Гомерокурсовая

Воздействие «Пролегомен» Вольфа было громадно, так как, по меткому замечанию К.-О. Мюллера, «весь основной взгляд того времени о возникновении поэтических художественных произведений и пути, какой должен избрать человеческий дух, чтобы достигнуть таких вершин, соединился, как в фокусе, в Вольфе». Известные и раньше утверждения казались теперь обоснованными блестящей ученой аргументацией. Весь образованный мир занял ту или иную позицию в этом вопросе.

Вольф непростительным образом отделывался от своих предшественников: Гейне, Гердера, Вуда и особенно д'Обиньяка. Однако, по существу, он был им обязан всей своей теорией. В действительности, его «Пролегомены» не содержат ни одной оригинальной мысли, используя сплошь чужие мотивы и лишь придавая им законченную литературную форму, что удобно прикрывало недостаток собственных результатов.

Фридрих Шлегель уже в 1796 г. напечатал статью «О гомеровской поэзии в ее отношении к исследованиям Вольфа», где, развивая положения Вольфа и Гердера, сделал из них вывод: художественная целостность эпоса связана не творческой идеей самого автора, а с духовным единством собирающего его народа.

Позже Гёте вспоминал о том, какое скорбное чувство распространилось среди друзей поэтического искусства, когда личность Гомера, единственного создателя этих поэм, пользовавшихся мировой известностью, стала оспариваться таким смелым и дельным образом. «Образованное человечество, — говорит он, — было до глубины души потрясено, и если оно не в состоянии было обессилить доводы высокоавторитетного противника, то оно, однако, не могло вполне погасить в себе старого духа и стремления видеть здесь единственный источник, из которого возникло столько дорогих впечатлений».

На Шиллера занятия Гомером оказали глубокое влияние, что показал в своей статье «О наивной и сентиментальной поэзии» (1795), где выражает недовольство идеями Вольфа. Он пишет: «Если вчитаться в некоторые песни, мысль о рапсодическом нанизывании и о различном происхождении представится варварской, так как великолепная непрерывность и взаимоотношение целого и его частей являются одной из самых действенных поэтических красот». (Шиллер Ф. О наивной и сентиментальной поэзии.http://royallib.com/read/shiller_fridrih/o_naivnoy_i_sentimentalnoy_poezii.html#0)

ПОСЛЕ ВОЛЬФА

После появления труда Вольфа исследователи «гомеровского вопроса» разделились на два лагеря — «вольфианцев», или «аналитиков», считавших, что гомеровский эпос состоит из отдельных поэм, созданных различными певцами, и «унитариев», ратовавших за «единого» Гомера.

Таким образом появляются три направления:

1. «Охотники за малыми песнями» (Kleinliederjager). Основоположником этого направления был Карл Лахманн, выпустивший свои „Betrachtungen tiber Homers Ilias" (1837—1841)

2. «Унитарии». Первым унитарием был Грегор-Вильгельм Нич со своим исследованием «Die Sagenpoesie der Griechen» (1852). Он выступил в защиту единства гомеровских поэм еще в начале 1830-х годов.

3. «Теория основного ядра» (Kerntheorie). Она был развита Джорджем Гротом во втором томе «Истории Греции» (1847).

Лахманн подверг «Илиаду» анализу по образцу своего более раннего исследования «Песни о Нибелунгах» (1816). Он вообще проводил исследование с точки зрения учения о народных эпосах, опираясь на Гердера. Лахманн твердо был убежден в существовании писистратовой редакции. В основе его исследования лежал поиск и установление противоречий поэм, так как он считал, что, если автор один создает произведение, то допустить неточностей он не может. Из текста поэм выделялись отдельные песни, с таким расчетом, чтобы внутри них не было даже мелких противоречий, но на поэтическую цельность таких малых этих песен было сделано с достаточным основанием.

Карл Лахманн так распределил места песен в «Илиаде»: I—XVII песни делит на 15 различных песен (например, „Подвиги Диомеда" (песнь V) или „Патроклия" (песни XVI—XVII), XVIII—XXII песни принимает за отдельную песнь XXIII—XXIV, считает вообще не принадлежащими «Илиаде». (с. 52)

Теория Лахманна была затем несколько развита Морицем Гауптом, написавшим дополнения к книге своего учителя.

Герман Август Теодор Кехли в своем труде «Iliadis сагmina XVI restituta» (1864) так же производил деление «Илиады» на 16 песен (IX и X песни он считает вообще не принадлежащими «Илиаде»). Но он уже относит отдельные песни к общему циклу, а это немного смягчает теорию Лахманна.(с. 52) У него имеются отступления от первоначальной теории Лахманна: комиссия Писистрата не была первым этапом соединения отдельных песен. Каждая из песен создавалась и исполнялась с учетом предыдущих и уже с раннего времени они сосуществовали и исполнялись вместе. Так он приходит к «пра-Илиаде» и «пра-Одиссее», состоявшим из самостоятельных песен.

Решительным противником Лахманна выступил Нич. По Ничу, Гомер, реальный автор «Илиады» и «Одиссеи», жил не позже IX в. до н. э. Он используя народные песни, подверг их обработке и подчинил каждую поэму, вобравшую эти песни, единому творческому замыслу и художественному плану (с.8). Нич считает, что сага сохранила героев и их подвиги в творческом смысле. Эпический поэт, представляя мотивы саги в соответствии с их национальным содержанием, становится таким же национальным поэтом, как и поэт трагический. А драматическое оформление важнейших событий из национальной жизни сделало Гомера любимцем греков. Гомер изображал им их мировое сознание в хорошо знакомой им и все же всегда новой форме. Несмотря на то, что Ничу не удалось доказать всех своих утверждений, его труды во многом способствовали другому пониманию Гомера и ослаблению бурной критики в его адрес.

Другим крупнейшим «унитарием» был, на ряду с Ничем, датский ученый Нуцгорн, автор книги «Die Entstahungsweise der Homerischen Gedichte» (1869). Крупнейшими представителями унитариев в России являлись Ф.Ф. Соколов и М.С. Куторга.

Но и школа Лахманна продолжала привлекать к себе многочисленных сторонников, среди которых наиболее известны Бониц, Зенгебуш, Лауэр, Ларош и др. Среднее положение между этими направлениями занимал профессор К. Лерс, признававший единство каждой из поэм, но отрицавший их связь друг с другом. Эта точка зрения высказызалась уже некоторыми александрийскими грамматиками, которые получили у своих современников название „хоризонтов" (отделителей). Многие положения „теории основного ядра" по частным вопросам были приняты представителями „теории малых песен". Так, ими был целиком принят анализ пески IX „Илиады" с выделением особой «Поэмы о посольстве», сделанный Дж. Гротом. Грот признавал, что песни II—VII „Илиады" содержат красивейшие поэтические сцены, но считал, что вставлены они очень неискусно. Еще раньше Генрих Дюнтцер в книге „Homer und der epische Kyklos" (1839) считал эти же

песни отдельной поэмей. В Германии теория Грота стала популярней после книги Л. Фридлендера „Die homerische Kritik von Wolf bis Grote" (1853), где ока была заново обоснована. Особое развитие в применении к „Одиссее" эта теория получила в работах Адольфа Кирхгофа. Этот ученый доказывал, что уже в источниках, использованных нашей «Одиссеей», старые песни были, так переработаны, что можно, конечно, узнать их следы, но восстановить их первоначальные фермы уже невозможно. К той же теории был близок и В. Крист (Christ), в 1884 г. издавший „Илиаду", где основные и позднейшие части поэмы напечатаны крупным и мелким шрифтом. Из русских ученых сторонниками этой теории являлись П. М. Леонтьев, И. Пеховский, Ф. Г. Мищенко, С. П.

Шестаков, Ф. Ф. Зелинский и Вяч. Иванов. Большое значение имели лингвистические исследования Августа, Фикка, выделявшие более древние части гомеровских поэм на основании преобладания в них эолийских форм. В своих исследованиях о Гомере

(1883—1887) он опровергал взгляд древних на язык Гомера как на древне-ионийский диалект и считал, что эпический язык создался в городе Смирне, который принадлежал сперва эолийцам. Когда же город перешел в руки ионийцев, Гомериды выселились на остров Хиос, но и там должны были уступить влиянию ионийского диалекта и перевели свой эпос механически слово в слово на это наречие. Эолийское языковое достояние сохранилось лишь там, где перевод был невозможен по метрическим основаниям или где в ионийском наречии не оказывалось подходящего слова, с тот искусственный смешанный язык стал затем языком позднейшего эпоса. «Теория основного ядра" опиралась на наблюдения тех противоречий и непоследовательностей, котсрые для «теории малых песен» послужили основанием к выделению таковых в составе „Илиады" и «Одиссеи». Однако сторонники этой теории, признавая вместе с «унитариями» общее единство плана поэм, общее впечатление их цельности, пришли к выводу, что в основе «Илиады» лежит небольшая поэма с определенным сюжетом — «Гнев Ахиллеса», значительно расширенная позднейшими вставками и распространениями.

Остановимся на анализе состава „Илиады" с точки зрения этой теории.

В основной поэме небольшого размера все части ближайшим образом относятся

к упомянутому сюжету. Во-первых, завязка: ссора Ахиллеса с Агамемноюм в песни I „Илиады" из-за того, что Агамемнон отнял у первого пленницу Брисеиду,, а также решение Зевса, принятое им по просьбе матери Ахиллеса, морской богини Фетиды,— отомстить Агамемнону и ахейцам за обиду, нанесенную Ахиллесу успехами троянцев;

во-вторых, поражение ахейцев в песни XI; в-третьих, посылает а Ахиллесом его друга.

Патрокла на пемощь ахейцам в тот критический момент, когда троянцы оттесняют

ахейцев до самых кораблей и грозят сжечь их и тем отрезать путь к отступлению;

и, наконец, месть Ахиллеса троянцам и Гектору за смерть Патрокла, убитого Гектором;

(в песни XVI), поединок Ахиллеса с Гектором (в песни XXII) и смерть последнего.

В относимых сюда критикой песнях „Илиады" I, XI, XVI—XXII, с предполагае-

мыми большими распространениями позднейшего времени, видят остов всего богатства

и разнообразия содержания „Илиады". В этой основной поэме, где действие быстро

подвигалось к развязке, сюжет затем был распространен во всех ее ч&стях. Между

вавязкою (песнь I) и поражением ахейцев (песнь XI) было вставлено, прежде всего,,

обширное отступление (песни II—VIII), в котором развертывается общий фон событий —

война ахейцев с троянцами. В этом отступлении, однако, победителями оказываются*

скорее ахейцы, чем троянцы, и решение, принятое Зевсом в песни I, остается втуне.

Мало того, в олимпийской сцене в начале песни IV Зевс дает Гере определенное

обещание конечной гибели Трои. Главным основанием для критики выделять всю эту

группу песен ив состава основной поэмы „Гнев Ахиллеса" (или „Ахиллеида") является

то, что многие сцены в составе этой группа песен мыслимы скорее в начале войны,

при первом столкновении ахейцев с троянцами, чем в конце ее, на десятом году, куда

они отнесены в нашей „Илиаде". Таков „Смотр со стены" („Тейхоскопия") в песни III,

где Елена называет и описывает троянским старцам героев-ахейцев, выступивших

в открытое поле. Таковы сцены песни IV, где Агамемнон обходит своих витявей со

словами ободрения. Наконец, сюда же можно отнести и каталоги ахейский и троянский,

во второй половине песни II. С другой стороны, есть в составе той же группы песен

и такая, которую мы скорее ожидали бы встретить непосредственно перед развязкой

поэмы, т. е. перед гибелью Гектора. Это знаменитая сцена песни VI — сцена прощанья

Гектора с Андромахой, где еще древние отмечали необыкновенную жизненность обри-

совки родственных чувств и деталей в психологии ребенка. В песни V подвиги Диомеда,

со столкновением героя с самими богами, стоят совершенно особняком. Представители

„теории основного ядра" единодушно все эти сцены относили приблизительно к середи-

не VIII века до н. э,, так как они содержат намеки на более позднее культурное и

политическое состояние Греции сравнительно с более древними частями поэмы.

Отдельно от этой группы следует рассматривать конец песни VII и песни VIII—IX.

Песнь IX изображает посольство к Ахиллесу от Агамемнона, но, между тем,

в песни XVI, так же как в некоторых других местах „Илиады", нет никаких признаков

того, чтобы Агамемнон предпринимал эту попытку примирения с Ахиллесом. Вот при-

чина, почему и песнь IX большинство критиков считало позднейшею в составе „Илиады".

Песнь же VIII, описывающая поражение ахейцев и оканчивающаяся ночёвкой троянцев

после победы на бранном поле вокруг сторожевых костров, является, по толкованию

критиков, позднейшим дублетом к подлинному рассказу о таком поражении в песни XI,

которое было в основной поэме.

Песнь X („Долония") — эпизод ночного подвига Диомеда и Одиссея в лагере

троянцев — признавалась еще самими древними за вставку времени Писистрата.

Вмешательство в судьбу ахейцев богов-покровителей — Геры и Посейдона — служит

поводом к созданию великолепных сцен в песнях XIII—XIV. Рядом с этими сценами,

блещущими всеми красками поэтической фантазии, в составе того распространения

древней поэмы, которое представляют песни XII—XV, мы встречаем посредственные

эпизоды, как резонерский диалог о трусости и храбрости между критскими героями Идо-

менеем и Мерионом (XIII, 249 слл.) или беседу- раненых ахейских вождей в начале

песни XW. Вторая половина песни XV представляет, повидимому, редакционное соче-

тание нескольких параллельных версий описания последней атаки троянцев на ахейские

корабли и ее отражение Аяксом.

„Патроклия", в которой описывались подвиги Патрокла,при отражении нападения

троянцев на корабли, кончается гибелью героя. Обстоятельства битвы вокруг его тела

и спасение тела из рук врагов распространены новыми подробностями и участием

новых героев в песнях XVII—XVIII. В древней поэме простое появление Ахиллеса на

валу ахейского лагеря заставляет врагов обращаться вспять; позднейшие поэты поста-

рались увеличить число боев около тела и ввели новые сцены, а эффект вмешатель-

ства Ахиллеса усилили участием богини Афины с ее эгидою, которою она осеняет

героев. Подобным же распространением в песни XVIII является подробное описание

рельефных изображений на щите Ахиллеса работы Гефеста. Горе Ахиллеса по поводу

смерти друга первой гчально было обрисовано поэтом несколькими крупными штрихами:

герой повергался в прах во весь свой могучий, рост и оставался некоторое время без-

гласным, сраженный ударом судьбы. В распространениях древнего содержания поэмы

в песни XIX рассуждения Ахиллеса и утешающих его героев на тему о том, что еда

не идет на ум, когда душа кипит мщением, или что еда необходима для человека, что

нельзя из-за душевного потрясения отказываться от поддержания пищею своих физических сил, — утрированы и риторичны. Мало понимал автор личность Ахиллеса в первоначальной редакции той сцены встречи с Энеем (песнь XX), где в уста последнего влагаются пространные рассуждения о генеалогии троянских Энеадов, терпеливо выслушиваемые Ахиллесом. Грандиозная борьба Ахиллеса с богом реки Скамандром в песни XXI получила придаток позднейшего происхождения — укрощение речного бога богом огня и «Теомахию» (схватку между богами). Игры у могилы Патрокла в песни XXIII и выкуп тела Гектора в песни XXIV — позднейшие распространения древней поэмы, уже расширенной вставками. Особенно очевидны признаки позднего происхождения «выкупа» и в языке и во множестве стихов, заимствованных из других песен.

Так представляется состав „Илиады" с точки зрения «теории основного ядра», пользовавшейся почти общим признанием в конце XIX и в начале XX века. Один из ее виднейших представителей — Виламовиц-Меллендорф позднее значительно уклонился от своей прежней точки зрения. Именно, он стал представлять себе деятельность поэта «Илиады»— Гомера — гораздо более значительной чем раньше; но в то время как другой ученый, отошедший от этой теории, Георг Финслер, это решающее для эпоса поэтическое дело ставит в самый конец его развития, Виламовиц помещает его в середину процесса. Это сделал уже раньше Роде в книге «Psyche», но в другом смысле. У Роде Гомер, т. е. поэт, придумавший план «Илиады», следует непосредственно за периодом отдельной песни. Это — могучий новатор, который на место старой поэзии песен ставит нечто, чего еще не предчувствовали, чего еще никогда не было, — эпос. Это вовсе не простое расширение и обогащение созданной до него формы. В этом смысле можно назвать Роде

«унитарием», так как Гомер стоит у него в самом резком контрасте по существу со всем тем, что было до него. Иначе смотрит на дело Виламовиц. У него поэт «Илиады» в известной мере органически входит в постепенное развитие эпоса. Правда, он остается и у него великим творцом поэтической концепции, на которой покоится наша теперешняя

«Илиада»: план и состав композиции—его собственность. Однако, когда Гомер создал по этому плану свой эпос, ионийская эпическая поэзия была уже в полном расцвете. Там уже всюду отдельная песнь развилась в стройную маленькую поэму; предварительная ступень героической песни лежала в далеком прошлом; поэтическая техника, стих и язык были развиты в совершенстве. В Ионии VIII века возникло единство «Илиады», вплоть до немногих вставок, в Ионии она получила свою нынешнюю форму, — правда, в результате работы многих лиц по процессу ее расширения, которое происходило слоями, причем целые части первоначального эпоса были в корне преобразованы. Но и этот первоначальный вид «Илиады» Гомера не во всех своих частях оригинальная поэзия, а скорее составное образование, которое поэт построил как из собственной, так и из чужой поэзии. Значит, задачей исследования, прежде всего, является — обнажить слои, которые

отложились над подлинной «Илиадой», и потом выделить составные части, которые поэт «Илиады» воспринял для своего произведения и которые, следовательно, древнее его. Виламовиц сравнивает работу исследования Гомера с методической раскопкой, при которой со сносом верхних слоев постепенно проникают в глубину. Генезис произведения, его постепенное оформление Виламовиц мыслит так: первой концепцией была «Ахиллеида»— поэма, которая теперь образует основу песен XVIII—

XXIII. Она простиралась от ночи, следовавшей за смертью Патрокла, до смерти Ахиллеса. От этой поэмы сохранились нетронутыми куски в песни XX (помимо трех значительных прибавок) и в песнях XXII—XXIII (до ст. 256). Но песнь I (вплоть до незначительной прибавки эпизода Хрисеиды) мыслится как экспозиции, которая экспонирует больше, чем только «Ахиллеиду». Следовательно, Гомер сам сочинил песнь I, когда в его уме был план всей поэмы, который уже включал в себя то, что содержится в песнях II—VII и XI—XVII. К Виламовицу примыкает Эд. Шварц, автор книги „Zur Entstehung- der Ilias" (1918). Уже название показывает, что Эд. Шварц не намерен давать анализа всей поэмы. Его этюд носит характер восполнения и частичного исправления анализа его предшественника, с которым он во многих пунктах соприкасается. В общем Шварц согласен с построением Виламовица, но считает три произведения, лежащие в основе «Илиады» песни I, III—V и XVIII—XXII, не результатом продукции одного поэта, а простым агрегатом без внутренней связи. Теория Эд. Шварца перемещает нас во времена Лахманна, которого Шварц напоминает тонкостью отдельных наблюдений при таком же отсутствии проницательности в вопросе о художественном целом. Такой же характер имеет и книга Беренса «Происхождение Илиады» („Die Entstehung der Ilias", 1920). Беренс также рассматривает «древнюю «Илиаду» как механическую контаминацию. Она состояла, по его мнению, из соединения еще более древних „Ахиллеиды" и „Патроклии" с рядом добавлений, которых у него, однако, больше, чем у Эд. Шварца.

В дальнейшем развитии науки один из основных доводов, выдвигавшихся Вольфом в пользу его теории, был признан совершенно ошибочным, а именно — его взгляд на позднее развитие греческой письменности. Открытия в области греческих надписей, показали, что письменность была отлично известна грекам задолго до VII — VI вв. и уже в VIII в. была в широком употреблении. Эпоха создания «Илиады» и «Одиссеи» не может рассматриваться как бесписьменное время. С другой стороны, было выяснено, что сообщения о писистратовской редакции представляют собой в значительной мере домыслы поздно античных ученых и не дают основания видеть в работе над текстом, проведенной при Писистрате, первую запись гомеровских поэм. Центр тяжести «гомеровского вопроса» перешел на третий аргумент Вольфа, им самим менее всего разработанный, на противоречия и неувязки между отдельными частями поэм. Вскрывая эти противоречия, вольфианцы пытались выделить в «Илиаде» и «Одиссее» их составные части и нарисовать картину возникновения гомеровского эпоса.

Современное состояние гомеровского вопроса

Теория основного ядра, господствовавшая в изучении гомеровского вопроса во второй половине XIX века продолжает свое существование и в XX веке. В последние годы XIX столетия развитие этой теории было тесно связано с гипотезой о зарождении героического эпоса в эолийской среде и последующем ее переходе к ионийцам. Но против нее впоследствии появляется много возражений.

В вопросе о частностях спор этот зашел в тупик: подлинные несоответствия так и остались необъясненными, несмотря на всю изобретательность унитариев, заслуга которых состоит в критике тех крайностей, в какие впадали аналитики. (с. 18)

И.М. Тронский сводит современное положение гомеровского вопроса к следующим положениям:

а) Несомненно, что в материале «Илиады» и «Одиссеи» имеются наслоения различного времени, от «микенской» эпохи вплоть до VIII — VII вв. до н. э. То обстоятельство, что гомеровский эпос сохранил. ряд воспоминаний о времени, письменных источников о котором. у позднейших греков не было, свидетельствует о непрерывности устного эпического предания. Песни о «микенском» времени передавались из поколения в поколение, переделывались, дополнялись новым материалом, переплетались между собой. Многовековая история греческих героических сказаний, их странствия и переход из европейской Греции на малоазийское побережье, эпическое творчество эолян и ионян, — все это отложилось напластованиями в сюжетном материале и стиле эпоса и в картине гомеровского общества. Однако эти напластования не лежат в поэмах сплошными массами; обычно они находятся в пестром смешении.

б) Столь же несомненны элементы единства, связывающие каждую из поэм в художественное целое. Единство это обнаруживается как в построении сюжета, так и в обрисовке действующих лиц. Если бы «Илиада» была циклом песен о Троянском походе или о подвигах Ахилла, она содержала бы последовательное изложение всего сказания о Трое или об Ахилле и заканчивалась бы, если не пожаром Трои, то, по крайней мере, гибелью Ахилла. Между тем «Илиада» ограничена рамками «гнева Ахилла», т. е. одного эпизода, сюжета небольшой длительности, и в пределах этого эпизода развертывает обширное действие. Песенным циклам такая композиционная манера не свойственна. Когда, с погребением Патрокла и Гектора, все последствия «гнева» исчерпаны, поэма заканчивается. Целостность «Илиады» достигается подчинением хода действия двум моментам: «гнев Ахилла» дает возможность выдвинуть ряд других фигур как ахейских, так и троянских, действующих в его отсутствие, и вместе с тем создать из Ахилла центральную фигуру поэмы; с другой стороны, «решение Зевса» объясняет неуспех ахейцев и разнообразит действие введением олимпийского плана. Еще резче выражены моменты единства в «Одиссее», где оно обусловлено целостностью сюжета о «возвращении мужа», и даже такая сравнительно обособленная часть поэмы, как поездка Телемаха, не имеет характера самостоятельного целого. Метод развертывания обширного действия в рамках короткого эпизода применен и в «Одиссее»: поэма начинается в тот момент, когда возвращение Одиссея уже близко, и все предшествующие события, скитания Одиссея, вложены в уста самому герою, как его рассказ на пиру у феаков, в соответствии с традиционной формой повести о сказочных землях (ср. стр. 38). Образы» действующих лиц в обеих поэмах последовательно выдержаны на всем протяжении действия и постепенно раскрываются в его ходе; так, образ Ахилла, данный в 1-й книге «Илиады», все время усложняется, обогащаясь новыми чертами в книгах 9, 16 и 24.

в) Наряду с наличием ведущего художественного замысла, и в «Илиаде» и в «Одиссее» можно установить ряд неувязок, противоречий в движении сюжета, не доведенных до конца мотивов и т. л. Эти противоречия эпоса, по крайней мере в значительной своей части, проистекают из разнородности объединенного в поэмах материала, не всегда приведенного в полное соответствие с основным ходом действия. Самое стремление к концентрации действия приводит иногда к невыдержанности ситуаций. Так, сцены 3-й книги «Илиады» (единоборство Париса с Менелаем, смотр со стены) были бы гораздо уместнее в начале осады Трои, чем на десятый год войны, к которому приурочено действие «Илиады». В гомеровском повествовании часто удается обнаружить остатки более ранних стадий сюжета, не устраненные последующей переработкой; сказочные материалы, лежащие в основе «Одиссеи», подверглись, например, значительной переделке в целях смягчения .грубо-чудесных моментов, но от прежней формы сюжета сохранились следы, ощущаемые в контексте нынешней «Одиссеи» как «противоречия».

г) Малая песня была предшественницей большой поэмы, но взгляд, на поэму, как на механическое объединение песен, выдвинутый «песенной теорией», является ошибочным. Песенная теория не только не может объяснить художественную целостность гомеровских поэм, она противоречит всем наблюдениям над эпической песней у тех народов, где эта песня дошла до нас в записях или сохраняется в быту. Песня всегда имеет законченный сюжет, который она доводит до развязки. Представление Лахмана, будто певец может оборвать свою песню на любом моменте развития сюжета, не отвечает действительности. Различие между «большим» эпосом и «малой» песней не в степени законченности сюжета, а в степени его развернутости, в характере повествования. В эпосе создается, по сравнению с песней, новый тип (распространенного повествования, с усложненным действием, с введением гораздо большего количества фигур, с подробным описанием обстановки и раскрытием душевных переживаний героев в их размышлениях и речах. «Гнев Ахилла» мог бы служить сюжетом песни, но повествование «Илиады» в целом и в большинстве эпизодов относится уже не к песенному, а к «распространенному» стилю. В поэме гомеровского типа эпическое творчество поднимается на более высокую ступень по сравнению с песней, и она не может возникнуть из механического объединения песен. Создаваясь на основе песенного материала, поэма представляет собой творческую переработку этого материала в соответствии с более высоким культурным уровнем и более сложными эстетическими запросами.

д) Расхождение между ведущим художественным замыслом и материалом, собранным в гомеровских поэмах, допускает различные объяснения. Расхождение это могло явиться в результате того, что малого размера «пра-Илиада» и «пра-Одиссея», заключавшие в себе уже весь основной замысел, подверглись впоследствии различным переработкам и расширениям (теория «ядра»). В противоположность этому унитарная гипотеза предполагает, что художественный замысел поэм в их нынешней форме является уже последней стадией в истории их сложения, т. е. что каждая из поэм имеет своего «творца», который перерабатывал старинный материал, подчиняя его своему замыслу, но не в силах был уничтожить все следы разнородности использованного им материала. Очень распространено также мнение, что «Илиада» и «Одиссея», уже в качестве больших поэм, были дополнены рядом новых эпизодов. Конкретная история сложения гомеровского эпоса остается, таким образом, спорной.