Естественная религия

И все же внутри различных религий имеет место выходящая за рамки привязанности к семье и группе глубокая лич-

192

ная набожность, хотя и уважающая внешние требования из верности к Собственной группе, но внутренне намного перерастающая их содержания. К примеру, мистические течения в христианстве и исламе близки друг другу настолько, что различий между религиями, из которых они происходят, словно бы и нет.

Следовательно, над тем, что разделяют традиции, содержания веры и религиозные ритуалы, есть религиозный опыт и религиозная позиция, которые являются личными, не зависящими от религии группы. Они связаны с общим для всех людей познанием мира и тех пределов, которые он для нас устанавливает. Поскольку эта религиозная позиция одинаково доступна каждому, ее можно назвать естественной религией. Ей не нужны ни учение, ни практика. В противоположность другим религиям здесь нет превосходства одной религии над другими, нет притязаний на власть, нет пропаганды. Здесь каждый сам по себе. Поэтому естественная религия объединяет там, где другие разъединяют.

Естественная религия — это личное достижение, и может быть, наивысшее. А какого рода это достижение, я покажу на примере зарождения философии. Первым философам, о которых известно на Западе, удалось внутренне отказаться от представлений о человеке и природе, доставшихся им от предыдущих поколений, и отдаться действительности, такой, как она перед ними лежала, без оговорок и страха. Первое, что они при этом испытали, было удивление, что что-то есть. Что жизнь возникает из чего-то, что остается скрытым, и что она снова в это скрытое опускается. Это удивление перед лицом реальности, какой она себя являет, есть благоговение перед тем, что есть, без желания этого избежать или как-то истолковать. Это смирение перед тайной — без желания знать больше, чем она сама нам показывает. Это согласие с теми границами, которые устанавливает для нас познаваемая действительность — без желания их уничтожить или переступить. И это в высшей степени религиозно, но при этом естественно и смиренно.

13 — 3090

193

Религия как бегство

И напротив, очень многое в унаследованной нами религии представляет собой попытку уклониться от действительности, какой она себя являет, и искать от нее избавления. Попытку изменить познаваемую действительность согласно собственным представлениям и желаниям. Дать ей иное толкование, вместо того чтобы принять ее вызов. Раскрыть ее тайну, вместо того чтобы ее уважать. Но прежде всего это попытка устоять вопреки потоку исчезновения. Это попытка «Я» овладеть непостижимой действительностью и подчинить ее себе.

За этими представлениями стоят архаичные, магические надежды и страхи еще из тех времен, когда человек Понимал, что он во всех отношениях зависим, и пытался заклинать жуткое и опасное с помощью магических средств и ритуалов. Из этой архаичной глубины души происходит потребность в жертвовании, умилостивлении, искуплении и влиянии. Со временем привычка цементирует потребность в убеждения, хотя ничто вокруг не указывает на то, что за этими убеждениями стоит реальность. Такие архаичные образы, несомненно, в значительной степени являются переносом человеческого опыта на то, что скрыто. Ибо с человеческих отношений на скрытое другое, о чем мы догадываемся, но не знаем, религия переносит опыт уравновешивания, умиротворения, искупления и влияния.

Тем яснее становится на этом фоне, какой отдачи требует от человека естественная религия, какого очищения духа, отказа от желания иметь влияние и власть.

Философия и психология

Безусловной заслугой философии и психологии является то, что они проложили путь к беспристрастному созерцанию действительности и ее границ и тем самым помогли снова об- рести признание религии в ее естественной форме. В области психологии здесь нужно указать на Фрейда, который во мно-

194

гих религиозных представлениях распознал проекции. Или на К. Г. Юнга, обнаружившего в божественных образах идеалы «Я» или заданные архетипы.

Самый радикальный анализ иудейско-христианской религии, ее основ и последствий я нашел у Вольфганга Гигериха в его книгах «Атомная бомба как психическая реальность» и «Борьба драконов. Посвящение в ядерную эпоху». Речь здесь идет о глубоком исследовании духа христианского Запада. Он доказывает, например, что современные естествознание и техника — всего лишь продолжение основных стремлений христианства и что, будучи далеки от того, чтобы поставить их под вопрос, они упорно их используют и доводят до конца.

Я сам, сравнивая опыт отношений в семье с религиозными представлениями и религиозным поведением, имел возможность наблюдать, как отношение к религиозной тайне выстраивается по хорошо знакомым образам и опыту. Одно только представление о Боге как личности кажется поэтому сомнительным. Этот Бог снабжается качествами, намерениями и чувствами, заимствованными из опыта, связанного с королями и властителями. Потому этот Бог наверху, а мы внизу. Поэтому мы приписываем ему озабоченность своей честью, считаем, что его можно оскорбить, что он вершит суд, награждает и осуждает в зависимости от того, как мы ведем себя по отношению к нему. Как идеальный властитель, он должен быть справедливым и благодетельным, защищать нас от невзгод и врагов. Поэтому мы абсолютно чистосердечно зовем его еще и нашим Богом. Как и у короля, у него есть придворные — ангелы и святые, и многие надеются однажды оказаться в их числе.

Другие модели, которые мы переносим из нашего опыта на свое к нему отношение, это отношение ребенка к своим родителям и его отношение к семье и роду. Тогда мы представляем себе скрытое другое как отца ил»мать и привязываемся к сообществу верующих как в семье или роду. Поэтому можно также наблюдать, что многим богоискателям не хватает отца, и когда они находят своего настоящего отца, их поиски Бога прекращаются. Или что многим аскетам не хватает матери, как, например, Будде.

13

195

Или на скрытое другое, например, в обетах, переносятся модели «давать» и «брать», существующие в деловых отношениях. Или на скрытое другое переносятся модели отношений между мужчиной и женщиной, к примеру, в представлении о священном браке и любовном единении. Или — и это, может быть, самое странное — мы ведем себя по отношению к скрытому другому, как родители с непослушным ребенком, предписывая ему, что ему нужно делать и как себя вести, чтобы он мог быть нашим Богом, например, когда говорим: «Бог не должен был этого допустить».

Такие наблюдения ведут к демифологизации религий, в частности, религий откровения. Они показывают, что расхожие религиозные представления скорее говорят что-то о нас самих, чем о Боге или Божественном. Подобные наблюдения понуждают к очищению наших представлений и отношения к ним. Но это означает также, что нас снова отсылают к изначальному религиозному опыту и к тем границам, которые он нам указывает и для нас устанавливает.

Я расскажу в связи с этим одну маленькую историю. Она называется