор Кристофер Лау рассматривают (2005) разные рефлексивные способы преодоления неопределенности и двусмысленности.

Стандартное институциональное решение, которое раньше имело значение для всей институциональной сферы, заменяется несколькими подходами, используемыми в изолированных частях этой сферы.

Общим правилом стало признание права на существование альтернативных социальных практик. Примером такого компромисса является признание семейного статуса живущих вместе представителей сексуальных меньшинств.

Можно также отметить утрату национальными государствами ряда своих полномочий и возрастание роли таких международных структур, как Европейский Союз. Старые и новые институты не отменяют друг друга, а существуют параллельно, создавая гибридные формы. Стирание границ и увеличение двусмысленности и неопределенности может привести к дестабилизации всех социальных институтов.

Теория рефлексивной модернизации отрицает противопоставление социальной «нормы» и «девиации», характерно для классической социологии.

Кризис легитимности институтов можно преодолеть двумя способами: восстановить старые границы или с помощью рефлексивных процедур справиться с неопределенностью и двусмысленностью. Примером может служить изменение соотношения между национальным и международным. Граница между первым и вторым утратила смысл. В мире растет число национальных диаспор, людей, проживающих вне своей родной страны. Бек и Лау не согласны с утверждением о том, что этих людей необходимо интегрировать и сделать такими же, как остальные граждане. Они призывают считать представителей разных культур и национальностей, живущих в одном государстве, равноправными гражданами, не подлежащими унификации и стандартизации.

Индивидуализирование констелляции семьи и общности не могут больше определяться и интегрироваться заданными нормами, иерархиями и формами организации. Они скорее должны определяться «рискованной свободой», следовательно, дезинтеграцией. Культура превращается в эксперимент с целью понять, как мы можем жить вместе как равные и в то же время различные. Что поддерживает в процессах индивидуализации и глобализации сознание того, что основы собственной жизни могут достигаться и защищаться только в публичном и политическом обмене с другими? Как возможно, что мужчины и женщины, черные и белые, христиане и мусульмане, буддисты и иудеи все же разделяют одну не индивидуалистическую и не эссенциалистическую дефиницию Conditio humana? На этот вопрос, как полагает Бек, пока никто не может ответить.

Во Втором – рефлексивном – модерне высшая задача науки состоит больше не в том. чтобы замалчивать разногласия, но в том, чтобы публично придать разнообразию силу голоса и тем самым сделать демократию возможной.

По мере того, как Запад глобализуется, он сталкивается в «едином мире» лишь с самим собой. Эта новая ступень «рефлексивной модернизации», упразднившая основы Первого модерна, должна стать новой темой социологии.

Успешная модернизация мира создает ряд проблем глобального характера. Повсеместная победа западных форм жизни и хозяйства ведет к «возвращению» старых проблем: старым национальным государствам вновь приходится бороться с кризисом, который они сумели решить. Ресурсы государства исчезают: дезинтеграция и неравенство подтачивают определенность будущего.

Теория Второго модерна направлена на радикальную критику нынешнего этно- и евроцентризма западной модели модернизации и социологии.

Концепция общества риска

Бек утверждает, что «в развитых странах современного мира общественное производство богатств постоянно сопровождается общественным производством рисков. Соответственно проблемы и конфликты распределения в отсталых странах усугубляются проблемами и конфликтами, которые вытекают из производства, определения и распределения рисков, возникающих в процессе научно-технической деятельности». Риск, полагает Бек, может быть определен как систематическое взаимодействие общества с угрозами и опасностями, индуцируемыми и производимыми процессом модернизации как таковым. Риски, в отличие от опасностей прошлых эпох, суть следствия угрожающей мощи модернизации и порождаемых ею чувств неуверенности и страха.

Свою концепцию рисков Бек развертывает в следующих тезисах.

1. Появляются риски, возникающие на самой высокой ступени развития производительных сил: радиоактивность, вредные вещества в воздухе, воде, продуктах питания и связанные с эти кратковременные и долговременные последствия у растений, животных и человека. Они, оставаясь обычно невидимыми, высвобождают системно обусловленные, часто необратимые разрушительные силы.

2. С нарастанием рисков возникают социально опасные ситуации. Прежде всего, они угрожают бедным (людям, группам, регионам, странам) – их здоровью, доходам, шансам на будущее, но и богатые и могущественные от них тоже не защищены. «Нужда иерархична, смог демократичен».

3. Вместе с тем распространение и умножение рисков не порывает с логикой развития капитализма, а, скорее, поднимает эту логику на новый уровень. «Кто не рискует, тот не пьет шампанского…», «После нас – хоть потоп». Однако капитаны современного глобального бизнеса, извлекая благодаря выпущенным на свободу рискам экономическую выгоду, одновременно создают опасные ситуации и политический потенциал сопротивления в обществе, которое можно назвать общество в ситуации риска, обществом риска.

4. Множеством рисков нас наделяет само развитие цивилизации. В классовых обществах, о которых писал Маркс, бытие определяет сознание. Сегодня в обществе риска сознание (ожидание опасности, угрозы, катастрофы) определяет бытие. Знание приобретает новое политическое значение. Потенциал политического знания и действия общества риска должен раскрываться и анализироваться в социологии в рамках возникшей теории возникновения и распространения знания о рисках.

5. Риски, получившие социальное и общественное признание, например, вырубка лесов в Южной Америке, производства, порождающие «парниковый эффект» и так далее, несут в себе своеобразный политический детонатор. Общественность и политика вторгается в некогда заповедную сферу производства – в планирование, техническое оснащение производства – в форме борьбы, которую ведет «Гринпис», требований соблюдения экологической чистоты производства и т.д. В публичном споре об определении рисков речь ведется не только о побочных последствиях рисков для здоровья природы и человека, но и о социальных, экономических, политических последствиях этих побочных последствий. Понимание необходимости защиты от риска делает общество требовательным по отношению к власти и может привести к реорганизации власти и компетенции. Общество риска есть общество, чреватое катастрофами.

И потому, что это общество ожидает катастроф и надеется их избежать, точнее называть его не обществом риска, а обществом на грани риска. Последнее понятие предполагает, что процессы, происходящие в обществе, обратимы, и посредством их публичного обсуждения можно уменьшить угрозы рисков.

Обращением к риску Бек указывает на оборотную сторону общества изобилия. В обществе, где ценится богатство и известность, царит культ потребления, люди стремятся получить хорошее образование, «сделать» карьеру, стать «как все» (образ успешного оптимистичного профессионала, хорошо известный по рекламе). Но сопутствующим продуктом модернизации являются риски, которые, как и товары, производятся в таком изобилии, что их желательно предотвращать, устранять, отрицать, переосмысливать. Позитивной логике присвоения и потребления в обществе риска противостоит негативная логика отторжения, предотвращения, устранения, переосмысления.

В обществе риска перестают действовать многие институты и нормы, например, расчеты риска и принципы страхования, лежащие в основе страхования понятия о несчастном случае. Так, отрасли промышленности, атомная энергетика, генная инженерия часто не только не застрахованы, но открыто избегают страхования. Для разъяснения Бек приводит пример. Если для автомобилиста естественно, что он садится за руль своего автомобиля только при наличии страховки, то отрасли промышленности освобождены от этой обязанности, как будто они не могут нанести ущерб природе, обществу и человеку.

Одна из черт «общества риска» (части Второго модерна) состоит в том, что границы между исчисляемым риском и неисчисляемой неопределенностью (небезопасностью), между «объективным» анализом риска и социальным восприятием риска очень неясны. Это имеет многообразные последствия:

1. опасность представляет «разрушительная сила войны». Потрясения затрагивают все области. Рынки разрушаются, правовые системы не охватывают состава преступлений, правительствам предъявляют обвинения и они одновременно получают новые шансы действовать.

2. Мы становимся членами одной «команды мировой опасности». Возникает новая «внутренняя политика». Внешняя и внутренняя политика, национальная безопасность и международное сотрудничество непосредственно связаны.

3. Наука не уменьшает риск, но обостряет сознание риска

4. Страх определяет чувство жизни. Ценность безопасности вытесняет ценность равенства. Это ведет к усилению закона, к разумному «тоталитаризму».

В мировом обществе риска и вместе с ним возникает автономный источник всемирно-политической легитимации господства, к которому могут обращаться акторы, - не только государства и политические партии, но также охранительные движения гражданского общества и концерны, - чтобы предотвратить самоугрозы человечества или противодействовать ей. Смерть человечества, самоуничтожение всех как возможность человеческого действия, является тем новым, что привнесла цивилизация в мир. Вызванный этим страх может стать основой глобального консенсуса, который создает глобальная власть.

Бек пишет, что пока многие решения научной, технико-экономической динамики организованы на национально-государственном уровне. Однако в условиях глобализации формируется мировое общество риска, и все мы становимся членами одного общества, находящегося на грани гибели.

Но в результате общественного восприятия рисков возникает самокритичное общество, готовое не только на словах к противодействию и к перестройке своего мышления, не желающее более соглашаться с заверениями верующих в технику техников, сторонников «технократического», «инженерного» разума. Одновременно вырисовываются контуры общества, которое обсуждает возможные последствия технического и экономического развития и отдельных проектов (например, освоение целинных земель в СССР, закончившееся появлением новых пустынь) до того, как принимаются ключевые решения. В «экологическом» обществе бремя доказательства в отношении будущих рисков и опасностей должно ложиться на виновников, а не на потенциальные и актуальные жертвы: от принципа «виновник платит» следует переходить к принципу «виновник доказывает», какой (возможный) ущерб нанесет его проект или бизнес миру и людям.

Бек замечает, что производство рисков является мощным фактором изменения социальной структуры общества, его перестройки по критерию степени подверженности рискам. Это, в свою очередь, означает, что в обществе складывается новая расстановка политических сил, в основе которой лежит борьба за определение, что рискогенно (опасно), и что – нет.

Так Бек приходит к выводу о необходимости начать поиск новой системы правил, которая в правовом аспекте по-новому определяла бы вопросы о том, что есть «доказательство», «уместность», «истина», «справедливость» в отношении вероятных, затрагивающих все человечество опасностей, которые несет наука. Бек указывает, что необходимое второе, или, скорее, новое Просвещение, «благодаря которому наше понимание, наши глаза и глаза наших институтов раскрылись бы и увидели всю незрелость (в которой сами и повинны) первой индустриальной цивилизации вместе со всеми порожденными ею опасностями».

Роль социологии

В этой работе Бек отводит социологии очень важную роль: "она должна стать теми глазами, [которыми можно увидеть] действительность, вытесняемую и отрицаемую старыми институтами и старым мышлением". Социология риска Бека представляет собой именно такой взгляд. Бек критически характеризует «современную» социологию за то, что она считает себя «современной» наукой о «современном обществе». Традиционный социологический взгляд подчинен дисциплинирующему авторитету – власти и силе национального государства. Связь между социологией и национальным государством настолько тесна, что образ «современных», упорядоченных отдельных обществ, обретший вместе с укреплением организационно-политической модели национального государства обязательный характер, благодаря классикам социологической науки был абсолютизирован в логически неизбежный образ общества вообще. Основная задача социологии – это теоретически направляемый и историко-эмпирически обоснованный диагноз времени. Современная социология понятийно и организационно застыла, увековечив себя в самой определенной картине современного общества. Поэтому с радикализацией современности институциональные и понятийные основы социологии становятся спорными.

Но в глобальном мире социология также приобретает глобальный характер. Однако социология глобализации остается собранием слабо связанных друг с другом и друг другу противоречащих диссидентов социологии, построенной на национально-государственной основе. До сих пор речь все еще идет об отклонениях от основной теории, об установках и направлениях, об обещании исследований, которые возникают в разных культурных и тематических контекстах (например, изучение миграции через интернациональный анализ классов) и во многом противоречат друг другу. Однако все они пробивают барьер национально-государственного мышления в социологии. В стремлении констатировать состояние дискуссии о глобализации в социологии Бек приходит к выводу, что сегодня эта дискуссия представляет собой плодотворный спор о том, какие основные гипотезы и образы социального мира и какие приемы анализа будут в состоянии заменить национально-государственное мышление в социологии. Гипотеза общества риска, выдвинутая Беком, отвечает этим новым формам тематической и проблемной организации глобальной социологии.

Однако на ключевой вопрос второго модерна: как возможна социальная справедливость в эру глобальности? – ни у кого нет ответа.

Вопросы для обсуждения:

1. Почему, несмотря на то, что риски сопровождали человечество всю его историю, о них стали писать только в последние годы?

2. Согласно голландскому ученому П.Сталлену «Риск – атрибут технологии, но только технология есть средство, с помощью которого мы пытаемся управлять риском». Что имеется здесь в виду?

3. Как вы понимаете фразу: «Риски политически рефлексивны»?

4. Большинство рисков, порождаемых успехами научно-технической модернизации, не воспринимаются непосредственно органами чувств человека – эти риски существуют лишь в форме знания о них. Как это утверждение может выглядеть, если вести речь о рисках, порожденных общественным развитием?

5. Российский специалист в области социологии риска А.В.Мозговая приходит к выводу о том, что «риск не существует вне общества, независимо от сознания и культуры, напротив, общество разработало концепцию риска, чтобы помочь себе понять и взаимодействовать с опасностями и неопределенностями в повседневной жизни». С какими специфическими рисками, маловероятными в западном обществе, приходится иметь дело нам в России?

6. Бек: «В обществе складывается новая расстановка политических сил, в основе которой лежит борьба за определение, что рискогенно (опасно), и что – нет». Приведите примеры