ОТ ЭТИКИ ГИППОКРАТА К БИОЭТИКЕ (2 семестр)

Россия в окружающем мире: 2009

4–6. Риск должен быть разумным и оправданным: следует максимально избегать физических и психических страданий и повреждений (возможность смерти или приобретения инвалидности должны быть исключены), ожидаемая польза должна быть выше предполагаемого риска.

7.Должно быть предусмотрено все для защиты испытуемого.

8.Проводящий эксперимент должен обязательно иметь научную квалификацию.

9–10. Испытуемый должен иметь право остановить эксперимент, а экспериментатор обязан сделать это, если степень риска превышает допустимую меру [16].

В том же 1947 году возобновила работу Всемирная медицинская ассоциация (ВМА) — международная неправительственная организация врачей, которая в 1948 г. приняла Женевскую декларацию, современный аналог «Клятвы Гиппократа». В ней, в частности, говорится: даже под угрозой врач не вправе поступать вопреки требованиям гуманности; он должен хранить врачебную тайну даже после смерти пациента; в профессиональной деятельности он должен руководствоваться высочайшим уважением к человеческой жизни с момента зачатия и т. д. С тех пор ВМА приняла десятки этических документов — Хельсинкскую декларацию (Биомедицинские исследования на людях, 1964), Сиднейскую декларацию относительно смерти (1968), Де-

кларацию Осло о медицинском аборте (1970), Лиссабонскую декларацию о правах пациента (1981), Положение о замене лекарственных средств с одинаковым родовым названием (1989), Положение о трансплантации фетальных тканей (1989), Положение о стратегии в области ухода за пациентами с тяжелой хронической болью при неизлечимых заболеваниях (1990), Положение о самоубийстве с помощью врача (1992), Положение о медицинской небрежности (1992) и т. д. Эти важнейшие международные документы профессиональной медицинской этики одновременно являются в определенном смысле официальной летописью истории биоэтики. ВМА, использующая профессиональный, социальный и духовный опыт всего мирового врачебного сообщества, ведущих экспертов в области медицины, а также

вдругих областях науки, стала своего рода Всемирной лабораторией современной медицинской этики.

Ксожалению, сообщество отечественных врачей ни в советское время, ни после распада СССР до самого рубежа ХХ–ХХI вв. не являлось членом ВМА (вот как отсроченно сказался запрет деятельности Пироговского общества

вначале 1920-х гг.). В итоге отечественные врачи до сих пор продолжают находиться в изоляции от мирового медицинского сообщества, для них остается почти неведомой эта сокровищница современной медицинской этики. Первые издания этических документов ВМА на русском языке появились лишь

в1995 и 1996 гг. [2; 20], однако оба они практически недоступны огромной массе российских медиков и даже многим преподавателям биомедицинской этики.

196

От этики Гиппократа к биоэтике (2009)

Парадокс в том, что отечественная медицинская наука во второй половине ХХ в. по многим направлениям вполне соответствовала мировому уровню или даже занимала лидирующее положение. Достаточно сказать, что одним из основоположников современной реаниматологии является академик В.А. Неговский, выделивший в середине ХХ в. стадии умирания: «клиническая смерть» и «биологическая смерть». Если же учесть, что большинство самых злободневных этических проблем медицины порождены именно науч- но-техническим прогрессом (успехами реаниматологии, трансплантологии, медицинской генетики и т. д.), то как раз к решению этих проблем отечественные врачи и другие специалисты в области биомедицины оказались не совсем готовы. В нашей стране с опозданием на 15–20 лет появились публикации, исследования по биоэтике, с формированием которой традиционная медицинская этика превратилась в особую отдельную науку.

В медицинской среде понятия «биоэтика», «биомедицинская этика», «медицинская этика» обычно употребляются как синонимы, что в обиходе не является грубой ошибкой. В то же время в научном, учебно-методическом плане проблема разграничения этих понятий представляется весьма существенной. Мы вполне согласны с П.Д. Тищенко, который делает акцент на их различии: «За термином “биоэтика” полезно закрепить более широкое концептуальное значение. В острых конфликтных ситуациях современной биомедицины… действующими лицами, совершающими соответствующий выбор и поступок, являются не только медики (или ученые-биологи), но и пациенты, члены их семей, попечители над недееспособными гражданами, политики, представители общественности. В этом смысле биоэтикой целесообразно назвать этику гражданского взаимодействия (конфликта и солидарности) профессионалов (не только медиков) и непрофессионалов, которая реализуется через многоплановую систему микро- и макросоциальных отношений в здравоохранении» [26. — C. 39].

Есть еще одно соображение, в силу которого содержание понятия «биоэтика» оказывается шире содержания понятия «биомедицинская этика» (которая почти целиком призвана обеспечивать этическое регулирование именно клинической практики). В биоэтике уже сложилась традиция исследования морально-этической проблематики, связанной непосредственно с биологией. Самая известная программа этических исследований такого рода стала составной частью Международного научного проекта «Геном человека» (всем понятно, что значение данного проекта для клинической медицины огромно, но оно далеко не исчерпывает содержания всего проекта). Далее, у биоэтики, поскольку она также находится «на службе» не только у клинической медицины, но и у биологии, есть много общего с экологической этикой. Взять проблему «прав животных» (а может быть, и растений). В русле этого направления исследований формируются современные моральные нормы содержания животных в лабораторных условиях, проведения на них научных экспериментов и т. д.

197

Россия в окружающем мире: 2009

3. БИОЭТИКА — НАУКА О ПРОБЛЕМНЫХ СИТУАЦИЯХ СОВРЕМЕННОЙ БИОМЕДИЦИНЫ

Вопределенном смысле первым основополагающим документом биоэтики следует считать «Нюрнбергский кодекс», в котором, как говорилось выше, содержится классическое биоэтическое правило осознанного добровольного согласия (пункт 1). Спустя 10 лет, а именно в 1957 г., родился наиболее часто употребляемый в современной медицинской этике (биоэтике) термин «информированное согласие», который сегодня применяется и к клинической практике, а не только к медицинским экспериментам на человеке.

В1957 г. в США состоялся судебный процесс «Мартин Сальго против Стэнфордского университета». Пациент (по имени М. Сальго) стал инвалидом в результате медицинского вмешательства (спинномозговой пункции) и, обратившись в суд, выиграл дело: как выяснилось на суде, врач не проинформировал пациента о возможности такого серьезного осложнения, как паралич ног. Дело имело большой резонанс в СМИ, где и закрепилось английское словосочетание informed consent (информированное согласие), делающее акцент на полноте, адекватности информирования человека при оказании ему медицинской помощи. Так началась сенсибилизация общественного мнения в отношении будущих проблем биоэтики.

Всамом конце 1950-х гг. в истории медицины происходят два события, сыгравшие большую роль в последующем становлении биоэтики. В 1957 г. глава римско-католической церкви папа Пий XII в журнале Anaesthetist впервые морально обосновывает допустимость прекращения реанимации у некоторых пациентов — имея в виду не только медицинские (абсолютная бесперспективность реанимации), но и богословские аргументы (возможно, душа

утаких пациентов уже отделилась от их тела) [7. — C. 313–320]. В 1959 г. французские неврологи впервые описали состояние «запредельной комы» (смерть мозга), поставив одну из фундаментальных проблем биоэтики — обоснование нового определения смерти. В 1957–1959 гг. обе эти проблемы только были поставлены, а их глубинное воздействие не только на здравоохранение, но и общество в целом скажется через 10 и более лет, когда придет время клинической трансплантологии и хосписов.

Практически в те же годы в Германии происходят драматические события, тоже ставшие весьма важным фактором в зарождении биоэтики. Здесь в 1960 г. наблюдается странная эпидемия врожденных уродств — в течение года родились тысячи детей, практически лишенных конечностей (как правило, вместо них были только кисти рук и стопы ног). Впоследствии обнаружилось, что аналогичные случаи имели место и в других западных странах. Причиной уродств оказалось тератогенное воздействие (т. е. воздействие на зародыш) нового снотворного, успокаивающего и противорвотного сред-

198

От этики Гиппократа к биоэтике (2009)

ства — талидомида. В западных странах прокатилась волна судебных процессов (сумма иска одной американской семьи составляла 2 млн долларов). Для нас в этой истории опять очень важен колоссальный общественный резонанс. Так, в ноябре 1962 г. в Бельгии в суде рассматривалось дело об эвтаназии: 24-летняя женщина, при соучастии мужа, сестры и врача, выписавшего смертельную дозу снотворного, умертвила с помощью этого средства своего ребенка, родившегося с такими уродствами. Общественное мнение было целиком на стороне обвиняемых, в их защиту проходили массовые демонстрации. Суд всех оправдал [5. — C. 164–169].

Некоторые авторы рождение биоэтики относят к 1961 г., когда в американском городе Сиэтле в Центре «Искусственная почка» на один-единственный аппарат претендовали 7 обреченных на смерть пациентов — ребенок 9 лет, 35-летняя замужняя женщина (мать 8 детей) и пятеро мужчин (65, 39, 33, 31 и 30 лет). Был создан общественный комитет (членство в нем было засекречено), который должен был выбрать единственного счастливчика. Этот комитет окрестили в прессе «божественным комитетом», его члены безуспешно пытались, опираясь на критерии «возраст», «пол», «социально-экономиче- ское положение», «образование», «количество иждивенцев», «психологическая устойчивость», определить преимущественные шансы «права на жизнь» кого-то одного перед всеми остальными. Впоследствии специалисты-био- этики неоднократно обращались к этой ситуации, и многие пришли к выводу, что наиболее справедливым был бы жребий [29. — C. 20–21]. По сути дела, «божественный комитет» в Сиэтле был первым общественным этическим комитетом. Впоследствии создание множества таких этических комитетов стало означать, что биоэтика является не только наукой, но и социальным институтом современного общества.

Большинство биоэтических проблем уже потому преисполнены драматизма, что человеческая цивилизация столкнулась с ними впервые (допустимость «суррогатного материнства», опытов по клонированию человека и т. д.), т. е. ни врачи, ни общество в целом не имели морального опыта для их разрешения. При возникновении биоэтических проблем не просто отдельный врач, но «все человечество — перед выбором».

Биоэтика призвана определять границу добра и зла для следующих проблемных ситуаций современной биомедицины: получение информированного согласия и обеспечение прав пациентов (включая детей и душевнобольных, т. е. лиц, полностью или частично некомпетентных); сокрытие правдивой информации от пациента в случаях неблагоприятного прогноза исхода заболевания; разглашение врачебной тайны в ситуации несовпадения, а то и конфликта интересов пациента и других заинтересованных лиц; искусственный аборт; использование фетальных (зародышевых) тканей; применение современных методов контрацепции (в том числе стерилизации); применение различных методов искусственного оплодотворения, включая «суррогатное материнство» (в том числе когда «заказчиками» явля-

199

Россия в окружающем мире: 2009

ются гомосексуальные пары); транссексуализм и хирургическое изменение пола; опыты по клонированию человека; применение генодиагностики и генотерапии; новое определение смерти в связи с диагнозом «смерть мозга»; эвтаназия (активная или пассивная, добровольная или недобровольная, прямая или косвенная); ассистирование при самоубийстве; отношение к умирающим (хосписы, отделения паллиативной медицины); медицинские эксперименты на человеке (включая детей и душевнобольных, т. е. лиц, полностью или частично некомпетентных); эксперименты на животных; иммунопрофилактика инфекционных болезней (вакцинация); медицинская помощь ВИЧ-инфицированным и больным СПИДом; трансплантология, в особенности донорство органов и тканей; оказание психиатрической помощи, в особенности недобровольное лечение; справедливость в здравоохранении и т. д. Все названные проблемные ситуации являются моральными дилеммами, т. е. допускают альтернативные морально оправдываемые решения.

Некоторые темы IX Всемирного биоэтического конгресса (Хорватия, сентябрь 2008 г.): смерть и умирание, паллиативная медицина, проблемы оценки жизни — экономические, этические, правовые и религиозные; трансплантация и получение органов, трансплантационный туризм; этические проблемы в связи с инфекционными заболеваниями (СПИД, атипичная пневмония, туберкулез); нейроэтика, психиатрия и психохирургия; доступ к медицинскому обслуживанию; религия и биоэтика; феминистский подход в биоэтике; гендерный подход в биоэтике; этика обращения с животными; биоэтическое образование внутри данной культуры и за ее пределами; биоэтика как культурный императив и др.

4. БИОЭТИКА — НАУКА О МОРАЛЬНЫХ ДИЛЕММАХ СОВРЕМЕННОЙ БИОМЕДИЦИНЫ

Феномен биоэтики порожден прежде всего современным научно-тех- ническим прогрессом в медицине. Каковы же особенности новейших достижений современной биомедицины, которые обернулись биоэтическими дилеммами? Ведь ни открытие наркоза, ни открытие антисептики и асептики (крупнейшие достижения научной медицины ХIХ в.) не породили новой медицинской этики. Дело здесь в том, что современная биомедицина имеет дело с совершенно новыми состояниями человеческого бытия.

Исторически первые биоэтические дилеммы возникли в связи с формированием реаниматологии, созданием современных технологий интенсивной терапии, оживления (применения ИВЛ — аппарата искусственной вентиляции легких и т. д.). Как уже говорилось, в 1959 г. во Франции впервые было описано клиническое состояние смерти мозга, научное изучение которого на клиническом, патофизиологическом и патоморфологическом уровнях по-

200

От этики Гиппократа к биоэтике (2009)

зволило к концу 1960-х гг. выработать надежные критерии диагностики этого состояния (Гарвардские критерии).

Смерть мозга — это состояние пациента, подключенного к ИВЛ, характеризующееся необратимым отсутствием всех функций головного мозга, включая продолговатый мозг (здесь расположен центр дыхания), при работающем сердце.

Хотя длительность этого состояния составляет всего несколько дней (редко — неделя и крайне редко — две недели и более), после решения главной клинической проблемы (диагностической) перед врачами и обществом в целом встали проблемы этического, юридического и даже философского, для кого-то — богословского характера: допустимо ли после установления надежного диагноза остановить реанимационные мероприятия; является ли пациент с таким клиническим статусом еще живым человеком или уже мертвым. В большинстве развитых стран уже в 1970-е гг. была признана новая концепция смерти — на основании диагноза смерти мозга; в нашей стране соответствующий юридический акт принят в 1984 г., однако до сих пор такой подход

вРоссии не распространяется на пациентов-детей.

Всередине 1970-х гг. были созданы современные методы искусственного оплодотворения — первый ребенок, зачатый «в пробирке», родился в Англии

в1978 г. (а в России в 1986 г.). И опять перед медициной и обществом в целом встали вопросы уровня морально-этических дилемм, главным из которых является вопрос о статусе эмбриона: признаем ли мы его уже заслуживающим имени «человек» или речь здесь идет еще только о «потенциальном человеке». По сути дела, этот же вопрос находится в центре проблемы аборта. Спор двух альтернативных подходов к решению данной проблемы, а именно «права женщины на аборт» и «права плода на жизнь», в своей философской части содержит тот же самый роковой вопрос — признавать ли за эмбрионом или плодом статус «человека».

Пациент с диагнозом «смерть мозга», как и эмбрион, начиная с зиготы, с точки зрения рационально-научного определения их статуса и обладают ка- кими-то существенными признаками живого человека и в то же время каки- ми-то другими существенными признаками не обладают.

Как утверждает современная клиническая медицина, в случае смерти мозга у пациента не просто никогда не восстановится самостоятельное дыхание, он не просто погиб как субъект сознания и социальная личность, но утрачена целостность физиологического функционирования его организма как индивида (латинское слово individum означает «неделимый, особь»).

Зигота (а также морула, т. е. зародыш первых дней жизни) — это всего лишь клетка (клетки), в которой (-ых) однако содержится генетическая программа будущей биологической особи. Факт начавшегося деления зиготы — исключительно важный с точки зрения существования будущего че-

201

Россия в окружающем мире: 2009

ловека, но результат первых делений — это всего лишь конгломерат клеток, который еще нельзя назвать индивидом (неделимым!), и современная эмбриология обозначает этот первоначальный этап человеческого бытия как «проэмбрион».

Современные вспомогательные репродуктивные технологии делают возможным выбор пола ребенка. До переноса проэмбриона в матку можно взять одну клетку (бластомер), не нанося никакого вреда остальным (из которых позднее и разовьется организм-индивидуум), и определить по ней пол будущего ребенка. Однако допустима ли такая практика с этической точки зрения?

Итак, чем больше мы вникаем в подробности процесса эмбриогенеза (между прочим, именно благодаря созданию и дальнейшему развитию новейших технологий искусственного оплодотворения современная наука сделала огромный скачок в изучении эмбриогенеза), чем точнее и подробнее мы фиксируем временные точки возникновения у эмбриона, например, самостоятельного сердцебиения, закладки мозговых структур, появления самостоятельного реагирования на внешние раздражители, появления чувства боли и т. д. и т. п., тем больше мы убеждаемся, что рационально-научный путь исследования проблемы статуса эмбриона в принципе ограничен — на этом пути невозможно определить признаки «человека как такового».

Аналогична ситуация со смертью мозга. В «добиоэтическую эру» медицина имела дело с «жизнью» и «смертью» как незыблемыми природными состояниями. Клинический статус смерти мозга — это уже не «клиническая смерть», когда сохраняется возможность вернуть человека к жизни, но еще не «биологическая смерть», когда в организме очевидно отсутствуют дыхание и сердечная деятельность и нарастают процессы химического распада. Если признавать пациента с диагнозом «смерть мозга» умершим, то это совершенно новый образ смерти. Во-первых, границы жизни и смерти оказываются «размытыми». Во-вторых, теперь состояния жизни и смерти перестали быть «чисто природными», но стали артефактами (смерть мозга как клинический статус пациента вне современного реанимационного отделения просто не встречается). В-третьих, оценка этого нового состояния человеческого бытия зависит от социального контекста: до 1984 г. в нашей стране пациенты с диагнозом «смерть мозга» считались живыми, а с 1984 г. все они считаются мертвыми, но при этом такой подход юридически не распространяется на детей — пациентов до 18 лет (хотя несовершеннолетний в 17 лет в плане физиологии, клинических проявлений имеющейся у него патологии, многих параметров социального статуса и т. д. ближе к взрослому, чем к ребенку в обыденном понимании).

Такие же «размытые» границы между определениями «еще не человек» и «уже человек», когда речь идет об аборте. Например, новорожденный, пусть

202

От этики Гиппократа к биоэтике (2009)

глубоко недоношенный, пусть с инкурабельными врожденными уродствами,

всилу которых он обречен умереть в ближайшее время, все равно считается «человеком», обладающим «правом на жизнь». А вот эмбрион или даже плод, когда принимается решение об аборте, «права на жизнь» не имеет. Допустим, речь идет о практически доношенном плоде, причем без какой-либо патологии (которому природой уготован запас здоровья, может быть, на очень долгую жизнь), однако в ситуации наличия санкционированных обществом показаний к аборту его жизнь совершенно легально может быть прервана (ныне действующее российское законодательство допускает аборт по медицинским показаниям «независимо от срока беременности»). Так поступать можно, лишь изначально считая, что как эмбрион, так и плод еще не носят имя «человек». Зыбкость этой философской предпосылки есть гарантия того, что проблема аборта неразрешима, что она обрекает современное общество не только на философские споры, бесконечные биоэтические аргументы «за» аборт и «против» него, но и на социальные напряжения, порождающие общественные движения, гражданские инициативы, связанные с проблемой аборта, которые вливаются в политическую борьбу партий, депутатских фракций и т. п.

Чтобы еще убедительнее раскрыть главную особенность биоэтики как науки о моральных дилеммах современной медицины, продолжим анализ проблемной ситуации «смерть мозга». Поскольку «смерть» здесь перестала быть непосредственно наблюдаемым фактом, признание человека умершим означает: это эксперты определили, что человек умер (а он, может быть, еще и не умер?!).

Обратим внимание на диагностику состояния пациента со «смертью мозга», на особую важность достоверности, обоснованности, надежности такого диагноза. В современном здравоохранении вряд ли есть другой такой пример клинической практики, в котором профессиональные (медико-научные) стандарты диагностики одновременно в равной мере были бы и юридическими стандартами. Если диагноз «смерть мозга» поставлен lege artis1, то это один из самых научно обоснованных и профессионально надежных диагнозов

всовременной медицине. В то же время данный диагноз вызывает некоторые серьезные вопросы: насколько достоверны и надежны научные методы определения гибели головного мозга у таких пациентов; каковы гарантии исключения врачебной ошибки.

Согласно научной дефиниции смерти мозга, это клиническое состояние характеризуется необратимым отсутствием всех функций головного мозга пациента. Что же происходит со структурой головного мозга, когда в полном соответствии с принятыми научными стандартами пациенту поставлен диагноз «смерть мозга»? Крупнейший отечественный специалист-клиницист

1 Lege artis [лéгэ áртис], лат. — по закону искусства, по всем правилам искусства. —

Прим. ред.

203

Россия в окружающем мире: 2009

по проблеме смерти мозга, профессор Л.М. Попова писала почти 30 лет назад: «Морфологический диагноз смерти мозга может быть поставлен спустя 12–24 ч. после установления ее клинического диагноза… Если прошло 5–6 ч. после установления клинического диагноза смерти мозга и в условиях ИВЛ наступила смерть в результате остановки сердца, то морфологически в мозге еще не обнаруживается характерных признаков некроза вещества мозга» [19. — С. 156]. Получается, что в первые часы после установления диагноза смерти мозга гибели этого органа (с патологоанатомической точки зрения) еще не происходит. Далее: среди современных отечественных клиницистовнейрореаниматологов при обсуждении критерия отсутствия кровообращения в головном мозге у таких пациентов существуют серьезные разногласия относительно применения различных аппаратных методов — рентгенологического или ультразвукового.

Наука на каждый момент времени всегда располагает только относительной, а не абсолютной истиной. Вот уже 50 лет проблема смерти мозга остается открытой научной проблемой. И уже поэтому она остается моральной дилеммой: все вновь открытые факты клинических наблюдений, научных экспериментов опять и опять должны проходить проверку как возможные новые аргументы «в защиту жизни» или «в защиту смерти». Моральная дилемма может быть разрешена лишь методом «гордиева узла»: т. е. за истину и благо принимается какая-то одна сторона. Но при этом моральный выбор должен опираться на авторитет всей мировой науки.

Последняя редакция отечественной «Инструкции по констатации смерти человека на основании диагноза смерти мозга» действует с 2001 г. [11]. Научное и юридическое содержание этого документа компетентно могут обсуждать только соответствующие профессионалы. В контексте биоэтики как междисциплинарной науки следует еще раз подчеркнуть: ни одно положение этого документа нельзя считать легитимным, если оно не соответствует мировому уровню исследования проблемы смерти мозга, международным биоэтическим принципам и нормам.

По крайней мере часть внешних наблюдателей состояния пациента, которому поставлен диагноз смерти мозга, безоговорочно не согласится, что этот человек уже умер (в особенности если это мать пациента-ребенка с таким диагнозом). В самом деле: его тело теплое, на крупных периферических сосудах определяется пульс, у него изредка наблюдаются непроизвольные движения конечностей (спинальные автоматизмы) и т. д. Если же эти скептики будут посвящены в научную сторону дела, то их сомнения только укрепятся. Научная истина, стремясь быть объективной, в реальной жизни является «конвенцией ученых, специалистов». А если между ними нет консенсуса, а если чья-то позиция доминирует в силу всего лишь «монополизма какой-то научной школы»?!

В условиях современного состояния российского общества вопрос профилактики врачебных ошибок при установлении диагноза смерти мозга

204

От этики Гиппократа к биоэтике (2009)

представляется нам еще более важным. Необходимо подчеркнуть, что каждый случай установления такого диагноза — это не рутинная клиническая практика. Поэтому должна быть обеспечена независимая экспертиза каждого случая диагностики смерти мозга на предмет строгого выполнения профессиональных стандартов. Аналогичный подход выработан по отношению к другим биоэтическим дилеммам. Например, точно так же не является рутинной клинической практикой недобровольная госпитализация лиц с тяжелыми психическими расстройствами. Согласно Закону о психиатрической помощи, каждый такой случай сначала подвергается проверке ответственной комиссией врачей психиатрического стационара, а затем рассматривается в суде, причем в соответствии со сроками, прописанными в законе.

Отсюда можно сделать важный вывод относительно миссии биоэтики

всовременном обществе. Человек, оказавшись в такой исторической ситуации, когда границы его бытия при определенных обстоятельствах становятся «размытыми», когда его жизнь и смерть настолько медикализированы, что стали артефактами1, нуждается в биоэтическом просвещении, заинтересован

вбиоэтическом консультировании как предпосылке своего морального выбора, на который он обречен как нравственная личность. Биоэтическое образование, конечно, прежде всего важно для специалистов (медиков, биологов, философов, юристов и т. д.). Однако, с нашей точки зрения, освоение основ биоэтики должно стать частью общего образования.

5. БИОЭТИКА КАК СОЦИАЛЬНЫЙ ИНСТИТУТ

Возникновение биоэтики на рубеже 1960–70-х гг. является не только событием истории науки, но и событием в развитии современной цивилизации в целом. В русле биоэтики общество создает социальные механизмы этического контроля развития современной биомедицины, что обеспечивается как новыми функциями уже существовавших социальных учреждений, так и формированием новых социальных институтов.

Большое внимание биоэтике уделяют ведущие общественные организации — ООН (в особенности такие ее подразделения, как ЮНЕСКО и ВОЗ), Совет Европы и др. В 1997 г. Совет Европы (членом которого Российская Федерация стала в 1996 г.) принял «Конвенцию о защите прав и достоинства человека в связи с использованием достижений биологии и медицины: Конвенцию о правах человека и биомедицине» [13], работа над которой длилась 6 лет. Ее разработал европейский Комитет экспертов по биоэтике, в который, начиная с конца 1990-х гг., входит и представитель России. Конвенция как

1 Артефакт (лат. Arte – искусственно + factus сделанный) — биол. образования или процессы, возникающие иногда при исследовании биологического объекта вследствие воздействия на него самих условий исследования. [Современный словарь иностранных слов. — М.: Русский язык, 1992. – 740 с.]

205