01.03 - Москва - ОтУС - Щедровицкий - л~

первоначально знания появляются как знания-подсказки. Первоначально знания вообще появляются в ситуации, когда человек повторяет, у него не получается, и вы начинаете ему давать дополнительные инструменты, направленные на то, чтобы именно он усвоил и смог повторить эту деятельность. Потом эти знания разрастаются, появляются знания не только методические, но и, скажем, теоретические, научные, но это отдельный разговор. То есть система знаний обслуживает анонимную передачу средств.

Томилин. То есть если я скажу о том, что польза от владения и использования знаний в том, что субъект расширяет степень своего влияния, я окажусь прав?

Щедровицкий П.Г. Можно сказать так: расширяет он или не расширяет сферу влияния – это мы не знаем с вами, надо посмотреть. А вот то, что у него появляется готовность к такому расширению больше – это можно утверждать. То есть он становится более готовым к меняющимся обстоятельствам и к варьированию своей деятельности в этих меняющихся обстоятельствах.

Томилин. Всё, спасибо.

Щедровицкий П.Г. Двинулись дальше?

Один чрезвычайно важный элемент, прежде чем мы сделаем шаг на приземление всей этой конструкции. В деятельности очень важно различать функциональные структуры и материал, который выполняет ту или иную функцию. Ну, простой пример, который всем вам, наверное, эмпирически ясен. Вы идёте по организации, вы идёте мимо какого-то кабинета, на кабинете написано «Главный инженер такой-то». Вы интуитивно понимаете, что главный инженер – это про одно, а что он такой-то

– это про другое, и что главным инженером в этой организации, наверное, может быть не только Иван Иванович Иванов, который сейчас выполняет этот набор функций, связываемых нами с представлением о должности главного инженера. Вот на уровне этого примера главный инженер – это про функцию, а то, что это Иванов – главный инженер, – это про морфологию.

Когда мы говорим про функции, мы понимаем, что речь всегда идёт о более сложной конструкции, которую можно назвать функциональной структурой. Вот то, что есть главный инженер, а есть директор – это определенные функции внутри системы управления. Когда-то в средмаше существовал такой анекдот. Что должен знать генеральный директор? Он должен знать, где главный инженер. А что должен знать главный инженер? Всё остальное. Эта шутка, в общем, имела право на существование, потому что понятно, что один отвечает за общую организацию, а второй – за технику, то есть за безопасность, за нормальное функционирование технических систем, за то, чтобы не происходило никаких сбоев, ну и прочее, прочее. Если речь идёт о каком-то сложном техническом объекте, например, об атомной станции, мы хорошо понимаем, где проходит граница функциональных обязанностей одного и другого.

Вы, наверное, продолжая дальше эту метафору, хорошо понимаете, что если мы строим какую-то систему управления, то функции одного звена будут во многом определяться разграничением функций в более сложной конструкции. У вас может быть пять замов, а может быть три. У вас какая-то функция может быть разбита одним способом на подзадачи или на подфункции, может быть разбита другим, и любой оргпроектировщик занят тем, что он решает такую эвристическую проблему, какие функции можно совмещать на одних департаментах и подразделениях, какие – нельзя.

Я указываю вам на эту проблему, потому что для деятельности она чрезвычайно существенна. Процесс воспроизводства деятельности отрывает функциональные структуры от исполняющей этот набор функций морфологии. Ещё раз. В тот момент, когда вам нужно чью-то деятельность уже происшедшую, чей-то опыт описать для трансляции в культуре и передачи другим, вы вынуждены произвести расщепление уровня существования деятельности как функциональной структуры и уровня существования деятельности как морфологии. Ну, например, морфологии того человека, который был исполнителем. Вы же не можете быть уверенным, что тот, кто будет делать это в другой ситуации, в другое время, в другом регионе, будет похож как две капли воды на того, кто делал это

www.sk.ru/opus

раньше. Кстати, для таких авторских видов деятельности это одна из ключевых проблем. Спортсмен передаёт опыт молодому спортсмену, но при этом вот он, там, имеет какие-то особенности – психофизиологические или исторически сложившиеся. Если он хочет научить человека делать то, что делает он, он, в общем, сам должен уметь отделить в своём опыте чисто личностное, субъективное, связанное именно с ним от неких общих вещей, которые нужно воспроизвести. Но это далеко не всегда люди умеют делать. Поэтому таким механизмом расщепления опыта деятельности на функциональное и морфологическое выступает сам процесс воспроизводства. Чем более анонимным является новый исполнитель, тем больше такой отрыв происходит. Деятельность как бы обобщается, в ней выделяется самое важное, в ней выделяется принципиальная структура, а все специфические характеристики из неё как бы, если хотите, выпадают или выслаиваются: специально, за счёт некоторой работы.

Почему это важно, коллеги? Потому что обратите внимание, что как только мы такое расщепление осуществили, мы можем менять морфологию отдельных функциональных блоков деятельности. А это значит, что если мы раньше какую-то цель достигали одним способом, у нас был один инструментарий, то, отделив функциональные структуры от морфологических, мы можем поставить себе вопрос о том: а, может быть, можно делать по-другому? Может быть, можно той же цели добиться другим средством или можно этим же средством добиться других целей? И вот этот момент чрезвычайно важен, потому что он впервые подводит нас к механизмам развития, то есть к появлению того пространства, в котором мы задаём себе вопрос, можно ли делать иначе, и как можно делать иначе. У нас появляется пространство для этого вопроса. Мы просто по археологическим раскопкам или по каким-то описаниям знаем, что процесс совершенствования инструментов человеческой деятельности шёл столетиями, а иногда тысячелетиями. А сейчас, глядя вокруг себя, мы видим, что это происходит буквально за считанные годы, поскольку вокруг нас меняется вот эта инструментальная оснащенность человечества. Ответ совершенно понятен: потому что пройти этап фиксации в культуре и расщепления деятельности на функциональное и морфологическое очень сложно. А когда это уже сделано, и сделано для разных видов и форм деятельности, дальше вступает тот самый предпринимательский фактор и предпринимательская активность, применяя которую в разных областях, человек очень скоро добивается резкого возрастания темпа, скоростей изменения и новых решений.

Я приведу один пример, для того чтобы пояснить, насколько, может быть, значимыми являются, казалось бы, совершенно банальные с нашей сегодняшней точки зрения изменения на уровне средств. Все вы знаете, все вы читали про ту революцию, которую произвел Форд на своих предприятиях, введя 1 декабря 1913 года впервые в работу конвейер по сборке автомобилей марки «T». Недавно мне пришлось в Красноярске отвечать на вопрос, и я вынужден был попытаться восстановить некий контекст этих изменений. Мало кто из вас знает, что ещё в 92-96 годах позапрошлого века в Америке была очень серьезная экономическая депрессия, не такого масштаба, как Великая депрессия 1929 года, но не менее существенная, потому что она ударила по сельскому хозяйству. Произошло массовое банкротство фермерских хозяйств, огромное число людей оказалось не просто без работы, но без каких-либо средств к существованию. Эти люди хлынули в города. Там, естественно, тоже они нуждались в рабочих местах. А параллельно, по крайней мере с начала семидесятых годов, учитывая, что Массачусетский технологический институт, ныне известный как MIT, был создан в 1961 году, он заработал, правда, через несколько лет после конца Гражданской войны в Соединенных Штатах, но уже тогда они понимали значимость инженерной деятельности. И вот эти «бойцы невидимого фронта» собственно придумали конвейер. Они взяли сложную деятельность, разложили её на элементарные операции, перенесли часть этой деятельности на машины, выстроили из машин последовательность и прикрепили человека к этим машинам в качестве оператора – ну, фактически управленца, потому что человек перестал делать это руками, а он стал управлять машиной.

www.sk.ru/opus

Мы все с вами слышали отдельные кусочки про последствия этой революции. Ну, например, мы с вами слышали, что Форд в качестве фундаментальной ценности говорил о том, что на его конвейере может работать даже человек с ограниченными возможностями – ну, например, без руки или без ноги. Это было очень важно, потому что не было времени учить. Нужно было так упростить операцию, чтобы человек с улицы, вчерашний фермер, мог получить работу. Он впервые за счёт того, что у него резко выросла производительность труда (сейчас вы увидите, насколько резко, на следующем слайде), начал платить своим рабочим пять долларов за восьмичасовой рабочий день, что по тем временам были фантастические доходы. Там в час? Неправильно. За восьмичасовой рабочий день, если там написано где-то «в час». Соответственно, за этим тоже стояла очень серьезная ценность, потому что Форд говорил так: «Мой рабочий должен купить мой автомобиль». То есть он должен заработать столько, чтобы у него появилась возможность купить автомобиль, который до этого, до конвейерной сборки был занятием для элиты. Стоил гораздо дороже, собирался фактически бутиковым образом, как уникальное произведение искусства, и был доступен очень узкой социальной прослойке.

За этим стояла ещё очень важная вещь. Дело в том, что, как вы понимаете, сев на машину, человек резко расширял зону доступности, в том числе для поиска работы. И если раньше вы жили, пользуясь лошадью и телегой, в масштабе пять-десять километров, то сев на автомобиль, вы в течение дня могли проехать сто-двести километров. Таким образом, пространство обитания владельца расширялось, резко повышалась его мобильность, возможность найти работу в другом месте и вообще, например, взять семью и в конце концов переехать просто в другой регион. И время, и пространство стали более доступными, и это повысило экономическую эффективность в целом. Я уже не говорю о том, что Форд на основе своих принципов создал первую поликлинику такого типа – конвейерного типа (вы сейчас все в них ходите). Это придумал он. Он создал первый дом для престарелых такого типа. Ну и вообще делал много интересных проектов на основе тех технологических достижений, которые он создавал. Ну, кстати, не стоит сбрасывать со счетов, что он считал, что это важнейший способ борьбы с социалистической заразой, потому что рабочие, повышая свою заработную плату и получая новые возможности за счёт этого, перестают ориентироваться на ложные ценности социальной революции, а становятся нормальными соучастниками процесса развития. Поэтому от политики до антропологии – весь этот комплекс вопросов стал возможным, и решение его стало возможным на основе вот этого, казалось бы, банального технологического достижения.

На этой фотографии вы видите количество автомобилей, произведенных за один день. А вот там наверху вы видите, что, запустив первого… ну, там ошибочка, не 2013-го, а в 1913-го, но, запустив этот самый конвейер 1 декабря, в следующем году Форд произвел больше в два раза, чем все его конкуренты вместе взятые, затем, несмотря на то, что уже в это время наступила война, в три раза больше, ну и так далее. И догнали его конкуренты с трудом – ну, порядково догнали – только через двенадцать лет. При этом ещё раз повторяю: все вместе взятые. Хотя никакой особой проблемы, как вы понимаете, в тиражировании конвейерного производства с технической точки зрения не было. Это не первая промышленная революция, когда англичане запрещали вывоз ткацких станков и считали, что именно это является самой главной ценностью и самым главным секретом их промышленной политики.

Поэтому я обращаю ваше внимание на то, что любые изменения в средствах деятельности приводят к многократным эффектам и изменениям в сопредельных областях, включая социальную организацию, требования к человеку, институты, и вокруг этого технологического изменения или пакета технологических изменений как круги по воде расходятся вот эти последствия и влияния самого разнообразного свойства.

У меня нет сейчас возможности обсуждать с вами исторические детали и примеры. Формат данной лекции не предполагает, что мы будем погружаться в ткань исторической конкретики. Я уже

www.sk.ru/opus

сказал о том, что развитие, возможность развития – она возникает поверх процесса воспроизводства

втот момент, когда, с одной стороны, у вас уже есть норма, у вас уже есть средство, которое всегда и

влюбых обстоятельствах сможет обеспечить достижение тех целей, которые вы ставили и ставите. Но при этом вы, уже попав в этот процесс воспроизводства, получаете возможность подумать о том, а как можно делать иначе. Я думаю, что одним из важнейших инструментов, который ставил такой вопрос на повестку дня, была коммуникация. Коммуникация и обмены разного рода. Поэтому человек, сталкиваясь с другим, себе подобным, но проживавшим, например, в другом регионе, в другой культуре и глядя на него, получал возможность сравнить себя с другим и оценить эффективность или неэффективность тех культурных норм и средств, которыми он пользовался. Поэтому, безусловно, такого рода коммуникация является важнейшим механизмом развития. Ну, вот если мысленно перенестись на несколько тысяч лет тому назад, мы понимаем, что первоначально этот процесс воспроизводства проходил, скажем, внутри мегасемьи. И мегасемья являлась социальной ячейкой, которая обеспечивала передачу деятельности, передачу средств, подключение новых поколений к процессам воспроизводства. А как только вы перенесетесь на несколько сотен лет вперед и представите себе какой-нибудь крупный город – ну, например, Фивы или Карфаген, - в который съезжались люди со всего средиземноморья, привозили с собой естественные продукты их регионов и начинали обмениваться этими продуктами, то вы поймёте, насколько сильно эта среда отличалась от среды мегасемьи, в которой, конечно, ценности воспроизводства стояли на первом месте. Поэтому

вдальнейшем мы с вами обязательно придем к важности таких образований, как торговля, город, и вообще к любым инструментам и институтам коммуникации, которые позволяют увидеть другого и увидеть то, как другой, может быть, решает аналогичные задачи, достигает близких целей, но иным способом.

Не менее важным инструментом является рефлексия мышления, но про это мы поговорим с вами в следующий раз.

Ну и собственно на этом слайде вы увидите, что процесс инструментализации деятельности, появления всё более и более сложных средств начинался как достаточно медленный, постепенно убыстрялся, появлялись всё новые и новые технические решения, которые были направлены на хозяйственную, организационную или управленческую работу, на политику, в конце концов, на способы самоорганизации самого человека. Мы не будем с вами, естественно, рассматривать подробно эту длинную историю. В следующий раз я сразу перейду к тому этапу, который был связан с началом XVII века, о чём я сказал в начале лекции. Но главный тезис, который я хочу высказать сегодня – это тезис о том, что фактически историю можно рассмотреть как историю всё более и более усложняющейся инструментализации деятельности. То есть собственно смена средств и является той осью или тем базовым процессом, который позволяет нам отвечать на вопрос и об источниках развития, и о том, в чём это развитие закрепляется.

Здесь я опять делаю остановку. Есть ли вопросы? Вот здесь вот рука.

Алеев. Алеев Андрей, ИТЭФ. Петр Георгиевич, вопрос. А есть ли какая-нибудь особенность, связанная с деятельностью по производству знаний?

Щедровицкий П.Г. Да, обязательно. Но мы до этого пока не дошли.

Алеев. То есть это ещё будет? Просто конвейеры вроде как со знаниями не очень хорошо работают.

Щедровицкий П.Г. Сейчас, а почему, скажите? Алеев. Это был мой вопрос.

Щедровицкий П.Г. Нет, ну секундочку, но Вы же понимаете, что для того чтобы сделать конвейер, надо произвести определенную достаточно сложную работу. Ну, например, надо деятельность разложить на составные части.

Алеев. Ну и в этом смысле * понятно, а что есть знания.

Щедровицкий П.Г. Сейчас, секундочку. Ну, для начала вам надо деятельность описать,

www.sk.ru/opus

правильно? Вот в известном примере с Тейлором, который придумал научную организацию труда, есть и очень интересный такой эпизод, что в качестве предмета для упражнений он выбрал разгрузку чугунных чушек в порту. Ну, вот это, как вы считаете, сложная деятельность или простая? И прежде чем он нарисовал первую схему правильной разгрузки, он в течение четырех лет занимался изучением психофизиологии. То есть он взял самые современные знания из психофизиологии: про устройство человеческого тела, про нагрузки, про возможности, ну, как бы, там, значит, сгибателей и разгибателей. Вот он проанализировал, как люди разгружают эти чушки реально. Ну а, кстати, а вы знаете, как вообще правильно разгружать-то? Ну, вот как, вы что, как вы будете нести чугунную чушку? Кстати, между прочим, очень интересный вопрос. А чугунные чушки – они как, они должны быть в одном и том же специальном весе и размере, чтобы их было легче разгружать? Понятный вопрос, да? А если да, то тогда это же требование к производству, которое исходит из последующего процесса разгрузки. Так вот, вы знаете, для описания этого простого процесса и формирования нормы разгрузки он потратил семь лет. После этого он придумал этот способ, а дальше он потратил ещё несколько лет на то, чтобы его внедрить, потому что производительность труда возрастала, оплата рабочих возрастала, они стали разгружать гораздо больше. Ну, там, в пять раз больше, чем раньше разгружали, за рабочий день. Но первое, с чем он столкнулся, что никто из них не хочет этого. Ну они не хотят так разгружать. Им-то что? Зачем им больше таскать? При этом он их убеждал, что им будет легче таскать. Они таскали меньше, а уставали больше. А он им говорил: вы будете уставать меньше, а разгружать больше и получать больше. А они ему говорили: иди-ка ты, друг! У нас профсоюз. И у самого Тейлора есть очень хорошая фраза в его, так сказать, дневниках, на которую я всегда ссылаюсь по этому поводу, поскольку ему удалось найти одного человека, который согласился и стал реализовывать эту норму и на своём примере показывать, что можно делать так, как он описал в теории вопроса. Как вы думаете, что сделали его товарищи? Он, правда, был очень большой, поэтому побить его так сильно не удалось.

Поэтому когда мы говорим, что это просто, то, на мой взгляд, мы недооцениваем масштаба той работы, которую должны были проделать инженеры, разложив не только объект, машину на части, из которых потом она должна была быть собрана, но и деятельность по сборке на части. И когда вы сегодня приезжаете на завод «Тойоты», на котором каждые сорок секунд с конвейера сходит машина, или вы приезжаете на завод «Боинг» в Сиэтле по сборке самолетов, и вы видите, как за один месяц они собирают в этом цеху сорок пять триста тридцать седьмых крупномагистральных самолетов (в месяц, то есть полтора самолета в день), то вы понимаете, что масштаб деятельности по проектированию её, ну или масштаб мышления по проектированию этой деятельности, по правильному разложению её на части, по обучению людей выполнять именно эту часть, по синхронизации деятельности этих людей друг с другом. Потому что вы, наверное, знаете, что на заводе «Тойота» у них даже есть кружки качества, которые всё время совершенствуют рабочее место сборщика, визуализируют его работу для него, отмечают разными цветами разные элементы сборки, чётко вымеряют, на каком расстоянии от него должен находиться тот или иной предмет, который он использует в процессе сборки или тот или иной инструмент, для того чтобы выиграть вот эти секундочки. И масштаб этой работы по конвейеризации или технологизации деятельности трудно даже представить. Конечно, на примере булавок из Адама Смита, который мы будем разбирать через одну лекцию, всё кажется очень простым. Но разложить эту деятельность, как сделал Адам Смит, на восемнадцать операций – есть результат долгого поиска и оптимизации такого рода процесса. Поэтому даже в этом случае вы имеете дело с огромным числом различных знаний. А когда вы делаете предметом технологизации ещё и саму мыслительную деятельность, то там всё это умножается на порядок. Теперь ещё раз задайте свой вопрос.

Понимаете, задайте себе другой вопрос: что значит – знать? Ну, обратите внимание, вот я говорю: на первом ряду от меня в левой стороне зала сидит пять человек. Это знание?

Алеев. Это скорее факт.

www.sk.ru/opus

Щедровицкий П.Г. Почему? Не знаю. Это знание. Я знаю, что сидит пять человек. Я даже могу сказать, что двое мужского пола, трое женского пола. Но неважно. Но теперь смотрите: для того чтобы построить это знание, я вынужден был произвести операцию пересчёта. А это значит, что умение считать есть элемент структуры знания такого типа. А дальше, ну, скажем, вторая сторона, да? Ну, действительно, вот сидят же люди. То есть я не только умею считать, но я ещё имею что считать, то есть, есть некий объект. И в этом смысле знание может рассматриваться как сторона объекта, как отражение объекта. А с третьей стороны, мы не будем здесь спорить по поводу того, что такое первый ряд, что такое человек, что такое пять. То есть мы все находимся в некоей единой среде смыслов, которые делают моё утверждение очевидным, а меня делают уверенным в том, что если я его выскажу, вы меня поймёте, услышите, не будете со мной спорить. Поэтому знание – это одновременно отражение объекта, операции или средства и уверенность. Знать – это значит, иметь нечто перед глазами и уметь его схватить через знание и в форме знания. Знать – это значит, обладать определенными оперативными системами. И знать – это значит, быть уверенным, что вы знаете то же самое, ну или что у нас общая система координат. Поэтому это чрезвычайно сложная организованность – любое знание. Как минимум, вот трёхсоставная, как минимум. А когда мы говорим о системах знаний, то это вообще чрезвычайно тяжелый вопрос.

Алеев. Если можно, ещё второй вопрос.

Щедровицкий П.Г. Да, конечно.

Алеев. Вот с этим я понял, по крайней мере, куда думать. А вот деятельность – она вообще на ком или где живет? Вот пространство, что ли, её жизни?

Щедровицкий П.Г. Она в культуре живет.

Алеев. В культуре, да? То есть просто на понимание. Всё.

Щедровицкий П.Г. Во всяком случае, в культуре она живет первый раз, и это её основная форма жизни. А ещё она время от времени реализуется и живет в других формах. То есть она живет один раз в форме нормы, а другой раз в форме вот этих воплощений или реализаций, которые ситуативны, мы можем про них забывать. Мы можем, например, сейчас задавать себе вопрос, а как были построены египетские пирамиды – и не иметь ответа на этот вопрос, потому что вся та нормативная конструкция, которая позволяла древним египетским жрецам проектировать пирамиды именно так, как они спроектированы, то есть чтобы они одновременно были очень сложными астрономическими или астрологическими сооружениями, а древним людям строить такого рода сложные конструкции, не имея современной техники, потому что вы ведь понимаете, что мы не знаем, каким образом эти камни водружались на такую высоту. У нас в последнее время появилась гипотеза, что это специальным образом спеченный песок, понимаете? Но мы не можем повторить этого способа спекания. Поэтому всё это такие очень интересные намёки, что деятельность может и исчезать. Ну, то есть как? Она теряет вот этот воспроизводственный механизм, остается только как норма, а потом для следующего поколения она перестаёт быть нормой, и они вообще не могут её расшифровать. Поэтому человечество точно так же, как оно осваивает новые формы деятельности, с таким же успехом и теряет некоторые формы деятельности.

Еще вопросы?

Да, там вот сзади. А, ну хорошо, давайте сюда, потому что микрофон один, я так понимаю. Да, пожалуйста.

Вопрос. *** в чём заключается * деятельность и можно ли её ***.

Щедровицкий П.Г. Хороший вопрос. Вот много лет назад мы с моим товарищем Сергеем Борисовичем Чернышевым участвовали в таком проекте, который назывался предпринимательский факультет в Высшей школе экономики. И задача, которая тогда ставилась перед этим проектом – это найти и описать ключевые схемы предпринимательской деятельности, то есть собственно попытаться ответить на Ваш вопрос, что такое предпринимательство как деятельность или как мышление, из каких составных частей и операций она состоит. Ну и я не могу сказать, что мы сильно

www.sk.ru/opus

продвинулись, но как задача это интересно. Я думаю, что она должна решаться типологически, потому что у термина «предпринимательство» в зависимости от области применения вообще-то разный… ну, то есть это не единый объект, а это объект, состоящий из таких типологических единиц, привязанных к сфере приложения предпринимательства. Но у Шумпетера есть некоторые гипотезы о том, как устроена предпринимательская деятельность, за счёт чего предприниматель добивается вот этого результата по быстрому внедрению новшества и получению на определенном коротком промежутке времени дополнительной прибыли за скорость этого внедрения. Одна, кстати, из особенностей заключается в том, что часть вещей не зависит от отдельного предпринимателя, а связана с качеством инфраструктур. Потому что, что значит – быстро что-то внедрить? Это значит, что вы должны находиться в среде, где быстрота признается ценностью и где вам не мешают на каждом шагу что-то сделать быстро. Если вы понимаете, что именно время конвертируется потом в прибыль. Если представить себе, что новшество пробивает себе дорогу очень долго, меняется ситуация на рынке, ну или, скажем, возникают какие-то аналоги технические, то вы не получите результат. Кстати, опять же на примере, там, того же iPad вы видите, как короток этот временной интервал, когда вы действительно первый. Современные технические системы позволяют очень быстро скопировать. Ну и всё, вот у вас, так сказать, есть год-два, может быть несколько месяцев до того момента, как ваши конкуренты, просто взяв уже ваш продукт, разберут его на части и потом сумеют скопировать. Поэтому чем более косной и консервативной является социальная и организационная инфраструктура, тем меньше пространства для предпринимательской деятельности. Ну, за исключением тех видов предпринимательства, которые собственно превращают это в предмет своей деятельности. То есть они работают не с позитивной энергией, а с негативной.

Да, Паша.

Овчинников. Павел Овчинников. Петр Георгиевич, как я понял, Вы вот ввели триаду цели – объект – инструментарий и на последнем слайде представили историю человечества как эволюцию средств.

Щедровицкий П.Г. Угу.

Овчинников. А можно ли представить её как эволюцию целей, и вообще имеет ли это смысл? Как я понимаю, всё-таки все три элемента – они взаимосвязаны, и изменение одного из них может менять существенно другие.

Щедровицкий П.Г. Ну, первый ответ – да, можно.

Теперь второй ответ. Давайте немножко расширим это пространство; может быть, это будет полезно для дальнейшего продумывания. Значит, вот я нарисовал простую структуру. Но понятно, что каждый из её элементов имеет некий предел: цели тяготеют к ценностям, средства тяготеют к подходам или к инструментальным системам, а объекты тяготеют к картинам мира или онтологиям.

Теперь, если мы расширили это пространство, то выясняется, что некоторые из элементов этого пространства более консервативны, чем другие. Ну, например, онтологии. Ну, по большому счету мы знаем всего три. Это теологическая картина мира, космологическая картина мира и мыследеятельностная или деятельностная картина мира, или историко-деятельностная, когда главным процессом считается историческое развитие человеческой деятельности и мышления.

Дальше можно, конечно, пообсуждать вопрос, какая из этих картин мира на какую другую оказывала наибольшее влияние и в какие периоды. Ну, например, мы хорошо знаем, что Фома Аквинский потратил свою жизнь на то, чтобы переписать Аристотеля в терминах теологической картины мира. Говорят даже, что ему поставили специально такую задачу, и он её честно выполнил, правда, поставив заказчику несколько условий. Одно из этих условий заключалось в том, чтобы его не торопили в решении этой задачи. А мы понимаем, что, скажем, мыследеятельностная картина мира – она в какой-то момент внутри себя построила такой элемент мыследеятельностной картины, как представление о природе. Если вы возьмете работы Мерсена, или Галилея, или Гюйгенса, то вы выясните, что люди, которые впервые начали говорить о природе, относились к ней, с одной стороны,

www.sk.ru/opus

из рамки теологической картины мира, потому что они говорили, что раз Бог создал мир, то, скорее всего, этот мир имеет разумное устройство, а поэтому его есть смысл исследовать, потому что исследовать то, что не имеет разумного устройства – дело безнадежное. Поэтому мы ставим перед собой задачу исследовать этот мир, который создал Бог, а кроме того мы ставим перед собой задачу кое-что из того, что создал Бог, повторить в своей собственной деятельности. Ну, так с краешку поучаствовать в процессе творения за счёт инженерной работы. Вот когда мы поняли, как устроен мир, который создал Бог, мы можем на основе этого знания построить нашу работу более эффективно и поучаствовать в том процессе творения, который Бог почему-то не завершил. И вообще-то, если убирать промежуточные варианты, то эти три мощнейших картины мира со своими включенными внутрь требованиями к человеку, к образу его жизни, с ценностями, ну и так далее – они определяют историю человечества, во всяком случае европейского, за последние несколько тысяч лет. Можно в этих терминах описать историю человечества, можно.

Овчинников. А в части ценностей какая была бы траектория?

Щедровицкий П.Г. А в части ценностей она была бы немножко более синусоидообразна, потому что, например, сегодня мы уже хорошо понимаем, что ценность присвоить блага природы, которая была доминирующей для научного инженерного мышления, скажем, там, в XVIII-XIX веках, она сегодня существенно поставлена под сомнение, и мы вдруг обнаружили, что чем больше мы продвигаемся в решении этой задачи, тем труднее становится жить. И последствия нашей деятельности уже таковы… Ну, вот Ситников ушел, но знаете, как бы в этой восточной метафоре, что когда вы выдыхаете, вы должны помнить, что из того же объема вы потом вдыхаете. Ну а теперь задумайтесь, хотите ли вы и дальше выдыхать (ну, во всех смыслах этого слова) так, как вы это делаете. Не произойдет ли на следующем шаге… не приведет ли это к ситуации, где вдохнуть уже будет нечего, кроме ваших собственных, извините за выражение, испражнений. Вот.

Поэтому очень серьезный вопрос, и он серьезно влияет на ценностной ряд. Поэтому совершенно очевидно, что вот эта инструментализация какое-то время двигалась ценностями повышения благосостояния. Ну, в широком смысле этого слова, то есть качество жизни. Совершенно понятно, что люди, которые создавали современную микробиологию, заботились о том, чтобы люди не умирали в младенческом возрасте. И вроде бы это ценность, да? Ну и так далее. Понятно, что за последние пятьсот лет качество человеческой жизни, качество потребления существенно выросли. Но сегодня мы уже смотрим на этот процесс несколько под другим углом. Это не значит, что мы будем отказываться от инструментализации. Но мы уже начинаем включать эту проблематику в требования, технические задания на инструменты нового поколения. Не так давно я смотрел очень любопытные работы; собственно, там про технические сооружения будущего. Мысль там очень простая: что технические сооружения будущего будут целиком состоять из естественных компонентов, из природных компонентов. То есть, скажем, композитные волокна следующего поколения будут целиком природными. Там не будет никакой искусственной составляющей. Мы будем жить в домах, созданных из цветов. Ну, из естественных волокон. И их разборка и утилизация, которая для вашей отрасли, в которой вы сейчас работаете, является сегодня одной из ключевых проблем, просто будет решена по принципу самого проектирования. Поэтому, конечно, вот если бы я рисовал некую «этажерку», то я бы сказал: да, конечно, меняются онтологии, но они меняются очень медленно, и даже в некотором смысле они и не меняются, то есть нельзя сказать, что онтология мыследеятельности отрицает теологическую онтологию. Нет. Они не приходят друг на смену другу. Там нет вот этого вытеснения одних картин мира и представлений другими. Они сосуществуют друг с другом в одном пространстве-времени. Часто за счёт того, что они пытаются рефлексивно снять друг друга, потому что, скажем, современная теологическая мысль – она пытается интегрировать в себя последние достижения науки, в том числе и естественных наук, физико-математических и так далее. А затем идёт вот этот уровень эволюции ценностей, которые вплетены в эти онтологические картины и связаны с ними. Как следствие, меняются цели. А инструментальный слой наиболее быстро

www.sk.ru/opus

развивается, наиболее заметно для нас. И во многом он позволяет достигать тех же самых ценностей, но другим способом. И поэтому если у нас не меняется этот инструментарий, то с достижением целей возникают разные вопросы, потому что отказаться от целей и ценностей некоторых мы не можем, потому что это значит часто отказаться просто от себя, от своей идентичности. А вот менять инструменты так, чтобы достижение этих целей не противоречило другим ценностям и целям – это задача возможная. Но представить можно, и будет интересно, если вы такую историю напишете.

Ещё вопросы? Реплика. Нет вопросов.

Щедровицкий П.Г. Коллеги, если нет вопросов, тогда давайте ещё раз.

Представление о деятельности, с одной стороны, апеллирует к нашему здравому смыслу и даёт нам определенный язык описания тех обыденных практик, в которые каждый из нас включён. Онтология деятельности, то есть картина мира, опирающаяся на представление о деятельности, имеет, с одной стороны, достаточно длинную историю в философии, но стала более открытой, массовой и публичной картиной мира в последние пятьсот лет. Характеристиками деятельности являются её целеустремленность, инструментальность и ситуативность (как частный случай ситуативности – ориентированность на определенные объекты). Сутьевой частью деятельности является переход от орудий к средствам через процесс воспроизводства деятельности и трансляции культуры. Именно этот процесс позволяет разделять функциональные структуры деятельности и ту морфологию, которая эти функции выполняет, а следовательно, ставить вопрос о том, как можно действовать иначе, открывает пространство для развития. Процесс развития может быть представлен и описан как усложнение и изменение инструментов и средств нашей деятельности. Это изменение влечет за собой достаточно сложные и масштабные трансформации и в социальной структуре, и в политических институтах, и в образе нашей жизни. И в этом плане мы можем рассмотреть на следующем шаге некоторые фундаментальные механизмы этого развития и изменения средств и попробовать какие-то из этих связей и отношений сделать предметом специального рассмотрения.

У меня всё. Спасибо за внимание. Да? Можно.

Алеев. Петр Георгиевич, Андрей Алеев, ИТЭФ. Я вот, кажется, докрутил вопрос про деятельность и где она обитает, и, собственно, не совсем понятно, какой механизм передачи деятельности из одной культуры в другую? То есть вроде как конвейер действительно перешел в Японию, но у них совершенно другая культура. Ну, конечно, доклад Нацуми(?) Сусеки(?) все читали, ну, * прочитал. Действительно, то есть там, видимо, были очень жесткие несоразмерности, которые сейчас, наверное, всплывут или всплывают в Японии. Но вот собственно вопрос первый – это какие механизмы, и второй – вот та инновационная деятельность, которая, в общем-то, родилась, наверное, в Европе, ну или в Америке в частности, каким образом или через какой механизм она должна у нас в России зародиться или привиться, и, наверное, как это вот можно… что по этому можно как бы сказать? Ну, такой вот вопрос.

Щедровицкий П.Г. Ну, смотрите, давайте так. Первое. Сам этот вопрос имеет право на существование: о различиях в культурных кодах, в том числе этнических или национальных – ну, в общем, разных, да? И о влиянии этих культурных кодов на преимущественное развитие тех или иных форм деятельности. Но я бы его для нашего случая точно не преувеличивал. То есть, есть огромная литература, ну, по типу такого: как иероглифическое письмо, как традиция иероглифического письма помогла, скажем, японцам освоить микроэлектронику. Ну а дальше там, так сказать, обсуждается, что поскольку это вот каллиграфия, там определенные структуры мнемонические, то вот мелкая моторика и прочее. Наверное, это всё имеет право на существование, и, наверное, в каждом из таких кросскультурных исследований есть какая-то сермяжная правда. Хотя вот я вам честно скажу: меня, например, интересует другая проблема в том же вопросе. Ведь вы тоже понимаете, что если мне нужно заучить три тысячи иероглифов – ну, я-то точно к этому уже не способен. Но вообще-то

www.sk.ru/opus

ресурсы нашего, там, аппарата вот этого психофизиологического – они ограничены. Алеев. Нет, ну там очень всё логично, между прочим.

Щедровицкий П.Г. Сейчас-сейчас, вот подождите. Понимаете, у меня в некотором смысле отношение здесь такое, как бы это даже сказать, ну, такое почти строительное, да? То есть если забить голову этим, то ни на что другое она уже будет неспособна. Там просто места не будет. И вы знаете, я хочу сказать, что я с этим сталкиваюсь. То есть я вижу, что функция памяти и тренировка именно запоминания, создавая одни возможности (ну, скажем, в копировании, воспроизводстве), закрывает другие возможности. У, так сказать, «среднего» человека. А в основном мы все с вами, так сказать. Знаете, как? У слова «средство» ведь есть очень важная производная, когда мы говорим «посредственность». Что такое посредственность? Человек, который действует по средствам. Ну, мы все с вами посредственности. Мы все с вами имеем какой-то набор средств и действуем в соответствии с ними. Поэтому думаю, что как плюсы, так и минусы бывают, и как такие положительные последствия, так и отрицательные у тех или иных культурных стереотипов и кодов. Это как бы одна сторона дела. Но во второй части Вашего вопроса я бы всё это не преувеличивал. Я думаю, что российская культура и традиция формировалась под высоким влиянием византийской культуры, которая, в свою очередь, была одним из ответвлений развития христианства. В XVIII-XIX веках мы испытали огромное влияние европейской уже новой, так сказать, интеллектуальной традиции. Петр Первый не случайно ездил в Голландию, смотрел, как они строят свою промышленность. Мы с вами через одну лекцию даже, может быть, прочитаем кусочек из описания того, что же он там увидел, когда он приехал в конце XVII века, собственно, со своей этой делегацией в Голландию и Великобританию. И мы живем в европейской культуре. Никаких таких существенных культурных отличий я, например, не вижу. Да, мы за счёт своего положения интегрировали часть восточных культурных течений и западных, но это скорее нас усилило. Язык наш оказался восприимчив к разным языковым традициям, спокойно имплементировал в себя фонемы и понятийный строй из разных европейских и индоевропейских языков. В этом смысле он имел определенную мощность, в том числе по переработке инноваций. Ну, то, что мы сто лет просто этим не занимаемся, его не развиваем – ну, это вот извивы этого исторического процесса. Но я не вижу здесь никаких таких существенных расхождений, которые бы препятствовали, там, освоению каких-то видов промышленной деятельности, или научной деятельности, или проектирования. Просто не вижу.

www.sk.ru/opus