В.В. Сорокин монография. 2 глава

Совесть призвана отражать абсолютные, вечные и неизменные начала нравственности. Для того, чтобы личные субъективные воззрения человека не искажали этих начал, совесть подкрепляется чувствами стыда, долга и ответственности. Стыд является одним из видов нравственного сознания, оказывающим благотворное влияние на эмоциональную жизнь. Человек обладает естественной (то есть врожденной) склонностью к переживанию чувства смущения, вызванного обличением какого-либо безнравственного поступка. Несоответствие поступка нравственному канону производит страх перед позором и безчестьем. Стыду предшествует стыдливость. Долг – это определяемая человеку со стороны его воли и разума необходимость поступать в соответствии с нравственным идеалом. Быть перед кем-то в долгу означает определенное внутреннее требование (это касается даже уплаты материального долга). Ответственность не стоит уподоблять каре и наказанию, ведь это прежде всего ответ перед ближними, нравственная отчетность за совершенный поступок. Человек несет ответственность перед Богом и своей совестью за нарушения требований нравственного (правового) закона. Все эти чувства зависят от многих факторов, среди которых решающими можно считать религиозное формирование, воспитание, образование и природные наклонности. Сказанное позволяет постулировать, что подлинное Право укореняется в душе нравственного, ответственного человека.

Поскольку совесть представляет собой впечатленный закон, способный от любых мыслей и действий человека вызвать в нем чувства страха, стыда или справедливости, постольку деяния человека (мысли, действия, бездействия) через страх, стыд и другие чувства души оцениваются человеком как преступление закона (грех) или соответствие Праву. Совесть есть эталон, на котором чувствами проверяются наши деяния и сама жизнь. Следование нравственному чувству делает человека правопослушным и позволяет разрешать безконфликтно многие правовые споры. Когда закон государства слаб, несовершенен и несправедлив, роль нравственного (правового) идеала еще более возвышается.

Законодательство западноевропейских стран, в котором все подробно, до мельчайших деталей регламентируется, вызывает неприятие не только у русских, но у всех, воспитанных в русской культуре. Так, Екатерина II говорила о датских законах, прожив в России три десятка лет: «Все здесь предвидено; следовательно, никто сам не мыслит, и все действуют, как бараны. Я предпочла бы бросить в огонь все, что, по вашему выражению, я перевернула вверх дном, нежели создавать прекрасные законы, которые порождают отвратительную породу пошлых и глупых баранов»⁶⁷. В своем «Наставлении губернаторам» императрица указывала: «Итак, со своей стороны, поставляем милосердие за основание законов и открываем дорогу к достижению правосудия»⁶⁸. Одним из главнейших средств упрочения правопорядка в русском обществе Екатерина II считала воспитание в людях добрых нравов. В письме Вольтеру от 14 июля 1769 г. она писала, что законы не должны основываться на страхе, иначе они не принесут много пользы.

Вообще же для России после XVII в. стала характерна ситуация, при которой духовный статус и уровень правосознания народных низов оказывается более высоким в сравнении с правосознанием элиты общества. Духовный статус русского народа оказывался более защищенным в те эпохи, когда нравственные абсолюты были особенно крепки. Однако вместе с дискредитацией духовных ценностей оказывался дискредитированным и человек из народа, в судьбе которого начинают видеть только следы плебейского происхождения, бедности и неприспособленности. В современном глобализованном мире нравственность объявлена покровительницей слабых и неприспособленных и как помеха вытесняется. В процессуальных кодексах закреплен принцип беспристрастности, дабы судья настолько абстрагировался от разбираемого дела, чтобы оно не вызывало ни чувства порицания зла, ни чувства антипатии к убийце и насильнику, ни чувства справедливости. Правовая система видится либералам как огромная, громоздкая, бюрократическая машина, в которой отдельные элементы выполняют специализированные роли в соответствии с изменчивыми инструкциями и вне зависимости от целей права.

Традиции России соответствует следующая трактовка Права: ПРАВО – это победа совести в человеке, общая совесть всего сообщества; дух Абсолюта, явленный в Божьих заповедях, нравственных началах, а также в непротиворечащих им нормах общества и государства.

С учетом такого понимания Права можно утверждать, что правосознание – это форма совести. Подлинное правосознание предполагает знание Божьего закона и законов государства. В юридической науке принято понимать под правосознанием правовую идеологию и правовую психологию вместе взятые. Но это поверхностный взгляд на предмет, как впрочем, на многое в современной юриспруденции. Правосознанием люди оценивают свои деяния на соответствие ПРАВУ, то есть прежде всего Божественному закону и вытекающим из него нравственным принципам. Получается, что между понятием совести и понятием правосознания по сути нет разницы. Можно сказать, что правосознание есть акт совести человека.

Духовная природа человека едина и целостна, оттого она так непросто поддается рациональному разделению. В силу этого отделить правосознание от совести человека невозможно. В каждом субъекте права заложено верное справедливое сознание, которое «видит» и «чувствует» правомерное и противоправное поведение, поэтому такое сознание нужно именовать правовым. Это врожденное и естественное правосознание или чувство права неотделимо от человеческой совести. Правосознание представляет собой, таким образом, проявление духа, направляющее и укрепляющее волевые усилия субъекта права.

Правосознание в отличие от законознания присуще каждому субъекту права и то, что правосознание открывает человеку, порой выглядит смутно и не очень отчетливо. В подобных случаях субъект Права (в подлинном и исконном смысле этого термина) обратится к изложенным в Книге Священного Писания (Библии) Божьим заповедям, по которым всегда можно проверить результат совестного акта. Ведь совесть для большинства людей указывает на самый элементарный и обязательный для всех уровень нравственности. Если после переживания мук совести для человека неочевиден правовой вывод, он может обратиться в Церковь, а затем правоохранительные органы государства. При таком – собственно правовом – строе правопорядок вырастает не из навязываемых приказов государственной власти, а из духовного общения богобоязненных, совестливых и ответственных людей. Пробуждение подлинно правового сознания обусловливается правильной верой в Бога и нравственным поведением.

Правовое сознание не является искусственным измышлением кабинетных мыслителей, а представляет собой реальный духовный орган человека, присущий ему как творению Божьему, причем творению высшему. Совесть человека всегда носит сакральный, нравственный и правовой характер совокупно, поэтому правосознание не может сформироваться у безсовестного человека.

Еще И.А. Ильин признавал правосознание явлением, не просто сопутствующим праву, но для права в прямом смысле жизненно необходимым (однако уже более сотни лет раздел, посвященный правосознанию, помещается едва ли не в конце всех учебников по теории права и государства). В представлении И.А. Ильина правосознание – это жизнь права. Право, отчужденное от правосознания, безсильно и не способно исполнить свое назначение. Такому представлению о правосознании соответствовало вполне определенное понимание сущности права, роли права в общественной жизни. «Духовное назначение права, – утверждал И.А. Ильин, – состоит в том, чтобы жить в душах людей, наполняя своим содержанием их переживания и слагая, таким образом, в их сознании внутренние побуждения, воздействуя на их жизнь и на их внешний образ действий. Задача права в том, чтобы создавать в душе человека мотивы для лучшего поведения»⁶⁹. И.А. Ильин, который сделал для возвращения изначального смысла права несравнимо больше всех современных ему и последующих ученых-юристов, гениально сказал: «Строить право – не значит придумывать новые законы и подавлять беспорядки; но значит воспитывать верное и все углубляющее и крепнущее правосознание»⁷⁰.

Согласно концепции И.В. Михайловского, человек есть существо метафизическое. Метафизические запросы определяют его мировоззрение, а оно, в свою очередь, определяет все последующее поведение человека, его свободу. Из метафизического начала И.В. Михайловский выводил и идею права, которую рассматривал как часть мирового этического порядка, существующего объективно, независимо от того, сознают ли его люди или нет. «Если этическая жизнь земли, – писал он, – входит в состав мирового этического порядка, если для совместной деятельности людей необходимо организованное общежитие, то есть необходимо право, то сама идея права есть часть мирового этического порядка»⁷¹. В этой концепции вызывает возражение, как минимум, два постулата: во-первых, по теории И.В. Михайловского, абсолютная идея права есть синтез общественного порядка и личной свободы – тогда непонятны роль и положение упомянутых метафизических начал в Праве; а во-вторых, сводить Право к частице мирового этического порядка, по моему мнению, неправильно. Дело в том, что в современном мире такового порядка не существует, а, кроме того, Право не часть нравственности – скорее нравственный закон составляет часть ПРАВА наряду с Божественным православным законом и вторичным сегментом государственного юридического законодательства.

Концепция И.В. Михайловского не исключительна в своем роде. А.П. Куницын в первой половине XIX в. в своих работах «Право естественное» и «Энциклопедия прав» рассматривал право как часть «нравственной философии»⁷². С помощью последней, по его мнению, разум призван руководить чувственной природой человека и формулировать законы по охране его свободы. Нетрудно заметить, что А.П. Куницын находился под влиянием философии И. Канта и так же, как он абсолютизировал роль человеческого разума. Е.Н. Трубецкой, П.И. Новгородцев, В.С. Соловьев, Г. Еллинек⁷³ и целый ряд других авторов развивали ту же идею, лаконично сформулированную В.С.Соловьевым: «Право есть минимум нравственности». Последний полагал: «Право есть принудительное требование реализации определенного минимума добра или порядка, не допускающего известных проявлений зла. …Право есть низший предел, или некоторый минимум нравственности, равно для всех обязательный»⁷⁴.

В действительности, ограничено не право, а юридический закон, поэтому право не может удовлетвориться включением в свой масштаб некой «низшей, минимальной степени нравственного состояния». Право притягивает к себе и вбирает весь объем нравственных абсолютов без остатка. П.И. Новгородцев утверждал, что «нравственность по сравнению с правом, представляет собой высший размер требований, предъявляемых к лицу; …право, представляя собой более настоятельные и элементарные требования общественной жизни, должно быть принудительной мерой, осуществляемой всеми одинаково»⁷⁵. И в данном случае Право отождествляется с юридическим законом и низводится до положения инструмента подавления. Если «право», хоть в малейшей степени, вступает в противоречие с нравственными заветами, его нельзя называть нравственным и тем более – именовать Правом.

«Право, – писал П.И. Новгородцев, – никогда не может всецело проникнуться началами справедливости и любви»⁷⁶. На самом деле всецело нравственным не удается быть юридическим установлениям государства и общества, поэтому такие законодательные акты и считают неправовыми. А Право всецело нравственное явление. Право исторически возникло раньше нравственности и вобрало в себя нравственные заповеди в развитие Первозакона.

Б.Н. Чичерин, как один из основателей российской школы либерализма, впадал в другую крайность. Он предлагал следующий подход: «право не есть низшая ступень нравственности, как утверждают морализующие юристы и философы, а самостоятельное начало, имеющее свои собственные корни в духовной природе человека. Эти корни лежат в потребностях человеческого общежития… Вытекающие из общежития юридические законы независимы от нравственных, так же, как и физические законы независимы от человека»⁷⁷. Корень права и нравственности Б.Н.Чичерин усматривал в едином источнике – в признании приоритета человеческой личности. В результате, Право лишается какой бы то ни было неизменной абсолютной основы и из Божьего дара трансформируется в субъективный произвол сильных личностей на горе слабым.

Противники синтеза Права и нравственности (позитивисты и юснатуралисты обоюдно) говорят, что право должно иметь свою самостоятельную, собственно правовую сущность. А при сочетании права и нравственности воедино праву-де «приписываются свойства смежных с правом, но неправовых явлений»⁷⁸. Но Право вовсе не лишается своей сущности при наличии духовно-нравственной константы, а вот безнравственные законы действительно лишены правового смысла.

Законы государства есть продукт человеческого разума, создаваемый в борьбе при компромиссах интересов. В юридических законах Право отображается лишь частично, даже в лучшие для Права времена. Другая, более глубокая часть Права воплощается в нравственных заповедях и впечатляется в самом человеке посредством дара совести и благодати Святого Духа. Право в отличие от юридических законов полностью воплощает Божественное начало Правды, за которым стоит в качестве верховной и абсолютной инстанции сам Бог. Право открывается человеку не столько официальными нормативными актами, сколько благодатной, религиозно-нравственной духовной основой жизни людей. Поэтому Право нужно искать не в формальном законодательстве, а в глубинах человеческого духа и питающей его объективно-сверхчеловеческой воле Божьей.

«Минимум нравственности» – непригодная формула для Права еще и потому, что оценивает Право и нравственность как количественные объекты, различающиеся по объему. Если бы авторы адекватно восприняли качество Права и нравственность, они бы не увидели сколь-нибудь существенных отличий в их сущности. Между Правом и нравственностью нет ни количественных, ни качественных различий. В основе Права и нравственности лежит имманентное человеку переживание единства с другими людьми и миром в целом, высшую ступень которого называют любовью. Сущность Права и нравственности – служить мерилом добра и любви и быть защитой для человека, жаждущего спасения своей души.

Таким образом, правовому (и одновременно нравственному) вменению подлежат все наши деяния (действия и бездействия), которые непосредственно происходят от нашей воли и сознательно совершаются нами. Сюда относятся не только наши внешние поступки, но и наши мысли, чувствования, желания, слова и иные проявления нашей воли. А юридическому вменению подлежат акты внешнего поведения, непосредственно дозволенные, предписанные либо запрещенные субъекту формальными законами государства. Закон – понятие формальное: в законе главное – содержание (содержит он правовые положения или нет). От степени включения в законы государства моментов абсолютной нравственности зависит характер законодательного акта – будет он признан правовым либо нет.

Обществу не нужна двойная мерка: внешняя для Права и внутренняя для нравственности. Подобный «двойной стандарт» искажает истинный смысл сущего и ведет к пагубным практическим последствиям. Общество не согласно видеть в Праве только минимум нравственности, оно, напротив, стремится к максимуму нравственного начала в Праве. Человечество всегда искало сознательно либо подсознательно Правды, единой и неделимой. Сообразуясь с этим, православное христианство проповедовало искренность, правдивость и в праве, и на суде. «Не судите по наружности, но судите судом праведным» (Иоанн. 7,24).

Среди доводов в пользу разграничения Права, нравственности и религии часто упоминают способ их защиты: право-де отличается характером организованной, а нравственность и религия – характером неорганизованной защиты. Б.Н. Чичерин специально подчеркивал, что право, в отличие от нравственности, есть прежде всего начало принудительное⁷⁹. По поводу приведенного соображения отмечу, что характер защиты Пя отмечу, что характер защиты права, нравственности и православной религии самый надежный – страх Божий, в сравнении с которым страх перед тюрьмой и смертной казнью ничто.

О.Э. Лейст критиковал российское коренное правосознание: «В общественном сознании нет достаточно ясного понимания, что правовое регулирование отношений и поступков возможно лишь там, где объективно существует доказуемость и исполнимость правоотношений средствами юридического процесса, что реализация права требует специального аппарата, способного применять правовые нормы и при необходимости принуждать к их соблюдению»⁸⁰. Здесь О.Э. Лейст явно возвышает над Правом процессуальные средства, отождествляет здесь Право и закон, не осознает, что кара Божья – самый эффективный способ защиты Права. Признак организованной защиты не составляет исключительной особенности Права, т.к. организовать – значит, объединить многих в подчинении общим абсолютам, а с таким объединенным подчинением мы встречаемся одинаково как в области Права, так и нравственности, религии.

Таким образом, Праву с нравственной составляющей присуща большая принудительность и обеспеченность, чем формальным законам государства. Между Правом и нравственностью не обнаруживается различий по содержанию того, что ими предписывается или воспрещается. Нет между ними разницы ни по способу организованной защиты, ни по силе воздействия.

Нравственная константа Права свидетельствует о сущностном единстве Права и нравственности. Законы же государства призваны обеспечивать формализацию нравственных начал Права. Суд при этом оценивает степень отклонения нормативных, индивидуальных юридических предписаний и поведения субъектов от духовно-нравственных абсолютов. Правосудие есть сопоставление факта с высшей истиной, а высшей истине (Господь Бог есть истина, а Бог есть любовь) присуще значение санкции по отношению к нравственности. Правоотступничество представляет собой отступничество от Божьих заповедей и, следовательно, от нравственности. Законоотступничество оправданно лишь в случае, когда закон государства безнравственен и противоречит Истине, то есть когда официальный закон носит неправовой характер. Чем более расшатана у людей нравственность, тем больше ощущается необходимость в официальном нормотворчестве и тем больше работы у суда.

Конкретные способы осуществления нравственности являются следствием и формой правовых ограничений. Так, стыд есть следствие и форма самоограничения полового инстинкта; сострадание – потребительского инстинкта; смирение – гордыни духа; совесть – интегральная форма самоограничения личности в различных параметрах социального бытия. Причем Право и разумное ограничение есть выведенные на уровень понимания этические и эстетические абсолюты, которые сами в себе выступают как первичные, основываясь и на неосознаваемых переживаниях, ощущениях гармонии, традиции.

Между ограничением и мерой существует диалектическая связь. Однако именно мера, предел, норма – ключевые характеристики организации как упорядоченного бытия в его отличии от безпорядочности, характерной для хаоса. Это понимали уже философы древности. Поэтому можно заключить, что в существующем триединстве духа («Истина (Любовь)–Добро–Красота») Право выполняет роль транслятора. Применительно к Красоте и Доброте Право играет роль ограничителя человеческого разума, чувств и поведения, а применительно к Истине Право выступают как духовно-нравственный носитель. Это позволяет говорить об онтическом синтезе Права и нравственности, который, наряду с иными способами формирования бытия, используется Богом для упорядочения жизни людей.

Право имеет надчеловеческое, священное значение, ибо развитие в рамках планеты, восходя к человеку, обретает нравственный смысл, правовое измерение. Через человека и посредством человека развитие перестает быть лишь объективированно-гармоничной сущностью, лишь соответствием объекта среде, совершенствованием в угоду среде. Оно становится нравственным, управляемым правовыми (религиозными, этическими и эстетическими) императивами, сопровождаясь и предваряясь ими особенно в ситуации выбора. В сложном развивающемся мире нужна особая стратегия деятельности, требующая синтеза Права, нравственности и религии, что может сыграть решающую роль в возрождении духовности человечества.

Весомым аргументом против синтеза Права и нравственности в юридической науке считается существование нравственно безразличных юридических норм⁸¹. В качестве примеров приводят пьянство и прелюбодеяние. Однако вопрос о превращении так называемых чисто нравственных требований в юридическое предписание есть вопрос целесообразности. Он решается обществом по целому ряду соображений. И это нисколько не умаляет того факта, что нравственность входит в Право как сакральное начало, ведь бывают поступки, не запрещенные юридическим документом, но противоречащие Праву. И Право посредством человеческой совести сигнализирует прелюбодею и пьянице о противоправности (греховности) их поведения. Если исправления не последует, душевные страдания (угрызения совести) переходят в муки совести, с которыми впоследствии перестает справляться организм человека и возникает болезнь, исход которой зависит от исправления человека. Заметим: в словах «исПРАВление», «сПРАВился» и «ПРАВо» корень общий. Право действует даже тогда, когда «молчат» юридические законы. Область нравственности и область Права не исключают друг друга.

Б.Н. Чичерин, подобно молодому В.С. Соловьеву, различал право и нравственность, предлагая понимать под правом «закон правды», а под нравственностью – «закон любви»⁸². Но между правдой и любовью нет противоречия – правда состоит в любви.

П.И. Новгородцев, а вслед за ним многие ученые-юристы, полагал, что право всегда стремится к точным определениям, что для нравственности нехарактерно⁸³. Значит под Правом на самом деле он подразумевал закон. Ведь Право, как и нравственность, тоже всеобще и внеситуационно. Только должное в юридическом законе конкретно и ситуационно. Правовое воздействие наблюдается даже при обвальном и тотальном обрушении всей системы законодательства. Каждый человек в общении с окружающими убеждается в том, что существует внутренний закон добра и любви, и если он его не соблюдает, то он всегда будет неправ. Это внутреннее отношение ко всему живому, и в особенности к другим людям, является естественным правосознанием, поддерживающим действие Права даже в период законодательного вакуума либо безнравственного законопорядка. Правовые установления имеют духовную, нравственную глубину и требуют прежде всего внутренней доброты.

Согласно учению Л.И. Петражицкого основное различие между нравственностью и правом заключается в чисто императивном характере нравственных норм и императивно-атрибутивном характере правовых норм. Чисто императивные (нравственные) нормы односторонне-обязательные, безпритязательные. Правовые нормы – обязательно-притязательные или императивно-атрибутивные. Для норм первого рода главное заключается в осознании субъектом своей обязанности, долга, для норм второго рода – сознание субъектом своего права⁸⁴. Сходной позиции в наши дни придерживается А.М. Величко: «Нравственность действует путем наложения на человека и человеческий союз односторонней обязанности, – пишет он. – Право устанавливает не только обязанность, но и притязание»⁸⁵. Заметим, что Л.И. Петражицкий признает императивный характер и права, и нравственности, а дальше в его подходе право тоже фактически отождествляется с юридическим законом. В действительности право притязания возникает не только и не столько из формального закона, сколько из тех духовных ценностей, которые иногда именуются принципами права. В процессуальных кодексах многих стран закреплено важное правило: «Отсутствие конкретной нормы законы по спорному делу не служит основанием для отказа судьи рассматривать дело». В случае пробелов в законодательстве (а в Праве пробелов не бывает) судья обязан решать спор не по букве, а по духу закона, то есть основываясь на правовых ценностях, которые одновременно являются нравственными заповедями. Значит, Право объемлет и юридический и нравственный закон, ибо Право и нравственность мыслятся посредством категории императивной Абсолютной нормы.

Нравственность входит в Право в качестве духовной константы. Право возникло раньше нравственности в виде Первозакона для перволюдей. Право и нравственность не противоречат друг другу, а образуют неразрывное духовное единство (синтез).

Право и нравственность едины, поскольку созданы одним Источником – Всемогущим Богом; за ними стоит Высший авторитет; они выражают одни и те же абсолюты Истины (Любви), Добра и Красоты; у них общий механизм действия; их объединяет один адресат – человек; у Права и нравственности общие санкции. Право тоже не всегда оформляется в юридических законах и оказывается доступным человеку через совестный акт, принципы, идеи, духовные (в том числе нравственные) ценности.

Высшая нравственная цель определяется в православном христианстве как духовное совершенствование человека, то есть его подготовка к Царству Божьему, которое на земле невозможно. Эта цель достигается не через противопоставление Права, нравственности и религии, а через приведение их в должное соответствие с высшим нравственным началом – волей Бога. Сами по себе Право, нравственность и религия не имеют оправдания, а лишь постольку, поскольку они осуществляют в жизни людей вечные ценности – ЛЮБОВЬ (ИСТИНУ), ДОБРО и КРАСОТУ. Помните: «Бог есть любовь и истина»?

Правильное соотношение Права, нравственности и религии заключается в их органическом единстве (синтезе). Право оправдывается оправданием Высших духовных абсолютов, т.к. Право есть лишь осуществление ЛЮБВИ, ДОБРА и КРАСОТЫ.

По словам А.С. Ященко, «право не должно отрываться и обособляться от нравственности. То противопоставление морали праву, которое часто встречается в последнее время, есть лишь внесение ненужного и вредного раздвоения в единую сферу, лишь насильственный разрыв единой и целостной системы, вносящий борьбу туда, где, по принципу, место не борьбе, а дружному сотрудничеству»⁸⁶. Эти слова были сказаны в самом начале ХХ столетия. В отечественном правоведении тесная связь права и нравственности признавалась многими учеными. В наши дни необходимо сделать следующий шаг по направлению к истине – признать нравственность превращенной форма Права, одной из его составляющих.

Право – сфера соединения (сочетания) нравственности и юриспруденции. Нравственность – это такая форма Права, из которой выводятся начала Правды, моральные абсолюты. Нравственность (Правда) занимает в Праве более важное положение, чем юриспруденция. Юриспруденция представляет собой систему юридической (формализованной, нормативной) регламентации общественной жизни. В современных странах цивилизованного Запада торжествует не ПРАВО, а юриспруденция. Право есть национальное достояние России (Святой Руси).