Белоруссия: восточноевропейский парадокс Ярослав Шимов
Ярослав Владимирович Шимов (р. 1973) - белорусский историк и журналист. Специалист по новой и новейшей истории стран Центральной и Восточной Европы. Автор книги "Австро-Венгерская империя" (2003), сборника статей и эссе "Перекресток. Центральная Европа на рубеже тысячелетий" (2002), многочисленных публикаций в научных изданиях и СМИ России, Белоруссии и Чехии. Член авторского коллектива академического издания "Чехия и Словакия в ХХ веке" (2005). С 1999 года живет и работает в Праге.
© Журнал «Неприкосновенный запас. Дебаты о политике и культуре». 2006, №3(47)
Издательский дом "Новое Литературное Обозрение"
Раздел Конструируя будущее: Проект "Белоруссия"
http://magazines.russ.ru/nz/2006/47/sh11.html
Весной 2005 года, во время празднования 60-летия Победы над нацистской Германией, несколько центральных улиц Минска были переименованы. Проспект Франциска Скорины, названный в начале 1990-х в честь белорусского первопечатника и просветителя XVI века, стал проспектом Независимости, проспект Машерова[1], иногда называемый "минским Новым Арбатом", превратился в проспект Победителей и так далее. При этом указанных исторических деятелей "обидели" не слишком сильно: и Скорина, и Машеров на карте Минска остались - их имена получили другие, тоже центральные, но все же не столь значительные улицы. Ситуация несколько напоминала сказку Андерсена "О том, как буря перевесила вывески" и вызвала как в самой Белоруссии, так и за ее пределами множество язвительных комментариев. Нашлись и политические интерпретации случившегося[2], в чем-то, возможно, верные, но вряд ли полные. Ведь дело не только в переименовании улиц и воле конкретных лиц (точнее, человека), в соответствии с которой это произошло. Просто история с "бурей, поменявшей вывески", стала, наверное, наиболее наглядным подтверждением того, какой "вещью в себе", не всегда понятной даже ближайшим соседям, стала Республика Беларусь за последние 12 лет - время пребывания у власти ее первого и пока единственного президента. Очень уж многое из происходящего здесь кажется из-за рубежа курьезным, архаичным, возмутительным или, наоборот, восхитительным - в зависимости от взглядов наблюдателя. Ответ на вопрос, почему это происходит, можно дать, только попытавшись понять специфику нынешней Белоруссии - наверное, самой парадоксальной страны в современной Европе.
Парадокс первый: свобода в условиях несвободы
"Последняя диктатура Европы" - эта характеристика политического режима, существующего в Республике Беларусь при президенте Александре Лукашенко, настолько часто используется как западными политиками и СМИ, так и белорусской оппозицией, что стала уже банальностью. Между тем главный элемент этой формулы - само понятие "диктатура" - нуждается в расшифровке и уточнении применительно к белорусским условиям. Диктатура, понимаемая как концентрация политической власти в руках одного лица, сопровождаемая существенным ограничением гражданских свобод, усилением карательной функции государства (и, соответственно, структур, которые эту функцию реализуют) и преследованием инакомыслящих, - такая диктатура в Белоруссии, несомненно, есть. Здесь, однако, необходимо учесть несколько важных моментов.
Спектр существовавших и существующих диктаторских режимов (даже если, следуя исходной формуле о "последней диктатуре", ограничиться только Европой) настолько широк, что режимы, находящиеся на разных концах этой воображаемой шкалы, отличаются друг от друга не менее сильно, чем, скажем, демократии в Великобритании и Албании. Относительно мягкий авторитаризм Пилсудского, Салазара или позднего Тито вряд ли можно ставить на одну доску с тоталитарной тиранией Гитлера или Сталина. И если попытаться найти место белорусского режима на этой воображаемой шкале, то оно будет гораздо ближе к первой группе приведенных выше примеров, нежели ко второй. Существование легальной, хоть и преследуемой оппозиции, относительная мягкость (административные аресты, "химия" и лишь в редких случаях - длительные сроки заключения) и отнюдь не массовый масштаб политических репрессий, свобода перемещения граждан внутри и вне страны, ограниченная лишь разрешительным штампом в паспорте[3], изрядные дыры в информационном кордоне, который пытаются возвести белорусские власти, - все это никак не позволяет назвать Белоруссию "страной-концлагерем" наподобие Северной Кореи. Да и на постсоветском пространстве существуют режимы куда более репрессивные - например, в Туркмении или Узбекистане. Вполне сопоставима с белорусской ситуация в Азербайджане или Грузии - разница заключается скорее во внешнеполитической ориентации трех стран, нежели во внутренней политике соответствующих режимов. Дело, однако, в том, что, находясь в непосредственной близости от границ Евросоюза и посреди Балтийско-Черноморского региона, где в последние годы политическое влияние Запада заметно возросло, Белоруссия воспринимается западными державами именно в европейском (точнее, восточноевропейском), а не постсоветском контексте - отсюда и острая реакция на относительно умеренный по меркам бывшего СССР белорусский авторитаризм.
Идеология и практика белорусских властей действительно сильно отличаются от политического мейнстрима современного западного мира. Британский историк, специалист по проблемам Восточной Европы Марк Алмонд опубликовал в газете "Гардиан" сразу после белорусских президентских выборов этого года статью, вызвавшую острую полемику. В ней он, в частности, отмечает:
"Ирония истории заключается в том, что Запад настаивает на развитии гражданского общества и проведении шоковой терапии [в экономике], хотя одновременно добиться того и другого невозможно. [...] В рамках бывшего коммунистического блока шоковая терапия привела к обогащению нескольких десятков олигархов [...] но массовая безработица и коллапс системы социального обеспечения, которые она вызвала, привели к крушению основ гражданского общества, появившихся при Горбачеве. Защитив Белоруссию от опустошения рыночными фундаменталистами, Лукашенко посеял семена плюралистического общества гораздо лучшим способом, чем если бы он передал государственное богатство кучке любимцев западных советников"[4].
Эти более чем спорные выводы, однако, хорошо иллюстрируют главное: Белоруссия "выпала" из западного проекта для Центральной и Восточной Европы, предполагающего быстрое становление либеральной демократии и проведение жестких рыночных реформ. Собственно, это по-своему признал в нашумевшем майском выступлении в Вильнюсе и вице-президент США Дик Чейни, заявивший, что "в единой и свободной Европе нет места для режима такого типа [как белорусский]"[5].
Не вписалась Белоруссия, однако, и в проект постсоветский. (Точнее, в основные тенденции развития стран бывшего СССР - поскольку о каком-либо заранее продуманном "проекте" в данном случае говорить трудно.) Олигархический капитализм, восторжествовавший, в частности, в России и на Украине, в Белоруссии споткнулся. Можно, конечно, вслед за активистами белорусской оппозиции утверждать, что в этой стране есть один олигарх, он же по совместительству глава государства. Однако если не отождествлять государственную собственность с собственностью Александра Лукашенко (для такого отождествления нет с формальной точки зрения никаких оснований), то следует признать, что в Белоруссии создана своеобразная модель государственного капитализма, в чем-то перекликающаяся с большевистской "новой экономической политикой" 1920-х годов. Как и в СССР во времена нэпа, в Белоруссии "командные высоты" экономики контролируются государством, допускающим, однако, частную собственность и предпринимательство на мелком и среднем уровне[6].
Другой важнейшей составляющей государственной политики является ее социальная - или, если смотреть на вещи под иным углом зрения, уравнительная - направленность, избавившая белорусов от катастрофического социального расслоения, подобного российскому, но не принесшая им и благосостояния, подобного европейскому. Президент Лукашенко в своем ежегодном обращении к народу и парламенту отметил, что "удельный вес малообеспеченного населения в стране за пятилетие снизился с 42 до 13 процентов"[7]. В то же время, по оценкам белорусского Института приватизации и менеджмента, около 70% населения Минска и крупных городов, 80% обитателей городов малых и не менее 90% жителей сельской местности относятся в Белоруссии к категории людей, чьи доходы на члена семьи не превышают 400 тысяч белорусских рублей (около 200 долларов). "Вся разница между столицей и селом заключается в том, что 50% населения села зарабатывает 100 долл. на человека, а в Минске - 200 долл."[8]. По официальным данным, средний заработок составил в Белоруссии в первом полугодии этого года около 250 долларов. Любопытно сопоставить эти данные с субъективными ощущениями белорусов: согласно результатам опроса, проведенного международным агентством "Евразийский монитор" весной нынешнего года, 59% белорусских респондентов оценили качество своей жизни как "среднее", 20% - как "хорошее" и "очень хорошее" и столько же - как "плохое" и "очень плохое". При этом в целом удовлетворены своей жизнью 70% белорусов, не удовлетворены - 28%[9].
Все эти данные в совокупности дают ответ на вопрос о том, почему политика Александра Лукашенко и после 12 лет правления пользуется активной или пассивной поддержкой большинства белорусского общества. Можно сказать, что большая часть белорусских граждан обменяла гражданские свободы на социальные гарантии и политическую стабильность (скорее, впрочем, близкую к неподвижности), создаваемую авторитарным режимом. В моем разговоре с одной белорусской знакомой с ее стороны прозвучала такая реплика: "Оппозиция и Европа говорят, что нам нужна свобода. Но мы свободны - по-своему. Европа и Америка просто не понимают этого, они думают, что свобода бывает только одна, такая, как у них".
Ценностные приоритеты белорусского большинства хорошо показаны в недавно опубликованных письмах Павла Северинца - оппозиционного активиста, приговоренного к нескольким годам исправительных работ. Северинец приводит вопросы, заданные ему лесорубами, с которыми ему пришлось вместе работать:
"- Ну зачем, зачем вы будоражите народ? Заводы работают, пенсии платят, живем себе, пусть небогато, но спокойно. Зачем подстрекаете?
- А что вы(оппозиция. - Я.Ш.) нам дадите? Ну, допустим, мы за вас проголосуем - и что нам будет? Денег дадите или цистерну спирта привезете?
- Конкретно, какая у вас программа? Вот по пунктам, что предлагаете? Про язык и флаг[10]мы знаем. Хорошо, а дальше что?
- Что, хотите как на Украине? Оранжевая революция, толпа на площади, а потом развал? Переругаетесь, друг другу в глотки вцепитесь, экономику угробите...
- Хотите как в Польше? Чтоб безработица, как там? Или как в Прибалтике, где пенсионеры нищие? Или как в России, где мафия, олигархи и простому человеку жизни нет?"[11]
Чтобы лучше понять причину, по которой большинство белорусов считает себя свободными в условиях, которые западному миру, равно как и оппозиционному белорусскому меньшинству, представляются противоречащими свободе, необходимо обратить внимание на другой парадокс. Он касается особенностей формирования современной белорусской нации.