3. Специфика складывания наций и культуры. Роль католической церкви.

Историческая траектория стран региона

К началу второго десятилетия XXI в. Латинская Америка в своем историческом развитии прошла четыре достаточно четко обозначенных этапа и вступила в пятый, современный.

Первым и самым длительным из этих этапов была эпоха доколумбовой Америки – с древнейших времен и до начала XVI в., когда европейцы приступили к колонизации Нового Света. К моменту их прихода на латиноамериканских просторах сложились индейские цивилизации майя, ацтеков, инков и других племен. Социальная структура их государств была весьма сложной и, как правило, авторитарной. Например, во главе государства инков стоял верховный правитель (Сын Солнца), обладавший неограниченной властью. Он являлся хозяином жизни и имущества подданных и распоряжался их судьбой по собственному усмотрению. Во многих случаях европейские колонизаторы обнаружили нечто похожее на «азиатский способ производства», в частности, полностью подчиненную государству общину, и впоследствии использовали эту форму социально-экономического устройства в своих интересах [1].

Второй (колониальный) этап продолжался три столетия. В этот период в результате сложного симбиоза автохтонного населения, европейских переселенцев, их потомков – креолов и насильно завезенных африканских рабов произошло становление латиноамериканского общества. Тогда же началось вовлечение региона в процессы мирового капиталистического развития в качестве его периферийной зоны, что привело к зарождению раннекапиталистических элементов. Во многом благодаря этому к концу колониальной эпохи стали складываться предпосылки и необходимые условия для формирования латиноамериканских наций, что, в свою очередь, явилось ключевым фактором пробуждения национального самосознания.

Война за освобождение испанских колоний Америки (1810–1826 гг.) и провозглашение независимой Бразильской империи (1822 г.) привели к превращению большинства бывших колоний в самостоятельные государства. Начался третий период в истории региона – этап становления и развития политически независимых государств. Специфика этого периода во многом определялась запоздалым по сравнению с Европой вступлением латиноамериканских стран на путь буржуазного прогресса, а также тем, что они приобщились к мировому рынку в качестве периферийного аграрно-сырьевого звена [2].

На рубеже XIX–XX вв. начался очередной, четвертый этап исторического развития Латинской Америки. Он характеризовался рядом принципиально новых черт. Во-первых, ускорился процесс индустриализации, в ведущих странах возникли сравнительно современные отрасли промышленности. Во-вторых, резко возросла роль государства, стали складываться институты гражданского общества, отношения по линии государство – общество кардинальным образом изменились. В-третьих, регион глубоко втянулся в мировые миграционные процессы. Но если в начале XX в. потоки переселенцев из Европы направлялись в отдельные наиболее благополучные латиноамериканские государства (Аргентину, Бразилию, Уругвай. Чили), то во второй половине столетия миллионы латиноамериканцев эмигрировали в США и Европу [3].

Современный, пятый этап развития региона начинается в последнем десятилетии прошлого века и связан с двумя главными факторами: мировыми процессами глобализации и внутренними экономическими и социально-политическими трансформациями. В условиях глобализации страны Латинской Америки значительно интенсифицировали финансовые, торгово-экономические и инвестиционные связи с остальным миром, активно включились в систему международных интеграционных отношений, в полном смысле слова стали неотъемлемой частью глобальной экономики.  Одновременно в самих латиноамериканских государствах динамично развивался процесс модернизации, результаты которого во многом изменили хозяйственный и социально-политический облик региона. Три ведущих страны – Аргентина, Бразилия и Мексика – вошли в «Группу двадцати» и приняли непосредственное участие в формировании системы глобального регулирования.

Таким образом, экономический и политический вес Латинской Америки на мировой арене ощутимо возрос. Но это не означает, что страны региона полностью и окончательно избавились от родимых пятен прошлого. Многое из того, что в течение почти двух столетий сдерживало и деформировало хозяйственное и социальное развитие латиноамериканских наций, и сегодня продолжает оказывать негативное воздействие на их внутреннее и международное положение, снижает эффективность государственных институтов и затрудняет нормальное функционирование гражданского общества.

Каудильизм – форма правления и образ жизни

Освободительные войны в Латинской Америке первой четверти XIX в. носили характернациональных революций, поскольку их конечной целью было построение независимых (суверенных) национальных государств. Но на этом пути возникло немало проблем, связанных, в частности, с определением принципов формирования новых государств, – территориальных, организационных и т.д. В основе многих из этих проблем лежали социальные особенности освободительного процесса в странах региона. В отличие от европейских буржуазных революций, в которых главную роль играли народные массы, в Латинской Америке движение за независимость возглавили крупные землевладельцы – латифундисты, выдвинувшие буржуазное требование свободы предпринимательства и обеспечившие его быструю реализацию после изгнания колонизаторов. Но латифундисты не поделились с народом плодами победы, что дало повод отдельным исследователям говорить об антинародном характере латиноамериканских освободительных революций. Другими словами, широкие круги общества мало что получили от произошедших политических перемен [4].

На послереволюционное время пришелся расцвет такого явления общественной жизни, каккаудильизм – доминирование в политике сильной личности, вождя и предводителя. Этот феномен оказался не только весьма живучим, но и рядился в самые разные политические одежды. Влиятельные каудильо могли властвовать в рамках действовавшей конституции, параллельно с конституцией или прекрасно обходиться без нее. Зачастую роль каудильо играли крупные помещики, и тогда латифундии представляли собой некую модель замкнутого и централизованного «государства в государстве». В нем существовала своего рода вертикаль власти, по которой (сверху вниз) спускались распоряжения вождя, пользовавшегося абсолютным влиянием. Каудильо регулировал все стороны жизни обитателей поместья и требовал от них полного и безоговорочного послушания. В то же время латифундист выступал в роли защитника и покровителя «своих» поданных, обеспечивал работой и пропитанием, предоставлял крышу над головой, отслеживал их экономические интересы. Нередко каудильо былихаризматическими лидерами в том смысле, который Макс Вебер включал в понятие «харизма» – пророческий дар, магические способности, выдающаяся сила духа.

В постреволюционный период усилению влияния каудильо способствовало то обстоятельство, что в годы освободительных войн в Латинской Америке произошла беспрецедентная милитаризация власти. Другими словами, имело место резкое повышение роли военных в политике. Более того, после ликвидации колониального режима в целом ряде новых независимых государств военные лидеры (те же каудильо) были единственными реальными гарантами самостоятельного существования этих государств. В результате окончательно сформировался так называемый военный каудильизм, который превратился в иерархическую систему, пронизавшую молодые латиноамериканские общества снизу доверху.

Характерен и такой факт. В XIX и XX вв. практически любой каудильо был искренне убежден, что народ не готов к демократии по европейским образцам, и рассматривал диктаторский способ правления как необходимый и закономерный этап политической эволюции, естественный ход вещей. Аргументы не отличались новизной и оригинальностью: сначала следует обеспечить общественный порядок и экономический прогресс, а потом уже можно будет говорить о создании демократических институтов, защите свобод и прав личности и т.д. Такого рода сентенции глубоко укоренились в латиноамериканском политическом дискурсе и в целом ряде государств региона  благополучно дожили до наших дней, что свидетельствует о поразительной живучести теории и практики каудильизма.

Разумеется, Новая Испания была только началом. Дея­тельность католических миссионеров разворачивалась на огромных пространствах всего Американского континен­та — от территории нынешних США до южных районов Чили. Миссионеры с побережья Тихого океана пересека­ли Анды и выходили к верховьям Амазонки, с низовьев Параны они проникали во внутренние районы современ­ных Бразилии, Аргентины и Парагвая.

Методы колонизации, в сущности, были повсюду оди­наковы. Немногочисленные группы монахов-миссионеров обычно следовали за отрядами конкистадоров, а иногда шли вместе с ними в области, еще не «христианизирован­ные». По пути следования строились поселки миссии, центрами которых были, во-первых, собственно миссия, т. е. церковь с группой зданий вокруг для жилья мона­хов, иногда школы для индейских детей, а во-вторых, вооруженное укрепление — «пресидио», где мог распо­лагаться отряд испанских солдат. Строить все это застав­ляли индейцев, где добром, а где и силой. Такие поселе­ния-миссии становились центрами «христианизации» ок­рестных индейских племен.

По замыслам испанской короны такие миссии как бы обозначали «предел христианизации», а в сущности, гра­ницы владений Испании. Эта граница должна была про­двигаться в глубь страны каждые десять лет, на возмож­но большее расстояние, т. е. процесс должен был повто­ряться[27]. На деле это, конечно же, было невозможно. Зачастую в конце «условного десятилетия» само сущест­вование миссии оказывалось под вопросом, потому что или местоположение ее было избрано неудачно — в райо­не, который оказывался экономически бесполезным, или попросту она уничтожалась враждебными индейскими племенами.

«Второй эшелон» испанских завоевателей нес с собой не только обращение в христианство. Католическая цер­ковь пыталась навязать чуждые аборигенам элементы испанской культуры и одновременно искоренить исконно местные, неизбежно связанные со старыми религиозными верованиями. Но, коль скоро католические миссионеры для вящего успеха своего дела вынуждены были исполь­зовать эти же местные элементы культуры, она в той или иной мере сохранялась, выживала, хотя и видоизме­нялась в процессе взаимодействия с чужеземным куль­турным потоком. Как пишет колумбийский автор Э. Бар­ней Кабрера, «на руинах старых храмов были воздвиг­нуты алтари новых богов. А на фундаменте индейских поселений возникли испанские города. Но в глубине стра­ны продолжали существовать очаги культуры аборигенов. Умерли старейшины, пали вожди. Но индейская народная масса продолжала жить. И с ней — ее представление о мире, ощущение своей расы и своей земли... Так явилась на свет новая культура. Уже новое, другое социальное явление, но прочными корнями глубоко уходящее в прош­лое»[28].

Католические миссионеры невольно способствовали формированию нового синтеза культур, которые, как из­вестно, в ранней стадии всегда теснейшим образом связа­ны с религиозными верованиями. Как мы уже отмечали, стремясь провести христианизацию индейцев скорее и как можно в более широких масштабах, миссионеры часто возводили католические церкви именно на местах старых . индейских святынь, где индейцы поколениями привыкали совершать поклонение. Тем самым символизировалась победа истинного христианского бога над древними язы­ческими богами.

Пожалуй, одним из самых наглядных примеров исполь­зования католической церковью прежних священных мест индейцев было сооружение неподалеку от города Мехико церкви святой девы Гуадалупе, которая ныне является одним из главных мест паломничества мексиканских ка­толиков. Именно на месте этой церкви до испанского за­воевания индейцы совершали поклонение своей богине- матери Тонанцин, а в 1531 г., по утверждению церковни­ков, здесь произошло явление богоматери. Так — и не в одной только Мексике — осуществлялась преемственность религии европейской от религии индейской. В завоеван­ном Перу Писарро передал церкви храм Виракочи в Ку­ско для использования его в качестве основы кафедраль­ного католического собора; в том же Куско и многие другие места религиозного поклонения инков были использованы для сооружения христианских церквей.

Наиболее дальновидные представители духовенства в Новом Свете считали, что наиболее действенным средст­вом распространения и закрепления христианства среди местного населения должно стать учреждение широкой сети церковных школ при миссиях, монастырях, в цер­ковных приходах, где учились бы будущие поколения подданных испанской короны, исповедующих римско-католическую веру. Так, в одной из основных форм, культур­ной жизни в испанских колониях в первые десятилетия после завоевания стала организация образования для индейцев. К концу XVI в. в Новой Испании, например, школы для индейцев были почти столь же многочислен­ны, как и монастыри[29]. Уже первые францисканские монахи, прибывшие сюда по просьбе Кортеса, возвещали индейцам: «Мы прибыли из очень далеких земель... не искать золото или серебро, и не ради какой-либо дру­гой добычи или прибыли, но для вашего вечного спасе­ния. И для этого, возлюбленные братья, необходимо... чтобы вы вручили ваших малых детей в наши руки... Ибо, будучи еще детьми, они лучше смогут понять уче­ние, которое мы проповедуем. Со временем же они будут помогать нам учить вас и других взрослых, кото­рые будут у них учиться»[30].

Опираясь на силу оружия миссионеры собирали индей­ских детей в свои школы, основной задачей которых было готовить так называемых доктринерос — проповед­ников христианского учения.

Особое место в становлении специфической системы образования для местных уроженцев принадлежит фран­цисканскому монаху Петру (Педро) Гентскому, открыв­шему первую такую школу в Тескоко (Новая Испания). Вершиной его религиозно-педагогической деятельности считают работу школы «Сан Хосе де Белен де лос Натуралес» в Мехико, которую он открыл в 1529 г. и которой руководил до своей смерти в 1572 г. Мексиканский автор Г. Икасбальсета пишет: «Он собрал до тысячи индейцев, которые получали духовное и гражданское образование. Позднее он добавил изучение латыни, музыки и пения, что приносило большую пользу духовенству, ибо школа готовила музыкантов и певчих для церквей. Не удовлет­ворившись этим, он собрал также и взрослых индейцев, которые обучались искусствам и ремеслам. Он поставлял церквам писаные или изваяные изображения святых, ши­тые облачения, иногда с отделкой из перьев, в чем так искусны индейцы, а также кресты, подсвечники и многие другие предметы, необходимые для отправления служб, ибо в той школе у него были живописцы, скульпторы, резчики по камню, столяры, вышивальщики, портные, сапожники и другие мастера»[31].

Сам же Петр Гентский так рассказывал о своей педа­гогической и миссионерской деятельности: «Поскольку страна столь обширна и число жителей столь огромно, а монахов для поучения такого множества людей мало, мы взяли в дома нашего ордена (миссии.— В. С.) сыновей их вождей, чтобы наставить их в католической вере и чтобы впоследствии они смогли наставить в ней своих родителей... Таких детей я собрал в Мехико как главном городе 500 или больше. Из них я отобрал 50 или больше самых смышленых и каждую неделю обучал их, чтобы они по воскресеньям сами читали проповеди... По воскресеньям они уходили читать проповеди в город и в места окрест него... распространяя повсюду католи­ческую веру и приготовляя людей к принятию крещения. Я сам ходил с ними, разрушал идолов и их храмы в тех местах, куда мы приходили... Я сам, с помощью божией... воздвиг более 100 зданий, посвященных всемогущему господу, церквей и часовен, некоторые из них — прекрас­ные храмы»[32].

В целом же школы, подобные тем, которые основал Петр Гентский и его собратья в Новой Испании и дру­гих областях испанской колониальной империи в Амери­ке, преследовали одну главную цель — распространение католической религии среди как можно более широких масс индейцев, чтобы сделать из них правоверных като­ликов, а следовательно, и покорных слуг испанской коро­ны. Обучение в таких школах сводилось прежде всего к заучиванию основ христианско-католической доктрины. Как мы видели, такие школы выполняли и роль ремес­ленных мастерских по изготовлению различной церков­ной утвари. Самым же способным из индейских мальчи­ков была уготована судьба стать «доктринере». Однако в монашеские ордена они не могли быть приняты.

Учебное заведение для индейцев, но уже предназначен­ное для других целей, было основано в 1534 г. в Мехико вице-королем Антонио де Мендосой и епископом Хуаном Сумаррагой. По средневековой градации оно приближалось к среднему учебному заведению, колледжу (по-испански — «колехио») и носило название «Санта Крус де Тлателолко». Некоторые мексиканские исследователи считают этот колледж «самым выдающимся из образовательных учреждений, созданных для индейцев». Главной его за­дачей, по замыслу основателей, было воспитание послуш­ной испанцам индейской «элиты», которая проводила бы в стране угодную завоевателям политику. В колледж принимались сыновья касиков и других представителей индейской знати, с тем чтобы они приняли активное участие в «цивилизаторской деятельности», проводившей­ся метрополией. Индейские мальчики, которых принимали в колледж «Санта Крус де Тлателолко» в возрасте 10— 12 лет, изучали не только основы христианского учения, чтение и письмо на испанском языке, но и некоторые дисциплины, по средневековой европейской традиции относящиеся к высшему образованию, — латинский язык, риторику, музыку, логику, философию; последнюю, конеч­но, в идеалистическом томистическом толковании. Изуча­лась также индейская медицина. Преподавали в колледже ученые, пользовавшиеся высокой научной репутацией; среди них историк-гуманист Бернардино де Саагун (1500—1590), миссионер-полиглот Гарсиа де Сиснерос, питомцы Парижского университета Жуан де Гаона и Жуан де Фоше[33]. Колледж «Санта Крус де Тлателолко» просуществовал до конца XVI в. и в значительной мере выполнил задачу, поставленную перед ним его основате­лями: из его стен вышло немало высокопоставленных чиновников колониальной администрации, алькальдов, педагогов, которые активно помогали испанцам в их «цивилизаторской деятельности». Для тех же целей в Мехико иезуитами был в 1586 г. основан колледж «Сан Грегорио Магно», куда принимались также отпрыски индейской знати, но масштабы его деятельности оказа­лись более скромными.

В тот же период в Новой Испании духовенством соз­даются учебные заведения специально для метисов.

Из таких учебных заведений наиболее известным был основанный в 1547 г. также по инициативе Мендосы и Сумарраги колледж «Сан Хуан де Летран», «где учились многие мальчики-сироты, сыновья испанцев и индеанок»[34].

Мы не случайно так подробно описываем деятельность духовенства на ниве просвещения в Новой Испании: именно эта часть испанской колониальной империи в Америке была покорена и освоена первой, именно здесь испанская корона отрабатывала те идеологические формы и методы колонизации, которые стали образцом для под­ражания в вице-королевствах и генерал-капитаниях Юж­ной Америки. Так, по образу и подобию мексиканских колледжей в столице Новой Гранады городе Санта-Фе-де- Богота в конце XVI в. орденом доминиканцев был осно­ван колледж св. мадонны Росарио. Здесь же в 1604 г. орденом иезуитов, которые в южноамериканских колониях Испании вступили в острое и затяжное соперничество с другими религиозными орденами в сфере просвещения, был основан колледж св. Бартоломе. Оба этих учебных заведения также относились к разряду так называемых «старших» колледжей, по своему статусу и программе приближавшихся к университетам.

Впрочем, интерес колониальной церковной и светской администрации к организации и деятельности специаль­ных учебных заведений для индейцев и метисов к кон­цу XVI — началу XVII в. заметно падает, а затем и исчезает вовсе. По-видимому, дело здесь не столько в том, что приезжавшие из метрополии испанцы завидовали грамотности получивших образование местных уроженцев и боялись их, сколько в том, что школы для индейцев и метисов выполнили свое назначение и надобность в них отпала. Ценой огромных жертв со стороны индей­ского населения задачи колонизации к этому времени были в основном достигнуты: в Новой Испании, Перу, Новой Гранаде и других американских владениях испан­ской короны сложилась особая экономическая и социаль­но-политическая организация, обеспечивавшая беспощад­ную эксплуатацию метрополией обращенных в католиче­ство индейцев.

Что же касается общей системы начального образова­ния в американских колониях Испании, то зачатки такой системы — правда, в значительной мере формально — существовали. Каждый новый город, зачастую вырастав­ший на месте католической миссии, должен был застраи­ваться по строго регламентированному специальными ко­ролевскими указами плану, в каждом городе нужно было воздвигнуть церковь и построить школу. Как мы видели выше, образование было, по существу, монополией духо­венства, и поэтому наиболее многочисленная категория начальных школ — так называемые божьи школы — вплоть до XIX в. действовали при монастырях. Обучение здесь было бесплатным, а ученикам преподавали чтение, письмо, пение и, разумеется, закон божий. Но и в горо­дах в бюджетах каждого кабильдо — органа городского управления — предусматривались особые статьи расхода на оплату учителей начальных светских школ, так назы­ваемых королевских школ. Однако светских учителей было чрезвычайно мало, труд их плохо оплачивался, и поэтому в подавляющем большинстве городов такие школы попросту отсутствовали. До нас дошли известия о деятельности лишь отдельных светских учителей-одиночек в Буэнос-Айресе и Санта-Фе в начале XVII в., преподававших чтение, письмо, закон божий, иногда арифметику и пение[35].

В целом же неграмотность как индейского населения, так и метисов, а также низших и средних слоев креолов была почти поголовной. Уже в начале XVIII столетия епископ Тукумана Хосе Антонио де Сан-Альберто писал: «А если среди них находится кто-то, знающий немного чтение, письмо и способный ответить на кое-какие воп­росы из катехизиса, то на него глядят как на чудо и почитают за ученого и мудреца»[36].

Первые попытки организации женского образования также предпринимались церковью. Именно церковью была в 1529 г. в Тескоко (Новая Испания) основана школа «для дочерей сеньоров и индейских правителей». Вскоре после этого епископ Сумаррага организовал в Мехико учебное заведение для девочек, задачи которого были изложены так: «С пяти лет воспитывать их так, чтобы они, выходя оттуда замуж, учили своих мужей и домашних основам нашей святой веры, благородным ма­нерам и доброму образу жизни»[37].

Уже в первые же десятилетия после завоевания испан­цами земель в Новом Свете и организации здесь коло­ниального управления обнаружилась необходимость в создании учебных центров по подготовке чиновников для огромного бюрократического аппарата и священников для многочисленных католических церквей. Для этого в колонии был перенесен западноевропейский опыт созда­ния университетов, сыгравших большую роль в эволюции духовной жизни средневековой Европы. За образец уни­верситетов в Америке был взят один из старейших уни­верситетов Испании и Европы — университет в Саламанке, основанный в 1215 г. королем Альфонсом IX Леонским и, как это было принято в средние века, утвержденный папской буллой в 1255 г. Саламанкский университет на­ходился под покровительством короля и содержался за счет казны. Однако в повседневные дела университета неизменно вмешивались личные представители папы — «консервадорес» и «маэстреэскуэлас», так как даже право преподавания выходцами из университета в других странах Европы обусловливалось предоставлением особых папских булл[38]. В Саламанке, как и в большинстве дру­гих университетов средневековой Европы, было четыре факультета: богословский, юридический, медицинский и факультет искусств (подготовительный). Преподавание же строилось по средневековой схеме «тривиума» (три­виум: грамматика, риторика, диалектика или логика в ее чисто теологическом толковании; квадривиум: ариф­метика, геометрия, куда входила и география, астроно­мия и музыка). Помимо этого, в зависимости от факуль­тета преподавались астрология, каноническое (церковное) и гражданское право, теология и медицина. Студенты могли получить четыре ученых степени: бакалавра, лицен­циата, магистра и доктора. Право на присуждение тех или иных ученых званий присваивалось каждому универ­ситету особым королевским указом или папской буллой, поскольку университеты — как в самой Испании, так и в ее колониях — были королевские, папские или папско- королевские.

Управление университетом в Саламанке и по его при­меру в американских университетах находилось в руках университетского совета, который обычно называли латин­ским словом «клауструм». Во главе университета стоял ректор; должность его была выборной, ему принадлежала вся полнота власти в университете, он обладал правом юрисдикции. Формально королевская администрация не имела никаких прав по отношению к студентам и преподавателям, ректор нес за них ответственность перед высшими властями (это называлось автономией универ­ситетов)[39]. На деле же, однако, и здесь королевский патронат над церковью играл свою роль, коль скоро — в силу той же монополии церкви в образовании — и сам ректор имел духовный сан, и профессора, и низшие должностные чины в каждом университете были лицами духов­ного звания.

Считается, что первым университетом в Америке был основанный монахами доминиканского ордена универ­ситет «Фома Аквинский» в Санто-Доминго. Во всяком случае, в 1538 г. доминиканцы сумели добиться издания папской буллы, которая возвела их небольшой колледж в ранг университета. Впрочем, это решение папы не по­лучило необходимого подтверждения со стороны Совета по делам Индий, для которого возникновение такого важнейшего центра образования, как университет, было делом немаловажным, да и в дальнейшем за три столе­тия колониального господства Испании деятельность этого университета в Санто-Доминго оставалась весьма неза­метной.

Итак, нужда в образованных людях для пополнения королевской администрации и духовенства в колониях побуждала колониальные власти к созданию учебных центров высшего ранга здесь же, на местах, потому что приглашать образованных молодых людей из Испании либо обучать молодых креолов в испанских университе­тах было делом нецелесообразным. Это понимали прави­тели испанских колоний, в частности вице-король Новой Испании Антонио де Мендоса, неоднократно обращавший­ся к королю с просьбой об основании университета в Мехико. Но только в 1551 г. был подписан указ об уч­реждении в Новом Свете двух университетов — в Мехико и в Лиме. Университет в Мехико получил те привиле­гии, которые имел университет в Саламанке и стал пер­вым так называемым «старшим» университетом в Новом Свете.

Университет в Мехико был открыт чрезвычайно тор­жественно, ежегодная субсидия этому учебному центру составляла тысячу песо золотом[40]. Всего в нем было пять факультетов: артистический, или искусств (подго­товительный, по существу выполнявший роль средней школы), где изучались начала логики, физики и мета­физики в их схоластическом истолковании, и четыре высших: богословский (теологии), гражданского права, канонического права и медицинский, начавший работать позднее других. В первые годы своего существования университет в Мехико имел кафедры латыни, риторики, философии, канонического и гражданского права, «свя­того писания» и теологии. В 1580 г. здесь открылась кафедра индейских языков. За исключением ректора и двух профессоров, все преподаватели были лицами духов­ного звания. Преподавание велось на интернациональном для средневековой европейской науки латинском языке. Университет имел право присуждать ученые степени бака­лавра, лиценциата и доктора[41].

Как и в университетах Европы, вся система препода­вания и учебы в университетах Мехико была строго рег­ламентирована; над изучением всех дозволенных дисциплин довлели догмы схоластики и томизма. Физика изучалась в рамках доктрины Аристотеля, естественная история — по Плинию, преподавание математики ограничивалось началами евклидовой геометрии. Мексиканский историк пишет: «Теология, философия и даже юриспруденция со­ответствовали духу средневековья, были в высшей степе­ни схоластическими, торжествовал чистый и дедуктивный метод; две первые дисциплины толковали религиозные догмы, а юриспруденция — аксиомы римского права, зако­нодательства Испании и Совета по делам Индий, не доз­волялось проводить какой бы то ни было анализ»[42].

Все это, впрочем, не значит, что университет в Мехи­ко был цитаделью косности и невежества. По основным показателям он находился на уровне европейских универ­ситетских центров, сыграл большую роль в развитии ду­ховной жизни колониального общества Новой Испании. Несмотря на засилье католической церкви и господство ортодоксально-религиозного мировоззрения, в университе­те исподволь развивались передовые для того времени идейные и научные направления. Уже в XVII в. в сте­нах университета велась полезная работа, прежде всего в области изучения индейских языков, практической ме­дицины с применением древнеиндейских методов враче­вания и т. д.

Коль скоро университеты с самого начала были пред­назначены для подготовки кадров управления в колони­ях — светских и духовных, поступление в эти учебные заведения было обставлено целым рядом строжайших ог­раничений: необходимо было представить авторитетные свидетельства о чистоте испанской крови, о законном рождении от почтенных родителей, о принадлежности к римско-католическому вероисповеданию и т. д. Так что в университеты попадало ограниченное число молодых людей, принадлежащих к местной креольской верхушке.

Наиболее высокой репутацией среди университетов испанских колониальных владений в Новом Свете — а их всего до 1815 г. было основано 25 (из них 10 «старших» и 15 «младших») — пользовался университет в Мехико. За 222 года работы в колониальный период его окончи­ло около 30 тыс. человек; из них 84 стали епископами и архиепископами, многие — высшими чиновниками коро­левских аудиенсий в Мехико, Гватемале, Санто-Доминго и Маниле, членами Высшего совета обеих Кастилий и Совета по делам Индий, инквизиторами; многие занимали высокие посты в церковной иерархии, возглавляли уни­верситетские кафедры — и не только в Америке, но и в самой Испании (в Саламанке, Алькале, Севилье и Гра­наде)[43].

Хуже обстояли дела в других колониальных универ­ситетах. Находясь в основном под руководством фран­цисканцев, доминиканцев и иезуитов, они были оплотами схоластической теологии, реакции и мракобесия. Основан­ный одновременно с университетом в Мехико универси­тет Сан Маркос в Лиме, по свидетельствам современни­ков, стал ареной нескончаемой вражды и бесплодных схо­ластических дискуссий между соперничавшими группами профессоров-монахов, превратился, по сути дела, в за­худалую духовную семинарию. На долгие годы здесь даже совершенно прекратилось преподавание математики. Перуанский историк называет это высшее учебное заведение университетом «без сколько-нибудь серьезных за­нятий чем бы то ни было»[44]. Современник перуанец писал: «Мы учились больше пререкаться, чем чему-либо разумному... Непроницаемая завеса была между нами и иностранными языками, химией, естественной историей, а также историей общества. Мрачные тучи заслоняли от нас и познание нашей собственной страны, нашей пла­неты, общей механики вселенной. Нам была недоступна сама мысль о месте человека в обществе, о самом обще­стве»[45].

Естественно, многочисленные, но находившиеся в со­стоянии крайнего упадка и застоя университеты коло­ниальной Испанской Америки не могли в полной мере выполнять свою основную задачу — формирование кад­ров колониальной администрации и католического духо­венства в колониях. А потребность в них постоянно воз­растала по мере усложнения административной структуры колоний и увеличения числа церковных приходов. Необ­ходимы были и ученые-специалисты в практических об­ластях знаний, так как экономический и научный про­гресс, несмотря на многочисленные препоны, чинимые колониальными властями, мало-помалу давал о себе знать и в Испанской Америке. Самым же важным было тo, что в недрах колониального общества исподволь зрели новые силы, дальнейшее развитие которых требовало коренной перестройки всей системы образования, выхода ее из-под ретроградной опеки католического духовенства.

5. Восстания Тупак Амару в Перу,

Обращает на себя внимание и многообразие тактических приемов, которые ис­пользовались во время восстания. Во многих воззваниях Кондорканки представлял­ся личным посланцем испанского монарха Карла III. В стране, где все дела верши­лись именем короля, ссылка на его авторитет, особенно в первые дни восстания, придавала действиям повстанцев видимость законности в глазах представителей всех сословий. К подобной тактике приходилось прибегать из-за низкой сознатель­ности угнетенных масс, их наивного монархизма. Стремясь заручиться возможно более широкой поддержкой индейцев, Кондорканки, как и многие его предшествен­ники, для осуществления своего грандиозного замысла использовал инкскую идею и собственное аристократическое происхождение. Под его первым воззванием сто­ит подпись: "Дон Хосе Габриэль Тупак Амару, индеец королевской крови инков и главного рода, Инка". Называя себя Инкой, он рассчитывал в полной мере опереть­ся на тот высокий, непререкаемый авторитет, которым издревле пользовались сре­ди индейцев обладатели этого титула. Современники станут звать его Тупак Ама­ру II, или Великим повстанцем.

Тупак Амару II стремился сделать максимально понятными для самых широких слоев населения задачи начатого им движения: отсюда его многочисленные манифе­сты, воззвания и обращения, размножавшиеся специальным штатом секретарей и писарей и доходившие до самых глухих уголков сьерры. Вот образец одного из таких указов от 15 ноября 1780 г.: "Сообщаю, что приказом свыше имею задание уничто­жить коррехидоров и миту в Потоси, алькабалу, адуану и многие другие пагубные ус­тановления". В другом документе: "Приказываю также сделать копии с текста ориги­нала, чтобы вывесить их во всех селениях этой провинции и на воротах всех церквей, чтобы сей приказ стал известен всем жителям и никто не остался бы в неведении.

К 19 ноября 1780 г. Тупак Амару овладел родной провинцией, городами Кикихана, Тинта и др. В селении Сангарара повстанцы разбили полуторатысячный кара­тельный отряд, высланный из Куско.

В начале декабря 1780 г. бурно растущая повстанческая армия устремилась в поход по провинциям юга и юго-востока Перу, чтобы подавить сопротивление ро­ялистов, угрожавших ей с тыла. 7 декабря 1780 г. отряды Тупака Амару пересекли горную цепь Вильканоту - границу между вице-королевствами Перу и Рио-де-ла-Платой - и вышли на альтиплано, к оз. Титикака. По освобожденным районам про­катилась волна народного гнева: восставшие уничтожали помещения мануфактур и таможен, усадьбы асендадос, церкви, здания провинциальных кабильдо и тюрем. Заключенные, в том числе и негры, получали свободу и вливались в армию пов­станцев. Королевская казна, имущество бежавших владельцев поместий и копей подвергались разделу. Захваченные обширные угодья "навечно" распределялись между крестьянами асьенд.

В воззваниях Тупак Амару называл себя "освободителем королевства", провоз­глашал программу социально-экономических реформ, которую в революционном порядке осуществлял на практике. Повсюду объявлялись вне закона коррехидоры, репарто и принудительные работы в копях и обрахе, многочисленные старые и но­вые драконовские налоги, уничтожалась налоговая документация, назначалась ин­дейская администрация. Испанская и креольская знать, королевские чиновники, ме­стное ополчение бежали, оставляя в руках повстанцев селения и города. Всего за время южного похода под знамя Тупака Амару встало население 24 округов. Чис­ленность его армии выросла до 80-90 тыс. человек. Охваченные паникой колояи-1льные власти серьезно опасались, что восстание может привести к потере всего вице-королевства Перу и части Рио-де-ла-Ллаты (Верхнего Перу). Судьба Куско - колониальной цитадели Сьерры - казалась им предрешенной.

Объединительные планы Тупака Амару обращались к широкому кругу участников его движения. Прежде всего он стремился сплотить многочисленные индейские народы в единый паниндейский мир или союз вокруг инкской идеи, в которой сражались ростки "национального" самосознания; в основе их лежали набиравшие илу в течение всего XVIII в. многочленные андские и межрегиональные торгово-экономические связи. При этом он ополчился на кастовые предрассудки, считавшие коренное население "подлой расой". Впервые открыто заявив, что индейцы - это могучий корень, питающий живительными соками все сословия, Тупак Амару потребовал признать их полноправными соотечественниками креолов.

Великий повстанец пошел дальше, выдвинув идею многонациональной Родины для всех народов, населявших Перу. В его воззрениях Родина это не только Анды и не только индейцы, это Родина всех соотечественников,всех перуанцев - в противовес Испании, родины испанцев-чапетонов. Вот почему многие современные латиноамериканские исследователи характеризуют эту сторону деятельности Тупака Амару как "новый интеграционный национализм", "проповедь перуанского или до-американского антиколониального союза", "политический план национального единства", усматривая в этом главную заслугу Тупака Амару. И действительно, призыв к единению "соотечественников всех званий и положений, рожденных в этих землях", как писал он в одном из воззваний, во имя борьбы против тяжкого ига тиранического правления Испании", стал принципиально новым лозунгом в по­литической жизни колонии.

Будучи прежде всего вождем индейского крестьянства, Тупак Амару в то же время стремился выразить чаяния и других угнетенных сословий. Он попытался от­менить рабство, в частности освободил из тюрьмы Сангарара заключенных ра­бов-негров, после чего они пополнили повстанческий отряд; в указе от 16 ноября 1780 г. он призвал жителей Куско отобрать у испанцев всех находившихся у них в услужении рабов и немедленно предоставить им свободу.

Тупак Амару, видимо, понимал, что главной его опорой должна стать много­численная, экономически могущественная, но ущемленная в политических правах прослойка креолов. Он прилагал огромные усилия, чтобы привлечь ее на свою сто­рону. Тупак Амару усиленно подчеркивал: "Я сочувствую землякам-креолам, кото­рым никогда не собирался причинять никакого вреда". В разгар восстания, в декаб­ре 1780 г., он писал в одном из обращений: "Меры, которые я принял, направлены на поддержку, защиту и охрану благополучия испанцев-креолов, метисов, самбо и индейцев, потому что все мы земляки и соотечественники...". Вопрос о том, быть или не быть союзу с креолами, особенно остро встал в решающие дни восстания, в декабре 1780 - январе 1781 г., когда 40-тысячная армия повстанцев осадила Куско.

В обращениях к "кабильдо великого города Куско" Тупак Амару развернул программу намечаемых реформ, в частности предлагал уничтожить систему корре­хидоров, обременительные таможенные пошлины и другие новые налоги, ввести институт выборных чиновников из числа индейцев и, главное, образовать аудиенсию в Куско во главе с вице-королем в качестве ее президента. Последнее предло­жение прямо адресовалось креольской прослойке города, которая давно мечтала прибрать власть в сьерре к своим рукам, задыхаясь от торговой и экономической монополии далекой Лимы. Тупак Амару ясно понимал, что именно здесь, у стен Ку­ско, решалась судьба начатого им движения. Поэтому он нуждался не в повержен­ном городе, а в союзниках, чтобы расширить свои действия до масштабов всей стра­ны. Тем не менее креолы не пошли на союз с восставшими. После двух недель бо­ев повстанцы, численность которых более чем в три раза превышала количество осажденных, по неизвестным причинам снялись с занятых позиций и в середине ян­варя 1781 г. отошли на юг, в провинцию Тинта.

Очевидно, Тупак Амару полагал вновь вернуться к осаде Куско, использовав временное отступление как передышку для накопления сил, для чего он отдал указ реквизировать скот и королевскую казну в контролируемой им зоне. Однако в фев­рале 1781 г. отряды повстанцев были вынуждены оставить районы, прикрывавшие Куско с запада, севера и с востока, в том числе стратегически важные крепость Паукартамбо и мост через реку Апуримак, по которому проходила связь с побережь­ем. С конца февраля положение Тупака Амару резко изменилось. 23 февраля на улицы Куско вошли карательные силы во главе с генеральным виситадором Арече и фельдмаршалом Хосе дель Валье. Два месяца потребовалось им, чтобы преодо­леть по горным перевалам путь из Лимы. Отныне Тупак Амару перестал быть хо­зяином положения в Тинте: он был отлучен от церкви и за его голову была назна­чена награда. Переход к оборонительной тактике, крушение надежд на единство действий с креолами, наступление 16-тысячной карательной армии имели драмати­ческие последствия; к апрелю 1781 г. после ожесточенных сражений провинция Тинта была окружена королевскими силами. Сам Тупак Амару в результате преда­тельства попал в плен и 18 мая 1781 г. был варварски казнен на главной площади Куско вместе с женой, сыном и шестью соратниками.

Колониальные власти рассматривали казнь Тупака Амару как победу, давав­шую им ключ к глубинным областям вице-королевства Перу, охваченных волнениями. Однако движение, поднятое Великим повстанцем, не только продолжалось, но и набирало силу. По подсчетам Б. Левина, в середине 1781 г. на территории более 1500 кв. км (от Куско до Потоси) сражалось около 100 тыс. индейцев и метисов во главе с оставшимися на свободе последователями Тупака Амару - его братом Дие­го, сыном Мариано, а также вождем индейцев аймара Хулианом Апасой. Закончи­лась провалом попытка колониальных властей соединить армии двух вице-королевств и снять кольцо окружения вокруг стратегически важных центров сьерры - городов Пуно и Ла-Паса. В мае 1781 г. у северных берегов оз. Титикака сформиро­валась новая повстанческая армия, объединившая действия двух братских индейских народов - кечуа и аймара. В мае 1781 г. пал город Пуно, в августе - Сората. Самым же значительным военным успехом повстанцев стала двукратная осада Ла-Паса, продолжавшаяся с марта по октябрь 1781 г. В 1782 г. волнения охватили арген­тинские провинции Сальта, Жужуй и Тукуман; они докатились до Новой Гранады (современная Колумбия), где развернулось столь же мощное, как в Перу, антиколониальное движение так называемых комунерос; волнения захватили северо-западные города Венесуэлы и окрестности Сантьяго и Чили. Участники волнений неоднократно присягали "королю Куско или Америки Тупаку Амару". Это был поистине континентальный резонанс.

Лишь к середине 1783 г. колониальным властям удалось восстановить контроль ад обширными районами Центральной и Южной сьерры. Для этого им пришлось росить против повстанцев отборные регулярные части, а также прибегнуть в 1782 г. к лицемерной "всеобщей амнистии и перемирию", после чего сдавшие оружие руководители восстания были предательски уничтожены. Около 70 человек, родственников Хосе и Диего Тупак Амару, дети, старики и женщины до пятого поколения, были насильственно вывезены в Испанию и Африку, где упрятаны в тюрьмы и монастыри.

Несмотря на активное участие в восстании угнетенных низов, на их героическое массовое сопротивление карательным отрядам, на необычайный накал проявленный ими революционной энергии, движение 1780-1783 гг. закончилось поражением. Одной из основных причин этого стал отказ подавляющего большинства креолов поддержать народное движение. Недовольная дискриминационной политикой испанской метрополии креольская прослойка не шла далее требования некоторых реформ, в частности, облегчающих обременительный налоговый гнет. Ведь благосостояние креолов - крупных торговцев, землевладельцев, собственников скотоводческих эстансий, шахт и мануфактур - покоилось на подневольном труде закаба­ленных метисов и индейцев. Напуганные размахом народного движения, они опаса­лись, что ломка колониальных институтов затронет и их коренные интересы. Подобная перспектива заставила их отложить на второй план разногласия с колониальным режимом и, за отдельными исключениями, принять сторону короля. Креольская среда в Перу в то время еще не выдвинула осознанной программы действий и политического деятеля, равного Тупаку Амару.

Важно отметить, что размежевание коснулось и индейских рядов. Тупак Амару не смог добиться единства действий и с такими естественными, казалось бы, союзни­ки, как индейские касики. Часть из них (около 70 из Куско и его окрестностей) верой и правдой служили испанскому королю. За этим могли стоять глубинные межобщинные и этнолокальные противоречия как наследие еще не изжитого доиспанского прошлого. Не случайно очевидец и участник событий епископ Куско Москосо считал, что, если бы индейские вожди поддержали Тупака Амару, восстание не удалось подавить. Беспрецендентной на этом фоне выглядит деятельность дона Матео макавы, индейского аристократа, чье генеалогическое древо также восходило к династии инков. "За блестящие действия", по словам современника, в деле подавления движении он получил знание полковника ополчения, утвержденное самим испан­ским королем Карлом III, несколько золотых медалей и почетное место в кабильдо Куско. Однако пройдет 30 лет и логика исторических событий заставит его, хотя и с опозданием, продолжить дело, начатое Тупаком Амару, на стороне патриотов.

Анализ документов восстания доказывает, что индейский вождь вынашивал план осуществить инкскую альтернативу до конца - свергнуть испанское господ­ство и провозгласить независимое государство.

Масштабы развернувшихся в 1780—1783 гг. событий, необычайный накал клас­совых и этнических противоречий, продолжительные военные действия, политиче­ская программа, отражавшая чаяния восставших, - все это позволяет говорить о том, что по существу движение, возглавленное Тупаком Амару, стало крестьянской войной, затронувшей жизненно важные устои всей колониальной системы Испа­нии. По значению в истории Испанской Америки его можно сравнить с такими ре­волюционными движениями в странах Европы, как крестьянская война в Германии 1524-1526 гг. (Ф. Энгельс называл ее краеугольным камнем немецкой истории"), как крупнейшее антифеодальное движение в России под руководством Емельяна Пугачева 1773-1775 гг., и др. Движение оказалось направлено не только против наиболее ненавистных проявлений колониальной эксплуатации в виде разоритель­ного налогового гнета, этой концентрированной, формы феодального насилия, но и всех и всяческих тягот и повинностей. Отсюда его ярко выраженная антииспанская направленность, показатель надвигавшегося кризиса колониальной системы.

Специфически складывалась расстановка классовых сил в Перу. Восстание Ту­пака Амару в значительно большей степени, чем восстание в Новой Гранаде, имело не только антииспанскую, но и антикреольскую окраску, особенно на втором этапе. При этом социально-политическая суть классовых конфликтов в сознании рядовой массы участников затемнялась этнорасовыми предубеждениями с их грозным при­зывом истребления всех "неиндейцев", что неоднократно осуществлялось на практи­ке. Указанные факторы обусловили особый консерватизм перуанских креолов. В отличие от Новой Гранады они в подавляющем большинстве отстранились не толь­ко от руководства, но и от участия в восстании, укрепив лагерь реакции.

В результате развязанного испанскими властями террора в сьерре погибло бо­лее 100 тыс. человек, главным образом индейцев. Опустошению подверглись целые округа, сожжены десятки селений, поля заброшены, замерла жизнь рудников и обрахе. Во внутренних областях страны на долгие годы воцарилась разруха. Военные расходы составили огромную сумму - более 2 млн песо.

Колониальные власти сделали выводы из грандиозного потрясения 1780— 1783 гг. Испанская корона в 1783 г. уничтожила институт коррехидоров, объявила вне закона ненавистные репарто. В вице-королевстве Перу было введено восемь интенденсий, управлявшие ими интенданты и субделегаты отныне назначались в Испании на твердом жалованье, существенно ограничивалась власть вице-короля. В 1787 г. в столице сьерры Куско была наконец учреждена королевская аудиенсия. Так после смерти Тупака Амару осуществились многие его предложения. Однако эти реформы мало что изменили в положении индейцев.

В 1784 г. испанское правительство, крайне неудовлетворенное малой эффек­тивностью ополчения, решило усилить регулярную армию. В такие важные города, опорные пункты колониальной власти, как Куско, Арекипа, Такна и др., были по­сланы пехотные гарнизоны, дабы рассеять всякие иллюзии о слабости королевско­го оружия. Следуя дискриминационной политике, власти в срочном порядке заме­нили испанскими военными командный состав ополчения и отказали в награждении креолов, активно участвовавших в подавлении восстания. Таким образом в Перу роялистам удалось за четверть века до начала войны за независимость укрепить свою власть перед лицом потенциальной внутренней угрозы, которая исходила как со стороны оппозиционных креольских верхов, так и со стороны угнетенных низов, чем роялисты и обеспечили себе стратегические преимущества по сравнению с дру­гими регионами.

движение комунерос в Новой Гранаде,

Комуне́рос (исп. comuneros, от comuna — община)

восстание средневековых самоуправляющихся городов Кастилии в 1520—22 против королевского абсолютизма, в защиту городских вольностей. Восставшие города (Толедо, Сеговия, Мурсия, Авила, Бургос, Мадрид и др.) объединились в июле 1520 в «Святую хунту» (с центром в г. Авила); к ней присоединилась значительная часть дворянства, а также часть среднего и низшего духовенства. Восставшие настаивали на том, чтобы Карл I (ставший императором «Священной Римской империи») жил в Испании; требовали отстранения иностранцев от управления, регулярного созыва кортесов (См. Кортесы), расширения городского самоуправления, запрета вывоза золотой монеты за границу и др. Широкий размах движения, принявшего с 1521 антидворянский характер, побудил дворянство перейти на сторону короля. В битве при Вильяларе (23 апреля 1521) силы К., возглавлявшиеся Хуаном Падильей, были разгромлены, сам он и другие вожди Хунты взяты в плен и казнены. В 1522 сопротивление восставших было окончательно сломлено. Правительственные репрессии продолжались до 1526.

Лит.: Калинина З. П., Апрельское восстание 1520 г. в Толедо, в сборнике: Науковi записки, т. 2, Львiв, 1948; Höffer С. von, Der Aufstand der castillianischen Städte gegen Kaiser Karl V. 1520—1522, Prag, 1876.

С. В. Фрязинов.

II Комуне́рос

участники антииспанского восстания в Новой Гранаде (современная Колумбия) в марте—октябре 1781. К., число которых доходило до 20 тыс., требовали отмены королевских монополий, уменьшения налогов, отделения от Испании. Во главе восстания (началось в г. Сокорро) стояли богатые креолы (Бербео, Плата и др.). Подлинным руководителем К. являлся Х. А. Галан, начертавший на знамени повстанцев девиз — «Союз угнетённых против угнетателей». Восстание было подавлено испанскими властями (Галан и его соратники зверски казнены), однако оно оказало революционизирующее влияние на все страны Америки.

Лит.: Гонпонский С. А., Восстание комунерос в Новой Гранаде (1781), «Новая и новейшая история», 1971, № 1.

III Комуне́рос

Конфедерация испанских комунерос, левое течение в Испанской революции 1820—23, сложившееся как тайная организация в конце 1820. Участники организации К. были сторонниками решительной борьбы с контрреволюцией, но не считали себя республиканцами, хотя их основные принципы (суверенитет народа, теория общественного договора (См. Общественный договор)) способствовали распространению республиканских идей в Испании. После революции виднейшие участники К. стали в эмиграции республиканцами. Осенью 1822 наиболее радикальные из них выдвинули требование «свержения тирана» (короля Фердинанда VII). В конце 1822 правые элементы вышли из организации К., которая подверглась жестоким преследованиям со стороны властей. После падения конституционного строя организация К. прекратила свою деятельность.

заговор Антонио Сильвия Шавьера.

В этот же период в Чили возник так называемый «заговор трех Антонио». Его организовали французы Антонио Бернэ (преподаватель латыни и математики) и Антонио Грамюссэ, с ко­торыми был связан богатый креол Хосе Антонио де Рохас. За­говорщики хотели установить республику, управляемую сена­том, избранным всем населением (включая индейцев-арауканов). Они предусматривали перераспределение земли на основе равного наделения ею всех жителей, отмену рабства и смертной казни. По доносу одного из участников заговора Бернэ и Гра­мюссэ были арестованы, брошены в тюрьму и в дальнейшем погибли. Что касается Рохаса, то за отсутствием прямых улик его участие в заговоре не было доказано.

Подъем освободительного движения происходил и в порту­гальской колонии — Бразилии, где в конце 80-х годов возник за­говор, во главе которого стоял кавалерийский офицер Жоаким Жозе да Сильва Шавьер, за свое умение лечить зубы получивший прозвище «Тирадентис» («Зубодер»). Среди заговорщиков были также поэты Гонзага, да Коста и другие передовые люди. Цент­ром заговора являлась провинция Минас-Жераис. Участники его добивались независимости, установления республиканского строя, введения свободы торговли, отмены монополий, ликвида­ции ограничений развития промышленности и проведения ряда других прогрессивных преобразований. Вследствие предательст­ва губернатор узнал о планах заговорщиков. Их арестовали и отдали под суд. Тирадентис был казнен, а его товарищи сосла­ны на каторгу или изгнаны из Бразилии.

Освободительное движение в американских колониях, особен­но усилившееся во второй половине XVIII в., расшатывало устои колониальной системы. Этому способствовало также ослабле­ние международных позиций Испании и Португалии.

В результате войны за Испанское наследство (1701—1714) Испания вынуждена была предоставить Англии монопольное право ввоза в свои американские колонии негров-рабов из Аф­рики. Британское правительство передало это право Компа­нии Южных морей, которая стала ежегодно направлять в Портобельо по одному кораблю с невольниками и грузом товаров, а также основала ряд торговых факторий в различных пунктах побережья Карибского моря. Однако, не удовлетворяясь этим, английские купцы и пираты систематически вели контрабанд­ную торговлю с испанскими колониями в Вест-Индии и на по­бережье Карибского моря. Испанцы усилили охрану побережья, захватывали английские суда, конфисковывали находившиеся на них товары и жестоко расправлялись с британскими моря­ками.

Резкое обострение отношений между Англией и Испанией привело в 1739 г. к войне, в ходе которой английская эскадра захватила Портобельо. Англо-испанская война, вошедшая в историю под названием «войны из-за уха Дженкинса»[2], явилась прелюдией к гораздо более крупному и серьезному военному конфликту, вызванному столкновением интересов Англии, Фран­ции и других держав — войне за Австрийское наследство (1740— 1748). Продолжая военные действия против Испании, союзни­цы Франции, английский флот атаковал в 1740—1742 гг. Кар­тахену, побережье Венесуэлы, Панамы и другие испанские вла­дения в Америке.

Хотя Испании удалось сохранить свои позиции в бассейне Карибского моря, вскоре они вновь оказались под угрозой. Как указывалось выше, в период Семилетней войны (1756—1763) англичане захватили Гавану и в качестве компенсации за ее воз­вращение заставили Испанию уступить Флориду, а во второй половине 90-х годов XVIII в. в результате войн с Францией и Англией испанская монархия лишилась таких важных колоний в Вест-Индии, как Санто-Доминго и Тринидад.

Португалия со времени войны за испанское наследство фак­тически оказалась под протекторатом Англии. Последняя по Метуэнскому договору >1703 г. добилась значительных торговых привилегий в Португалии и Бразилии. В конце XVIII в. зависи­мость Португалии от Англии еще больше усилилась, что позво­лило англичанам почти полностью монополизировать торговлю с Бразилией.

Колониальный режим, установленный европейскими завоева­телями, являлся тормозом для дальнейшего развития американ­ских колоний. Поэтому здесь в конце XVIII — начале XIX в. усилилось стремление к освобождению от гнета колонизаторов. Подъему освободительного движения народов Латинской Амери­ки способствовали борьба английских колоний в Северной Америке за независимость (1775—1783) и Великая французская революция 1789—1794 гг. Под непосредственным влиянием французской революции произошла революция негров-рабов в Сан-Доминго, увенчавшаяся созданием первого независимого латиноамериканского государства Гаити.

Темы рефератов и сообщений

1. Революция рабов на о. Гаити в 1791 г.

2. Туссен-Лувертюр – участник освободительного движения в Латинской Америке.

3. Бартоломе де Лас Касас и его книга «Краткое сообщение о разорении Индии».

Задания для самостоятельной работы

1. До XIX в. Испания владела самыми обширными колониями. За 300 лет своего господства она вывезла из Америки золота и серебра на сумму 6 млрд. долларов, вывезла много других богатств. В колонии ввозилось много промышленных товаров (тканей, оружия, обуви), главным образом иностранного производства.

Чем объясняется, что Испания, несмотря на наличие огромных колониальных владений и приток из них богатств, так и осталась отсталой страной, а значительная доля этих богатств досталась Англии, Франции и другим странам Европы?

2. Найдите на карте колонии европейских государств в Западном полушарии в конце XVIII века.

3. На контурной карте закрасьте колонии европейских стран в цвета метрополий. Напишите названия государств, которым они принадлежат.

4. Экономическая политика Испании в колониях тормозила развитие хозяйства в странах Латинской Америки: разрешалось разводить лишь те культуры, которые не выращивались в Испании, были запрещены разведение винограда, олив, шелковичных червей, посевы льна, торговля с иностранными государствами.

Недовольство каких слоев населения колоний вызывала такая политика? К чему она могла привести?

5. К началу XVIII в. в колониях окончательно сложилась система угнетения коренного населения. Перечислите основные черты этой системы.

6. Объясните термины: коррехидор; алькальд; кредитор; пеон; мулат; метис; самбо.

7. Объясните, почему восстание на Гаити поднялось именно в 1791 году?

8. Прочитайте текст, который рассказывает об испанском гуманисте, защитнике индейцев. Назовите фамилию гуманиста.

«Открытие и завоевание Америки вызвали у современников неодинаковые чувства: одни восторгались, другие осуждали завоевателей. Уже в XVI в. в Испании развернулся спор о правах завоевателей и правах коренного населения. Защитниками тех, кто стремился к созданию империи, противостояла часть деятелей церкви и университетских ученых, деятелей испанского гуманизма.

Один из них, уроженец Сивильи, учился в Салашанкском университете. В 1503 г. Он уехал в Новый Свет, где участвовал в захвате Кубы. На Кубе он приобрел золотой прииск, и там ему открылось бесчеловечность победителей и трагическая участь побежденных. С той поры он стал бороться за спасение индейцев. В его посланиях испанскому королю содержался протест против зверского угнетения, истязания и ограбления индейцев, предлагались меры к облегчению их участи».

Контрольные вопросы

1. Какие страны господствовали в странах Латинской Америки до начала XIX в.?

2. Какова была политика европейских государств по отношению к коренным жителям?

3. Почему в Латинской Америке возникло освободительное движение?

Источники и литература

1. Альперович М.С. Завершение испанской колонизации Америки в XVIII в. // Новая и Новейшая история – 1993. – № 5. – С. 53-63.

2. Альперович М.С. Испанская Америка в борьбе за независимость. – М.: Высшая школа, 1971. – 184 с.

3. Альперович М.С., Слезкин Л.Ю. Новая история стран Латинской Америки: Учебное пособие для студ. исторических ин-тов и пед. вузов. – М.: Высшая школа, 1970. – 384 с.

4. Альперович М.С., Слезкин Л.Ю. История Латинской Америки (с древнейших времен до начала XX в.): Учебник для вузов. – М.: Высшая школа, 1991. – 288 с.

5. Байко П.Н. Латинская Америка, экспансия империализма и кризис капиталистического пути развития. – М.: Наука, 1973. – 213 с.

6. История Латинской Америки до Колумба эпоха – 70-е годы XIX в. / Под ред. Лаврова Н.М., Альперовича М.С. и др. – М.: Наука, 1991. – 520 с.

7. Краткая всемирная история: В 2 т. – Кн. 1 / Под ред. Манфреда А.З. – М.: Наука, 1967. – 588 с.

8. Новая история стран Европы и Америки: Первый период: Учеб. для студ. вузов, обучающихся по спец. «История» / Арш Г.Л., Бондарчук В.С., Гольман Л.И. и др.; Под ред. Адо А.В. – М.: Высшая школа, 1986. – 623 с.

9. Словарь американской истории с колониальных времен до Первой мировой войны / Под ред. Фурсенко А.А. – СПб., 1997. – С. 731.

Тема 8. Просвещение во Франции.

(2 часа)

1. Идейные истоки французского Просвещения.

Французское просвещение Восемнадцатый век вошел в историю стран Западной Европы как век Просвещения. Это время было отмечено бурным развитием форм и условий общественной жизни, в которой одним из центральных вопросов становится вопрос о свободе. Перенесение его в политическую плоскость приводит затем к французской буржуазной революции в 1789 - 94 г., но в сфере общественной это ведет к раскрепощению самосознания людей, которые стремятся посмотреть на себя и окружающий их мир по-новому. Именно в это время начинают подвергаться сомнению старые взгляды и представления, не основанные на достоверных доказательствах и на человеческом опыте. Отвергая схоластику и стремясь к овладению научными методами познания действительности, передовые люди эпохи ведут борьбу за свободу мысли, выступают против всякого рода суеверий и предрассудков, своим критерием оценки всего делая разум, понимаемый как абсолютная и общечеловеческая ценность. Это умонастроение охватывает в восемнадцатом веке широкие общественные круги и поскольку для его сторонников одной из главных целей становится просвещение людей, то есть распространение среди них света разума, то и все движение, а вместе с ним и век получили название Просвещения. Таким образом, говоря о Просвещении как особом явлении эпохи, мы употребляем это слово не в его общечеловеческом, но именно в историческом значении. Просвещением в странах Западной Европы называется общественноидеологическое течение, которое, изменив сознание людей того времени, тем самым повлияло и на общественную жизнь, которую сторонники движения попытались построить по законам разума. Став одним из важнейших факторов общественного и исторического развития, идеи Просвещения в силу ряда причин особенно ярко проявили себя во Франции - стране, которая во многом лидировала среди остальных стран Западной Европы и влияние которой на все последующее их развитие было огромным. Просветительское движение возникает во Франции в самом начале восемнадцатого века. В 1714 году умирает Людовик XIV. Его царствование продолжалось несколько десятилетий и в истории Франции явилось наивысшим расцветом абсо- лютизма - политической системы, основанной на единовластии короля. Сущность ее нашла свое отражение в знаменитой фразе Людовика XIV "Государство это я". Но уже к концу его царствования страна переживает кризис, который постепенно охватывает все сферы общественной жизни. Это начинает особенно ощущаться с 1715 года, когда в условиях регентства (правления при малолетнем наследнике) возникает резкая оппозиция абсолютизму сначала в кругах французской образованной аристократии - в так называемых кружках вольнодумцев, а затем и в более широких кругах французской общественности. Эти явления, постепенно нарастая, в конце концов приводят к революции. Она происходит в 1789-94 годах, войдя в историю как Вели- кая французская буржуазная революция. Таким образом, XVIII век проходит во Франции как бы под знаком подготовки этого величайшего в ее истории события, означавшего полнейший крах всей феодальной и абсолютистской системы. В условиях постепенно назревающей революционной ситуации в стране развертывается просветительское движение, которое ставит перед собой следующие задачи: Во-первых, французское Просвещение развертывает резкую критику всех феодальных институтов, начиная с абсолютной монархии и кончая церковью как идеологическим оплотом феодализма, стремясь доказать их неразумность и, следовательно, необходимость изменений форм и законов общественной жизни. 

2. Государственно-правовая теория Ш. Монтескье.